Марина Тимашева:Московскому государственному академическому театру оперетты исполнилось 80 лет. Мы присоединяемся к поздравлениям в адрес прославленного театра и желаем ему творческого процветания. При этом следует признать, что, к сожалению, любимый некогда жанр сейчас не пользуется прежней популярностью. Даже лучшие опереточные спектакли, приезжающие на фестиваль Золотая маска, порой вызывают чувство неловкости. Между тем, оперетта не сдается, ищет новые формы и нового зрителя. В частности, Московский театр оперетты наряду с классикой всячески пропагандирует родственный ей жанр – мюзикл. С директором и председателем художественного совета театра Владимиром Тартаковским беседует Павел Подкладов
Павел Подкладов:Говорят, что если человек относится к оперетте как к архаике, то Владимир Тартаковский теряет к такому собеседнику всякий интерес. И не мудрено – он отдал Московскому Театру оперетты более 30 лет своей жизни. Тартаковский родился в театральной семье, но поначалу решил пойти наперекор семейным традициям и стал финансистом. Однако гены дали о себе знать. В 1975 году он пришел в Московский театр оперетты в качестве главного администратора, а в 1991 году стал его директором. Владимир Тартаковский один из тех, кто пытается привить нашей сцене относительно новый для нее жанр – мюзикл. Но сердце его по-прежнему принадлежит оперетте. Наша встреча с Владимиром Исидоровичем состоялась незадолго до 80-летнего юбилея его театра, но темы, затронутые в беседе, были отнюдь не юбилейного свойства. Владимир Исидорович, вы можете так сформулировать: я люблю оперетту за…
Владимир Тартаковский:Я столько лет в ней проработал, что мне сложно сказать, за что. Много есть нюансов. Нельзя сказать, что я только оперетту люблю. Я вообще люблю, когда в спектаклях много музыки. Даже бывает драматический спектакль, в котором много музыки и его можно назвать мюзиклом, то есть это близко к тому театру, в котором я работаю. Во-первых, оперетта - жизнерадостная, во-вторых, артисты хорошие, они могут все. Сейчас время, когда фонограмма, а они все делают живьем, под живой оркестр. И команда хорошая собралась в театре. Я же не просто люблю всю оперетту, а люблю Театр оперетты, где я работаю.
Павел Подкладов: А за что не любите оперетту, есть такие вещи?
Владимир Тартаковский:Есть, безусловно. К сожалению, это не театр виноват, а виноваты больше учебные заведения. Почему-то считают, что если артист поет, и он будет работать в оперетте, то не надо много сил уделять драматическому искусству. А прелесть - в сочетании хорошей драматической игры и хорошего вокала. Мы уже потом все эти ошибки пытаемся исправить в театре, но это сложнее. Театр это производство, театр это конвейер, и недочеты учебного процесса в театре очень сложно исправлять. Невозможно учебный процесс еще в театре налаживать, хотя он у нас есть. У нас есть педагоги по вокалу, по пластике, по движению. Но дело в том, что в институте основное закладывается, и этот недочет иногда вылезает на сцене, раздражает, когда артист не так говорит, когда говорит одним голосом, а поет другим, когда не умеет перейти от драматического куска к вокальному, и вернуться обратно естественным путем. Это вот раздражает. Но мы боремся с этим. Фактически получается, что мы зачастую вынуждены переучивать артиста, которого взяли. Поэтому мы со следующего года договорились с Щукинским училищем, что мы там открываем совместно курс, будем набирать артистов и вместе с ними весь учебный процесс проводить. Я думаю, что сочетание театра и Щукинского училища может дать хорошие плоды. Знаете, оперетта такой жанр, где мало голоса. Надо еще и иметь внешность определенную. И очень сильно оперетта зависит от амплуа. Если герой, то он должен выглядеть как герой, если он простак, то - как простак. И уйти от этого очень сложно в оперетте. Это в опере может выйти невысокий и не очень красивый человек и спеть очень красиво. И это прощают.
Павел Подкладов:У вас не прощают?
Владимир Тартаковский:У нас не прощают.
