В Фарраре открылся Филиал Эрмитажа,

В Англию по грибы: микологическая беседа с экспертом,

Голландская постановка по «Обломову»,

Поттеромания во Франции,

Русская европеянка Дашкова

Европейский музыкальный календарь

Андрей Шароградский: Начнем с Берлина, где открылся Международный фестиваль короткометражного кино. На нем побывала Екатерина Петровская.

Екатерина Петровская: «Интерфильм» - один из самых старых кинофестивалей Берлина. Он работает в довольно рискованной и, с первого взгляда, не престижной области короткометражного кино. Подобные фестивали в Гамбурге и Обернхаузене ориентируются на экспертную аудиторию, а берлинский «Интерфильм» стремится завоевать самую широкую публику. А у публики существует устоявшееся мнение о том, что короткометражные фильмы – жанр для начинающих или для неудачников. Как будто все, кто занят в этом жанре, на самом деле очень хотят снять полнометражный фильм, непременно в Голливуде, и только из-за отсутствия средств или умений работают пока в этом «малом» метре. С другой стороны, посмотреть короткометражки как бы и негде: по телевизору – лишь в редких программах, в кинотеатрах – как правило, только во время фестивалей. Рассказывает Корнель Миглус, один из соорганизаторов фестиваля:

Корнель Миглус: Короткометражные фильмы – компактная, сильная форма, которая занимала раньше и в кинотеатрах, и по телевидению более важное место, чем сейчас. Эти фильмы, как маленькие рассказы, представляли разные типы социальной жизни и мышления. Но с течением времени их полностью вытеснила реклама. Короткометражка - это своего рода анекдот, он в сжатом, предельно сконденсированном виде представляет информацию о мире и о человеке в нем. А вся эта реклама, что нас сейчас окружает – это ведь не информация о мире, это попытка продать определенный товар, и мы видим не мир, а красивую «упаковку» какого-то продукта.

Екатерина Петровская: На фестивале «Интерфильм» будут показаны 600 фильмов из 88 стран. Как на любом другом фестивале, здесь есть разнообразные конкурсные программы. Экспериментальное кино и анимация, музыкальные клипы, документальные фильмы и детское кино – в этом море довольно сложно сориентироваться. Для этого фестиваль предлагает программы, сформированные, в частности, по тематическому признаку. Многолетний руководитель «Интерфильма» Хайнц Херманнс поясняет:

Хайнц Херманнс: Мне кажется, простому зрителю трудно сориентироваться в программах, идущих под номерами. Скажем, программа номер один, а в ней 10 фильмов из Японии, России, Италии и Франции. Мне кажется, гораздо лучше помочь зрителю с помощью какой-то темы. Возьмем, к примеру, тему «смерть». Как разные культуры обращаются с этой темой? Почти 80 % фильмов, которые мы получаем из Мексики, посвящены смерти. А рядом в программе – японский мультик-комедия на эту же тему и бразильский документальный фильм об одиноком человеке, умирающем в своей квартире. Так на десяти примерах можно увидеть, как разные культуры средствами кино размышляют о смерти.

Екатерина Петровская: Кроме названной на фестивале, представлены программы «Дела семейные», «Катастрофы: малые и большие», «Любовь и прочие безумия», «О войне», «Сюрреальности» - и многое другое. Тематический принцип утрирован до такой степени, что зритель ожидает в программе «Конфронтация» увидеть образы насилия, а в «Делах семейных» - мелодраму. Для привлечения публики фестиваль пытается симулировать жанры большого кино. Но прелесть в том и состоит, что ожидание постояннообманывается. В результате, зритель узнает не о том, что такое любовь по-испански или по-румынски, - хотя и об этом тоже, - а за каких-то два часа получает представление о совершенно разных кино-мирах и кино-языках, непохожих друг на друга способах обращения с киноматериалом.

Румыния и Корея стали в этом году почетными гостями фестиваля, им посвящены отдельные программы. В следующем году таким почетным гостем станет Россия. Пожалуй, самая специфическая программа «Интерфильма» называется «Иджект». Сюда попадают отвергнутые фильмы. Хайнц Херманс:

Хайнц Херманс: В секцию Иджект отбирали самые странные фильмы. Часто вообще было непонятно, это режиссер серьезно так, или это он шутит. Иногда фильмы были настолко плохи, что уже как бы снова становились хорошими, тут можно было вдоволь посмеяться. Здесь есть и хорошо снятые фильмы, в основе которых лежит простая, скажем, сатирическая идея. К примеру, фильм о Ниагарском водопаде, где обычно женятся. Так там стоят двое и поют речи Джоржа Буша по-французски. Звучит сладко-сладко, как поп музыка, а на самом деле, это – самые жуткие речи Буша.

Екатерина Петровская: Знаменитый левацкий театр Вольксбюне, где пол-ночи проходит эта секция, набит до отказа, а под утро здесь начинается вечеринка, плавно переходящая в утренние сеансы. Но настоящая жизнь «Интерфильма» начинается, когда сама фестивальная неделя проходит. Дело в том, что «Интерфильм» – не просто фестиваль, но и самая крупная в Берлине фирма проката короткометражного кино. Ее бизнес состоит как раз в том, чтобы завоевывать новые пространства и проникать туда, куда другие фирмы и фильмы не проникают. «Интерфильм» утверждает: жанр короткометражки «мал да удал». Не случайно один британский кинематографист поделился со мной фривольным стишком о коротком и длинном.

