Елена Фанайлова: Свобода в клубе «Квартира 44». Мы сегодня будем обсуждать фильм «Ирония судьбы», точнее сказать, продолжение фильма «Ирония судьбы», который собрал какой-то колоссальный бокс-офис, как нам говорят.

За нашим столом сегодня – кинокритик Юрий Александрович Богомолов, журналист, обозреватель сайта «FILM.ru» Ксения Рождественская, телекритик, обозреватель «Московского комсомольца» Александр Мельман, Анатолий Голубовский, главный редактор радио «Кино. FM », и Лидия Маслова, кинообозреватель газеты «КоммерсантЪ».

Друзья, я столкнулась с такой удивительной историей. Когда я пыталась собрать этот «круглый стол», то я обзвонила, ну, человек 30, наверное, кинокритиков, обозревателей, писателей, каких-то журналистов, деятелей культуры. И выяснилось, что практически никто, кроме вас, собравшихся за этим столом, этот фильм не смотрел. И более того, мое предложение этот фильм обсудить люди воспринимали просто в штыки, я бы сказала. То есть говорили: «По принципиальным соображениям я этот фильм не буду смотреть».

Комментарии какие-то есть?

Анатолий Голубовский: Мне кажется, что, собственно, это одна из таких запланированных акций. Это взаимоотношение с критикой и получение или неполучение каких-то критических реакций. И это очень важная, как мне кажется, составляющая проекта под названием «Ирония судьбы. Продолжение». Поскольку все таким образом было организовано по поводу этого проекта, безотносительно к тому, хороший он или плохой, нравится он мне или нет, что никакие критические высказывания не могли прозвучать. Например, совершенно понятно, что ни одна газета, оперативно реагирующая на премьеры, она не выходит в течение первых, как минимум (получилось, по-моему, два уикенда), проката этого фильма. Таким образом, негде просто ничего написать про все это хозяйство. Это с одной стороны.

С другой стороны, никаких пресс-просмотров, интервью, никаких обычных для серьезных релизов и акций, связанных с критикой, тоже не было организовано. Надо сказать, что так поступают не только продюсеры фильма «Ирония судьбы. Продолжение», а еще и продюсеры очень серьезных голливудских проектов, когда они понимают, что они запускают некоторую коммерческую историю и не заинтересованы в том, чтобы кто-то оценивал качество, которое они здраво оценивают сами.

Елена Фанайлова: Александр Мельман не согласен, мне кажется.

Александр Мельман: Да, я как-то немножко удивлен. Анатолий, а вы разве не знаете, что был такой очень мощный промоушен, был пресс-показ и были многочисленные интервью в различных изданиях? То есть, по-моему, артподготовка была такая, что многие мои коллеги плюются. Я-то – нет. Я как бы нормально отношусь. Это был такой агрессивный пиар, который принес свои плоды. И проект, именно как проект, мне кажется, удался.

Но я удивляюсь, кстати, коллегам-критикам. Лена, вы сказали, что они не смотрели. Тогда какие же они кинокритики?.. Это, в общем-то, мне кажется, неправильно. Иначе они отстанут от жизни, отстанут от того мейнстрима, о котором любит повторять господин Эрнст.

И еще. Вот я, Анатолий, все-таки к вам, наверное, реплику маленькую. Вы как-то дали понять, что критики отказались здесь участвовать, потому что они боятся критиковать этот проект, потому что...

Анатолий Голубовский: Нет, я вообще не про это говорю.

Елена Фанайлова: Нет-нет, мне кажется, Анатолий говорил про то, что сами создатели не заинтересованы...

Анатолий Голубовский: Может быть, я чего-то такого не знаю про пресс-показ. Коллеги, может быть, меня поправят. Но пресс-показа фильма как такового целиком не было.

Александр Мельман: В Центре «Эльдар» он был.

Анатолий Голубовский: Это был не пресс-показ. Это был показ накануне официальной премьеры. И это никакой не пресс-показ. Пресс-показы делаются сильно заранее.

Елена Фанайлова: Друзья, можно я своей рукой пока прекращу этот спор. И Лидию Маслову мы послушаем, почему народ из цеха не хочет обращать на это внимание.

Лидия Маслова: У меня просто нет информации, может быть, достаточно обширной. Но я знаю, как минимум, одного кинокритика, который без всякой профессиональной надобности пошел и за свои деньги посмотрел 1 или 2 января этот фильм. Ну, правда, он пришел в ужасе, у него последние, оставшиеся волосы встали дыбом. И он мне по пунктам очень убедительно объяснил, почему это все чудовищно.

А почему критики не смотрели... Ну, они же ленивые и нелюбопытные. А потом, у них снобизм.

Анатолий Голубовский: Выясняется, что вообще нет кинокритиков. Но я тоже за свои деньги, кстати, пошел. И мой коллега Антон Долин тоже пошел за свои деньги. И все ходили на утренние сеансы, потому что они дешевые, соответственно.

Елена Фанайлова: Я тоже сходила за свои деньги. Давайте Юрий Александрович Богомолов нам расскажет, что он думает...

Юрий Богомолов: Я тоже посмотрел этот фильм. И я должен сказать, и должен сказать Саше насчет того, что именно пресс-показа, который предваряет премьеру...

Александр Мельман: Есть принципиальное отличие. Значит, я был не в курсе этого отличия. Хорошо.

Юрий Богомолов: ...не было. Причем Константин Львович Эрнст объяснил сам специально, что они не хотели предварять выход этого фильма в прокат мнениями критики. Поэтому прежде чем говорить об отчуждении критиков, надо бы сказать о некотором, так сказать, пренебрежении и высокомерии продюсеров этого проекта, которые испугались. А я даже понимаю, почему они испугались. Они хотели такого бесконкурентно-альтернативного выхода в прокат, как с точки зрения обсуждения, так и с точки зрения, кстати, того, что в прокате в этот момент делалось. Они же подгадали под новый год, две недели. Я уж не знаю, каким образом им удалось дать эту картину в тот момент, когда не было практически ни одного сколько-нибудь стоящего премьерного показа голливудской картины.

