О Владимире Высоцком, которому 25 января исполнилось бы 70, с конца 80-х написано и сказано больше, чем о любом другом русском литераторе. Он абсолютный лидер в жанре воспоминаний, где «друзья Володи» составляют отдельный отряд мемуаристов. При всем этом не вполне понятно, каково место Высоцкого в словесности: высокая поэзия или масскульт?
В своем жанре Высоцкий мог всё. Виртуозность складывания слов – захватывающая. Рифмы хочется читать отдельно: «рос в цепи – россыпи»; «Вологде – вона где»; «Бог хранит – ВОХРами»; «тяжело шаги – лошади»; «как встарь, ищи – товарищи»; «не дай Бог – Бодайбо».
Важно, что такого у Высоцкого очень много. Россыпи. Еще при жизни его афоризмы по-грибоедовски разошлись. «Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков». «Я был душой дурного общества». «Лучше гор могут быть только горы». «Я самый непьющий из всех мужиков». «Лечь бы на дно, как подводная лодка». «Если я чего решил, то выпью обязательно».
Фольклорное восприятие такого явления неизбежно. Тем более что долго он был только голосом. Слишком рано появившаяся кинокартина «Вертикаль» образ автора любимых песен не оформила. Его экранные явления были эпизодами. На телевидение Высоцкого не пускали почти до конца жизни.
Ключевое событие произошло в декабре 79-го – телесериал «Место встречи изменить нельзя». В те пять вечеров показа милицейские отчеты зафиксировали нулевую преступность. Грабить и убивать было некому и некого: страна сидела у телевизора. Высоцкий сыграл капитана Жеглова, и голос обрел лицо. Это случилось за полгода до смерти: Высоцкий умер Жегловым.
Лицо на экране произносило обыкновенные слова, но завораживающий голос превратил их в фольклор. По законам существования искусства, его словесные попадания у всех на слуху, промахи забыты. Между тем, пристрелка шла массированная. За короткий продуктивный период – два десятка лет – Высоцкий написал более шестисот песен (для сравнения, Окуджава за сорок лет – менее ста пятидесяти).
Шестьсот песен, попытки прозы, постоянная работа в театре, съемки в кино, множество концертов с разъездами по стране, а потом и путешествия по Европе и Америке – вся эта активность ставит дополнительный, но важный вопрос: не преувеличен ли акцент на пьянстве Высоцкого, тоже делающем его героем русской легенды?
Разумеется, свидетельств множество, и ясно, что человек, написавший «Проводник в предвестье пьянки извертелся на пупе», кое-что понимал в этом деле. Но так же понятно, что мемуаристу лестно вспоминать, как он пил с «Володей», тем более – как не давал пить, и еще более – как спасал. Но никогда и никто спьяну не воспроизведет достоверно-уморительного языка, как в «Диалоге у телевизора», не составит точных словосочетаний, как «Бабы по найму рыдали сквозь зубы» или «Бараки, длинные, как сроки», не создаст метафору «И кровь в висках так ломится-стучится, / – Как мусора, когда приходят брать», не нарисует кроваво-алым по белоснежному картину «Охоты на волков», не заставит вибрировать букву «у» в строке «Стервятник спустился и сузил круги». Все это требует трезвого кропотливого труда.
Фольклорность Высоцкого мешает внятно и окончательно определить его место как выдающегося явления культуры, большого русского поэта. Он проявлялся многообразно: музыкально, вокально, киношно, театрально. Но самое главное, потому что самое долговременное – литературно. Он единственный из поющих поэтов, которого можно читать глазами. То есть, просто – поэт.