Во время фестиваля формируются программы под названием « Shorts att а ck “ «Коротышки атакуют». По окончании фестивальной недели их запускают в нескольких кинотеатрах Берлина. Под маркой фестиваля отобранные фильмы совершают настоящие кругосветные путешествия по кинотеатрам от Сеула до Венесуэлы, от Рио де Женейро до австралийской Сент Килды. «Интерфильм» исследует и те пространства, которые, на первый взгляд, ни для какого кино вообще не предназначены. Хайнц Херманнс продолжает:

Хайнц Херманнс: Мы ищем новые пути. Мы хотим продавать короткометражное кино для мобильных телефонов, показывать его в метро и поездах, на станциях, мы уже даже пробуем крутить короткометражки в приемных врачей, пока пациенты ждут своей очереди. Самое привлекательное в короткометражных фильмах – это то, что они…
(Из зала подсказывают: «Короткие!»). Да, короткие, и что эти фильмы очень разные, короткометражное кино как бы вбирает в себя весь кинематограф. Это создает дополнительные возможности для его демонстрации. Его можно показывать и в баре, и в музее, и в кино – где угодно. Что, конечно, невозможно сделать с полнометражными фильмами. Мы должны использовать это преимущество…

Екатерина Петровская: И «Интерфильм» их использует. Пожалуй, самая забавная и уж точно самая массовая акция «Интерфильма» – показ короткометражек в метро. « Going underground » («Спускаясь в подземку») - рассчитана на миллионы зрителей. В поездах, на мониторах, между новостями и рекламой, показывают 90 секундные – приблизительно в один прогон от станции до станции длиной - немые фильмы, отобранные на фестивале или сделанные специально для него. По расчетам Хайнца Херманнса за три недели акции их смогут посмотреть до 5 миллионов зрителей. В борьбе за искусство «Интерфильм» потеснил саму королеву нашего времени - рекламу. А совсем новую инициативу «Интерфильма» можно было бы назвать «Знай и люби родной город». Под открытым небом Берлина проходят демонстрации фильмов о самом городе.

Хайнц Херманнс: Мы издали DVD с короткими фильмами о Берлине. Это и старые исторические фильмы, фильмы Западного и Восточного Берлина. Среди них и получившие «Оскара». Вот, скажем, новый абсурдный мультик «Статистка в Берлине», где место действия - телебашня на Александерплатц. Там мы все и показывали. Это был неожиданный эффект: фильмы проецировались на открытые стены того города, или даже конкретно тех мест, где они были сняты. Мы проецировали телебашню на телебашню. Или, скажем, фильм о метро проецируется на проходящий поезд. Получается реальность в кино и наяву.

Андрей Шароградский: В итальянском городе Феррара открылся филиал петербургского Эрмитажа. Рассказывает наш корреспондент в Италии Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Пару последних лет я с интересом и не без удовольствия следил за важнейшим проектом – устройством очага Государственного петербургского Эрмитажа на итальянской земле. Надо сказать, что слава этого великого музея и так велика, а при его нынешнем умелом кормчем Михаиле Борисовиче Пиотровском достигла звездных высот. Реакция любого итальянца на топоним Петербург – это Эрмитаж. Проект продвигался быстро, и нам, жителям Италии, было любопытно наблюдать за его географическим исполнением. Нас всех интересовало, какой город победит. Назывались разные кандидатуры, разные предпочтения. Конечно, с выбором олимпийских столиц это не сравнить, но некоторые волнения были. В целом, список формировался за счет малых культурных городов центральной Италии – Вероны, Мантуи, Феррары. Одно время, почти наверняка была заявлена Мантуя - симпатичный неоклассический городок, уже привлекающий ежегодно итальянскую элиту своими книжными ярмарками. Однако, в итоге, победила древняя, средневековая Феррара.

Одним из главных лиц всей этой истории был сотрудник Эрмитажа, искусствовед, знаток европейской и итальянской скульптуры Сергей Олегович Андросов. Он в последние годы стал главным куратором отношений между Эрмитажем и Италией, и, понятно, что его мнение и его работа стали определяющими. Мы встретились с Сергеем Олеговичем в Милане, за бокалом вечернего аперитива, перед его возвращением на родину после успешно выполненной миссии. Сергей Олегович, расскажите, пожалуйста, с какого события вы возвращаетесь в Петербург?

Сергей Андросов: 20 октября открылся Центр, который называется «Эрмитаж-Италия» в городе Феррара. Это очень интересная инициатива, потому что это не только выставочный центр, как можно подумать, а он задумывался как центр научных исследований. Кроме обязательной выставочной деятельности - Эрмитаж должен делать одну выставку каждые два года - мы получили от наших феррарских коллег возможность заниматься. Там предусмотрено два помещения – одно для занятий и библиотеки, а другое - с гостевыми комнатами, где может находиться одновременно больше десяти исследователей. Предполагается, что этот Центр станет не только Центром для Эрмитажа, для Петербурга, для Феррары, но и для всех исследователей, которые интересуются вопросами итальянского искусства, русско-итальянских взаимоотношений и историей коллекционирования.

Михаил Талалай: Почему же, в итоге, Эрмитаж выбрал Феррару?

Сергей Андросов: Были разные предложения. Но выбрали Феррару потому, что это наиболее соответствовало тем представлениям о Центре, который мы хотели получить, и сыграло свою роль также то, что Феррара является важным культурным центром, начиная эпохи Возрождения, а за последнее время они сделали целый ряд выставок, музыкальных и кинематографических фестивалей. В общем, город, в котором очень сильно развивается культурная жизнь. И, я думаю, не последнюю роль играло то, что Феррара очень выгодно расположена географически, практически в самом центре Италии, недалеко от Венеции, Болоньи, Равенны и Флоренции.