Кроме того, есть еще один момент очень важный. «Первый» канал, продюсеры договорились с продюсерами «Самого лучшего фильма», который идет с еще большим, по-моему, успехом...

Елена Фанайлова: Мы должны слушателям сказать, что фильм так называется - «Самый лучший фильм», который сделал «Comedy Club».

Юрий Богомолов: Они договорились, и Эрнст об этом сказал в интервью журналу «Итоги», чтобы они придержали свою премьеру перед новым годом, чтобы они отложили на несколько недель дальше. За это они расплатились (я имею в виду продюсеров «Первого» канала) рекламными роликами, которые...

Анатолий Голубовский: Интересно, по какой статье это проходило?

Юрий Богомолов: ...разместили перед показом своего фильма. Поэтому создать сначала торичеллеву пустоту в прокате и в общественном мнении, а затем впрыснуть туда свой фильм. Естественно, он разбухает в своем значении и начинает все собой занимать. А потом уже идет такой вал, поддержанный рекламой «Первого» канала, который и обуславливает вот эти стахановские рекорды в виде миллионов долларов.

Елена Фанайлова: Ксения Рождественская, давайте все-таки вот сейчас сосредоточимся на реакции коллег, а потом уже начнем обсуждать сам фильм.

Ксения Рождественская: Ну, коллеги-кинокритики... Это, по-моему, не продукт кино. Это продукт, не знаю, пиара, коммерческий продукт, все что угодно, но там нечего критиковать с точки зрения кино. Там есть всякие другие проблемы - социологические, психологические, какие угодно, но, может быть, кинокритикам просто неинтересно было смотреть на это с точки зрения кино.

Елена Фанайлова: Мне кажется, что это довольно важное замечание. Но я бы даже не сказала, что это недостаток этого фильма. Потому что мне-то кажется, - я наблюдаю за кинопроцессом с точки зрения его дизайна, - что, вообще, много сейчас чего кино не является, в том числе и «Голливудская история». Если говорить о новых технологиях, то это, конечно, уже совсем не кино, это что-то совсем другое. Но мы можем обсуждать предложенную вами тему совершенно по-разному.

И вот что все-таки. Юрий Александрович уже начал этот сюжет. Это художественное произведение или это продукт пиара? Александр Мельман как думает?

Александр Мельман: Ну, смотря что мы можем назвать художественным произведением. Это тоже сейчас очень размытое понятие. То, что это продукт пиара, это безусловно. То, что «Первый» канал умеет это делать и не раз пользовался этим самым пиаром, это тоже безусловно. Действительно, по высшему разряду, высшему разряду художественного творчества, наверное, это трудно оценивать, и тем более что перед нами есть такой оппонент – первая часть, или, как я называю, «Ирония судьбы настоящая», где мы можем это сравнивать. А наверное, и не стоит. Потому что разные задачи были у людей. Просто, действительно, с точки зрения промоушена, с точки зрения того, что получилось как проект, это очень правильно сделанная вещь, это очень все выверено, это очень точно рассчитано. А отсюда – и успех. То есть от телевизионного рекламного пиара, от того, как это все подавалось, от того, что это очень правильно сделано именно с этим фильмом, как продолжение. Потому что это к такой долгоиграющей, бессмертной «Иронии»... вот это была привязка. То есть все здесь сделано очень точно. И здесь еще есть расчет на того зрителя, который сейчас у нас есть в наличии. И плюс, Константин Эрнст, в общем, горд за то (и наверное, здесь его можно понять), что люди пошли в кино, благодаря вот такому фильму.

Меня этот фильм не раздражает. С точки зрения творчества, действительно, у меня нет вопросов, потому что это не творческий продукт. Это позитивная история. Люди смеялись. Я не понимаю, почему они там смеялись над какими-то гэгами. Но это такие люди, и прекрасно, что они есть. Так что я за то, что пусть цветет сто цветов.

Анатолий Голубовский: Я все-таки считаю, что если что-то показывают в кинотеатре, то как-то бессмысленно говорить о том, что мы не будем об этом говорить как о кино. Ну, если что-то показывают только в Интернете, предположим, то, может быть, имеет смысл как-то относиться к этому иначе. Поэтому я все-таки, за свои деньги купив этот самый билет, решил, что я пришел в кино. Действительно, говорить особенно не о чем, как мне кажется. Хотя у меня много творческих претензий к этому фильму.

Елена Фанайлова: Так изложите же их, Анатолий.

Анатолий Голубовский: Хотя я вполне, так сказать, не собираюсь бросать камни в тех людей, которым этот фильм понравился. Потому что существует крайняя позиция еще. Вот 55 миллионов (или где-то около того) собрали, и это все люди оболваненные и придурки, которые, действительно, хохочут непонятно над чем...

Елена Фанайлова: Друзья, я должна признаться. Я сама хохотала, вот честно.

Анатолий Голубовский: Да и я смеялся.

Елена Фанайлова: Я, как простодушный зритель, смеялась.

Александр Мельман: А что там смешного?

Анатолий Голубовский: Секундочку! Во-первых, есть с чем сравнивать. Есть «Ирония судьбы...» первая, а есть «Ирония судьбы. Продолжение». Несмотря на то, что они бытовали совершенно по-разному, то есть одна «Ирония...» по телевизору бытовала, где совершенно иначе человек устроен... вот просмотр такого рода продуктов совершенно просто иначе устроен...

Юрий Богомолов: Она была выпущена и в прокат, и собрала очень большую аудиторию.

Анатолий Голубовский: Да. Но я об этом ничего не знаю. Кстати, вот это очень важно. А когда, кстати?

Юрий Богомолов: Через два года она была выпущена.

Анатолий Голубовский: Через два года. А здесь через два года выпустят, соответственно, на телевизионный экран. Зеркальная ситуация.

