Ирина Лагунина: В 1962 году Лев Ландау был вынужден прекратить свою научную деятельность из-за тяжелой травмы, полученной в автокатастрофе. После этого значительная часть его учеников и соратников покинула Институт физических проблем и организовала Институт теоретической физики им.Ландау. О том, как с тех пор складывалась судьба научной школы Ландау, в третьей передаче, посвященной юбилею выдающегося ученого, рассказывает бывший директор Института теоретической физики, автор книги воспоминаний "Дау, Кентавр и другие", академик Исаак Халатников.
С ним беседует Ольга Орлова.
Ольга Орлова: Исаак Маркович, скажите, пожалуйста, о Ландау написано огромное количество воспоминаний, может быть меньше, чем об Андрее Дмитриевиче Сахарове, но он один из немногих советских ученых, о котором столько выходило разных работ, и Майи Бесараб, и Горобец, и Корланда и его супруги. Много разных книг.
Исаак Халатников: О некоторых я бы не хотел бы говорить.
Ольга Орлова: Давайте не будем их оценивать. Но интересно вот что: столько было учеников у Ландау, почему до сих пор не написана научная биография Ландау?
Исаак Халатников: Вы знаете, для научной биографии еще нужен читатель. Она будет написана, научную биографию напишут, но она будет интересна для тех, кто занимается этой областью. Ведь очень трудно описать физические явления, не используя формул. Вы должны все равно писать научные статьи. Невозможно словами изложить теорию сверхтекучести, вы должны использовать аппарат, тогда это будет учебник. Я, например, пытаюсь не рассказывать научные подробности всего, что делал Ландау, потому что тогда это станет популярный учебник. А о Ландау как человеке уже написано много. Написано много правдивого, много написано личного, не имеющего отношения к Ландау, будьте осторожны с тем, что вы читаете, потому что дети лейтенанта Шмидта появились в большом количестве. Вы знаете, дети лейтенанта Шмидта, для них тормозов не существует. Я не буду называть имена. Будьте осторожны с детьми лейтенанта Шмидта, которые пытаются нажить капитал на Ландау.
Ольга Орлова: Возвращаясь не к детям лейтенанта Шмидта, а к настоящим ученикам Ландау, расскажите, как складывалась судьба школы Ландау после его смерти? Почему сложилось так, что значительная часть учеников ушла? Можно ли было сохранить школу Ландау внутри института физических проблем? Если нет, то почему?
Исаак Халатников: Я сразу с конца начну. Стало ясно после того, как Ландау ушел от нас как ученый, он еще шесть лет прожил, но он не работал в науке, не имел никакого желания разговаривать, я с ним часто виделся. Иногда были такие разговоры типа штампов, типа старых анекдотов даже, посмеивался, повторяя старые анекдоты. Но наукой он, откладывал, когда боли пройдут. С ним разговаривать о науке было невозможно. Надо сказать, что Капица был человек очень сильного характера. И у него были комплексы. Он в каком-то смысле завидовал теоретикам. Ему казалось, что теоретики, во-первых, он говорил: теоретики очень быстро карьеру делают, быстро защищают диссертацию и так далее. Но не в этом было дело - он не владел теоретической физикой. Он был прекрасный экспериментатор, он даже мог произвести несложные математические расчеты. Он, конечно, был выдающейся личностью, но он не владел теоретической физикой. Я не уверен, что он прочитал всю работу Ландау по теории сверхтекучести. Он до многого дошел сам, а тонкости уже даже в работе Ландау он понять не мог. И поэтому возникал у него комплекс неполноценности, и он иногда допускал грубые шутки в адрес теоретиков. Из последних шуток, когда Ландау был здоров, это значит 61 год, мы сидим рядом Ландау, и Капица комментирует какие-то работы и говорит: ну что, спроси теоретика, сделай наоборот. В присутствии Ландау, Ландау сидит рядом. Я сейчас скажу грубо, я сказал: «Что он себе позволяет? Он же должен понимать, кто вы, а кто он». Я считал, что Ландау выше, я сознаюсь, и во всяком случае не Капице судить о теоретиках. И вот тогда Ландау мне сказал в ходе семинара: «Он спас мне жизнь, и я должен его прощать».
Ольга Орлова: Он имел в виду, когда Капица вернул Ландау из лагерей.
Исаак Халатников: Помог ему выйти из тюрьмы. То есть Ландау понимал, что он допускает бестактности. Потому что Капица не имел право судить вообще о теоретиках - это не его область. Есть две функции у теоретиков: функция обслуживания экспериментаторов. Ландау утром, когда приходил в институт, он пробегал по первому этажу, где были экспериментальные лаборатории и воспитывал нас: наш долг ответить на вопросы экспериментатора, а затем отправляйтесь заниматься своими делами. Поэтому считалось святым делом помогать экспериментаторам. Но у теоретиков есть свои задачи. Скажем, задача Загера, которую он решил, она для экспериментаторов не имеет никакого значения, они не могут даже ее оценить и понять. Есть внутренние проблемы теоретической физики, которые надо решать. Но масса нерешенных задач, нет полной замкнутой теории всего на свете. Теоретики бьются, как построить теорию, которая бы включала все поля и так далее. Поэтому мы понимали: решать наши внутренние задачи при Капице мы не можем, он не может их оценить. Мы не будем вписываться в ту деятельность, которая интересовала Капицу, а Капица не мог интересоваться делами, которые не касались его лично, Капица был эгоист. Его конфликт во многом состоял в том, что он увидел, что не может для себя найти места. Он не мог руководить большим коллективом - это не его профессия, он мог сам тонкий эксперимент производить своими руками. Поэтому работа других его фактически не интересовала. Время, которое он мог посвятить науке, он посвящал тому, чем он сам занимался, интересовался тем, чем занимаются теоретики, он вряд ли стал бы - это его мало интересовало. Поэтому мы оказались чужими в этом институте. Конечно, мы были полезными, мы сотрудничали и так далее, но нам нужен был больший простор.
