Дмитрий Савицкий: Мне не раз доводилось говорить о том, что во Франции - две Франции. Повторюсь – это факт. Водораздел или трещина, все зависит от взгляда, проходит не обязательно посередине и уж точно, не остается неподвижной. Одна Франция и нынче продолжает работать или продолжает сидеть без работы, вторая – отправилась на каникулы, на долгие знаменитые французские каникулы. И для этой отпускной Франции повсюду, где существуют гостиницы, кемпинги, где плещет море или океан, или уходят в небо, к горным деревушкам, хорошо протоптанные тропы, устраиваются летние фестивали, выставки, передвижные университеты, симпозиумы, визиты звезд разного калибра...

Театральные фестивали, кинофестивали, джазовые фестивали, фестивали классической музыки, выставки фотографии, скульптуры, живописи, комиксов, цветов, кулинарные салоны, салоны виноделов, булочников, наконец… Франция демонстрирует стране и миру свои богатства. И не будем скромничать: экономическая сторона этого непрекращающегося до середины, до конца сентября праздника, имеет огромное значение.

Главный фестиваль лета, само собой - Авиньонский, театральный. В этом году на фестивале празднуют двух авторов: поэта Ренэ Шара, о творчестве которого мне недавно довелось рассказывать в связи со столетием этого, в буквальном смысле, «попутчика» сюрреалистов, и еще один юбилей, также столетие, но со дня кончины, автора «Короля Юбю» -Альфреда Жарри.

Патрик Беснье: Мы хотели создать нечто цельное, проложить дорожку, путь, который помог бы слушателю передвигаться по произведениям Жарри в течение всего представления, и для этого выбрали главные эпизоды из романа «Подвиги и Мнения доктора Фаустроля, патофизика». Действие романа развивается на островах, именно так мы и назвали программу. Это - как игра! И мы отправились из «Казанка», с острова на остров, каждый из которых посвящен другу или современнику Жарри. Мы использовали каждый заход в новый порт, чтобы вставить эпизод из других произведений Жарри. Так что мы сохранили и ясность изложения, и свободу самого представления.

Дмитрий Савицкий: Друг Аполлинера, любимый автор дадаистов, по сути дела создатель театра абсурда задолго до Беккета, Ионеско и Хармса, Альфред Жарри ставился на сцене Авиньонского фестиваля еще во времена его основателя, Жана Вилара. Постановщик Патрик Беснье, чей голос вы слышали, подготовил одновременно и спектакль для фестиваля и радиопостановку для «Франс-Кюльтюр».

Кстати, как на сцене Папского Дворца, так и на других многочисленных подмостках фестиваля, будь то официальный IN или же неофициальный OFF , работают лучшие звукооператоры страны. Клэр Левассёр, входящая в постановочную группу Патрика Беснье, объясняет специфику работы в Авиньоне:

Клэр Левассёр: Сложности работы на сцене в Авиньоне заключаются, прежде всего, в сражении с силами природы. На город налетает мистраль, вокруг поют цикады, так что мы должны работать на определенных частотах, приглушая, пряча эти шумы, при этом, пытаясь сохранить качество звука.

Это совсем не похоже на работу в студии звукозаписи. Здесь мы обязаны приспосабливаться к окружению. Мы вынуждены ставить микрофоны как можно ближе к источникам звука, чтобы не слышны были бы помехи. Даже один сломанный микрофон, о чем не стоит забывать, вбирает столько посторонних шумов, что разрушает всю нашу работу. Кроме ветра, мистраля и цикад, которых я уже упомянула, часто врывается эхо-эффект. Правда, музыкантам и певцам это на руку, потому что из-за плохой акустики они себя не слышат, а этот, не совсем полезный, эхо-эффект помогает им

сориентироваться. В целом в этом и состоит наша работа. Мы пытаемся понять, как «звучит» местная природа, чтобы её «обыграть». В нашу, само собой пользу.

Но мы также и сами создаем дополнительные эффекты, пряча к примеру, где-нибудь крошечный автономный микрофон, который нам позволяет «перенаправлять» звук, выполняя роль зумма, приближая или удаляя звук, перенаправляя его влево или вправо.

Дмитрий Савицкий: Конечно, зрители редко думают о том, как действительно технически, акустически, поставлен спектакль. Ведь Папский дворец 14-го века отнюдь не строился для постановок таких писателей и драматургов, как Альфред Жарри, Ренэ Шар, Жан Жене, Валер Новарина, Луи-Фердинан Селин, Франк Касторв или Уильям Шекспир, называя лишь нескольких авторов этого юбилейного года. Ведь Авиньонский фестиваль был основан Жаном Виларом ровно 40 лет назад.

