Владимир Тольц: 50 лет назад, в конце июля – начале августа 1957 года, в Москве состоялся 6-й Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Ныне, в преддверии полувекового юбилея этого события, в Москве открылась посвященная ему выставка, и уже появился ряд восторженно-мемуарных публикаций. Однако увязать опыт фестивального прошлого с современной организацией молодежного движения до сих пор никто не пытается.
Фестиваль 57-го года оказался первым опытом использования на советской территории массового молодежного ресурса в идеологических и внешнеполитических целях. Он планировался в одних условиях, а реализовывался в других. Некоторые даже считают, что это вообще - нонсенс, что замысел показать иностранцам обновленную ХХ съездом Советскую страну по инерции решили осуществить в условиях, когда симпатизанское отношение мира к советскому коммунизму после его полусекретной десталинизации было осенью 1956-го перечеркнуто вооруженным подавлением венгерской революции. Доктор исторических наук Елена Зубкова:
Елена Зубкова: Фестиваль 57 года – это вообще событие экстраординарное в силу того, что его в принципе не должно было быть. После 20-го съезда много чего произошло. Была, допустим, Венгрия, и был страх повторения у нас того, что было в Венгрии. И было изменение настроений как в Кремле, так, допустим, и на Лубянке. И в свете этих настроений фестиваля так, как он задумывался, быть было не должно вообще.
Владимир Тольц: И тем не менее он состоялся…
Елена Зубкова: Фестиваль нельзя было проводить и нельзя было не проводить. Потому что все уже было запланировано, машинка была запущена. И, собственно говоря, времени на то, чтобы что-то изменить, не оставалось. И собственно говоря, партийной верхушке было по большому счету не до этого. Они занимались собственными разборками.
Владимир Тольц: Действительно, за два месяца до открытия Фестиваля в июне 1957 была совершена первая попытка сместить Хрущева. Её предприняли располагавшие большинством в Президиуме ЦК противники хрущевской десталинизации Маленков, Молотов, Каганович и другие. Но Хрущеву, при поддержке маршала Жукова и КГБ удалось одержать победу над ними. При рассмотрении нашей сегодняшней темы это важно иметь в виду хотя бы для того, чтобы понять, куда 50 лет назад был смещен центр внимания тех же ЦК КПСС и КГБ. А также для понимания того, почему и позднее власть не смогла в полной мере уяснить баланс положительных и отрицательных последствий для нее мероприятий подобного рода.
Исключение тут составляет полицейская документация. Но она содержит, прежде всего, фиксацию происходившего, а не его анализ.
Из докладной записки Начальника Главного управления милиции МВД СССР Барсукова. 27 июля 1957 г.
СЕКРЕТНО
Министру внутренних дел СССР товарищу Дудорову Н.П.
«Докладываю, что за прошедшие сутки с 08 часов 26 июля по 08 часов 27 июля с.г. зарегистрированы следующие преступления в отношении иностранцев – участников и гостей VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов:
В 23 часа 50 минут 26 июля во время стоянки автобуса с английскими делегатами фестиваля, в момент приветствия и рукопожатия у англичанина Брауна Генри были сорваны с руки часы. На месте преступления задержан гражданин Бутузин, глухонемой, ранее судимый, у которого изъята часть браслета от часов Брауна. Ведется расследование.
Из Алексеевского студенческого городка «скорой помощью» был направлен во 2-ую городскую больницу с поврежденной челюстью прибывший из горда Брянска участник фестиваля Чопарев М.В. Со слов Чопарева установлено, что удар по челюсти ему был нанесен участником фестиваля от Бурят-Монгольской АССР Брянским В.П. – из хулиганских побуждений. Ведется расследование.
24-м отделением милиции привлечен к ответственности за мелкое хулиганство Столповский К.П., столяр завода, который при проходе группы иностранцев выразился: «Приехали наш хлеб жрать».
Шофер базы Николаев пригласил к себе на квартиру 15-17 человек чехов, участников фестиваля, которые по просьбе Николаева сфотографировали его мать у печки, требующей ремонта. Николаев был приглашен в 74-ое отделение милиции, где сказал, что сделал это потому, что на неоднократные просьбы о ремонте его квартиры, удовлетворения он не получал.