Юрий Богомолов: И даже есть какие-то цифры насчет того, что на копию той «Иронии...» пришлось 24 тысячи зрителей, а здесь на копию после первого уикенда пришлось 2 тысячи.

Анатолий Голубовский: Ну да. Тут, вообще, вот игры с количеством копий и сколько фильм заработал на одну копию – это, конечно, отдельная новелла.

Елена Фанайлова: А я бы все-таки хотела услышать от Анатолия Голубовского претензии художественного порядка. Пожалуйста.

Анатолий Голубовский: Вот претензии художественного порядка у меня, прежде всего, например, к драматургии. Дело в том, что пьеса, по которой был сделан, собственно, фильм под названием «Однажды в новогоднюю ночь...», пьеса Брагинского и Рязанова, это была чрезвычайно крепкая коммерческая драматургия, которая шла примерно в таком же количестве театров страны, в каком количестве кинотеатров в России шел фильм «Ирония судьбы. Продолжение». В сущности, тогда такого рода драматургия, или драматургия Рацера и Константинова, например, Червинского и Масса – таких вот, действительно, потрясающих мастеров своего дела, она шла по всем театрам. Это все равно как в кинотеатрах это все прокатывалось. Ведь спектакли тогда в провинциальном театре шли месяц, предположим, ну, немногим меньше, чем фильм на сегодняшний день. И репертуар менялся в провинциальных театрах примерно так же быстро. 12 премьер в год – это абсолютно кинематографический способ бытования. И вот люди написали потрясающую коммерческую пьесу, заработали на ней кучу денег. Уверен, что Брагинский и Рязанов заработали больше денег на прокате пьесы «Однажды в новогоднюю ночь...», чем на фильме «Ирония судьбы, или С легким паром».

Александр Мельман: Для этого, кстати, и писался... первый повод, как говорил Эльдар Рязанов, - именно заработать деньги.

Анатолий Голубовский: Совершенно верно, да. И на театре они зарабатывали деньги, а не в кинематографе.

Александр Мельман: Как и «Служебный роман», кстати.

Анатолий Голубовский: Да, как и «Служебный роман» - другой, самый успешный фильм абсолютно. И стал культовым, как бы номер два фильмом Брагинского и Рязанова. Но просто на мой взгляд, поскольку пьеска-то так себе вот эта следующая...

Елена Фанайлова: Последняя, да? Которая в продолжение идет...

Анатолий Голубовский: Да, последняя. Ну, вообще, просто ничего не осталось. Это такая рыхлая, такая неинтересная драматургия, без характеров, безо всего. Вот все то замечательное, что есть в коммерческой драматургии, вот было в коммерческой драматургии 1960-1970-ых годов, и против обаяния чего просто не может устоять и современный человек, на мой взгляд, абсолютно – это все абсолютно отсутствует в «Иронии судьбы. Продолжение». Замучаешься склонять это очень сложное название. Вот на самом деле, по большому счету, это главная моя претензия к этому фильму. Потому что все остальное – это уже разговоры социологические и прочее, актеры и так далее. Но для такого рода продукта, как мне кажется, нужна чрезвычайно крепкая драматургия. И собрать такое количество денег на такую посредственную драматургию, прямо скажем, это нужно, действительно, приложить фантастические усилия таких выдающихся людей, каковыми, безусловно, являются и Константин Львович Эрнст, и Максимов, и Тимур Бекмамбетов.

Александр Мельман: Я просто не понимаю, как можно сравнивать и с такими же, с одинаковыми критериями подходить, действительно, к «Иронии судьбы...» (к «Судьбе...» настоящей) и к тому, что мы называем «Ирония Судьбы. Продолжение». То есть коммерческий проект и акт творчества высокого – невозможно их сравнивать по одним и тем же критериям. Можно, конечно, говорить о том, что время сейчас уже другое, и поэтому нужно сравнивать с точки зрения нового времени. Но я даже не хочу этого делать. То есть мы, между прочим, перед собой год назад имели аналог всего этого - была «Карнавальная ночь-2», сделанная Эльдаром Александровичем Рязановым. Она была сделана как? Все помнят. И я даже не хочу это оценивать. Мы все, я думаю, сойдемся во мнении, что это получилось. То есть не получилось, к сожалению, ничего. И сейчас вот этот продукт вот именно оценивается, действительно (как Лена вначале сказала), как бокс-офис – вот главный позитив этого дела. А то, что касается аудитории и какие титанические усилия... Никаких титанических усилий. Чтобы люди смотрели тот, скажем, телевизионный продукт, который есть... И у какого телевизионного продукта самые высокие рейтинги? Анатолий, вы, наверное, знаете, да?

Анатолий Голубовский: Конечно.

Елена Фанайлова: У какого? Я не знаю.

Александр Мельман: Есть программы, что называется, юмористические, смеховые, и они определенного уровня, определенного качества, без всяких претензий. И народ это поглощает со страшной силой и с большим удовольствием. И есть подобного рода другие жанровые, тематические вещи, которые также смотрят и которые также имеют наивысшие рейтинги. Поэтому здесь я думаю, что попало одно на другое.

Анатолий Голубовский: Лена, согласитесь, самый высокий рейтинг у новогоднего выступления президента, которое, собственно, и звучит в фильме «Ирония судьбы. Продолжение».

Александр Мельман: Это прекрасно! Да, прицепили еще сюда...

Анатолий Голубовский: Поэтому это такой субститут, я бы сказал, новогоднего...

Александр Мельман: Поэтому я и говорю, что трудно сравнивать ежа и ужа, и в одну телегу это все не можно впрячь. Поэтому у меня здесь, действительно, нет вопросов к творчеству. Я не могу серьезно разбирать вот этот фильм. Я говорю, что я его оцениваю по другим критериям, и с точки зрения тех других критериев это успешный проект. Я просто не могу понять, зачем так нужно сильно реагировать. Разве достоин вот этот проект каких-то сильных наших эмоций, наших чувств? По-моему, нет.