В получасе местным поездом от Авиньона – Арль, где так же в июле (до середины сентября) устраивается, отныне всемирно известные, «Арльские Встречи Фотографов». В этом году гости Арля - фотографы из Китая и Индии, и посетители отмечают, что выставленные фотографии, например, индийских фотографов, скорее напоминают снимки сделанные в Нью-Йорке или Чикаго: традиционные закаты над Гангом, шафран и перец, сари и йоги – все это исчезло. Как исчезли и традиционные китайские пейзажи, напоминающие живопись по шелку. Нынче это современный Китай, разбомбленный прогрессом: пустыри строек и искореженное железо, котлованы и недостроенные башни.

«Встречи Петрарки» в Монпелье – это, прежде всего, фестиваль классической музыки с участием в этом году баритона Франка Феррари и пианистов Альдо Чиколини и Николая Луганского. В недалеком Экс-ан-Провансе – оперный фестиваль, на афише которого «Дом Мертвых» Леона Яначека в постановке Патриса Шеро. Париж не обошелся без своего фестиваля – это 5-й летний кинофестиваль, посвященный ветерану итальянского кино, 84-летнему неаполитанцу Франческо Роси. Вспомним хотя бы «Руки над городом», «Хронику объявленной смерти» или «Дело Матеи», приз Каннского фестиваля 72-го года.

Бретань и Нормандия, Лазурный берег и Марсель, Дижон и Нант – в каждом городе, на побережье, повсюду, включая и острова, проходят свои фестивали. А как же с той Францией, которая не на каникулах?

Им остается лишь телевиденье. Которое в эти летние месяцы существует на повторах, причем, вот уже третий год, не указывая на то, что это – «редефюзьон», эти самые повторы. Вас кормят тем, что вы уже съели.

Так, на этой неделе нам представили телефильм Эдуардо Молинаро «Нана» по роману Золя, как нечто новенькое. Бедный Золя, не знаю, осталось ли от него что-нибудь в его склепе в Пантеоне, что-нибудь, чтобы могло возмущенно повернуться, мягко говоря «тряхнуть костями».

Нана начала второго тысячелетия ничем не напоминает знаменитую распутницу. Имя ее стало нарицательным в 80-х годах, когда Мишель Жонас записал свою знаменитую песню. Нана эпохи барона Османа, Больших бульваров и Второй Империи стала – «Сюпер-Нана», сексапильной мечтой стареющего поколения наших шестидесятников.

Что ж, тоже праздник, для тех, кому в подарок остался мокрый песок пляжа, щедро подаренный городу мэром столицы, который ждет переизбрания.

Иван Толстой: В минувшие выходные в польском местечке Гродек завершился XVIII фестиваль музыки молодой Беларуси «Басовище» - крупнейший в мире белорусский рок-фестиваль, который называют «белорусским Вудстоком».

Рассказывает Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: О том, что в Гродке, недалеко от польско-белорусской границы, каждое лето в июле проходит фестиваль «Басовище», знает каждый уважающий себя любитель рок-музыки как в Белоруссии, так и в Польше.

Фестивалей в стране проходит, в общем-то, много, но такой - только один. Только в Грудке можно увидеть и услышать одновременно столько групп, выступления которых в Белоруссии запрещены из-за того, что поют они по-белорусски, да еще время от времени выступают на различных оппозиционных мероприятиях. Поэтому даже ветераны белорусской рок-музыки у себя на родине могут рассчитывать разве что на подпольный концерт в каком-нибудь столичном клубе, а здесь – многотысячная аудитория, причем таких слушателей, которые нередко знают наизусть все песни.

В нынешнем году «Басовище» впервые продолжалось три дня. Говорит Радсолав Домбровский, лидер «Белорусского объединения студентов» – польской организации, которая 18 лет назад придумала фестиваль, и до сих пор является его главным организатором.

Радослав Домбровский: Это дает нам возможность показать больше белорусской музыки, причем разных стилей. Раньше на фестивале была представлена в основном рок-музыка, а теперь вот уже два года, как мы стараемся разнообразить программу, что, я думаю для публики интереснее. Теперь есть и тяжелый рок и фолк и рэп.

