Владимир Тольц: 17 сентября, в день 68-й годовщины нападения Советского Союза Польшу, которую к тому времени уже больше двух недель топтали гитлеровские армии, в Варшаве состоялась официальная премьера фильма Анджея Вайды «Катынь», посвященного памяти тайно убитых по решению советского руководства пленных поляков. (Вина за это массовое убийство Советским Союзом возлагалась долгие годы на гитлеровцев.) 21 сентября началась демонстрации фильма Вайды в польском кинопрокате. И, как сказал недавно главный редактор польской газеты «Трибуна» Марек Бараньский, «Нет в Польше такой смелой директрисы, которая не повела бы всю школу в кинотеатр. Коммерческий успех гарантирован». В России, где по поводу последнего вайдовского фильма началось волнение еще задолго до его создания, «Катыни» Вайды почти никто еще не видел. Поэтому, продолжая начатую ранее в нашей программе катынскую тему, мы хотим сегодня, во-первых, устами создателя фильма и его первых зрителей, хотя бы в общих чертах рассказать вам об этой картине, а во-вторых, коснуться некоторых современных юридических аспектов катынского дела, по-прежнему остающегося предметом польско-российских несогласий.
Анджей Вайда: Этот фильм, наверное, должен был появиться раньше. Я не хотел бы говорить подробно о том, почему так не случилось. Возможно со временем, когда о Катыни стало можно говорить правду, я все откладывал и откладывал начало работы над ним. Мне не верилось, что настал момент, когда надо сделать этот фильм, а дальше уже откладывать некуда – это один из моих последних фильмов. Во-вторых, принимая во внимание те картины, которые я сделал за последние 50 лет, фильм о Катыни должен был появиться среди них. Во времена Польской народной республики снять такой фильм в Польше было невозможно, а за границей не было такого подхода и заинтересованности, чтобы фильм был таким, как надо. Когда пришла свобода, за которую каждый боролся по-своему, я начал готовиться к съемкам, искал подходящий сценарий. Наконец появилась повесть Анджея Мулявчика и дала мне надежду на то, что ее героев можно оживить на киноэкране.
Владимир Тольц: Говорил всемирно известный польский режиссер Анджей Вайда. Несомненно, для Польши выход в свет его «Катыни» – явление общенационального масштаба №1. Как сказал в интервью газете «Дзенник» актер Анджей Северин (он некогда снялся в другом фильме Вайды – «Земле обетованной»)» «Нет другого такого режиссера в Польше, фильмы которого становились бы 'обязательным чтением' для каждого поляка». К тому же конечно обязывает и тема фильма, остающаяся незаживающей раной польской истории и польско-российских отношений. Для Анджея Вайды, как и для многих других поляков это еще и личная тема – в Катыни сгинул его отец. Режиссер говорит:
Анджей Вайда: Можно было бы сделать политический фильм, показать все эти тайные переговоры по поводу Катыни, как вели себя крупнейшие державы, что касается этого вопроса. Фильм о том, как после войны поляков оставили союзники, как многие годы нас обманывали. Я хотел бы увидеть такой фильм.
Владимир Тольц: Но фильм Вайды о другом:
Анджей Вайда: Фильм показывает до боли жестокую правду, герои которой не солдаты, а женщины, которые ждут возвращения своих мужей, братьев и сыновей. Они ждут каждый день, каждую минуту. Верят в то, что вот стоит лишь открыть двери, а за ними будет стоять мужчина, которого ждут так долго. Анджей Вайда: Фильм показывает до боли жестокую правду, герои которой не солдаты, а женщины, которые ждут возвращения своих мужей, братьев и сыновей. Они ждут каждый день, каждую минуту. Верят в то, что вот стоит лишь открыть двери, а за ними будет стоять мужчина, которого ждут так долго.
Владимир Тольц: Исполнитель одной из главных ролей в фильме – российский актер Сергей Гармаш говорит:
Сергей Гармаш: Это фильм-памятник, это великая дань своим соотечественникам. И самое важно, что реквием не только польским офицерам, это реквием в гораздо более широком смысле, реквием жертвам многих репрессий.