Михаил Талалай: А как проходило открытие нового Центра?

Сергей Андросов: Нужно сказать, что было очень много приглашенных, присутствовал президент Итальянской Республики, много приехало просто историков искусства из Флоренции, Рима и Венеции, чтобы присутствовать на этом торжественном акте. Не только члены Научного комитета, потому что при этом Центре создан Научный комитет, в котором тоже представлены разные центры, но и просто коллеги из многих городов. В общем, целый ряд видных историков искусства.

Михаил Талалай: Добавлю от себя, что Феррара расположена в регионе Эмилия-Романья и является столицей провинции Феррара. Самый знаменитый ее памятник - Замок герцогов д'Эсте, с фасадом, напоминающим Грановитую палату – или наоборот. По такому граненому фасаду замок зовут «Диамантовый палаццо». При герцогах д'Эсте в Ферраре работали крупнейшие художники - Андреа Мантенья, Тициан, Пьеро делла Франческа, Джованни Беллини, Рогир ван дер Вейден. Поэты Лодовико Ариосто и Торквато Тассо также были приближены ко двору д'Эсте. В Ферраре родился один из самых знаменитых проповедников в Европе – Джироламо Саванорола, сожженный во Флоренции. Жители Феррары поставили рядом с замком герцогов д'Эсте памятник своему земляку-бунтарю. Центр "Эрмитаж-Италия" расположился в небольшом элегантном дворце Чильоли.

Итальянский центр – уже пятый проект Эрмитажа за пределами Петербурга: в 2000 году он открыл представительство в лондонском дворцовом комплексе Сомерсет-Хауз, в 2001-м – в музее Гуггенхайм в Лас-Вегасе, в 2004-м – в Амстердаме, и в 2005-м – в Казанском Кремле. А теперь эрмитажная империя распространилась до итальянского города с сочным именем Феррара. Кажется, что оно даже своим звуковым образом хорошо совпадает со словом Эрмитаж.

Андрей Шароградский: В Британии закончился грибной сезон. Наш лондонский автор Джерри Миллер расскажет об отношении британцев к грибам – в лесу и на тарелке.

Джерри Миллер: Трудно найти что-либо более неанглийское, чем сбор грибов в лесу. Для англичанина отправиться собирать грибы – это то же самое, что пролезть куда-нибудь без очереди или не сказать « Sorry !», когда тебе наступили на ногу. Со средних веков, со времен ведьм и колдовских зелий за лесными грибами закрепилась твердая репутация – они опасны для человека. Съедобные грибы, коммерчески выращиваемые шампиньоны, надо покупать в магазине. Исключение составляет разве что «волшебный гриб» - « magic mushroom » - это крошечная зонтичная поганка, обладающая галлюциногенными, дурманящими свойствами. Ранней осенью в общественных парках Лондона можно видеть молодых людей, которые ползают на коленях и что-то выискивают в траве – это те, у кого нет денег на «серьезные» наркотики ищут «волшебные грибы» и поедают их либо в сыром виде, либо отваривают и пьют отвар.

За разъяснением британской позиции по грибным вопросам я обратился к профессору биологии Ричарду Ашфорду. Попутно заметим, что профессор Ашфорд вырос не в Соединённом Королевстве, а в Швейцарии - стране с древней грибной традицией - поэтому знает о гастрономических свойствах грибов несравненно больше среднего британца.

Ричард Ашфорд: Отношение британцев к грибам кардинально отличается от отношения многих других европейцев. В большинстве стран Европы грибы классифицируются с точки зрения их вкуса и пригодности в пищу, в то время как в нашей стране вообще нет традиции есть лесные грибы. Мы рассматриваем грибы под биологическим углом: структура гриба, его размножение, роль в экологии. И названия для грибов у нас используются в основном латинские. Если вы встретите здесь в лесу людей, собирающих грибы, то можете с уверенностью сказать, что это иностранцы: итальянцы, поляки, русские...».

Джерри Миллер: Тут нужно оговориться. В осеннем британском лесу не часто, но можно встретить коренных британцев, интересующихся грибами - это микологи-любители. Их легко узнать по большим плоским корзинам, в которых, помимо десятка-другого грибов (в основном – поганок), разложены всевозможные ножички, щетки, пузырьки с препаратами и пипетки, лакмусовые бумажки и карманные грибные справочники. Британские грибные справочники могут фору дать любым иностранным. В лондонских книжных магазинах продаются красочные фотоальбомы с сотнями фотографий грибов разных видов, в разных стадиях роста, в разрезе, с видами сверху, снизу и в профиль, с детальным текстовым описанием каждого вида. Гастрономическим свойствам грибов здесь почти никакого внимания не уделяется, после трёх страниц описания идёт одна строчка: «Гриб несъедобный» или, чаще: «О съедобных качествах гриба ничего не известно». Но бывают и такие заключения: «Гриб несъедобный, но в странах Восточной Европы в пищу употребляется» - к примеру, когда речь идет о груздях, которые нужно долго вымачивать, отваривать, а потом солить, что для британской кухни противоестественно.

Нужно отметить, что британцы первыми в истории занялись систематическим изучением грибов, создали эту самую науку о грибах - микологию. Свыше ста лет тому назад, в 1896-м году, в городке Селби графства Йоркшир на севере Англии, группа натуралистов, после долгого дня сбора в лесу грибов с целью опознания и классификации их, за ужином основала Британское микологическое общество. Можно не говорить, что на ужине этом грибов на столе не было.