Алексей Дзиковицкий: «Басовище» состоит из конкурсной программы и выступлений гостей. В конкурсной программе обычно около 10 белорусскоязычных исполнителей, которых отбирает специальное жюри. Награды, если принимать во внимание, что выступают в конкурсе молодые, начинающие группы, солидные – запись альбома в профессиональной студии в Польше, издание компакт-диска.

В нынешнем году основную награду фестиваля получила группа «Флаус и Кляйн» из белорусского Новополоцка.

Вокалист группы Сергей говорит, что рад тому, что и фестивальная публика, и члены жюри так высоко оценили творчество музыкантов.

Сергей: Здорово, приятно, что достигли чего-то. Знаете, большое искусство это уметь слушать, и мы благодарны тем людям, которые слушали то, что мы хотим рассказать со сцены.

Алексей Дзиковицкий: «Басовище» - это не только музыка, но и общение. Ежегодно на фестиваль собираются около 6-7 тысяч человек – поляков и белорусов. Большинство слушателей – единомышленники, причем не только в том, что касается музыкальных вкусов. Палаточный лагерь за сценой покрывается национальными белорусскими бело-красно-белыми флагами, которые в самой Белоруссии нынешние власти запретили, вернувшись практически к символам советского времени. Атмосферу «Басовища» чувствует каждый - и слушатель, и музыкант. Говорит Олег Хоменко, лидер одной из наиболее популярных белорусских групп «Палац».

Олег Хоменко: В первый раз мы приехали на «Басовище» в 1992 году, так что в этом году уже 15 лет исполняется! Всегда едем сюда с удовольствием. Причем дело не только в музыке. Мы давно дружим с группами, которые традиционно выступают на фестивале в качестве гостей. Так получается, что не со всеми видимся даже у себя на родине, а здесь идешь и здороваешься чуть ли ни с каждым вторым. Встречаемся, разговариваем, пьем пиво. А с другой стороны, «Басовище» – это просто шикарная идея, значительное явление в современной белорусской музыкальной культуре. Много групп так называемой «второй волны», которые пришли уже после нас, были замечены именно здесь. Стали известными, популярными, сделали много для нашей музыки, так что выступать здесь это просто честь.

Алексей Дзиковицкий: Музыкальный продюсер из Варшавы Игорь Знык, который занимается популяризацией белорусской музыки в Польше, считает, что в нынешнем году конкурсная программа была чрезвычайно интересной и практически все выступившие в этой части фестиваля группы показали интересную музыку.

Игорь Знык: Я принимал участие в отборе конкурсантов на нынешний фестиваль и, в принципе, в первый раз был согласен с мнением жюри практически на 100%, так что с моей точки зрения, в этом году приехали лучшие из тех, кто принимал участие в отборочном туре. Мне очень нравится группа «Уния», которая играет такую музыку, с которой можно пробиться не только в Белоруссии, но и за ее границами. Фольклор в современном звучании, в рок обработке, это же популярно теперь. Есть несколько групп, играющих тяжелую музыку, которые выступают на высоком уровне – мне такая музыка не нравится, но ведь есть и у нее поклонники. Разнообразие конкурсантов это то, чего я несколько лет добивался. Музыка молодой Белоруссии это ведь не только рок, но и фолк, и поп-музыка, в хорошем значении этого слова. Так что я рад этому разнообразию.

Алексей Дзиковицкий: А видите ли вы среди сегодняшних молодых исполнителей, выступивших в конкурсной программе, замену таким ветеранам белорусского рока, как «Крама», «НРМ» или «Палац»?

Игорь Знык: Мне кажется, что уже есть поколение групп, на поколение, даже на два младше тех ветеранов, которых вы назвали. И это уже популярные группы так называемой «второй волны» - им теперь ищем замену смену среди тех, кто выступает на этой сцене. Такие коллективы «второй волны», как «Товарищ Маузер», «БН», или “ IQ 48” на самом деле известны среди любителей музыки, они добились признания, хотя и значительно младше ветеранов белорусского рока. В этом смысле их молодыми группами никак не назовешь.

Алексей Дзиковицкий: Группа «Уния», видимо, неспроста понравилась Игорю Зныку. Ее музыканты сказали мне, что имеют грандиозные планы на будущее.

Музыкант Унии: Мой план – захватить мир, весь музыкальный мир, чтобы все поклонялись группе «Уния».

Алексей Дзиковицкий: Пожалуй, впервые на «Басовище» выступили и исполнители музыки в стиле хип-хоп, группа «Чырвоным па беламу», известная своими резкими текстами с критикой нынешних белорусских властей. Говорит ее лидер, Кроу.

