В 1992 году в Москве был создан научный институт культурного и природного наследия имени Дмитрия Лихачева. Сотрудники института -географы, историки, культурологи - заняты сохранением культурного наследия России. Это не только отдельные памятники архитектуры, но и целые природные ландшафты, обычаи и традиционные методы хозяйствования.
О том, что такое культурное наследие и как его можно сохранить в условиях экономического прогресса, рассказывает директор института доктор географических наук Юрий Веденин.
– Что такое культурное и природное наследие с научной точки зрения?
– В России всегда традиционно занимались памятниками истории культуры. И фактически в 1990-ых годах, по крайней мере, в обиходе законодателей и управленцев появилось понятие «наследие». Сейчас мы понимаем наследие как некую систему материальных и нематериальных ценностей, которые достались нам от предыдущих поколений. Эта система ценностей обладает определенной научной, культурной, эстетической, экологической значимостью, которую мы должны передать последующим поколениям.
Фактически мы не хозяева этого богатства, а мы его пользователи, которые должны сохранить это и передать детям и внукам. Это не только громкие слова, это на самом деле чрезвычайно серьезно. Потому что мы постоянно сталкиваемся с таким положением дел, когда наследие просто используется, а часто просто забывается. Люди часто живут среди богатств и не замечают этого. Причем это не столько вина этих людей, сколько беда, потому что, во-первых, это наследие чаще всего находится в чрезвычайно плачевном состоянии. Мы, по мере наших скромных возможностей, мы стараемся, чтобы наука помогла сохранить наследие, рассказать, что у нас есть, показать публике и найти какой-то механизм, который позволил бы это наследие сберечь.
– Каковы основные направления вашей деятельности?
– Когда наш институт только создавался, мы определили несколько основополагающих принципов. Во-первых, наследие – это очень широкое понятие, оно включает не только недвижимые объекты, но это и нематериальная культура, например, фольклор, также является объектом наследия. Это – традиционные исторические технологии, например, изготовления бумаги или красителей. Потому что когда мы хотим реставрировать рукописи, нам очень необходимы старинные технологии, чтобы получить адекватный результат.
Во-вторых, для нас очень важна связь объекта наследия со средой. Нельзя сказать, что мы сохранили материальный памятник, если мы уничтожим окружающую его среду. В Москве мы часто с этим сталкиваемся. Возьмите Новый Арбат: в начале проспекта стоит церковь, но когда-то она играла совершенно другую роль, а сегодня это – просто игрушка. Для нас сохранение среды чрезвычайно важно. Причем это касается и историко-культурной и природной. Для нас это принципиально важно, поэтому недаром наш институт называется «культурного и природного наследия». Мы подчеркиваем, что и для культуры очень важно сохранять природную среду, и для самого природного наследия.
У нас есть особо охраняемые природные территории, и мы очень часто забываем, что эти территории в течение длительного времени использовались людьми в традиционных формах природопользования. И когда мы вдруг взяли и полностью прекратили человеческую деятельность, природа начала развиваться по-другому. Защита этой территории не значит, что ее надо исключить из хозяйственного пользования. У нас обратная проблема, которая заключается в том, что многие места, которые недавно являлись чрезвычайно интересными, ценными с точки зрения именно культурного ландшафта, буквально зарастают, в частности, зарастают пашни. Так происходит, например, в Бородино под Москвой. Раньше на нем пахали, сеяли, косили, а сейчас ничего.
Одним из таких важнейших объектов наследия для нас является культурный ландшафт.
– Что такое «культурный ландшафт»?
– ЮНЕСКО определяет культурный ландшафт как результат сотворчества человека и природы. Во-первых, культурный ландшафт – это, например, Павловск, Царское село, то есть старинные парки. К этой же категории относится Куршская коса, она включена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО как совместный российско-литовский объект, как культурный ландшафт, который включает в себя, в частности, творчество инженеров, которые закрепляли дюны.
Во-вторых, это естественно сформировавшийся тип ландшафта. Например, можно говорить о французском или немецком культурном ландшафте, о культурном ландшафте африканских племен. Каждая народность формировала свой культурный ландшафт. Это и коренные народы Севера, живущие в России, и индейцы в Америке. Конечно, ландшафт сохранился не полностью, но следы ландшафта еще видны. И народ, который его создал, он тоже живет там.