Другое исключение из общего правила – коммерческий сбор грибов.

Ричард Ашфорд: Мне рассказывали историю о группе домохозяек из шотландского города Глазго, которые собирают грибы за деньги. Они в сезон ходят по лесам и собирают килограмм за килограммом лисички для поставок аж во Францию – важнейшую грибную державу Европы! Какой-то предприимчивый шотландец таким образом наживает себе состояние.

Джерри Миллер: Профессиональных грибников в лесу встретишь не часто. Они собирают грибы для дорогих французских и итальянских ресторанов и зарабатывают в сезон до 1200 евро в день. Просто так они по лесу не бродят, у них есть тайные «плантации», тщательно нанесённые на крупномасштабные карты. Профессионалы, так сказать, осматривают свои «грядки», переезжая на машине от одной к другой.Я спросил своего авторитетного собеседника, какие грибы он сам предпочитает использовать в пищу.

Ричард Ашфорд: Я люблю самые разнообразные лесные грибы. Обычный полевой шампиньон, особенно, если он большой - очень вкусный. Гигантский дождевик, тот, что может разрастись чуть не до размера мяча для регби - совсем неплох, если его нарезать слоями и поджарить. Один из лучших грибов, боровик, очень хорош в рагу из говядины. Отличные грибы, которые легче найти - чернильный гриб, гриб-зонтик пёстрый и гриб-рог-изобилия, он же кратерелус воронковидный.

Джерри Миллер: Тут тоже культурный барьер, согласитесь, высок. К подосиновикам и сыроежкам в Англии относятся с большим подозрением, а подберёзовики, судя по британским справочникам, вообще собирать не стоит.

Поскольку в Англии нет традиции сбора грибов, рядовой англичанин визуально просто не может отличить подосиновик от поганки. А ведь если не знать точно, что за гриб, можно отравиться.

Ричард Ашфорд: Не забывайте, что, скажем, во Франции, одна из обязанностей фармацевта – распознание грибов. Вы можете, вернувшись из леса, зайти с корзиной в местную аптеку и фармацевт рассортирует вам грибы, скажет, какие из собранных вами съедобные, а какие – нет.

Джерри Миллер: Опасность отравиться грибами на самом деле не так уж и велика. На Британских островах растет более 600 видов грибов, причем каждый год открывают примерно 40 новых видов. Из них более 90% - грибы несъедобные, то есть не имеющие гастрономической ценности, но они же и не ядовитые. И лишь три вида смертельно опасны для человека. Изображение одного из них, немного похожего на белый «сатанинского гриба», несколько лет назад появилось на британской почтовой марке – в серии, посвященной живым организмам, находящимся в Соединенном Королевстве на грани полного истребления. Отсутствию грибной традиции по эту сторону Ла Манша могут быть и другие объяснения.

Ричард Ашфорд: У нас, в Англии, весьма своеобразные законы землевладения и землепользования, и землевладельцы имеют право говорить посетителям, что делать и что не делать у них в лесу. А общинных и общественных лесов мало. Собственно, все дремучие средневековые леса были вырублены в 17-м, 18-м и 19-м веках на строительство кораблей – вот вам цена «Британии – владычицы морей».

Джерри Миллер: Вместе с тем, «негастрономические» свойства грибов британцы высоко ценят, в прессе постоянно и широко освещается то, что «грибковые культуры» произвели революцию в медицине, дали нам витамины, антибиотики, лекарства для лечения рака, что грибы имеют ключевую роль в поддержании экологического баланса леса: именно они расщепляют на составные части древесину мертвых деревьев и, таким образом, создают пространство и питательную среду для новых.

На вечную дилемму грибника: следует ли гриб срезать или вырывать из земли «с корнем», профессор Ашфорд дал такой ответ:

Ричард Ашфорд: Когда я собираю грибы в гастрономических целях, я всегда стараюсь срезать их ножом, чтобы не нести ненужную землю домой. Если же грибы не срезать, а вырывать, они дольше остаются свежими, дольше сохраняют вкусовые качества.

Джерри Миллер: Таким ответом британского профессора биологии Ричарда Ашфорда должны остаться довольны обе фундаментальные школы мысли грибников.

Андрей Шароградский: Русские европейцы. Сегодня – Екатерина Дашкова. Ее портрет представит Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Екатерина Романовна Дашкова (1743 – 1810) – имя, которые все знают хотя бы понаслышке; то есть те, которые не принимают ее за нынешнюю авторшу детективов, слышали, что была в царствование Екатерины Великой такая женщина, которую императрица сделала первым президентом Российской Академии наук (тогда это называлось не президент, а директор).

Особых ученых заслуг эта женщина не имела, но обладала многими несомненными достоинствами и была, несомненно, хорошо по тому времени образована, знала все полагающиеся языки и даже не обязательный тогда английский. Выросла она при дворе императрицы Елизаветы Петровны, где дядя ее, князь Воронцов, был одно время канцлером. Девушка она была чрезвычайно бойкая: например, познакомилась со своим будущим мужем на улице, выйдя без сопровождающих вечером прогуляться; неслыханное дело, конечно. Упоминая этот сенсационный факт, мы ни в коем случае не хотим бросить тень на ее женскую репутацию; это стоило упомянуть как характеристическую черту этой, в самом деле, выдающейся женщины.