Владимир Тольц: По личному приглашению Анджея Вайды на премьеру его фильма в Варшаву прибыли председатель правления международного правозащитного и благотворительного общества «Мемориал» Арсений Рогинский и исполнительный директор этой организации Елена Жемкова. Мне, как и большинство наших слушателей, фильма еще не видевшему, они пытаются хоть как-то передать то, что нам предстоит увидеть.
Елена Жемкова: Действие фильма начинается 17 сентября 39-го года, а заканчивается осенью 45-го. И при этом повествование не идет каждодневно, фактически мы видим людей в 39-м году, 40-м, 43-м и 45-м. И вот эта хронология как-то сбивается, потому что заканчивается фильм очень тяжелыми и страшными сценами расстрела в 40-м году. В фильме фактически четыре главных линии. Это судьбы четырех польских офицеров и не только их, а в первую очередь судьбы их родственников, людей, которые не знают правды, очень догадываются о ней. Фактически это филь о женщинах, о судьбе женщин, которые ждут, не верят в смерть, надеются. Надеются даже тогда, когда не остается шансов. И в этом смысле у меня очень сильное возникло ощущение параллелей. Я когда смотрела этот фильм, я все время думала о тех миллионах людей, живших в Советском Союзе, которые тоже понимали, получая десять лет без права переписки, ведь они понимали, очень многие догадывались, но так же не верили, так же надеялись, так же пытались добиться правды. Я вспоминала о тех семьях, о тысячах семей, которые имеют и сейчас на руках по три свидетельства о смерти одного и того же человека. Поэтому этот фильм для меня, по-моему, фильм о нас тоже.
Владимир Тольц: Так считает Елена Жемкова.
Арсений Рогинский: Мне хотелось бы поговорить о смыслах этого фильма. Фильм очень польский и очень вайдовский. Вайдовский именно такой, каким мы воспринимаем Вайду тех фильмов 50-х годов, под влиянием которых мое поколение воспиталось. Несмотря на то, что фильм очень польский и там много сугубо польских не очень даже внятных для русского зрителя реалий, он бесконечно важен и для России, и как мне кажется, для всего посткоммунистического пространства. Во-первых, потому что он напоминает нам о своих жертвах, о своих расстрелянных. Потому что мы должны помнить, что и в Катыни, и в Медном под Калинином, и в Харькове рядом с расстрелянными польскими военнопленными лежат и расстрелянные советские граждане, и их тысячи и тысячи. И мы их плохо помним. Еще очень нам важен, потому что напоминает нам об ответственности за прошлое. Фильм о преступлении. И особенно последние его кадры, страшные кадры – кадры расстрела, они поражают. И вот это слово «преступление», оно как бы первое слово, которое здесь выскакивает. Какое наше отношение к этому преступлению? Конечно, мы, наши дети, мы не несем за него вину, мы не несем вину за сталинское руководство, мы не несем вину за этот страшный расстрел. Но мы, конечно, несем ответственность. В чем она? Это же не высокие слова – ответственность. Ответственность наша состоит в том и нашего поколения, в частности, в том, чтобы мы назвали преступление преступлением, в том, чтобы мы помнили о нем, в том, чтобы мы пытались понять его и пытались оценить его. И прежде всего это должно понять и оценить государство. И в этом отношении, кстати, попытки «Мемориала» добиться того, чтобы жертв Катыни и других расстрелов польских офицеров, того, что называется словом «катынское преступление» в целом, эти три расстрела, признали жертвами политических репрессий по российскому закону о жертвах политических репрессий, мне кажется, это какой-то шаг в сторону этой ответственности. И конечно, мы должны сделать так, чтобы все о нем знали.
Владимир Тольц: Председатель международного общества «Мемориал» Арсений Рогинский. Тут я должен напомнить нашим слушателям, что суды в Москве (Хамовнический районный и Московский городской) уже дважды отказались принять к рассмотрению ходатайства «Мемориала» о признании расстрелянных в 1940 году польских военнослужащих жертвами политических репрессий. И я думаю, в России не только должны знать правду о катынском злодеянии, но и понимать логику подобного рода современных судебных решений по этому делу.
