Имя хореографа Леонида Федоровича Мясина (Léonide Massine) в последние годы стало известным и в отечестве, несмотря на то, что вся его слава и вся его блестящая карьера пришлись уже на эмигрантскую жизнь.
Назову два благоприятных обстоятельства. Во-первых, десять лет тому назад в Москве вышел перевод его воспоминаний, написанных первоначально на английском — My life in ballet, «Моя жизнь в балете». Во-вторых, три года тому назад, по инициативе сына хореографа, жителя Рима, с испанским именем Лорка, в Большом театре были возобновлены три балета Мясина. Всего же он их поставил семьдесят, получив титул последней звездой дягилевских «Русских балетов».
Меня, естественно, всегда интересовал итальянский компонент космополитической биографии Мясина. А он жил подолгу во Франции, в Испании, Франции, США, Германии, где, кстати, и скончался, в 79 году. И фамилию он свою офранцузил, став, таким образом, Massine. Но душа его любила пребывать в Италии, под Неаполем, где хореограф стал владельцем целого архипелага из трех островков, того самого, которым позднее владел его коллега Рудольф Нуриев.
Вот как Мясин рассказывал о начале своей итальянской жизни, импульс которой дал его приятель литератор и журналист Семенов, уехавший из России еще до революции:
Когда мы завершили наш сезон в Сан-Карло 1916-1917 гг., Михаил Николаевич Семенов предложил мне остановиться у него и его супруги в их летнем доме в Позитано, в тридцати километрах южнее Неаполя. В этой крошечной рыболовецкой деревне меня очаровали побеленные домики, которые громоздились один над другим так, что создавалось ощущение какого-то горного ущелья. Дягилев однажды сказал, что Позитано — единственная вертикальная деревня, какую он когда-либо видел, и действительно, дороги там были не чем иным, как крутыми лестницами, переплетавшимися во всех направлениях между домами. Семеновы жили на краю деревни в прелестной, преобразованной в дом мельнице.
В первый же вечер я, случайно выглянув из окна, увидел необитаемый скалистый остров в нескольких милях от побережья. На следующее утро я спросил о нем у Михаила Николаевича, и он рассказал, что это был самый крупный из трех островов Ле Галли, а два поменьше не видны. Острова принадлежали местной семье Парлато. Это семейство использовало их только для весенней перепелиной охоты.
Мы взяли лодку и отправились на серый каменистый остров, на котором не было никакой растительности, кроме опаленных солнцем кустарников. На расстоянии распростерся залив Салерно, и в целом вид вдоль моря был великолепен... К югу располагался Пестум, на северной стороне — три высокие скалы острова Капри. Я чувствовал, что здесь мог бы найти уединение, в котором нуждался, откажись я от изнуряющего давления избранной мною карьеры. Я решил, что однажды куплю этот остров и сделаю его своим домом.
Так и произошло: Мясин за бесценок приобрел целый архипелаг, при этом, как писал его счастливый обладатель, местные жители относились к нему как к «сумасшедшему русскому, который купил каменный остров, где могут жить только кролики».
Острова Ле Галли на полвека стали домом, убежищем для Мясина, но и более того — его творческой лабораторией, его кабинетом. Именно здесь он написал свои воспоминания «Моя жизнь в балете», именно здесь он продумывал свои искрометные постановки.
В эти дни о них весьма живо вспомнили. Их воистину оживили. В феврале в Риме кордебалет Оперного театра поставил три балета Мясина, с возобновленной сценографией Пабло Пикассо. Римские спектакли назывались «Вечера Пикассо-Мясина», точнее Пикассо-Massine и включали в себя Петрушку Игоря Стравинского, Парад Эрика Сати и Треуголку Мануэля де Фальи. Поставила Вечера последняя ассистентка Леонида Мясина Сузанна Делла Пьетра, а в целом весь проект принадлежал директору Римского кордебалета известнейшей Карле Фраччи, которая в Италии считается верной наследницей «Русских балетов» Дягилева.
Многое она почерпнула и непосредственно у Мясина, который все летние сезоны своей долгой жизни проводил в Италии. И не только летние сезоны отпусков. О своей жизни на архипелаге Леонид Мясин пишет так:
Всякий раз, когда я в последние годы был свободен от профессиональных обязательств, я все больше и больше времени проводил на острове Ле Галли, совершенствуя и сооружая все, что способствует хорошему отдыху. Не так давно я занялся реконструкцией башни XIV века и задумал построить большую музыкальную комнату на первом этаже, украшенную прекрасными колоннами из каррарского мрамора. Я также начал строить каменный коттедж на самом южном конце острова и над амфитеатром на открытом воздухе с видом на острова Бриганди и на Капри.
По многим причинам острова Ле Галли играли важную роль в моей жизни. Именно там я сочинял хореографию для своих самых известных постановок, именно там родилось больше всего находок для моего учебника.
Может быть, это было причиной, почему я поддерживал остров годами, несмотря на все трудности. А они все еще существовали. В январе 1964 года на остров обрушился шторм, который частично размыл участок, приготовленный для амфитеатра <…>.
Я был на острове в это время и, увидев как огромные куски бетона с грохотом падают в море, бросился бежать. Но я не был обескуражен и решил продолжать строительство амфитеатра, который скопировал с увиденного в Сиракузах <…>.
Когда все работы были окончены, я задумал основать фонд, который будет поддерживать остров, как художественный центр. Таким образом, я надеялся продолжить дягилевскую традицию, когда вместе собираются молодые художники, композитора, писатели, артисты балета и хореографы, чтобы обменяться идеями и создавать новые работы. Я уже заручился поддержкой Итальянской туристической ассоциации, и едва только у меня появятся необходимые финансовые средства, я займусь этим проектом, для которого уже придумал название: «Вечера на островах Ле Галли».
Такой фонд Мясин учредить не успел. Но осталась вся обстановка, о которой пишет мемуарист, и которую мне часто приходится видеть, проплывая по морю или с суши, от Позитано. Попасть на остров сейчас крайне сложно: после смерти Нуриева его прибрел один соррентийский гостиничный магнат, и надо проситься к нему в гости. Лично с магнатом я пока не познакомился, хотя раз был гостях у его сына, который купил дом Горького в Сорренто. Такие вот наклонности к русским местам у этого семейства, и не мудрено, ибо их фамилия — Russo, что в итальянском означает «Русский». Оговорюсь, что происхождение этой фамилией с Россией не связано, и скорей всего обозначает, rosso, то есть, Рыжий, Рыжов.
При встрече с сыном магната я услышал от него, что отец семейства Russo, действительно, не прочь устраивать вечера Мясина в его владениях, на архипелаге. Пока же вечера Мясина идут в Риме.