Уникальное значение Дашковой в истории русской культуры первым отметил Герцен:

«Дашковою русская женская личность, разбуженная петровским разгромом, выходит из своего затворничества и требует участия в деле государственном, науке, в преобразовании России – и смело становится рядом с Екатериною. В Дашковой чувствуется та самая сила, не совсем устроенная, которая рвалась к просторной жизни из-под плесени московского застоя, что-то сильное, многостороннее, деятельное, петровское, ломоносовское, но смягченное аристократическим воспитанием и женственностью».

Вот пойнт Дашковой: она была первым русским европейцем-женщиной.

Академическое президентство Дашковой осталось бы историческим курьезом, чертой и событием слишком специфическими, чтобы судить о личности, но она оставила после себя замечательные Записки – исключительно ценный источник для характеристики второй половины восемнадцатого века (и не только русского). Герцен потому так увлекся Дашковой, что это он в своей лондонской типографии напечатал первый русский перевод ее Записок, написав к нему обширное предисловие.

Записки Дашковой не оставляют сомнения в выдающихся достоинствах этой женщины и о роли, ею сыгранной в екатерининском царствовании. Начать с того, что это она, вместе с братьями Орловыми, организовала заговор, приведший к отстранению от трона Петра Третьего и возведению на престол его жены – будущей Екатерины Великой. В самый день переворота Дашкова проявила даже необычайную физическую активность, умудрившись быть сразу во всех важнейших местах. Вообще соответствующие главы ее Записок – увлекательнейшее чтение. Это ведь из Дашковой мы знаем о всех чудачествах незадачливого Елизаветина племянника, и то, что написано об этом у Ключевского или у любого другого историка, на самом деле написано Дашковой. Интересно, что родная сестра Дашковой Елизавета Воронцова была фавориткой Петра Третьего, но отношение ее к жене Петра Федоровича, Великой Княгине Екатерине Алексеевне для Дашковой было много важнее, о чем с видимым интересом пишет Герцен, очень чуткий к таким сюжетам.

После восхождения на престол Екатерина, однако, на какое-то время к Дашковой несколько охладела, и та сочла за лучшее отправиться в 1769 году в долгое заграничное путешествие. Об этом тоже много интересного можно найти в ее Записках. Она общалась с Вольтером и Дидро; объясняла последнему, что «когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они будут достойны свободы», а без просвещения свобода приведет только к анархии; точка зрения, не лишенная резона.

Вот образчик ее времяпрепровождения в Европе:

«Время в Риме прошло для меня весьма приятно. Я не выезжала в свет и, следовательно, не теряла времени на визиты. В восемь часов утра, а иногда и раньше, мы в экипажах ездили осматривать памятники искусства либо в городе, либо в окрестностях. Эти поездки продолжались до трех с половиной часов; затем я спешила обедать, так как после обеда ко мне приезжали художники пить чай, который я получала из России с каждым курьером. Два Гаккерта, один с резцом, другой с карандашом, Гамильтон с пастелью работали в моей гостиной и превращали ее в очень привлекательную мастерскую. Я спрашивала их мнения насчет произведений искусства, виденных утром, а мой сын учился у Гаккерта делать офорты».

Римский театр не понравился Дашковой: в нем тогда было еще принято, чтобы женские роли исполнялись мужчинами, «так что такие представления»- сообщает она, - были довольно противны».

Эта любознательная и энергичная женщина совершила даже восхождение на Везувий, где, однако, ей стало плохо; случившийся англичанин дал ей касторового масла, и она пришла в себя.

Президентом Академии Наук Екатерина сделала Дашкову в 1783 году. Среди ее инициатив было издание литературного журнала «Собеседник любителей русского слова». Другая, еще более важная – приступ к составлению Академического словаря русского языка. Сама Дашкова взяла на себя буквы Ц, Ш, Щ – и собрала 700 слов. Прямо не Дашкова, а какой-то Крученых.

Между прочим, будучи за границей, Дашкова завязала дружбу со знаменитой леди Гамильтон, женой английского посланника при Неаполитанском королевстве. Герцен так пишет об этом в конце своего предисловия к Запискам Дашковой:

«Любила ли она кого после смерти мужа, была ли любима – того не видать из Записок. После Екатерины она со всем пылом голодного сердца привязалась к Гамильтон. И под старость дружба, материнская, нежная, согрела ее жизнь. Я говорю о мисс Вильмот, издательнице ее Записок».

Герцен, проделавший громадную эволюцию, остался всё же человеком сороковых годов русского девятнадцатого века, склонным к сентиментальности; в восемнадцатом столетии русские люди, екатерининские орлы, не были сентиментальны, даже и женщины.

Андрей Шароградский: В конце октября в театре города Эйндховена театральная труппа «Зауделик Тонеел» – «Южная сцена» – выпустила спектакль «Обломов». Новая постановка вызвала в Голландии бурное обсуждение того, что же такое обломовщина. Рассказывает наш нидерландский корреспондент Софья Корниенко.