Арсений Рогинский: Мне кажется, логики у них нет, а есть некоторое соображение некоторой политической целесообразности. Сегодня нецелесообразно по каким-то политическим неведомым мне причинам, о которых и думать неохота, вот так поступать. А формальная логика состоит в следующем – у нас не хватает документов. Да, у нас есть решение политбюро о расстреле всех этих людей. Это один документ. Следующий документ, который у нас в руках есть – это этапные списки о том, как этих людей вывозили из тех лагерей, где они содержались, вывозили в те места, в которых их потом расстреляли. Но там же не пишут, что их вывозят для расстрела, там пишут: в распоряжение Смоленского ОНКВД или в распоряжение Калининского ОНКВД, в распоряжение Харьковского ОНКВД. Все. У нас нет третьего документа, который бы удостоверял, что действительно эти люди в данном месте расстреляны, я имею в виду документы советского происхождения. А именно акта о расстреле, по форме подписанного, и у нас нет личных дел этих людей, и у нас нет постановлений тройки, которая формально этих людей приговорила. О том, что такая тройка должна быть создана, говорится в решении политбюро, но протоколов этой тройки нет, актов о расстреле нет. Другое дело, что у нас есть документ, где говорится, что эти документы подлежат уничтожению, уже конца 50-х годов. Ну что ж, нет этих документов, но есть очень важное постановление политбюро, где содержится прямой политический мотив, где прямо указано, что эти люди должны быть расстреляны вследствие их антисоветской настроенности, точную цитату я сейчас не могу привести. И есть эти списки, и в конце концов, у нас есть сам факт доказательства их расстрелов, у нас все-таки есть показания некоторых свидетелей, очевидцев этого расстрела, начальника Калининского ОНКВД, во-первых, а во-вторых, и материалы эксгумации, как советской, так и немецкой. Так как мы сейчас пошли от концепции формальной второй эксгумации, что это сделали не мы, а немцы, так значит мы можем считать, что это сделали мы и дальше у нас возникает много фамилий людей, которых эксгумировали, то есть фамилии которых определены в результате эксгумации. Поэтому нам кажется, что материалов для признания этих людей жертвами политических репрессий с головой хватает. И отказ Главной Военной прокуратуры носит не правовой, хотя и формально заковыристо-бюрократически правовой характер, а политический. Она не говорит, что она не может их признать, она говорит – документов не хватает, чтобы решить этот вопрос. Мы полагаем – хватает.
Владимир Тольц: Арсений Рогинский упомянул Главную Военную прокуратуру не случайно. Дело в том, что когда в 1990 году стало ясно, что вот-вот будут опубликованы новонайденные архивные материалы, доказывающие лживость многолетних советских утверждений, что пленных поляков расстреляли немцы, в ЦК было принято «революционное решение» о необходимости признания «непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных». Прибывшему в Москву генералу Ярузельскому было выражено «глубокое сожаление в связи с катынской трагедией» и заявлено, «что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма». А Главная военная прокуратура СССР открыла «Дело №159» - многолетнее расследование по факту катынского убийства. Расследование это длилось без малого 14 лет. Уж и Советский Союз распался и его военной прокуратуры не стало, и Ельцин, получивший от Горбачева долгие годы скрывавшийся пакет уцелевших документов по Катыни (а многое уничтожили еще в конце 1950-х, во времена, когда КГБ возглавлял Шелепин), Ельцин распорядился предать эти документы Польше, сам извинился перед поляками за Катынь, уж и сменивший Ельцина на президентском посту Путин успел пообещать провести тщательное расследование по вопросу о событиях 1940 г., а следствие в ГВП теперь уже не Союза, а России все продолжалось. Оно завершено было лишь в сентябре 2004 года сообщением, что расследование в отношении тех лиц, которые были признаны виновными, прекращено в связи с их смертью. Разъяснительное письмо, которое по запросу Мемориала направила ему Главная военная прокуратура (его подписал генерал-майор юстиции Кондратов) гласило:
Действия ряда конкретных высокопоставленных должностных лиц СССР квалифицированы (….), как превышение власти, имевшее тяжелые последствия при наличии особо отягчающих обстоятельств.
21.09.2004г. уголовное дело в их отношении прекращено на основании пункта. 4 части 1 статьи 24 УПК РФ за смертью виновных. В ходе расследования по делу по инициативе польской стороны тщательно исследовалась и не подтвердилась версия о геноциде польского народа в период рассматриваемых событий весны 1940 года. С учетом изложенного уголовное дело по признакам геноцида прекращено отсутствием события преступления (…). Действия должностных лиц НКВД СССР в отношении польских граждан основывались на уголовно-правовом мотиве и не имели целью уничтожить какую-либо демографическую группу.