Кроу: Я рад, во-первых, потому, что сам исполняю такую музыку. Очень здорово здесь выступить. Во-вторых, думаю, что это правильный подход. Новых людей притягивает новая музыка. Может кому-то и не нравится, но есть новые молодые люди, которые впервые это увидят и, возможно, что-то поймут.

Алексей Дзиковицкий: С годами «Басовище» неизбежно становится все более популярным в Польше, притягивает внимание спонсоров, СМИ из разных стран. Это, по мнению ветерана фестиваля, председателя жюри «Басовища», известного в Польше и мире художника Леона Тарасевича, служит фестивалю плохую службу.

Леон Тарасевич: Меняется «Басовище» понемногу, потому что все большее влияние на фестиваль имеют СМИ. И в жюри их представители даже есть. А это часть системы. Поэтому «Басовище» становится все более приспособленным к коммерции и взглядам журналистов. Как воздух нужны новые молодые люди, которые не обращали бы внимания на нажимы журналистов и денег. Но, как бы то ни было, «Басовище» это для меня праздник. У меня вообще три праздника – Рождество, Пасха и «Басовище».

Иван Толстой: В Мюнхене на прошлой неделе отмечался печальный двойной юбилей. 18-го июля 1937-го года здесь с большой помпой, торжественными шествиями и военным парадом был открыт музей «Haus der Deutschen Kunst» – «Дом германского искусства», где открылась выставка произведений, отражавших «истинную германскую культуру без чужеродных примесей». На следующий день по указанию Адольфа Гитлера нацисты устроили в Мюнхене выставку так называемого «дегенеративного искусства». Художники-авангардисты в последующие годы подверглись в Германии гонениям, были вынуждены эмигрировать, десятки из них погибли в нацистских концлагерях или покончили жизнь самоубийством.

Рассказывает наш мюнхенский корреспондент Александр Маннхайм.

Александр Маннхайм: 19-го июля 1937-го года немецкие газеты в восторге писали о « Haus der Deutschen Kunst »: «Фюрер лично открыл самую великолепную в мире галерею искусства». Газета «Фёлькишер Беобахтер» (« V ö lkischer Beobachter »), подводя итоги речи Гитлера, в которой он одновременно заклеймил «вырожденцев» и призвал к «чистоте германской культуры», подобострастно писала: «Ныне наш Фюрер указал искусству истинный путь». По словам самого Гитлера, выставка «вырожденного искусства» призвана положить конец процессу тлетворного влияния на немецкую культуру и одновременно знаменует собой начало беспощадной борьбы против всего чуждого немецкому человеку. По замыслу Гитлера, Мюнхену было предначертано стать «столицей германского искусства». Именно здесь, в «Храме немецкой культуры», должны были быть собраны и представлены произведения лучших немецких скульпторов, художников, композиторов и драматургов, отражающие арийский дух, красоту и гармонию, и превосходство немцев над другими нациями. Кстати, пресловутый « Haus der Deutschen Kunst » чудом уцелел от бомбёжек и сейчас называется просто «домом искусства», утратив атрибут «германский». Лишь несколько лет назад в подвалах и в бомбоубежище этого музея были случайно обнаружены различные документы, списки экспонатов и некоторые предметы, купленные лично Гитлером. Согласно этим спискам, фюрер ежегодно расходовал из своего кармана в среднем около миллиона рейхсмарок, пополняя коллекцию « Haus der Deutschen Kunst », как он считал, «истинно германскими произведениями искусства».

Последний счет, заплаченный Гитлером, датирован 20-м апреля 1945-го года. Кстати, он лично возглавлял жюри, определявшее, какие предметы искусства следует признать «вырожденными», а какие - достойными созерцания народом.

Организуя 18-го и 19-го июля 1937-го года одновременно две выставки, одну - «большую германскую выставку» с подзаголовком «2000 лет германской культуры», и другую, представлявшую так называемое «дегенеративное искусство», нацисты, естественно, хотели их противопоставить. И это им хорошо удалось.

В то время как произведения художников-конформистов были выставлены в просторных залах « Haus der Deutschen Kunst », экспонаты презираемых художников и скульпторов ютились неподалеку в саду Hofgarten , частично под открытым небом, иногда с умыслом косо повешенные и без рамок. Во избежание «тлетворного влияния на молодежь» вход несовершеннолетним был запрещен. Это была довольно внушительная по своим размерам выставка – 650 картин и скульптур более 100 авангардистов, среди них такие известные уже в то время, как Барлах, Бекман, Кандинский, Кирхнер, Кокошка, Клее, Малевич, Франц Марк, Нольде.