Елена Фанайлова: Саша, как вы правильно сказали, было бы снобизмом не замечать этого проекта.

Александр Мельман: Да я замечаю...

Елена Фанайлова: Меня он исключительно волнует как такая народная комедия. И поэтому мне любопытно разобраться, что же за ней стоит. Но меня вообще волнуют массовые события. Ну, хорошо. А по каким тогда критериям мы это будем оценивать? Мне кажется, что... вот у меня простые критерии. Я себя все время стараюсь поставить в положение простодушного зрителя. Я не разбираюсь – кино это, не кино. Я просто смотрю – нравится мне или не нравится, и какое послевкусие у меня оставляет это художественное произведение. Вот я бы с этой точки зрения желала бы про этот фильм еще немножко поговорить. И я бы Лидию Маслову послушала, потому что у Лидии этот фильм отвращения не вызвал, насколько я помню по ее статье.

Лидия Маслова: Нет. А мне не надо себя ставить в положение простого зрителя, потому что я именно им и являюсь, как я поняла после разговора со своими коллегами, которые мне объяснили, почему «Ирония судьбы-2» так ужасна. И я поняла, что, в принципе, я согласна со всеми претензиями. Когда мне объясняли, я сидела и думала: «А почему же я-то этого ничего не вижу?.. Значит, я, наверное, не кинокритик». Потому что я, действительно, ничего не видела. И я смеялась. Поэтому я думала, что что-то, наверное, со мной не так. Ну, мне было нормально. То есть меня коробила, может быть, какая-то излишняя сентиментальность, но это вопрос моих вкусовых предпочтений. Просто я это не люблю. Но я считаю, что там с этим тоже как-то все дозировано. Понятно, что с драматургией, да, проблема. Но как бы не виноваты ни Эрнст, ни Максимов в этом. Потому что даже если бы они скинулись, заложили всю свою недвижимость и понесли бы мешок денег для того, чтобы купить лучшего сценариста, они бы его не купили, потому что его не существует. И они поэтому сели, ну и как могли, сами написали, позвали Слаповского...

Елена Фанайлова: Нет-нет, товарищи, Слаповский уже у них был соавтором. АлексейСлаповский – автор нескольких сценариев сериалов. В общем, кстати сказать, неплохой прозаик. Но что-то вот с ним произошло на этом кинофильме под называнием «Ирония судьбы».

Лидия Маслова: Ну, я не знаю... Как мне сказал Константин Львович, что Слаповский их интересовал, прежде всего, как диалогист. Не знаю, какое там было соотношение: кто и за что отвечает. Но я так поняла, что это были диалоги в основном. И они написали, в общем, как могли. И мне не кажется, что они халтурили и что-то такое думали: «А, вот давайте что попало напишем, и все равно это проканает». Мне кажется, они старались. А то, что у них такой как бы низкий потолок их стараний, ну, это не их главный дар. У них другой талант. И мне кажется, что пиар – это не менее трудное искусство, чем создание высокохудожественных кинопроизведений. А с точки зрения пиара мне это произведение представляется, в общем-то, стремящимся к совершенству где-то.

Александр Мельман: Я вопрос задам. Но если это все-таки такой низкий потолок их стараний, то над чем же вы все-таки смеялись в этом фильме? Мне хотелось бы понять, что там вас так задело, если это так низко?

Елена Фанайлова: Нет, рассмешило просто.

Лидия Маслова: Нет, я не говорю, что низкий. Ну, низкий с точки зрения критериев завышенных у кинокритики. Я считаю, что это средний уровень. Я не считаю, что это безобразный...

Александр Мельман: Но все-таки вас это как-то немножко задело, раз реакция была.

Елена Фанайлова: Вот мне тоже интересно, что смешило.

Лидия Маслова: Я думаю, что больше всего меня смешили вот эти сцены с этим Безруковым, который все время чего-то говорит невпопад...

Анатолий Голубовский: Да, мне тоже очень понравилось, кстати.

Александр Мельман: Серьезно?

Лидия Маслова: Да. Я смеялась, когда она его хочет поцеловать, а он говорит: «А вы кто вообще?».

Анатолий Голубовский: Я тоже считаю, что это шикарно. А мне вообще очень понравился Безруков.

Юрий Богомолов: Этот гэг уже обсосан, я не знаю, в скольких фильмах...

Лидия Маслова: А все гэги обсосаны.

Юрий Богомолов: Нет, ну, считать, что это...

Лидия Маслова: И никто не считает, что это...

Юрий Богомолов: Я бы так сказал. Вот Лида говорит, что они «как умеют». То есть позиция: не стреляйте в пианиста, он играет как умеет. Ну, если с этой точки зрения, то вообще надо нам всем заткнуться и ничего не говорить на этот счет. Но мне-то кажется, что фильм, действительно, можно смотреть без отвращения, как говорил Шкловский в свое время. Но те амбиции, те претензии, с которыми все время лезут на экран Эрнст и его сотоварищи, вот это, так сказать, вызывает естественную реакцию отторжения. А в фильме что? В фильме, да, хоровод вокруг елки есть, и его можно смотреть – он милый. Хоровод второстепенных персонажей. А елка хилая. К ней прилеплены какие-то ветки, а на самом деле, видно, что она не настоящая, искусственная, и вообще, так сказать, как бы синтетическая.

Елена Фанайлова: Мне кажется, что Александр Мельман хотел бы продолжить нашу дискуссию.

Александр Мельман: Мне бы хотелось еще более подбросить дровишки в огонь на последнюю фразу Юрия Александровича. Мне кажется, таким образом, мы смешиваем два понятия и попадаем в ловушку своего отношения к каким-то конкретным телепродюсерам, режиссерам и так далее и к тому продукту, который мы видим на экране. Этого смешивать не нужно. Как не нужно смешивать личность Михалкова и его фильмы, так и то, что сейчас.