Павел Подкладов:Вы за столько лет работы научились определять артиста оперетты? То есть видите молодого человека и можете сразу сказать: да, он артист оперетты или нет, он не артист оперетты.
Владимир Тартаковский:Если только вижу - невозможно. Я вижу много артистов, которые могли бы играть в оперетте, но нужно еще, чтобы они с музыкой были «на ты». Но я думаю, что это не так сложно, сложнее, чтобы он действительно оказался артистом оперетты. Зачастую приходят ребята, вроде и внешность есть, и голос есть, а артистизма ноль, и это с годами проявляется и не получается у них ничего. Поэтому мы каждый год берем молодых артистов, делаем такую ротацию, в течение года загружаем их, по возможности, ролями, какими-то небольшими, большими, и в течение года мы определяем, годится нам человек или не годится.
Павел Подкладов: В одном из интервью вы говорили, что сейчас ощущается определенный кризис жанра. В чем , на ваш взгляд, проявляется этот кризис?
Владимир Тартаковский: Возьмем Европу. Венгрия, Германия, Чехословакия, Болгария - там были театры оперетты, а сейчас их нет. Они стали мюзиклы делать или их расформировали. В Германии вообще такой театр уже не существует. Был театр «Метрополь», но его уже нет. Жанр исчезает. Единственное, что ставят это «Летучую мышь». К юбилею Штрауса – одни «Летучие мыши», а к юбилею Легара - «Веселые вдовы». По сути, разовые проекты. Они долгоиграющие могут быть, но они разовые. Вот репертуарного театра оперетты практически нет. Или ставится оперетта где-то в оперных театрах. Но они ставят по-своему. Основной упор - на вокал, на прочтение партитуры абсолютно без искажения. В России театры есть, их достаточно много. Но жанр дорогой. Почему он там исчез? Потому что он дорогой не только по деньгам, но и потому, что артист, который хорошо выглядит, находится четко в своем амплуа, и если еще при этом он поет как надо, он на вес золота. И как только у этого артиста голос чуть-чуть годится для оперы, он идет в оперу. Там больше платят, там попрестижнее в какой-то степени. И чтобы содержать такой театр, надо платить большие деньги, делать большие траты на декорации, на костюмы. Это жанр, который не сыграешь в бязи и в полотне – нужен бархат. Нужно создать красоту. Чтобы победить, надо вложить деньги. Может быть, какое-то решение современное, модерновое еще дороже иногда стоит. Поэтому то, что мы можем себе позволить, не всегда могут себе позволить театры в других городах. Плюс театр требует полной труппы, большого состава оркестра, большого качества балета, хор должен петь не хуже, чем оперный. Это все требует денег и кадров. Плюс еще, помимо наших проблем, московских, у тех театров еще больше проблем в том плане, что им нельзя устраивать один спектакль в год. Им надо четыре, а иногда и пять. Потому что города небольшие, зрительская аудитория быстро заканчивается, надо возобновлять репертуар. А это все конвейер и поток, и на это все нужны деньги. И еще большая проблема в этом жанре - проблема с режиссерами. Их и в драме-то немного, а в оперетте и в опере, мне кажется, их почти сегодня нет.
Павел Подкладов: Вот вы сказали, что в оперетте за границей летают только летучие мыши и порхают веселые вдовы. Я подумал, что, может быть, вообще оперетте и не свойственен переход к современным темам? Может быть, оперетте и надо зафиксироваться на тех самых «Сильвах», «Марицах» и прочих забавных сюжетах?