Кстати, Барлах и Нольде, пытаясь избежать нацистского клейма «дегенератов», вступили даже в гитлеровскую национал-социалистическую партию, однако запрет с них снят так и не был. Для того, чтобы подчеркнуть никчемность и ущербность авангардистов, рядом с их работами были также вывешены рисунки пациентов из психиатрических клиник. Нацисты призывали даже стерилизовать авангардистов, как это уже практиковалось по отношению к физически и умственно отсталым, во избежание «передачи наследственного уродства».

По иронии судьбы «выставку позора», как ее тогда называла специально изданная брошюра, за три месяца посетили более двух миллионов человек, в то время как интерес к «классическому германскому искусству» проявили лишь несколько сот тысяч посетителей.

Кстати, и эта брошюра с предисловием к выставке авангардистов мгновенно разошлась по рукам. Трагична была судьба самого скульптора Отто Фройндлиха ( Otto Freundlich ), чье произведение « Der moderne Mensch », то есть современный человек, украсило обложку этой брошюры. Отто Фройндлих был убит нацистами в концлагере Майданек.

В эти дни в Мюнхене в « Pinakothek der Moderne », в галерее современного искусства, проходит выставка именно тех произведений, которые 70 лет назад нацисты объявили «дегенеративными». Естественно, что многие скульптуры, эскизы, полотна были уничтожены. Но большая часть из них

была продана нацистами за границу и благодаря этому уцелела. Известно высказывание министра пропаганды Геббельса, принимавшего участие в акции продажи произведений авангардистов в Швейцарию о том, что он надеется «заработать на этом дерьме, по крайней мере, хорошие деньги».

Вот мнение об этой выставке некоторых посетителей. У моего микрофона Кристина Бухциг.

Кристина Бухциг: Выставка очень хороша и, хотя я живу в двух часах езды от Мюнхена, на нее, в самом деле, стоило прийти. Искусство должно быть свободным, и никакой режим или правительство не правомочны устанавливать ему регламенты и границы. Если бы я была художницей, я не могла бы смириться с тем, что бы кто-либо указывал мне что является нормой, а что нет. У нас и так достаточно законов в повседневной жизни. Еще чего не хватало, чтобы законодательство распространялось и на искусство.

Александр Маннхайм: А вот мнение другой посетительницы выставки Юты Вайнбергер.

Юта Вайнбергер: Я надеюсь, что запрет на искусство больше никогда и нигде не повторится. Но, с другой стороны, я знаю, что подобные тенденции, хотя и не в таком масштабе, возникают в разных странах мира. Я хорошо понимаю, почему диктаторы подавляют свободное искусство. Ведь зачастую именно творческие люди обнажают неприглядные стороны режима, и поэтому с их свободомыслием диктаторы просто не могут смириться.

Иван Толстой: Недавно исполнилось сто лет со смерти французского писателя голландского происхождения Жори́са Карла Гюисма́нса, проповедника декаданса, летописца черной мессы, ставшего под конец жизни католическим монахом. Рассказывает наш нидерландский корреспондент Софья Корниенко.

Софья Корниенко: «Варвар в своей чрезмерности, он жесток в подчеркивании этой чрезмерности. Он утомляет великолепием, его тексты – в особенности в отношении всего визуального – в высшей степени выразительны. Он изобретательно и нарочито извращенный, и именно извращенность его текстов – такая восхитительная, такая отталкивающая, такая инстинктивно искусственная – и представляет собой, как ни у одного другого писателя, основные направления и итог декадентского движения в литературе».

Так писал британский критик Артур Саймонс о Гюисмансе в книге, которая так и называлась: «Декадентское движение в литературе».

Жори́с Карл Гюисма́нс ( Joris - Karl Huysmans ) жил сто лет назад, написал более двадцати романов – натуралистичных, декадентских, оккультно-сатанистских и религиозно-католических – поразительно актуальных и еще недооцененных сегодня, когда, по утверждению современных философов, внешняя картинка совсем сожрала внутреннее содержание. Ключ к пониманию Гюисманса – в его биографии: в его книгах мало вымысла.