Я хочу просто два слова сказать о той основной идее, которую хотели протолкнуть эти продюсеры. Идея очень правильная, очень позитивная, и она связана именно с образом Сергея Безрукова. То, что мы разобщены, не чувствуем, не понимаем друг друга, значит, завязаны на какие-то тысячи всевозможных бизнес-разговоров, незнаний, непониманий чувств конкретных людей вокруг, близких людей и так далее. Вот это такая важная, с точки зрения, мне кажется, продюсеров, идея, очень правильная, очень важная. Но она сделана именно от ума, что называется, она сделана... действительно, вот здесь я соглашусь, как могли, так и сделали. А сравнить здесь как раз я хочу с тем же Михалковым. Вот не так давно показывался фильм Михалкова «Родня», и там та же самая идея. И там, например, сцена проводов в армию и как это все сделано у Михалкова – вот это настоящее кино. И вот эта идея, пробитая через это настоящее искусство, - это одна ситуация. Здесь просто вот так придумали, что нужно вбросить. И наверное, кстати, до кого-то это дошло. Я это понимаю. Ну, уже и на этом спасибо.

Елена Фанайлова: Александр Мельман сейчас озвучил такую идею, которая, в общем, довольно распространенная, насчет героя Безрукова, которого зовут Ираклий, что, мол, он олицетворяет разобщенность, переговоры по телефону, самозацикленность. Вот у меня-то насчет героя Безрукова совершенно другая идея. И я бы сейчас хотела Ксению Рождественскую послушать, кем ей этот герой показался.

Ксения Рождественская: Он мне показался там единственным живым человеком, потому что остальные все – какая-то нежить, морок и вообще не существующие люди. Там все врут, кроме героя Безрукова, который, бедный, как-то пытается работать. Он, вообще, по-моему, из другого фильма какого-нибудь пришел. Ну, мы знаем какого, видимо. Из «Бригады». Там похоже все. Но вот такое ощущение, что авторы вот этой «Иронии судьбы» сняли что-то другое, не то, что хотели, больше, чем хотели. Вот Лена сказала, что это народная комедия. По-моему, это хоррор, очень страшное кино. Бедный герой Безрукова мечется по чужому городу. Вообще, это, получается, фильм про «понаехали». Потому что единственный человек с биографией, с характером и с попыткой хоть что-то сделать, несмотря на то, что на дворе 31 декабря, он там куда-то на крышу лезет, чтобы какой-то бабушке помочь несуществующей. И все заканчивается тем, что он теряет девушку, машину, работу, самоуважение и убирается в свой Владивосток.

Елена Фанайлова: Тема «чужого» и такой скрытой ксенофобии (вы меня только не упрекайте в «демшизе»), она у меня появилась, когда герой Хабенского спрашивает: «А почему тебя зовут Ираклий? Я же думал, что только с крючковатыми носами людей так зовут». Честно говоря, меня это покоробило. Довольно бытовая шутка, но вот в кино такого рода это просто как-то не очень эстетически, этически (как угодно)... это грубая шутка. И в конце концов, послевкусие, которое от фильма у меня осталось (и я здесь с Ксенией Рождественской совершенно согласна), - я начинаю думать не про этих людей, у которых-то, оказывается, уже все хорошо, они оказались такими продуманами ловкими, которые быстренько устроили свою судьбу. А Хабенский, вообще, главный продуман. Он совсем не тот романтический юноша, за которого он себя выдает. Как он обманывал людей постоянно… И знал, просчитывал все заранее. А герой Безрукова, который вроде бы этим продуманом является, он, оказывается, ну, таким дурачком обманутым. И в конце думаешь: «Боже мой, бедняга, за что же его так?». Ипполита в первой «Иронии судьбы...» было не вполне жаль. Потому что там была драматургически верно прописанная роль. Я, вообще, думаю, продолжая мысль Голубовского, что достоинство драматургии было не только в сюжетных связках, а там характеры были прописаны. И были прописаны довольно тонкие вещи, которые любому нормальному, живому человеку они, в общем, знакомы. А здесь, мне кажется, вот это ощущение морока от персонажа, о котором Ксения говорит, от того, что характеров нет. Есть маски. И кажется, что вот сейчас взять рукой, вот это снять – и ты увидишь там «чужого». Кинофильм «Чужие» на самом деле. А бедолага Ираклий там как-то мечется и пытается что-то с ними такое сделать. Вот для меня этот фильм неожиданным образом про бессознательное. Вдруг оказывается, что это не про любовь и не про наивность, а про «понаехали тут» и «мешают мне жить». Вот у меня было ровно такое ощущение.

Юрий Богомолов: Лена, вы подошли к очень важному моменту. Если бы это был чисто телевизионный проект, то есть сняли и показали, то все было бы замечательно, никаких проблем. Кстати, и с «Карнавальной ночью-2»... Ведь был чисто телевизионный проект. И поэтому не особо кто и взволновался по этому поводу. А рейтинг был сумасшедший, я имею в виду «Карнавальную ночь». А здесь мы подошли, действительно, к тому, что нельзя отделаться от «Иронии судьбы...» первой, что бы мы там ни говорили, что это отдельно и так далее. Невозможно отделаться.

Мне-то кажется, что здесь есть одна тонкая этическая... может быть, вам всем покажется, что это мои архаизмы, но я не мог отделаться от ощущения того, что создатели «Иронии судьбы-2» все-таки совершили какой-то рейдерский поступок. Не важно, что они юридически все обосновали, не было проблем с правами и так далее. Но все равно есть ощущение, что эти люди захватили чужой дом. Тут вспоминается сразу вот эта история Паниковского, который спорил с Шурой Балагановым о том, что лучше – ограбить или украсть. Паниковский настаивал на том, что лучше украсть, потому что это как-то корректно, более интеллигентно: обхватил этого Корейко за талию и залез к нему в карман. А Шура хотел просто ограбить. Так вот, что-то подобное Эрнст с Максимовым совершили легко и непринужденно, и им это удалось. Поэтому и кажется, что эти герои, которые из старой «Иронии...» пришли сюда, они, действительно, такие зомби. Ну, я бы не сказал, что зомби, но приживалы. Их Эрнст попытался использовать в этом фильме в качестве рекламных агентов своего, так сказать, замысла. Вот что еще в позиции Эрнста-то удивляет. Он все время говорит о высоких словах, он все время высокие мотивы предъявляет публике: «Мы хотели, во-первых, объединить публику, мы хотели вернуть людей в кинотеатры». И если бы опять же, я говорю, это был чисто телевизионный проект, то все бы сошло. А так это выпирает, все эти углы. И это, действительно, чисто бизнес-проект.