Софья Корниенко: Если бы Обломов жил в современной Европе, то звался бы Ó blomov и был бы – никогда не догадаетесь – модным художником! Да, да – его тотальное безделие и жизнь на диване были бы истолкованы как театральный хэппенинг, живая инсталляция а-ля Марина Абрáмович – ну чем вам не «постельная забастовка» Джона Леннона и Иоко Оно в амстердамском «Хилтоне»? А обломовское невмешательство в жизнь окружающих существ, путешествие по лабиринтам собственного сознания и созерцание происходящего из горизонтального положения – «савáсаны», скажут йоги (позы «активной пассивности») – и вовсе превратили бы его в эдакого европейского садху. Сегодня, когда тема внутреннего мира, за неимением времени, задвигается на второй план, уступая место лейтмотиву внешности, обертки, беспорядочной динамики и демонстрации дикой занятости (последнюю мы путаем с востребованностью), идея полной остановки и честного разговора с самим собой, в который бы не врезались ни рекламные образы, ни электронные сообщения, ни звонки на мобильный – пугающе заманчива и утопично красива одновременно. Поэтому – актуальна. В эфире телепередачи « De Kunst » компании « NPS » исполнитель роли Обломова в новой голландской постановке Берт Лёппес ( Bert Luppes ) сказал:

Берт Лёппес : Мне кажется, что Обломов – это художник. Художник-провокатор. От него идет энергия. Он превратил свое существование в карикатуру, чтобы стать нашим отражением, чтобы через экстремальность его самовыражения мы могли увидеть себя. Его существование, вся его жизнь – это, для меня, некая художественная акция, произведение искусства.

Софья Корниенко: С ним согласен и писатель Питер Ватердринкер ( Pieter Waterdrinker ).

Питер Ватердринкер : Я живу в Москве, медийное пространство там другое, путинский период – по духу уже почти брежневский. Но я все равно смотрю телевизор. А «Обломов» - это манифест в защиту отклонения от нормы. Как и любое произведение искусства.Обломовщину можно описать как пассивный бунт, пассивное сопротивление самой жизни. Ведь нас никто не спрашивает, хотим ли мы придти в этот мир, мы появляемся на свет, и от нас с самого начала начинают требовать соучастия, интереса к окружающему миру. Тема эта очень актуальна. Ведь когда как не сегодня груз информации, текущих новостей буквально наваливается на нас со всех сторон. И ото всех нас требуется, чтобы мы были успешными, зарабатывали деньги, и так далее. Многим людям это не под силу или не нужно. И образ Обломова выступает в данном случае как утешение. И не он один, были и другие литературные персонажи, которые пытались жить, прежде всего, внутренней жизнью.

Берт Лёппес: На мой взгляд, обломовщина – это современная форма нонконформизма. Обломов – это тот, кто не подыгрывает, не подстраивается, а остается самим собой, ограждает себя от окружающей среды.

Софья Корниенко : В эндховенском театре задумывали эту постановку, как пьесу о лени. По словам режиссера спектакля Маттайса Рюмке ( Matthijs R ü mke ), ему захотелось поговорить о лени сегодня, когда все только и делают, что спешат куда-то. Однако в процессе работы участники труппы поняли, что лейтмотивом спектакля станет не столько лень, сколько меланхолия и непознанность души, а также уход от жизни, чуть ли не аскетический ритрит.

Маттайс Рюмке : У нашего Обломова как раз слишком большая тяга к настоящейжизни, он жаждет прикосновения к самой глубине человеческой души, он способен на такое прикосновение. Но эта его страсть к настоящему так велика, что делает его социально неполноценным, внушает ему страх перед человеческими взаимоотношениями.

Софья Корниенко : Сказал режиссер в интервью радиостанции « Omroep Brabant ». Голландская труппа решила отказаться от привычного, мягкого и круглого Обломова, лежащего на диване. За десять недель репетиций актер Берт Лёппес, по его собственным словам, похудел на 11 килограммов. За основу спектакля была взята напряженно-сжатая интерпретация романа Гончарова пера немецкого писателя Франца-Ксавера Кроеца ( Franz Xaver Kroetz ), однако голландцы пошли еще дальше. У нового Обломова вообще нет дивана. Он вынужден в неудобных позах коротать время на жестких стульях.

Берт Лёппес : Сидеть на стуле – это для человека поза неестественная. Естественная поза – либо стоять, либо лежать. Таким образом, мы хотели показать, что наш Обломов живет в некоем пространстве между миром сна и деятельным миром ходячих людей.

Софья Корниенко : По гениальной находке оформителей, стены в бутафорском доме Обломова – из бумаги. Каждый новый гость входит в пространство главного героя через стену, разрывая ее.

Берт Лёппес : Наш спектакль о том, какую позицию каждый избирает для себя в жизни, чего хотим мы от жизни, и на что мы готовы ради этого решиться. Многие советуют нашему герою попробовать то, сделать это, но ему все эти действия кажутся выражением поверхностности, бессмысленности жизни его друзей, столичной жизни. И есть лишь один человек, с которым у него получается общение на другом, глубоком уровне, на уровне любви. Но это нашего героя ужасно пугает, страх парализует его.

Отрывок из спектакля : Абсолютное ничто вызывает у меня страх. Они же суть это ничто. Вот в чем разница!

Софья Корниенко : Говорит Обломов в спектакле о столичных жителях. Речь здесь уже не как у Гончарова – о славянской душе, противопоставленной немцу Штольцу – а, скорее, о противостоянии революции, взрыву, тогда – индустриальному, теперь – информационному. Не так давно и в Голландии министр Мархрейт де Бур ( Margreeth de Boer ) на полном серьезе выносила предложение о создании Министерства неторопливости.

Маттайс Рюмке : Что делают люди, попав в пробку? Как сумасшедшие, ищут обходную дорогу, только бы вовремя попасть на работу. А что отвечают люди на вопрос «Как твои дела?» Начинают рассказывать о своей работе. Вот какая мораль у нас преобладает. Мы решили сделать спектакль о человеке, который поступает иначе.