На самом деле его звали Шарль Жорж Мари Гюисманс, Жорисом Карлом он стал подписываться, чтобы подчеркнуть свое голландское происхождение – вероятно, от ненависти к французу-отчиму. Получив степень бакалавра, совсем еще юный Гюисманс устраивается клерком во французское министерство внутренних дел. Эту службу он будет с ненавистью выполнять еще три десятка лет. Он так и не обзаводится семьей, хотя в его жизни и появляется некая Анна Мюнье, единственная женщина, с которой у него складываются длительные отношения. Однако уже через несколько лет после их встречи Гюисманс пишет роман « En m é nage », в котором тяготы совместного существования описаны так натурально, что хочется сказать: «Уж лучше бы Гюисманс оставался один!»

Вим Раве: «Годами он бравировал своим одиночеством, но сегодня сдал. Ему стало жаль, что он не женат, и он начал перебирать в голове все те доводы, которые сам недавно приводил, проповедуя безбрачие среди пожилых людей. Стирка. Что за мука для холостяка! Прачка приходит, когда ей вздумается, приносит ненакрахмаленные, полинявшие сорочки, лохмотья вместо носовых платков и носки, такие дырявые, что через них можно отбрасывать лапшу. Если же я посмею возмутиться, они только потешаются. Да чем вообще это все закончится? В доме престарелых или пансионе Дюбуа, если болезнь не отпустит? Или здесь, если смерть за мной поспешит. Только тогда мне придется вызвать сострадательную сиделку».

Софья Корниенко: Вим Раве, преподаватель арабского в Свободном Университете Амстердама, переводчик, читает из своего перевода романа Гюисманса «À vau - l ' eau » («По течению»). Раве приобрел роман случайно в магазине старой книги рядом с прачечной, пока ждал, когда постирается его белье. В тот же вечер он решил перевести роман на нидерландский. Запись 1979 года.

Вим Раве: Стирка – это действительно целое событие. В романе все время звучит тревога самого писателя: «Ах, если бы только я был женат!» Но, увы, это тоже ничего хорошего не сулит. По хозяйству-то все идет как по маслу, но ложки дегтя все равно не миновать в виде появившегося сожителя женского пола, с которым надобно отныне ложиться по вечерам в одну постель. Главного героя это утомляет. Всякий раз, когда хочешь повернуться на другой бок и сладко уснуть, требуется извиниться. Разумеется, здесь заключается некоторое неудобство. Я нашёл этот роман пару лет назад, случайно захватил с собой, и уже не смог оторваться. Почему? С главным героем происходит то же, что происходило... ну и до сих пор происходит со мной. Он все ищет место, где бы он мог вкусно поесть, и не может найти. Конечно, в Париже 1880 года можно было без труда найти хороший ресторан, даже за небольшие деньги. Просто у этого господина нет аппетита! Как бы красиво не были упакованы или поданы продукты, даже если на упаковке написано, что в ней содержится настоящий деликатес, ему хочется большего. Хочется, чтобы его все время удивляли новым.

Софья Корниенко: Гюисманс недоволен Парижем, который, по его словам, становится похож на Чикаго. Бульвары, которые мы в 21-м веке так любим, раздражали его в веке 19-м до невозможности. Старенькие, грязненькие уголки – вот где был его Париж.

Натурализм Золя, которым он поначалу восхищался, оказался слишком тесен для Гюисманса. Гюисманс стал одним из первых апологетов импрессионизма. В своем самом известном романе « A rebours » («Наоборот»), ставшем «Библией декаданса», он ведет рассказ об уходе из ненавистного внешнего мира в мир наслаждений. Вот где фабрика иллюзий запускается на полную мощность, а писатель выступает как пророк нашего сегодняшнего мира. Кстати, особой машиной по производству иллюзий в романе является «ликерный орган», который для главного героя господина Дез Эссента делают на заказ. Подбирая различные нотные комбинации, играющий на органе имеет возможность смешивать микроскопические объемы самых изысканных алкогольных напитков. И, наоборот, медитативно дегустируя капельки коктейлей, Дез Эссент воспроизводит свои вкусовые ощущения и пьянящий эффект в виде музыки. Ян Сибелинк, переводчик романа на нидерландский язык, знаменитый писатель. Запись 1979 года:

Ян Сибелинк: Дез Эссент не пьет, не напивается, а смакует капельки на нёбе.

Софья Корниенко: Игорь Северянин в сборнике стихов 1923-го года «Соловей» писал:

«Те, кого так много

От неимения абсента,

От созерцания кобур

- Я раздраженней дез'Эссента

У Гюисманса в " A rebours "».