Владимир Тольц: Такое решение не могло не породить того, чего более всего не хотела от катынского дела российская сторона. Более всего она опасалась политического резонанса. Что же в результате? - В марте 2005, в ответ на заявление Главной Военной прокуратуры Российской Федерации, польский сейм потребовал признания Катынских событий актом геноцида. Депутаты парламента Польши направили резолюцию в адрес российских властей, в которой потребовали от России «признать убийство польских военнопленных геноцидом».
Мы ожидаем от российского народа и властей Российской Федерации окончательного признания совершённого в Катыни преступления против человечества, как это было сформулировано в ходе Нюрнбергского процесса. Мы также настаиваем на выяснении всех обстоятельств преступления, прежде всего на предоставлении информации о месте захоронения подавляющего большинства убитых офицеров Войска Польского, чьи могилы до сих пор не найдены. Кроме того, мы считаем необходимым предоставление польской стороне фамилий всех виновных — как исполнителей, так и отдававших приказы.
Владимир Тольц: А полтора гола назад, в апреле 2006 года, родственники жертв Катынского расстрела подали иск в Страсбургский суд по правам человека против России. Об этом было объявлено на пресс-конференции в Институте национальной памяти. В этом иске они требуют, чтобы Россия признала свою юридическую ответственность за Катынский расстрел, согласилась с его квалификацией как акта геноцида и вновь принесла извинения.
Политический резонанс – то, что более всего опасались российские чиновники, еще когда фильм Вайды был в производстве. То, чего опасаются некоторые в России и сейчас. Я сужу по возмутившей читающую Польшу рецензии на «Катынь» Вайды в «Российской газете», содержащей помимо политической спекуляции еще и менторское поучение:
Этот фильм можно поднять на знамена разных политических партий в преддверие парламентских выборов в Польше, на нем можно спекулировать. А надо - помолчать в конце картины.
Владимир Тольц: Думаю, дополнительное раздражение у поляков последняя фраза вызвала еще и потому, что одна из соавторов заметки в «Россиской газете» носит весьма значимую для послевоенной польской истории фамилию Рокоссовская. Елена Жемкова говорит на это:
Елена Жемкова: Я была 17 сентября на большой главной премьере фильма в Народном театре Польши – это самый большой зал в Варшаве, 1700 человек. И я видела их реакцию. Я должна сказать, что как раз вот это «помолчать», я именно это и видела. Так что, если уж госпожа Рокоссовская дает такую рекомендацию, то она опоздала с ней, потому что это происходит. А будет это, кстати сказать, кто-то использовать в политических целях здесь в России, а не только в Польше – это я не знаю, очень может быть. Дело в том, что и сейчас я так же, как и мой коллега Арсений Рогинский, считаю, что и сейчас решение этого вопроса, не продвижение к честному и открытому суду – это вопрос именно отсутствия политического решения. Так что и сейчас, и многие годы раньше эта катынская трагедия была заложницей разного рода политических решений и сил. Ну и что? Это для меня, честно сказать, неважно. Для меня важно, что действительно великий режиссер снял очень личный и очень честный фильм.
Владимир Тольц: С этим рассуждением Елены Жемковой согласны, мне кажется все, кому уже посчастливилось увидеть вайдовскую «Катынь». (По крайней мере, все, с кем из них мне довелось беседовать.) По ходу создания фильма Вайда многократно уверял, что он никоим образом не хотел бы, чтобы его произведение воспринималось как антирусское. Он достиг желаемого. Зрители по достоинству оценили один из сюжетов киноленты: советский офицер, его играет Сергей Гармаш, - спасает жену и дочь польского офицера от НКВД в собственной квартире. "Это важная и символичная фигура в фильме, – говорит главный редактор польской газеты "Трибуна" Марек Бараньский. - Благодаря этим сценам, Вайда строит картину, которая не является антироссийской".
С 21 сентября в этом может в кинотеатрах убедиться вся Польша. Тем временем зрители Москвы, Петербурга и других российских городов ждут появления «Катыни» Вайды и в российском кинопрокате.