Софья Корниенко : Берту Лёппесу не пришлось долго искать параллели обломовщине в современной культуре.

Берт Лёппес : Готовясь к роли, я должен полностью раствориться в герое, поэтому я много читаю косвенно связанных с этой темой текстов, смотрю фильмы – для этой роли посмотрел «Большого Любовского», например, - вырезаю картинки из журналов. Вот, вырезал фотографию какого-то мужчины, развалившегося на кровати в одежде. Я понятия не имел, кто это. Впоследствии выяснилось, что это – один из героев суперпопулярного нынче (в Голландии) реалити шоу «Золотая клетка».

Софья Корниенко : Кстати, в нидерландском языке также есть слово «обломовщина» – oblomovisme . В главном толковом словаре ( Dikke van Dale ) читаем: «Обломовщина – предельная вялость, медлительность». Говорит философ Авее Принс ( Awee Prins ), чья диссертация на тему «Скука» ( Uit verveling ) выдержала уже шесть изданий.

Авее Принс : Я бы не стал ссылаться на толковые словари. Вы посмотрите, как там объясняется «скука»: «неприятное чувство, вызванное отсутствием новых впечатлений»! Да то же самое определение можно было бы дать несчастному браку или работе на постоянной основе! Нет, оставьте мне свободу, не ограниченную словарными определениями! Обломов – это мифический лентяй, которого никакой силе на Земле не сдвинуть с места. Он трогателен в своем благородстве, единственный из известных нам героев – то есть, в отличие от Евгения Онегина, Печорина, Платонова, Иванова, он не использует женского доверия, а, наоборот, говорит: «Я слаб, и поэтому должен отпустить тебя».

Софья Корниенко : «Я не хочу тебя обременять», - говорит один мой хороший голландский знакомый каждой очередной женщине, готовой отдать ему часть себя. «Я не вижу смысла ни в чем. Зачем создавать уют? Я не совершаю самоубийства только потому, что родители живы, и я не хочу их расстраивать», - таково его резюме. Прямо как в новом голландском «Обломове» о столкновении повседневного с фундаментальным, где в конце пьесы в жилище Обломова прорывает канализацию.

Авее Принс : Мы живем в сетевом обществе, и из этой сети деловых и личных контактов можно иногда выходить, но, находясь внутри сети – если вам каждый день нужно участвовать в собраниях, или давать лекции – очень тяжело выкраивать для себя часы обломовщины. И если вы такие часы для себя запланировали, и занесли в ежедневник – вас уже не спасти. Потому что Обломову ежедневник ни к чему.

Андрей Шароградский: Седьмая книга о Гарри Поттере вышла во французском переводе. О поттеромании во Франции – Дмитрий Савицкий (сам, кажется, большой поклонник всей этой чертовщины).

Джоан Роулинг : Двое мужчин появились из ниоткуда, недалеко друг от друга, на узкой тропинке, освещённой лунным светом. На секунду они замерли, указывая палочками в грудь друг другу; затем, узнав один другого, они спрятали палочки в мантии и быстро направились в одну сторону.

— Новости? — спросил тот, что был повыше.

— Прекрасные — буркнул Северус Снейп.

С левой стороны тропинки росла низкая дикая ежевика, с правой — высокая, аккуратно подстриженная ограда. При ходьбе длинные мантии мужчин колыхались вокруг их ног.

— Хотя, возможно, я опоздал, — сказал Яксли. Ветки, разрывавшие лунный свет, то скрывали его лицо, то позволяли разглядеть его грубые черты.

— Это было сложнее, чем я ожидал. Но, надеюсь, он будет доволен. Ты уверен, что всё будет хорошо?

Снейп кивнул, но не стал вдаваться в подробности. Они свернули направо, на широкую улицу. Перед ними возникли кованые железные ворота. Ни один не двигался. В тишине мужчины подняли левую руку, будто здороваясь, и прошли сквозь ворота, словно это был дым, а не металл.

Дмитрий Савицкий: Джоан Роулинг читает первую главу последней книги о Гарри Поттере в лондонском музее Натуральной Истории, 21 июля этого года.

Итак, после России Гарри Поттер и Поттеромания добрались и до Франции. «Гарри Поттер и Роковые Мощи» (в первом варианте: «… и Дары Смерти») в прошлую пятницу вышли в издательстве «Галлимар» под названием Harry Potter et Reliques de la Mort («Гарри Поттер и Мощи Смерти», что чуть-чуть ближе к оригиналу).

В первые 48 часов половина тиража была продана: полтора миллиона экземпляров. Само собой, как и по всему миру, «Роковые Мощи» поступили в продажу в полночь. По дорогам Франции колесил двухэтажный Magic о- Bus , Волшебный Автобус, эдакая многоколесная разукрашенная книжная и сувенирная лавка имени Гарри Поттера, побывавшая в Лиле, Нанси, Эксе, Монпелье, Тулузе и Бордо, Нанте и Париже….

На родине автора седьмой том приключений молодого волшебника поступил в продажу 21 июля, и в первые 24 часа англичане купили 2 миллиона 650 тысяч книг. Всего же в мире, в первые 24 часа, оригинальная версия разошлась, нужно было бы сказать «разлетелась», в количестве 11 миллионов трехсот пятидесяти тысяч экземпляров. Это ли не чудо? То бишь, волшебство? И недаром! Все же Джоан Роулинг на порядок выше по рангу Альбуса Дамблдора.