Анатолий Голубовский: Вообще-то, я не вижу ничего плохого в том, что это бизнес-проект. И вот та часть высоких слов Константина Львовича Эрнста, которая связана с тем, что люди придут в кинотеатры, и подчеркнем, совершенно новая публика придет в кинотеатры, то есть люди того возраста, о котором принято считать, что они, в общем, в кинотеатры не ходят, ну, ближе к 50-ти, скажем так... Потому что традиционно считается, что вроде как тинэйджеры только у нас ходят в кинотеатры, хотя это совершенно не соответствует действительности, по моим наблюдениям, но тем не менее. И это, действительно, очень большое дело, это очень важно. Хотя я не уверен в том, что будут созданы какие-то иные мотивы. Вот мотив, связанный с тем, что «мне уже не очень мало лет, у меня не очень много денег, но я все-таки «Иронию судьбы. Продолжение» посмотрю обязательно, чем бы мне это ни грозило», он мне понятен. Я не могу понять, как вот такого рода аудиторию... какой другой еще может возникнуть мотив для посещения...

Юрий Богомолов: Ну, следующую «Иронию судьбы...», наверное, посмотреть. Сделать и посмотреть еще через 20 лет.

Анатолий Голубовский: До следующей «Иронии судьбы...» можно не дотянуть.

Но, в любом случае, мне кажется, что это очень важно, действительно. И молодец и Константин Львович, и Анатолий Максимов – молодцы, честь им и хвала!

Другое дело, что я несколько раз очень сильно огорчился, и как раз по тому поводу... какие-то фрагменты были, действительно, смешными, что-то такое было забавно. Но я серьезно очень огорчился по поводу каких-то ксенофобских реплик, которые присутствуют вот в этом. И даже это не столько вот такая ксенофобия привычная, связанная с этническими делами, скорее, социальная такая ксенофобия...

Елена Фанайлова: Социальная, совершенно верно.

Анатолий Голубовский: ...ужасно меня как-то задела. Мне показалось, что, вообще, в этом фильме, и памятуя высказывание продюсеров фильма «Дневной дозор»... Кстати, режиссер отмалчивается вообще, обратите внимание.

Юрий Богомолов: Почему? Он в эфире «Первого» канала, когда был устроен просмотр для Дмитрия Медведева, он присутствовал, он чего-то такое говорил.

Анатолий Голубовский: Так вот, памятуя, так сказать, социологические всякие ламентации, связанные с «Дневным дозором», про поколение, что «мы все упустили, едва не упустили в 1990-ые», а вот тут вроде бы как какой-то социальный реванш. Причем социальный реванш не самого, я бы сказал так, этически, действительно, выверенного толка, когда ребята из очень хороших семей, с историей интеллигентной, я бы сказал, этого « self - made », замечательного парня, мордой его, как сказано в произведении Льва Николаевича Толстого «Война и мир», мордой и в г..., про французов. Вот как-то это все нехорошо. Причем какие-то это делают люди не вполне, прямо скажем, порядочные. Потому что герой Хабенского не только все просчитал, но он еще и просчитал как бы варианты отхода. Он же не видел никогда эту девушку. Вполне могло быть, что она какой-нибудь крокодил. И что тогда?.. Ну, можно было бы оттуда сбежать – и все. А тут вот лучшее, что можно представить для героя Безрукова, а это, на мой взгляд, одна из лучших его ролей в кино, - податься обратно во Владик, где солнце – и все. А эти, непонятно каким образом добившиеся своего личного счастья и, скорее всего, благополучия материального (непонятно откуда на них, видимо, торжествующего упасть), они тут будут наслаждаться жизнью в столице, в таком городе дорогом, красивом. А тот будет продолжать, видимо, строить гражданское общество во Владивостоке. В общем, это как-то все очень нехорошо.

И вот мне кажется, что герой Хабенского в данном случае – это социальный, так сказать, двойник продюсеров этого фильма. Они все биологи-экспериментаторы. Я помню, у Быкова была такая статья, которая называлась «Биолог», про Константина Львовича Эрнста, про вот эти эксперименты с живыми людьми. И я, действительно, очень серьезно огорчился. И это даже мне испортило настроение, которое поднималось время от времени, в замечательные какие-то моменты. И вдруг: «Боже мой! Что же они говорят такое?! Какой ужас!». Самое страшное, что, возможно, этот тезис нашел отклик какой-то в сердцах людей – той самой публики возрастной, которая чувствует себя обиженной, лузеров социальных. Не такие уж мы и лузеры! Вот сейчас вот этих всех прогоним, вот этих ребят, которые тут приехали и по мобильным телефонам разговаривают, и мы им столько денег уже заплатили, и может быть, у нас как-то все наладится. Тут не пойми – кто, то ли врач, что ли учитель. А это тоже какая-то непонятная юристка. Чем я хуже, в сущности?.. Надо как-то поступить мне вот с этим, которого я только что увидел, он здесь проехал на «Гелендвагене» мимо меня.