В информационную группу Подготовительного комитета фестиваля поступило сообщение от тов. Мересьева о том, что группа инвалидов, именующая себя ветеранами войны, в количестве 200 человек, собирается в день открытия фестиваля, 28 июля организованно выйти на демонстрацию на колясках для инвалидов, используя пребывание в Москве иностранных делегатов и гостей. Подготовительному комитету рекомендовано поставить об этом в известность КГБ Москвы».
Владимир Тольц: Демонстрации инвалидов ни гости фестиваля, ни москвичи, конечно же, не увидели. Но что же увидели? – Вспоминает участник 6-го всемирного Никита Кривошеин.
Никита Кривошеин: Я был переводчиком на это фестивале, синхронным переводчиком. И увидел массы, хлынувшие в открывшуюся только что Россию, совсем не коммунистической молодежи. То есть она была тоже европейской, не комсомольцев-европейцев, а людей, приехавших из чистого любопытства. Много состоятельных, много интеллигентов. И с ними были общение, поскольку не было еще у советского аппарата реакции на Будапешт, и не возникло вновь рефлекса условного страха и террора. Еще было то короткое счастливое время, когда страх был диффузен и далек. И поэтому, несмотря на мобилизацию ГБ, несмотря на мобилизацию, по-моему, тогда близко созданных дружин, огромную осведомительную работу, общение шло, и оно оставило безусловные следы, и было, может быть, увенчанием десталинизации. А после этого репрессии начались. Меня, например, в конце августа упрятали, и многих моих друзей. Дело покойного Трофимова в Ленинграде и так далее. Около десяти тысяч человек волна арестов. Это уже было после фестиваля. А те, которые на фестивале были, не знали, что их арестуют.
Владимир Тольц: Насчет «не было еще реакции на Будапешт» Никита Игоревич сильно заблуждается! И его, и многих перечисленных и вскоре после фестиваля арестованных молодых людей «органы» уже «вели». Как раз с момента их возмущения подавлением восстания в Будапеште. За что же еще сажали в фестивальную пору?
Никита Кривошеин: Четверо со мной молодых людей село, которые на так называемой «плешке», то есть на поверхности между гостиницей «Метрополь» и станцией метро «Площадь революции» изыскали людей, которые им показались немцами, снова с ними встретились. Это были переодетые под иностранцев оперативники. Вручили им карандашом с ошибками, они были десятиклассниками, написанное обращение, тогда существовало Центральное объединение послевоенных эмигрантов, с призывом приехать в страну и освободить страну от коммунистической диктатуры. И эти же «немцы» были уже в каких-то поганеньких серых костюмах свидетелями обвинения на суде. Большие срока зафигачили.
Владимир Тольц: Тут важную и малоизвестную деталь сообщила мне Елена Зубкова.
Елена Зубкова: Между прочим, вы знаете, что к 10 июля из тюрем Москвы и области должны были быть вывезены все осужденные преступники, тюрьмы освобождались для жертв фестиваля.
Владимир Тольц: Ну, а кроме этого в порядке подготовки из Москвы выслали 16 тысяч человек, не имевших московской прописки, плюс около сотни проституток. А еще «выявили» 25 тысяч ранее осужденных, и 2 тысячи из них «профилактически», как говорит мне доктор наук Зубкова, осудили снова. На железных дорогах было установлено 22 «оперативных заслона». – Отлавливали нежелательных приезжих, в том числе детей, мечтавших сомкнуться с «молодостью мира». А в Подмосковье изловили 2 тысячи бродяг.
Но всего этого молодые зарубежные гости, мечтавшие «землю от пожара уберечь», конечно же тогда не узнали. Опьяненные небывалой московской свободой, а также просто «Московской», «Столичной» и прочими советскими напитками, «дети разных народов» в обнимку с местными и приезжими борцами «за мир и дружбу» противоположного пола беспечно бродили по московским площадям и улицам, распевали этнографическое и демократическое, распивали местное, а когда деньги на эти удовольствия кончались, впечатляли советских людей нездешней предприимчивостью.
Из докладной записки Начальника Главного управления милиции МВД СССР Барсукова. 2 августа 1957 г.