Дамблдор на латыни - «белый». Жан-Клод Милнер, лингвист и философ, опубликовал в день выхода книги во Франции, в «Либерасьон» удивительный анализ «Роковых Мощей». Статья его называется – «Гарри Поттер – не гошист ли он?» То есть не левых ли он идей?

«Белый» Дамблдор по идее Жана-Клода Милнера намекает на хорошую «белую магию», а два «Дэ» в его имени - на Джона Ди – ученого, алхимика и философа елизаветинской эпохи английского Ренессанса. Ну, а Джон Ди, как и Дамблдор, символизируют классическое образование, знание греческого и латыни, в первую очередь, и оба противостоят мещанину, то есть среднему классу и бюргерству.

Именно в елизаветинскую эпоху английская система (в самом общем смысле) приняла окончательную форму с появлением публичных школ, а так же Оксфорда и Кембриджа, свободных от церковного надзора.

Фрэнсез Амелия Йейтс, английский историк, в своих работах подчеркивала, что система образования той эпохи соединяла вместе «изучение греческого языка и латыни, и оккультных наук», то есть - (Дамблдор, Джон Ди!) – белой магии.

Кстати, влияние Джона Ди на эпоху обнаружено историками и в пьесах Шекспира.

Подзаголовком к статье Жана-Клода Милнера стоит: « Magie contre Maggie », то есть «Магия против Мэгги». Мэгги, конечно, это Мэргэрит Тэтчер, ее реформы, либерализм, общество потребления, растущий средний класс. Милнер пишет, что «образованные англичане понимают, что реформы Железной Леди были катастрофой, а Блэр их продолжил, и что единственный способ для культуры (латынь и греческий!) выжить – это превратиться в оккультную науку…»

Жан-Клод Милнер приветствует мощное присутствие французского языка во всех семи томах Гарри Поттера. (Увы, отметим, что в русских переводах французская фонетика нарушена; тот же Вольдемор (Полет Смерти) не может быть Вольдемортом). Эти самые «образованные англичане» вряд ли пошли бы на такое произношение. Не забудем, что королевская семья говорит по-французски, так как это язык не только островов Англо-Нормандии, но и, во времена не совсем отдаленные, королевского двора.

Жан-Клод Милнер подробно исследует историю оппозиции Кембриджа и Оксфорда мещанству среднего класса разных эпох. Он вспоминает и группу Блумсберри с Виржинией Вулф, и даже «Кембриджскую Пятерку» шпионов Кремля. Оккультное знание левых против скуки истэблишмента среднего класса. Отсюда и «левизна» Гарри Поттера, который побеждает Вольдемора по Милнеру, потому что в Школе Волшебников (Оксбридже) «благородство сердца сильнее тирании».

Честно говоря, «Левак ли Гарри Поттер?» - исследование смешное лишь для не французов. Потому что в итоге задаешь себе вопрос: не ждут ли французы своего Гарри Поттера, волшебника, который спас бы Пятую Республику? Тем более, что Милнер расшифровывает секретный призыв Джоан Роулинг так: «изучайте латынь и греческий, а не маркетинг. И, посмотрим, к чему это приведет».

Но вернемся к книжной полке. Вот, что говорит о Роулинг ее французская издательница и редакторша, Кристин Бейкер:

Кристин Бейкер: Я была ошеломлена мастерством этой молодой и неизвестной писательницы. Это все же случается не часто, особенно, когда читаешь рукопись первого произведения. Мне с трудом верилось, что это первый вариант книги. Потому что все составные текста, которые обычно и притягивают: от психологической достоверности до живости диалогов, подлинности чувств, юмора, конечно, изобретательности – всё было на месте!

Коктейль удался на славу, он был составлен с настоящим мастерством, и это меня сразу же и поразило. Это была мастерская работа, поэтому сомнения отпали, это был великолепный текст, и было ясно, что мы должны были его опубликовать.

К тому времени я уже знала, что автор собирается изложить целиком всю историю в семи эпизодах, семи гигантских главах, то есть в семи томах.

На следующем этапе нам предстояло найти адекватного роману переводчика. Это было легко, потому что Жан-Франсуа Менар обладает исключительным переводческим даром. Он любимый переводчик Роальда Даля, который просто влюблен в его перевод своего «БДВ или Большой и Толстый Великан», текста, который требовал особой виртуозности и лингвистической изобретательности текста, который требовал особой вод своего "тного роману переводчика. о есть в семи томах..

.

Чувство юмора, сардоническое, с издевками, Жана-Франсуа Менара мне было хорошо знакомо, как и его интерес к магии и, как и в случае Джоан Роулинг, к этимологии.

Он был идеальным кандидатом на перевод текстов Роулинг. И он согласился взяться за работу.

Дмитрий Савицкий: Издательница и редакторша «Галлимара» Кристин Бейкер о первом впечатлении от рукописи Джоан Роулинг и о начале работы над семитомной историей Поттера.

Как и в России, Великобритании, Италии или Канаде, во Франции «Гарри Поттера» запойно читают и взрослые. Многие купили по интернету английское издание книги, чтобы не ждать, когда выйдет перевод.

Тем более, возвращаясь к статье в «Либерасьон», огромное количество серьезных взрослых считает, что Францию из нынешнего маразма может вытащить лишь чудо. Некоторые считают, что Саркози - немного Гарри Поттер, другие – что он может оказаться Вольдемором. И те, и другие ждут чуда и читают «Гарри Поттера», подчас, как учебное пособие.