Второе: мы все прошли школу Ландау, но в теоретической физике нужен сильный критический ум. Автор, начиная строить теорию, он делает предположение, затем приходит к каким-то выводам. Но он не всегда проверяет, что все предположения, которые он сделал, не противоречат выводам. Могучий критический ум Ландау сразу это схватывал, если было внутреннее противоречие в построении. Мы решили, что каждый из нас не сможет заменить Ландау, но мы можем иметь коллективное руководство, если мы соберем могучую кучку сильных теоретиков, прошедших школу Ландау, то мы попробуем коллективом заменить Ландау. Так и получилось.
Ольга Орлова: Школа Ландау должна была отделиться и уйти в отдельный институт.
Исаак Халатников: Дело в том, что школа Ландау в это время включала не только тех, кто работал в институте физических проблем, она уже получила распространение в Новосибирске, в Киеве, в Минске. Были ученики Ландау или люди, близкие по духу к школе Ландау.
Ольга Орлова: По всей стране.
Исаак Халатников: Мы собрали таких, в Ленинграде были великолепные теоретики. Грибов, он не был учеником Ландау, но мы можем называть учеником Ландау по факту. Результат оказался такой, что стали различать ученики Ландау и ученики школы Ландау. Это наши ученики, которые прошли через наш институт.
Ольга Орлова: Научная школа живет намного дольше, чем ее основатели.
Исаак Халатников: Были ученики первого поколения и близкие к ним, которые прошли близко от Ландау и их орбиты прошли, а были ученики школы Ландау. Такие ученики, как, скажем, Поляков член-корреспондент или младший Мигдал, Замолодчиков, Дима Книжник был великий человек.
Ольга Орлова: Как вы считаете, сейчас школа Ландау жива?
Исаак Халатников: Сейчас вообще физика переживает не лучшее время. Дело в том, что золотой век кончился. Большой прогресс в понимании того, какой должна быть теория всего, которая объяснит все от начала мира до современных дней, такой теории нет. Как идти, по какому пути - тоже неизвестно. Имеются очень сильные математические школы, школа Витана в Соединенных Штатах. Кстати Витан и Поляков работают в принстонском университете сейчас, у них кабинеты соседние. Но они настолько разные люди, представители разных направлений, что они ни разговаривали. Два великих профессора ни разу в Принстоне не разговаривали. Я думаю, что это не тайна, они это знают, значит я могу воспользоваться. Это же загадка: они оба бьются над одной и той же проблемой по-разному совершенно. Школа Ландау - это школа Ландау, а школа Витана - это очень математическая школа. Как видите, как разошлись пути физиков. Ясно, что каждый считает путь другого не правильным. Поэтому, возвращаясь к вашему вопрос, физика переживает не самое лучшее время, отнюдь не золотой век. Есть проблемы со студентами. Даже физтех, один из лучших вузов мира, имеет проблемы с хорошими студентами. Надо иметь в виду, что то, что называлось утечка мозгов – реальность, это действительно значительная доля лучших мозгов уехала. Восстановить это за короткий срок будет очень трудно, потому что мы знаем, что произошло в Германии, когда лучшие умы в 30 годы уехали из Германии. Я был в Германии в 70 годы, и я увидел, что там вообще отношение к элитной науке пренебрежительное. Наука настоящая не может не быть элитной. И только сейчас через 70 лет в Германии наука оживает. То есть то, что за 20 лет потеряно, за 20 лет восстановить нельзя.
Ольга Орлова: А как вы оцениваете научный уровень института физики в Черноголовке?
Исаак Халатников: Соответствует научному уровню институтов, которые в системе Макса Планка в Германии. Иногда может быть чуть пониже, иногда повыше. Но дело в том, что в физике сейчас нет бума и молодежь не идет. Явление очень неприятное.
Ольга Орлова: Вы уже упоминали эпизод и в книге описывали, когда у Капицы не получилось, он был отстранен от промышленного производства жидкого кислорода. Он изобрел эффективный способ, но внедрить в промышленность ему не удавалось. Вы пишите такую фразу характерную: «Но с воплощением новаторских научных идей у нас в стране всегда было непросто». А как вы думаете, сейчас изменились времена? Что тогда не хватало для внедрения идей и что сейчас? Можно к технологиям переходить, как вы думаете?
Исаак Халатников: Вы задаете мне вопрос, над которым работают лучшие умы государства.
Ольга Орлова: Вы тоже не худший ум, поэтому я и спрашиваю.
Исаак Халатников: Конечно, по известной поговорке: для того, чтобы сделать хороший чай, нужно не жалеть заварки. Нужно не жалеть деньги. Американцы не жалеют содержать тысячи инновационных маленьких институтов, которые, как правило, ничего не дают. Но из тысячи институтов один институт окупит все расходы.