Итак, мир в книгах Гюисманса все сужался, уменьшался. Сам он уехал отдыхать в предместье Парижа, в загородный домик, оправиться от нервного перенапряжения. В качестве развлечения он украшал сад искусственными цветами, которые ему казались красивее настоящих. То же – вновь поистине пророческое описание пристрастий будущего – находим и в романе:

Ян Сибелинк: Помимо искусственных цветов, которые имитировали настоящие, ему захотелось еще и живых цветов, которые на вид были бы как искусственные.

Софья Корниенко: Под Парижем, в Фонтенё О’Рёзе, Ян Сибелинк разыскал дом, который стал прототипом уединенного дворца Дез Эссента в романе. Там главный герой пытается создать искусственный мир. Интерьер в доме был как у Робера де Монтескье, о котором Гюисманс слышал от поэта Малармэ.

Ян Сибелинк: Дом обладает таинственной аурой. К тому же, смотрите, вот пристройка, которую Дез Эссент велел построить для своего слуги, который должен был жить отдельно, за выстланным фетром коридором, чтобы изолировать любой шорох. Я думаю, что это и есть именно тот дом.

Софья Корниенко: Развитие обывательской масс-культуры провоцирует побег художника в мир идей, недоступный для упрощения. Так рождается эстет и его извращенная форма – декадент. В мире Гюисманса, традиционное противопоставление добра и зла уступает противостоянию красивого-некрасивого. Этика перерастает в эстетику. Предметы католического богослужения его герой Дез Эссент использует в интимных целях, для отправления личного культа. Роман многие современники расценили как литературное самоубийство, после которого автору оставалось либо наложить на себя руки, либо уйти в монастырь.

Вскоре по-прежнему бедный Гюисманс знакомится со сказочно богатым коллекционером из голландского Схидама Харри Принсом. Вместе они путешествуют по Германии. По ночам они развлекаются в борделях Гамбурга, Кёльна и Берлина, а в дневное время – совершают экскурсии по местным музеям. Огромное впечатление на Гюисманса производит Изенгеймский алтарь с его «Распятием» кисти Маттиаса Грюневальда. Это произведение в его глазах символизирует «духовный натурализм», к которому Гюисманс теперь стремится. В новом романе он хочет исследовать духовные начала зла.

Гюисманс увлекается сатанизмом и поиском места духа в истории. Роман « L à- bas » («Без дна») прославился описанием черной, то есть сатанинской, мессы. Гюисманс был убежден, что от святости до преступности и наоборот – один шаг. Он посещает публичные дома, но начинает часто ездить и по монастырям. Одновременно, он увлекается черной магией, оккультизмом, и посещает знакомого сатаниста месье Булана. Его подруга Анна Мюнье умирает в психиатрической лечебнице. Все чаще Гюисманс уединяется в монастыре, его интересует мистика в католицизме. Когда в одной из парижских газет появляется заметка о том, что он стал монахом-бенедиктинцем, он эту информацию страстно отвергает. Однако в том же году выходит « En route » («В пути»), роман о его пострижении в монахи.

Иван Толстой: 75-летний венецианский художник Давид Орлер после серии выставок в Италии повез свои работы в Россию. На выставке побывал Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Венецианец Давид Орлер двулик как Янус. Большинству итальянцев он известен как владелец самого крупного в Италии антикварного салона русских икон. Однако он еще и плодовитый художник.

Я познакомился с Орлером во время очередной выставки его икон – на сей раз в сицилийской столице, в Палермо. Конечно, меня заинтересовало происхождение столь богатого собрания, и Орлер поведал, что собирать икону он стал еще в те годы, когда ей мало кто интересовался. Он наладил связи с русской эмиграцией, и она стала его основным поставщиком. «Русская революция» - прагматически признался он – «стала источником моего успеха как собирателя. Вне сомнения, это ужасная трагедия. Но из-за нее эмигранты увезли из России иконы, что и стало основой моей коллекции».

Коллекция Орлера достаточно известна на Западе, не в последнюю очередь благодаря частым экспозициям из ее собрания. У Орлера есть и собственная телевизионная передача, во время которой можно тут же приобретать иконы. Один мой знакомый так и сделал, а потом благородно подарил икону русской церкви во Флоренции.