Третий тип культурного ландшафта – это так называемый ассоциативный ландшафт. То есть ландшафт, связанный с именем Тургенева, Толстого, Пушкина. Когда мы говорим, что этот ландшафт интересен и ценен, он ценен не сам по себе, а своей связью с творчеством этих людей. Когда говорим о тургеневских местах, то это, конечно, само Спасское-Лутовиново, но и вокруг него есть очень много ландшафтов, связанных с Тургеневым, взять тот же Бежин луг, который все знают. Мы пытаемся обрисовать ареал памятника и определить способы защиты этой территории.
Или взять Михайловское – пушкинские места. Из дома Пушкина вы видите замечательные пейзажи, замечательные окрестности, две деревни, которые видны прямо из окна пушкинского дома. Какой-то деятель построил в этой деревне дом с видом на пушкинский дом, он, видите ли, хочет на него смотреть. И дом большой – в несколько этажей. И теперь этот дом виден почти всюду. Это очень серьезный удар по пушкинскому культурному ландшафту.
– Но как найти компромисс между меняющимся миром и сохранением культурного наследия?
– Когда мы говорим об охране культурного наследия города, например, Москвы, нам всегда говорят, что в Москве всегда строились новые здания, а старые разрушались. Так было и в XVIII, и в XIX веках. Все именно так. Но я хочу заметить, что само представление о ценности наследия появилось совсем недавно. По большому счету, целенаправленной охраной наследия люди начали заниматься в конце XIX – начале XX веков. То есть, это в сравнительно новое явление. И поэтому нельзя приводить в пример то, что было двести или даже сто пятьдесят лет назад. Мы меняемся, и меняется наше отношение к наследию.
Конечно, невозможно все сохранить. Но когда мы думаем о сохранении наследия, мы должны избирательно подходить к разным районам города. Очевидно, что отнюдь необязательно было делать такую широкую магистраль как Новый Арбат именно в этом районе, который был так интересен маленькими улочками, переулочками, небольшими домами послепожарной Москвы 1812 года.
Это то, что мы в значительной степени безвозвратно потеряли. Москва потеряла больше, чем получила, решив прагматическую задачу загрузки центра. Сегодня мы стараемся вывезти автомобили из центра, а в 1960-е годы мы наоборот стремились связать Кремль с дорогами, выходящими из Москвы, и это было связано с решением транспортных проблем.
Сегодня мы и в Москве, и в Петербурге и во многих других местах сохраняем наследие очень избирательно – мы выделяем один объект, его сохраняем, а вокруг строим черт знает что. И во многих городах происходит не потеря отдельных зданий, а потеря пейзажей. А ведь исторический город хорош, прежде всего, не отдельными домами, а ансамблями – когда мы можем увидеть улицу, площадь, забраться на колокольню и посмотреть на историческую панораму.
Я только что вернулся из Ростова, где мы обсуждали проблему малых городов. Наверное, вы все бывали в Суздале. Это – замечательный город. А мы как раз говорили о том, что у нас масса малых городов, исторических чрезвычайно красивых, чрезвычайно интересных, но они, в отличие от Суздаля, замусорены, они неухожены. Люди не замечают их красоту.
Суздаль как раз является исключением. Но и там идет наступление на культурный ландшафт. В Суздале это – луга, которые позволяют увидеть удивительные панорамы. Но для многих архитекторов луга – это открытое пространство, это свободные площадки под застройку. А земля дорогая, город раскрученный и луга быстро застраивают. Конечно, невозможно все сохранить – это нереально, но необходимо выделять какие-то города, и какие-то кварталы, и стараться их сохранить.
– Работа вашего института сосредоточена на формировании принципов сохранения наследия и приложении этих принципов к конкретным объектам?
– Да, мы пытаемся, прежде всего, разработать некие принципы, которые позволяют сохранить не отдельные памятники, а именно комплексы. Поэтому основное внимание мы обращаем на сохранение культурных ландшафтов. Мы занимаемся, например, русским Севером. Например, есть замечательный Кенозерский национальный парк, это между Каргополем и Плисецком. Это – поморский крестьянский ландшафт, который очень хорошо сохранился. Там еще сохранились деревни, в каждой деревне есть деревянная часовня, есть Святая роща. Для того чтобы сохранить ландшафт, нам нужно сохранить его население, необходимо чтобы оно продолжало заниматься традиционной хозяйственной деятельностью. И мы разрабатываем для этого специальные программы.
Карта Москвы. 1853 год. Светлый треугольник в центре застройки – Собачья площадка. По ней прошел современный Новый Арбат. 