Владимир Тартаковский: Если считать, что мюзикл это, в общем, то же самое, что и оперетта, то я считаю, и мы придерживаемся этого у себя в театре, что те, кто может петь в классической вокальной манере, для них лучше ставить классический репертуар. У нас сейчас идет мюзикл «Золушка», но он может петься в классической манере. Там так музыка написана. И так как это сказка, исторический материал, это никого не коробит. Но, например, у нас детский спектакль «Маугли», там совершенно другая музыка, ее нельзя петь в классической манере, ее надо петь в эстрадной манере. Поэтому, если появляется какой-нибудь современный материал, то лучше его петь не в классической манере. Вот когда мы делали «Нотр-Дам», мы проводили кастинг, у меня некоторые артисты-теноры пробовали петь песню Гренгуара. В классической манере это немножечко смешно. Это, в общем, почти то же самое, что в эстрадной манере попробовать петь «Летучую мышь». Плюс проблема еще в том, что у нас есть артисты, которые могут и в этой манере петь, и очень прилично это делают, но сочетать это в процессе работы очень сложно. Они после спектакля, который поют в современной манере, три-четыре-пять дней не могут петь классику. Педагоги говорят, что это может на голос плохо повлиять. Мне кажется, мы нашли какой-то баланс: классика, это эти ребята, а все остальное - те из них, кто может и умеет.
Павел Подкладов:То есть, вы четко разделяете жанры оперетты и мюзикла?
Владимир Тартаковский:Не я, а жизнь. Жизнь разделила, и сами артисты прекрасно это понимают. Они даже не пробуют. Каждый должен делать выбор, из тех, кто может и то, и то. Вот классическая постановка голоса, он не может петь на современный манер, он и не пробует. А есть тот, кто попробовал и сказал: нет, для меня классический репертуар важнее. Когда мы «Нотр-Дам» делали, у нас Виктор Кривонос, ленинградский артист, известный очень в нашем жанре, он и в кино много снимался, пробовал петь аббата Фроло, он дошел почти до премьеры, но пришел и сказал: «Не могу, терять начинаю голос, начинаю классический вокал терять, а для меня это важнее. Потому что мюзикл прошел - и все. А мне еще работать и работать».
Павел Подкладов: Иногда, проходя по Большой Дмитровке мимо Московского театра оперетты, я наблюдаю довольно приличное скопление народа, пребывающего в радостном предвкушении спектакля. Но, справедливости ради надо сказать, что оперетта, к сожалению, перестала пользоваться такой же популярностью, как это было, например, в годы моей юности. Нынешний среднестатистический зритель, особенно молодой, вряд ли хорошо знаком с лучшими образцами этого жанра, и уж тем более с блестящими артистами оперетты, популярность которых не идет ни в какое сравнение с героями бесконечных телевизионных сериалов. Этот не совсем веселый вопрос стал предметом нашего обсуждения с Владимиром Исидоровичем Тартаковским в финале разговора. В годы моей молодости, учтивая то, что телевизор нам предлагал очень много интересных спектаклей, я помню, что мы упивались просто и Шмыгой, и я помню даже Володина, Шишкина. Естественно, вам эти фамилии известны более, чем кому-либо. Есть ли сейчас столь же не в общепринятом смысле, не в сериальном смысле, популярные опереточные актеры или все-таки у них особая популярность, для избранных?
Владимир Тартаковский:С точки зрения телевидения и радио мы - не формат. Мы - между оперой и драмой. Сегодня оперетту услышать очень редко можно и на радио, а увидеть по телевизору еще реже. Поэтому молодым артистам я в этом плане не очень завидую. Их театр не может сделать популярными, как раньше театр сделал популярными Шмыгу, Васильева. Сейчас участие самого артиста в том, чтобы стать популярным примерно процентов 90. Это зависит от склонности человека, от личности, сможет ли он сам пробиться. У нас есть очень хорошие артисты, замечательные, не хуже, чем то поколение, которое вы назвали. Но такую массовую популярность у зрителя, как герои сериалов, они завоевать не могут и, в принципе, у меня такое ощущение, что они, может быть, в душе хотят, но они не так стремятся к этому. Артистов оперетты очень мало снимают, потому что тоже сложилось такое мнение, что артисты оперетты спеть могут, а сыграть им сложно. Хотя есть наши артисты, которые играют в фильмах, в сериалах. Но их не очень много. Есть театр, где ходят на артистов, например, МХАТ.
Павел Подкладов:То есть, у вас ходят на жанр?
Владимир Тартаковский:У нас ходят на жанр, на качество его, на спектакли.