Куратор выставки в Петербурге, Маурицио Скудьеро, так пишет об иконе в жизни Орлера:

Диктор: « В 65-м году, после одного из спектаклей Большого Театра, который находился на гастролях в Венеции, один молодой танцор предложил Давиду купить икону, которую достал из старой рваной ткани. Это был святой образ, написанный на большой изогнутой доске с позолоченными полями. Давид сразу вспомнил похожий образ, который видел в деревне сразу после окончания войны - маленькая иконка, привезённая с Украины, которую ему показала женщина, сказав, что она чудотворная, потому что благодаря ей её сын (она была подарена ему старой украинской крестьянкой во время удручающего отступления итальянских войск в России) стал одним из немногих, кто спасся. Этот рассказ произвёл на Давида очень сильное впечатление, у него созрело убеждение, что икона эта не простое произведение искусства, это предмет благочестия и настоящий вход в новое духовное измерение, дверь, которая приглашает войти в новую форму бытия».

Михаил Талалай: С той поры Давид стал собирать иконы и собранная коллекция, в свою очередь, стала влиять на его живопись.

И теперь время пришло рассказать о втором лике Давида Орлера – это лик творческий, увязанный с биографией художника.

Давид Орлер родился в 1931 году, в области Трентино, в Итальянских Альпах, и, с легкомысленной поспешностью, характерной для юношеского возраста, зимой 46-го года, в возрасте пятнадцати лет, он убегает из дома, чтобы увидеть Венецию, выросший на воде город, казавшийся жителям гор, людям основательным и твердо стоящим на земле, чем-то магическим, из ряда вон выходящим. Там, на Адриатике, несмотря на те несколько дней, проведенные им в городе, подобно бродяге, нередко ночуя под портиками Дворца Дожей, Давид понял, что его судьба здесь, в этом «плавучем городе»: «Я горец, но душу мою я обрёл в Венеции», - напишет он много лет спустя. Ему очень нравилось море, к тому же приближался возраст призывной службы, которая, скорее всего, должна была проходить в войсках альпийских стрелков. Его отправили бы на какую-нибудь горную вершину вместе с мулами, гружёными пушками, и такая перспектива его не вдохновляла. Он решил, таким образом, опередить события и завербовался добровольцем в морской флот, где срок службы в то время продолжался целых восемь лет! Срок слишком долгий для человека, который хотел посвятить себя искусству. Но, в целом, этот опыт оказался полезным. После начального периода военной подготовки он был направлен в группу тральщиков, их задачей являлись поиск, обезвреживание и удаление из итальянских морей мин, разбросанных во время Второй мировой войны. Работа предусматривала длительное пребывание в одном месте, поэтому Давид часто имел возможность проводить время на земле, недалеко от зоны разминирования. Именно при этом стечении обстоятельств у него появляется неудержимое желание писать, возникавшее особенно под впечатлением посещения музеев, где он проводил большую часть своего свободного времени. Он употреблял все средства, чтобы писать. Часто, когда не было возможности найти холст, он использовал свои сшитые вместе простыни. Больше года он участвовал в работе по разминированию Мессинского пролива и сицилийского побережья, и здесь были написаны некоторые из самых ранних и наиболее интересных работ этого периода, как, например, «Землетрясение в Салине» и «Спасение пострадавших от наводнения в Салерно», представленные на петербургской выставке.

В конце 1957 года, после окончания службы в морском флоте, Орлер решил переселиться в Венеции и полностью посвятить себя искусству.

Процитируем еще раз куратора выставки Маурицио Скудьеро:

Диктор: «В новый период Орлер много читает: это Поль Валери, проклятые поэты (в особенности, Шарль Бодлер, Поль Верлен), Райнер-Мария Рильке, русские поэты (в первую очередь Есенин), Гарсия Лорка. Быть может, это чтение повлияло на своего рода приглушение тонов, почти «купания» в сумеречном свете, которое находит своё объяснение в «экзистенциальном» изменении, происшедшем в его творчестве в начале шестидесятых годов. Тематика становится более напряжённой, иногда даже драматической, некоторые работы имеют характер глубоко духовный («Смерть святого Франциска Ассизского», 61-го года, «Снятие с креста», 64-го). В целом Орлер всё больше приближается к тем жизненным задачам, которые стояли перед художниками всех времён и народов. Это темы, которые могли заключать в себе дуализм жизни и смерти, природных сил, ритмов вселенной.

И, наконец, самый последний этап творчества – это религиозная живопись, и конечно, не без влияния его иконного собрания. У Давида Орлера есть даже мечта – собрать особую выставку картин, где будут явно читаться заимствования у русских икон, и показать ее в России. Сейчас же, для своей первой русской экспозиции, он привез как бы отчет о своем творчестве – картины за последние полвека. Ему очень важна реакция местной публики – ведь многие вещи он писал, одновременно читая русскую поэзию или созерцая иконы.