Иван Толстой: Русско-хорватский писатель, ученый, правозащитник, бывший преподаватель Сорбонны Предраг Матвеевич выпустил во Франции очередную свою книгу и удостоился большой телепередачи в лучшее вечернее время. Судьба космополита в беседе с Дмитрием Савицким.

Дмитрий Савицкий: Предрага Матвеевича, 75-летнего писателя, эссеиста, профессора славянских литератур Сорбонны и профессора римского университета La Sapienza , гражданина двух стран - Боснии-Герцеговины и Италии - только что чествовали в Париже.

Во Франции Предраг Матвеевич опубликовал 12 книг, а нынче выпустил в издательстве «Сток», в новом, дополненном варианте, книгу « Entre asile et exil », «Между убежищем и изгнанием: русская переписка».

Чествовали писателя на традиционной субботней встрече интеллектуалов в Caf é de l ’ Industrie , что на Бастилии, на встрече, которую ведет Фредерик Миттеран и которая транслируется в прямом эфире Домом Радио.

Творчество Предрага Матвеевича трудно отнести к какому-нибудь определенному жанру. Этот уроженец древнего Мостара, один из первых югославских диссидентов, нынешний вице-президент лондонского Пен-клуба, президент неаполитанского фонда Laboratorio Mediterraneo , лауреат европейской премии эссеистов, - еще в 60-х годах прошлого века начал свою, как он ее называет, «эпистолярную войну», начал с открытого письма маршалу Тито, требуя большей открытости и свободы общества.

В брежневские годы он выступил в защиту Андрея Синявского и Юлия Даниэля, затем Иосифа Бродского и Андрея Сахарова, что перенесло его «эпистолярную войну» на восточный фронт.

Ну а в наши времена среди адресатов его открытых писем можно найти и националистов бывшей Югославии и президента России Владимира Путина.

В то же самое время Предраг Матвеевич написал несколько блестящих книг о Средиземноморье и Венеции.

За несколько часов до отлета Предрага в Рим, я встретился с ним в монпарнасской «Ротонде». В брассри было шумно, еще шумнее было на самом перекрестке Ваван, так как на бульвар надвигалась очередная студенческая демонстрация, и все вокруг было оцеплено спецвойсками CRS . Предраг извинялся, что он подзабыл русский.

«Мы перестали говорить дома по-русски, - пояснил он мне, - когда Тито поссорился со Сталиным. Это было опасно. Нас считали пятой колонной». И мы перешли на французский.

Фредерику Миттерану Предраг о своем французском сказал так: «Я динозавр, и вот почему…».

Он продолжит сам…

Предраг Матвеевич: Динозавр, потому что я говорю на том французском, который исчез. С отцовской стороны я - русских кровей. В старых, традиционных дворянских семьях были французские гувернантки. Вы их найдете в романах Тургенева или Толстого. Дети в этих дворянских семьях начинали говорить по-французски, а лишь потом – по-русски. Мой отец как раз и принадлежал к такой семье: у него была французская гувернантка. Так он и выучил язык, на котором говорили и при дворе Екатерины Великой, и при дворе Фридриха Второго, у которого был, как мы помним, исключительный преподаватель и собеседник – Вольтер.

Мой отец покинул Россию в 20-м году. Он был близок к меньшевикам, а не большевикам, к России открытого общества, которая началась с Керенского.

Итак, ему было всего лишь 20 лет, он на каком-то судне добрался до Босфора. Его единственным багажом была русская культура, которую он, позже, передал мне и моей сестре.

Он говорил на французском своей эпохи - русских франкоязычных семей. Он был хранителем этой русской франкофилии.

Я же – производное двух культур: православной моего отца и католической моей матери. Мать моя была хорваткой из Мостара.

В апреле 1941 года Югославию атаковали немецкие войска. Моего отца «отследили», несмотря на то, что он был русским из «белых», что он был эмигрантом, что он не имел никакого отношения к СССР!

Он был задержан и отправлен на принудительные работы в Германию. Мы остались без кормильца, мать должна была работать, сестра моя была больна туберкулезом.

Однажды, когда я отправился в школу, меня не впустили: «Сначала расстанься с православием!».

Моя мать возмутилась: «Что вы говорите? Христос ведь и православный, и католик!». В конце концов, появился епископ, знавший нашу семью. Он окропил меня святой водой, и я стал прилежным католиком.