Елена Фанайлова: И я бы сказала, что здесь есть еще одна странная вещь в финале этого фильма. Социальный реванш берется не только в отношении этого «понаехавшего», но в том, как говорят последние реплики Боярская и Хабенский, видно то, что они берут реванш над временем их родителей. Когда они говорят: «Вот у них-то не получилось (я не совсем точно цитирую), а у нас получится». И я это восприняла как желание подсознательное, возможно, товарищей создателей этого кинофильма как-то опустить тот дом, в который они пришли - то есть опустить 1970-ые годы, ту советскую интеллигенцию, к которой вроде бы этот месседж должен быть обращен, опустить Рязанова, наконец, опустить ту эстетику, опустить романтизм, если угодно. «Вот у тех романтиков глупеньких, у наших родителей-то, ничего не получилось. А мы, в общем, ребята продуманные, у нас все это должно получиться». Если кто-нибудь со мной хочет поспорить – пожалуйста. Лидия Маслова, вы не хотели бы сказать мне, что я неправа?

Лидия Маслова: А я просто вообще перестаю чего-либо понимать, потому что у меня возникает ощущение, что я не только не кинокритик, но у меня еще и Альцгеймер. Потому что я, во-первых, совершенно не помню вот этого бестактного вопроса про нос. Может быть, в том варианте, в котором я смотрела, его не было. Я помню, когда Безруков уже в такси начинает таксистке рассказывать, почему его назвали Ираклием – в честь Андроникова. А до этого я вообще объяснений с этим именем не помню, честно говоря. И поэтому у меня подтекст социальный, вот этот ксенофобский, он у меня абсолютно почему-то выпал.

Анатолий Голубовский: Бог с ним, с носом.

Лидия Маслова: Может быть, я какой-нибудь другой фильм смотрела…

А насчет того, что там эти молодые в финале как бы говорят: «У нас получится», - так там же очень важный идет пафос, что и у старичков же тоже все получилось. Они же тоже едут вместе в Москву.

Елена Фанайлова: Это существенное замечание. Но получилось немножечко все-таки благодаря молодым.

Лидия Маслова: Так изначально там, насколько я понимаю, замысел сюжетный был в том... то есть, может быть, он не получился, и не всем это очевидно, что сын едет не ухаживать за девушкой, про которую он не знает, крокодил она или нет...

Анатолий Голубовский: Да, это правда.

Лидия Маслова: ...а он едет, потому что старшие товарищи его отца послали его: «Сделай папе подарок – помири его с этой его пассией». Вот и все.

Анатолий Голубовский: Вы правы, наверное, Лида. Потому что, на самом деле, это так само собой случилось с этой героиней...

Лидия Маслова: А я просто поняла, потому что мне Константин Львович объяснил.

Анатолий Голубовский: Но не случайно и то, что некоторые, так сказать, увидели в этой интриге совершенно другое...

Елена Фанайлова: А простор для толкования широкий слишком остается. Художественное произведение? - безусловно. Я уверена в том, что это художественное произведение. Абсолютно уверена. Но оно устроено...

Анатолий Голубовский: Я тоже. Может быть, я даже неправ по поводу драматургии, уж коль мы, действительно, тут так уцепились к этому. Может быть, и драматургия, вообще-то, ничего?

Елена Фанайлова: Там довольно лихо все закручено, Анатолий.

Анатолий Голубовский: Ну да.

Елена Фанайлова: Вот что касается узлов, связанных с пунктами, по которым развивается сюжет, все закручено чрезвычайно лихо. Вот моя претензия в основном к тому, что это социальные маски. Но и это тоже вполне имеет право на существование. Вот то, что мне, действительно, в этом фильме понравилось, - это то, что там очень точно схвачена какая-то современная жизнь в ее, ну, отчасти символическом, отчасти комическом виде, очень связанная с медиа. Это, конечно, ненатуральная жизнь.

Юрий Богомолов: Вы знаете, повторю, если это было бы на телеэкране – все проходит замечательно. Но мне, как кинокритику с каким-то очень серьезным стажем, когда я прихожу в кинотеатр и вижу достаточно плоскую картинку, плоскую игру, с точки зрения глубины кадра... это все так очевидно, что, естественно, я вижу, что это, в сущности, кино, ну, если не долюмьеровского толка, то недалеко ушедшего от него.

Меня, кстати, очень порадовало впечатление Владимира Дмитриева, который является заместителем директора Госфильмофонда, который в «Известиях» с горечью говорил, что ему Эрнст не дает копию картины, которую нужно иметь Госфильмофонду. И между прочим, тоже попрекнул современных российских кинематографистов тем, что они смотрят перед тем, как снимать свои картины, по DVD ... причем «листая» картины, не всматриваясь. В то время как в советские времена, как он помнит, режиссеры - от Кончаловского до Панфилова - проводили недели в Госфильмофонде, наглядывая фильмы и обучаясь кинематографической культуре. С точки зрения кинематографической культуры, извините, но это - фуфло.

Меня удивляет больше всего не Эрнст, а Толя Максимов, который замечательный киновед, который очень хорошо знает кино. Я с ним работал вместе в институте. То ли оттого, что он так долго работает на телевидении, ему изменяют какие-то эти вещи, то ли оттого, что, действительно, еще наши кинематографисты не могут все это обнять, принять и прочувствовать вот с этой точки зрения.

Елена Фанайлова: Я поняла, что я хотела бы сказать Лидии Масловой по сюжету - все-таки в чем проблема драматургическая. Вроде бы герой Хабенского едет спасать папу, ну, или помогать ему, но почему-то вторая линия с тем, как он устраивает свою собственную судьбу, она вдруг выплывает на первый план, и для меня она становится доминантной. И поэтому я уже потом начинают размышлять над тем, что же придумывали-то, на самом деле, создатели этого фильма.

У меня вот еще какое было дежавю. Я смотрела на героев Хабенского и Лизы Боярской и думала: «Эти люди не видели «Иронию судьбы...». Вот я смотрела на всех этих героев и думала: «Не может быть! Вот сейчас они должны сказать: «Я видел это кино». Я точно знаю... Ну, потому что по всему этому проекту понятно, что это современные люди, что это постсоветские люди, со всем бэкграундом, и эти люди не могли не видеть это кино. Почему они ведут себя так, как будто они этого кино не видели?