«30 июля группа иностранных делегатов фестиваля днем на улице Горького у комиссионного магазина № 21 предлагала гражданам купить у них с рук костюмы, покрывала, сорочки и другие промтовары. В Ленинском районе столицы у комиссионного магазина по улице Шаболовка группа финских участников фестиваля пыталась продать гражданам женские кофточки.
В обоих случаях работники милиции разъяснили иностранцам, что торговля с рук в Москве запрещена и указали им адреса скупочных пунктов.
За 30 июля скупочными пунктами при гостиницах принято от иностранцев носильных вещей и промтоваров на сумму 94. 932 рубля. Норвежец Ньюсклеберг Арнс сдал от имени всей делегации 305 мужских шерстяных свитеров по 150 рублей и 200 плащей из пластиката по 65 рублей. Шведский делегат Тберг Ингард сдал 180 пар дамских нейлоновых чулок по 25 рублей, поляк Косиньский Ежи – 35 дамских гарнитуров по 70 рублей. Переводчица, обслуживающая индонезийскую делегацию, наводила справки, где можно продать перец, заявив, что один из делегатов Индонезии привез с целью продажи 3 кг перца».
Владимир Тольц: Подобная нездешняя капиталистическая предприимчивость, да и вообще безнадзорное пребывание в «столице мира» иностранцев не могло не возбуждать в части советских граждан подозрительности. Никита Кривошеин вспоминает:
Никита Кривошеин: Ко мне в гости, я снимал комнату на Метростроевской, пришел в гости французский певец, его любопытство привело в Советский Союз. Мы с ним посидели, он ушел. Это была коммуналка, семьи четыре. Бабье на кухне собралось, кинулось на меня: «Никита, кого ты приводил?». Я говорю: «Ну вот, певца, француза. Посидели, чаю попили». «Не делай так больше никогда. Мы вылили все, что у нас было в кастрюлях, потому что он положил туда отравы». И разубеждать я их не стал, потому что это было невозможно.
Владимир Тольц: В других случаях это оказалось возможным. И под воздействием праздничной атмосферы казенная советская подозрительность уступала место традиционному радушию.
Несомненно, первоначальная цель продемонстрировать начало новой политической эры была властями частично достигнута. Хлынувшие под приподнявшийся «железный занавес» 34 тысячи гостей Фестиваля увидели массу доброжелательно настроенных к себе молодых людей (а послевоенное население СССР было по преимуществу молодым) и надолго эту доброжелательность запомнили. «Комсомольская правда» тех дней с восторженным захлебом писала:
…Много лет спустя люди будут восстанавливать музыку и краски этого дня по дорогим, памятным для каждого приметам. Юноша, возмужавший на шахтах Донбасса, быть может, припомнит взгляд делегатки из Санта-Лючии, а танцовщица из Мартиники улыбнется, вновь ощутив на своих ладонях крупные капли неожиданного дождя, который пролился вдруг в предфестивальную ночь…
Владимир Тольц: Действительно, вспоминали. А в международный оборот на долгие годы вошла лирическая мелодия «Подмосковных вечеров». И имена некоторых лауреатов фестиваля (певицы Людмила Зыкиной и клоуна Олега Попова, например) навсегда превратились в символы советского дружелюбия и открытости миру, существовавшие как бы параллельно с любыми ухудшениями отношений СССР с внешним миром …
Но в приложение к этому власть получила и многое для нее нежелательное. Вместе с гостями фестиваля 57 года в Москву прибыли джаз и запрещенные книги и идеи, живые образцы современной живописи (в международной изостудии в Москве в те дни отрыто работали абстракционисты, с которыми через пару лет Хрущев схлестнулся) и необычной красоты иностранные шмотки, на которые набросились московские фарцовщики и стиляги, а те, кому не досталось, стали о них мечтать. А главное, тысячи иностранных молодых людей привезли в Москву дух, обозванный впоследствии «ощущение свободы и вседозволенности». От двух недель московского лета 57 года остались не только «дети фестиваля» - первое поколение советских метисов и мулатов, на котором выявилась хрупкость советского «интернационализма», но и несоветские представления о мире. По словам знаменитого джазиста Алексея Козлова, московский фестиваль 57-го оказался «первым уроки демократии, первым опытом избавления от страха, первыми абсолютно новыми переживания неподконтрольного общения».