Из-за страха быть разоблаченным я даже превратился в лучшего ученика католической школы!

Дмитрий Савицкий: Предраг Матвеевич с религией расстался давным-давно. Балканские националисты использовали и используют религиозные расхождения, как основу всех распрей последних десятилетий. В свое время, дабы избежать гнева Тито, Предраг поселился на небольшом островке Адриатики, а в начале последней балканской войны, он покинул родной край. Сначала преподавал в Париже, а затем в Риме, где ему предложили принять итальянское гражданство.

Но и в Париже, и в Риме, как до этого в университетах Загреба и Сараево, Предраг преподавал русскую литературу и поэзию.

Разглядывая его нестареющее лицо, я подумал: А можно ли, покинув Россию, её действительно покинуть? Скорее всего, нет. Даже во втором поколении. И, спрашивая себя, для кого пишет этот европеец, входивший в «Комитет Мудрецов» ( Les Sages ) Европейского парламента, я вдруг понял: Предраг Матвеевич пишет для своего отца, пишет за своего отца, пишет отцу. Россия и ее литература – это то, что ему дал отец. За него, угнанного на принудительные работы и вернувшегося после войны, полуживым.

Для него, отца, выросшего и жившего в Крыму, и рассказывавшего сыну о чудесах и красотах Черного моря, он написал две книги о море Средиземном.

За него же, вместо него, он рассказывал и рассказывает студентам о судьбах Гоголя и Достоевского, Тютчева и Блока, Цветаевой и Мандельштама.

За него же, восполняя его отсутствие, он продолжает говорить и писать на том французском, который исчез после Второй мировой.

Но, пожалуй, лучше меня, да и с другой, западной, что ли, стороны, оценку Предрагу даст французский писатель и критик, автор послесловия к самой знаменитой, опубликованной во многих странах и на многих языках книге Предрага Матвеевича, « Breviarie Mediterraneen », «Средиземноморский Требник» Робер Брешон.

Робер Брешон: Вот уже 50 лет, как я знаком с Предрагом! Но лишь 20 лет назад меня вдруг осенило понимание его творческого литературного гения. Я его знал, как большого европейского интеллектуала, полиглота, знатока нескольких культур, мастера критического мышления, которое позволяло ему вникать в тайны текстов. Но я не знал, что он - настоящий творец. Но однажды он принес мне в подарок французское издание «Средиземноморского Требника», который он написал на хорватском; и меня вдруг озарило это ощущение его творческого дара, причем здесь нужно немедленно подчеркнуть, что, с одной стороны, на французском языке он великолепный комментатор и аналитик, и, с другой, - великолепный творец на родном языке, на хорватском.

Он обладает совершенно феноменальным знанием. Но особым знанием, не связанным лишь с событийностью или фактами. Это знание, пропущенное через литературное и, я бы даже сказал, поэтическое, воображение.

Так что на «Требник» можно смотреть, как на книгу практическую, как на «гид по Средиземноморью», но ведь на самом деле это – поэма. И я не знаю, писал ли он ее в стихах, но его прозой на родном языке движет творческое воображение.

Что бы он ни описывал, какие-нибудь совершенно банальнейшие детали, из-под его пера выходит нечто волшебное, настоящее чудо.

Дмитрий Савицкий: Добавлю, что статья Клаудио Магриса, посвященная «Требнику Средиземноморья», называется, и не случайно – «Филология Моря».

Предраг более чем на 20 лет опередил Никола Саркози, которой мечтает создать Средиземноморский Союз.

Но если в «Требнике» уже шла речь о Венеции и ее бывших колониях, последняя книга Предрага Матвеевича «Другая Венеция» - абсолютный шедевр и уступает лишь, десятки раз переизданной, всемирно известной книге Джэн Мориса «Мир Венеции».

Напоследок, в шумной «Ротонде», опустив седую голову, вспоминая репрессированную в СССР семью отца, трагедию которую он описал в «Русской переписке», он сказал:

Предраг Матвеевич: Бабка моя от всех этих семейных несчастий сошла с ума и бродила в одиночестве по улицам Одессы. Это всё я и описал в моей книге, в этой русской для меня книге. Мои книги вышли на двадцать одном языке, мои книги и о Средиземноморье, и другие, но я не переведен на русский. И я не знаю – почему…

Дмитрий Савицкий: Увы, это факт - Матвеевич не издан по-русски. И, наверное, пора это исправить.