Ксения Рождественская: Герой Хабенского, похоже, видел. Потому что ведет он себя ровно как папа. Он не мог этого знать. Абсолютно те же жесты. Он играет Мягкова, каким он был когда-то. И вообще, такое ощущение, что создатели фильма пытаются как-то натянуть эту перчатку «Ирония судьбы-1» на современный какой-то мир, на современную этику. И она рвется везде. Герой Хабенского, зуб даю, видел. Остальные – вроде нет.

Юрий Богомолов: Я бы еще добавил такую штуку. Ведь «Ирония судьбы-1», она была очень как бы защищена от ржавчины времени, от коррозии лирикой, классной лирикой. И в музыкальном отношении, и в поэтическом, и в стихотворном отношении. И я знаю, что когда Рязанов принес свой проект «Иронии судьбы-1» в Госкино, то ему сказали: «А почему две серии?». Тот сказал: «Ну, у меня будет очень много песен...». «А зачем вам эти песни?». И именно поэтому он обратился к телевидению. Так вот, лирика там, как и вообще в советском кино, очень многое решает. Ею спелената вся драматургия. Эта лирика – антикоррозийный материал. Вот сдерни покрывало лирическое с той «Иронии судьбы...» - ничего не останется. Мысленно проведите этот эксперимент. Почему в советское время это было? Потому что советское время - это было время, в которое, так сказать, ничего не должно происходить. Завтра – это копия сегодня, и все. Человек как бы не отбрасывает тени. Солнце все время в зените находится. А Рязанов предложил некую альтернативу. Вот эта лирическая альтернатива – это и есть, и была оппозицией к тому времени. А сегодня же нет места для оппозиции, нет места и для альтернативы. И поэтому все это, если говорить в гражданско-эмоциональном плане, то все это ровно болтается в экранной среде, и все.

И вот что меня еще поразило. Когда Эрнст рассуждал, как они заботятся о том, чтобы не было пиратских копий с фильма, он выдвинул вот этот моральный критерий. Он говорит, что человек, который пользуется такой «экранкой» (это его выражение) пиратской, этот человек не уважает самого себя. Дело не в том, что он совершает некий уголовно-правовой проступок, а он не уважает самого себя. И вместе с тем, тот же Константин Эрнст не чувствует, что он пользуется чужим неким продуктом и не понимает, что в данном случае он тоже как бы сам себя не уважает.

Анатолий Голубовский: В общем, я согласен с Юрием Александровичем в том, что, действительно, если все это показали бы по телевизору, то не было бы ни шума, ни треска, ни сложных культурологических построений. Был бы очень высокий рейтинг, и все, вообще, были бы довольны.

Не так давно на экраны кинотеатров вышел фильм «Симпсоны в кино», который, собственно, и начинается с того, что там все Симпсоны усаживаются у телеэкрана и говорят: «Ну, вообще, если какой-то идиот заплатит деньги за то, что бесплатно показывают по телеку, то мы страшно удивимся». Но, тем не менее, на «Симпсонов» пошли и заплатили, равно как и пошли и заплатили за «Иронию судьбы. Продолжение».

И когда я говорил про титанические усилия, то титанические – в данном случае это очень креативно как бы люди подошли к этому. Дело не в том, что очень много денег на это... хотя денег тоже очень много. И все это понятно. Но я не понимаю совсем, вот для меня загадка все-таки, действительно: какие механизмы были включены в сознании людей, которых все время отсылали к прежней «Иронии судьбы...», которую они смотрят бесплатно уже много лет, с тем, чтобы люди пришли в кинотеатры и заплатили за это деньги. Потому что мне кажется, что одного тезиса, одного слогана, который звучал как «два года точно не покажут это по телевизору», кажется так, ну, этого все-таки недостаточно для того, чтобы люди в таких массовых масштабах ринулись в кинотеатры.

Юрий Богомолов: Толя, а вы смотрите телевизор?

Анатолий Голубовский: Еще как!

Юрий Богомолов: Вот тут не затрагивалась тема, насколько является «Ирония судьбы. Продолжение» набитой под завязку « product placement», мы это не затрагивали, но, между прочим, сама «Ирония судьбы...» стала таким «product placement» на «Первом» канале, что это совершенно невероятно. Вы вспомните, сколько раз звучала эта песенка «Опять метель...». Вы вспомните, сколько в передачи внедрялись, так сказать, артисты, которые рассказывали об этом. Опять же встреча с Медведевым, разговоры... С утра была Боярская Лиза у Урганта в «Смаке», а вечером она была уже у Бермана и Жандарева «На ночь глядя». И все это беспрерывно крутилось. И шепотом говорил тот же Толя Максимов: «По телеку не покажут», - грозно так. И все это заводилось, заводилось...

По-моему, очень неправильно, что телепроизводитель, телепродюсер является еще и телевещателем. Потому что если телевещатель и есть телепродюсер, то он имеет такой рычаг для проката, какого не имеет ни один другой продюсер. И это создает такие неравные условия на конкурентном рынке, что, конечно же, не о чем даже говорить. И на это, кстати, многие продюсеры жалуются, что они оказываются... Потому что они не могут таких денег платить за рекламу на «Первом» канале.

Елена Фанайлова: Ну, мне кажется, что про это рассуждать – это все равно, что рассуждать о победе «Единой России».

Юрий Богомолов: Правильно.

Анатолий Голубовский: Тогда, может быть, мы каким-то другим взглядом еще оценим цифры, которые, так сказать, существуют по поводу проката «Иронии судьбы. Продолжение»?

Ксения Рождественская: Одна моя знакомая, которой лет 50, и которая отказывается идти смотреть «Иронию судьбы», я у нее спросила: «Почему?». Она говорит: «Мне рассказали, что там будет. Я очень люблю первую «Иронию судьбы...», и я не хочу смотреть, что случилось дальше с этими героями. Потому что мне бы хотелось верить, что вот у тех все было хорошо».

Юрий Богомолов: Кстати, после этой «Иронии...», я думаю, многие не захотят смотреть первую «Иронию...».

Лидия Маслова: Ну, никуда не денутся!