В общем, опыт вывода молодежного ресурса на международную арену в 57 году следует признать для власти контрпродуктивным. Несмотря на это в период очередного обострения внимания власти к молодежи руководство СССР, объявленного Рейганом «империей зла», Решило этот опыт повторить в 1985 году, проведя в постаревшей Москве, ставший абсолютно коммунистическим
12-й Фестиваль молодежи и студентов.
И вот теперь власть вновь обращает повышенное внимание на молодежь, призывая ее трудиться, плодиться и, главное, сплотиться вокруг действующего гаранта и главнокомандующего. В летних лагерях «нашим», «местным» и прочим преподают политику и геополитику, продают майки с портретами и не продают презервативы. Возможно ли ныне повторение прежнего опыта и использование этого ресурса во внешнеполитических целях?
Елена Зубкова: Дело в том, что я просто не вижу молодежного движения в России. Так, если послушать, а тем более посмотреть на так называемых лидеров и вообще тех людей, которые выступают от имени молодежи, боже мой, они же старики. Они копируют эти взрослые партии, они пытаются быть взрослыми. У них нет ничего от молодежи. Поэтому шансов создать, по крайней мере, сейчас, по крайней мере, с теми лидерами, по крайней мере, с тем молодежным движением, которое якобы молодежным, какое оно сейчас представляется в России, шансов абсолютно нет никаких, потому что его нет.
Владимир Тольц: А вот мнение моего коллеги Петра Вайля:
Петр Вайль: Я уверен, что нет. Что привлекательно для молодежи в этих затеях власти? Конечно, есть свидетельства того, что привлекают их, собственно говоря, и деньги. Вот эти ребята, собравшиеся на озере Селигер, тоже резвятся там не бесплатно. Однако, молодежь на то и молодежь, чтобы увлекаться идеями. Нужно придумать нечто такое заманчивое, что бы привлекло к таким движениям западную молодежь. Но на черную икру так уж просто молодой человек не клюнет, надо, чтобы было что-то идеологическое. 57-й год был, вспомним по истории, временем довольно сильных социалистических и социалистически ориентированных движений на Западе. Ведь что такое 57-й год? Уже сам Фестиваль шел, клич к этому был брошен на несколько лет раньше, а это что такое – это десять лет после окончания войны, победоносной для Советского Союза войны. Авторитет Советского Союза в этом смысле стоял исключительно высоко. И молодежь на то и молодежь, опять-таки, чтобы быть в молодости левыми. Это общеизвестный трюизм, не надо повторять, человек становится консервативным с возрастом. Таким образом, симпатии к Советскому Союзу, к социалистическому, к коммунистическому движению были огромные. Вот на этой волне эти ребята и приезжали в Москву. Сейчас ситуация кардинальным образом изменилась прежде всего потому, что вообще всякие идеологии потерпели крах. 20-й век так наупражнялся в идеологиях, что им не верят сейчас никто. Сейчас национализм и религия – вот что господствует в сфере идей. А позвать вдруг бороться за, допустим, сильную Россию, с какой стати должен бороться за сильную Россию человек из Португалии или Зимбабве? Что такое он найдет здесь?
Второе, встречное – с каким энтузиазмом принимали западных людей российские люди. Ведь тогда на протяжение двух-трех лет произошло несколько событий, благодаря которым Советский Союз открылся Западу. Это выход романов Хемингуэя, это выставка импрессионистов, это главное – Фестиваль молодежи и студентов. Поэтому Запад был неодолимо привлекателен, а тут они все, массой, просто десятки тысяч приехали и ходят по улицам. Конечно, был колоссальный интерес. Сейчас никакого интереса, сейчас ксенофобия скорее. Человек с не тем разрезом глаз и, не дай бог, другим цветом кожи вызывает совершенно иные чувства. Значит мы не видим ни какого-то повышенного дружелюбия, да вообще дружелюбия со стороны российских людей, и не видим никакой привлекательности в современной идее, она исключительно внутренняя для западного человека. Поэтому, я думаю, что тогда как движение вроде «Наши», конечно, проникнутое идейным пафосом – патриотизм, великая Россия и так далее, но развернуть это в международном плане, по-моему, бесполезно.
