Алексей Кузнецов: Сегодня у нас в гостях наш коллега отец Яков Кротов, священник и блогер.
Екатерина Пархоменко: Отец Яков, скажите нам, пожалуйста, зачем священнику блог?
Яков Кротов: Священнику блог совершенно не нужен, потому что вера, Христос, Бог, жизнь – это все избыточные явления в этом мире, мир им сопротивляется, свет светит во тьме, и тьме свет совершенно не нужен. Значит, и «Живой журнал» тоже тьме совершенно не нужен. Но на самом деле, конечно, я понимаю людей, которые в этом увязают. Для меня «Живой журнал» – это некоторое подспорье по интернет-библиотеке, это нечто вроде курилки при электронной библиотеке, которую я составляю. Но я хорошо вижу, знаю, что для многих людей, видимо, если речь идет о России, для тысяч людей это просто настоящая жизнь, более живая, чем реальная, к сожалению.
Алексей Кузнецов: Интернет со своим появлением вообще внес такую точку зрения на мир: мир – это нечто особое, существующее где-то там, вне нас, а вот мы находимся внутри интернета, интернет находится внутри нас и это более живое явление, чем то, что вокруг.
Яков Кротов: Сила такой позиции, сила интернета в том, что он ответил на спрос, который сформировался до интернета, потому что это все результат совершенно определенной революции в культуре, в мистике, в психологии и социальной жизни, которая произошла, по крайней мере, в 60-е годы, если не раньше. И эта революция заключалась в том, что Кант назвал «совершеннолетие», то есть человек начинает ходить самостоятельно, ему не нужны внешние какие-то руководители и подпорки. Поэтому надо различать. Наверное, есть люди, для которых интернет – наркотик. Но огромное большинство людей используют интернет для освобождения от тех социальных мер принуждения, которые нас все еще в изобилии окружают. От них убежать трудно, потому что пить, есть надо, но от них стоит иногда убежать, чтобы вполне почувствовать себя свободным или хотя бы независимым человеком. Интернет предоставляет человеку уникальную возможность обрести полную свободу. Ну, а тратит ее кто как хочет.
Екатерина Пархоменко: Блог – это не только и не столько писание чего-то, но и чтение других. У вас есть какая-то френдлента?
Яков Кротов: У меня их, по-моему, штук пять, потому что моя френдлента… довольно жестко я ее делю на категории. Тратить на это больше минут 20-30 в день я совершенно не могу и не хочу, поэтому у меня отдельно идут англичане, потому что, собственно, мой «Живой журнал» на английском. Ну, потому что, почему Набоков писал на английском - это сильно дисциплинирует мысль. Разница такая же, как между игрой в шахматы и игрой в теннис, говорил Набоков. Критерий какой? Если я действительно что-то стоящее подумал, то я должен это написать на английском. Если это не стоит писать на английском, то это, в общем, не очень стоит писать и на русском. Поэтому у меня отдельно френдлента - я читаю англичан, отдельно историки церкви, отдельно просто какие-то друзья, отдельно политика. Но важно понимать, что «Живой журнал» в принципе – это мартышкины очки, это русские люди используют американскую матрицу и очень часто используют, как мартышка использует очки, то есть не по назначению.
Алексей Кузнецов: А в чем назначение?
Яков Кротов: Назначение такое. Для западного человека блог, «живой журнал» – это средство преодолеть атомарность общества, он живет в очень индивидуалистической среде, где встречается раз в год с самыми близкими друзьями, в основном это заработок, это выживание и прочее. И тогда в «живом журнале» человек компенсирует нехватку общения.
Екатерина Пархоменко: Вам не кажется, что хотя бы московская среда абсолютно подходит под это ваше описание?
Яков Кротов: Она приближается, но еще далеко не подошла. Русский ЖЖ – не думаю, что это в основном Москва, здесь, кстати, большой перекос в сторону провинции.
Екатерина Пархоменко: Меня на самом деле это обстоятельство очень радует, потому что едва ли у меня бы завелся приятель в Перми, если бы не «Живой журнал».
Яков Кротов: Нет, само по себе это не плохо. Беда в том, что инструмент, созданный для преодоления индивидуализма, попав в довольно все еще коллективистскую среду, возводится в квадрат, то есть коллективизм уходит и в виртуальный мир. В этом смысле нельзя отгородить интернет от реальной жизни, просто наши пороки реализуются и в интернете. Простейший пример. Разница культур: в английском интернете в разы меньше псевдонимов, там в основном пишут под своим именем, в русском интернете… Ну, я с самого начала под псевдонимом не писал, и это воспринималось, как нарушение этикета, я всегда обращался на Вы. Сейчас я с удовольствием вижу, что растет число людей, которые выступают под своим реальным именем. Но это как раз означает некоторое совершеннолетие. А в основном люди боятся, люди маскируются. Это не жизнь, а это некоторый психологический тренинг. Но психологический тренинг проводится с психотерапевтом и этим регулируется, а тут без руководителя, и это очень часто просто беда, патология.
Екатерина Пархоменко: Мне кажется, что вы немножко упрощаете. Во-первых, я видела массу блогеров англоязычных, которые пользуются псевдонимами. А с другой стороны, достаточно много русских юзеров, которые, скажем, используют какой-то ник, но при этом вешают свою собственную фотографию и нисколько не прячутся. Это просто другая ипостась их жизни.
Яков Кротов: Наверное, но я не могу понять, почему я должен догадываться, кто такой Доктор Ливси, то есть я понимаю, что за пять минут я вычисляю, что это фантаст Лукьяненко, но я не желаю тратить эти пять минут и мне не понятно, зачем ему псевдоним.
Екатерина Пархоменко: Когда речь идет о какой-то известной личности, то, может быть, это действительно не имеет ни малейшего смысла, но когда меня зовут Ваня Петров, то вряд ли вам мое имя что-то скажет.
Яков Кротов: Вот здесь мы подходим к одному из нервов, собственно, проблемы ЖЖ. Известными лицами не рождаются, известными личностями становятся. Если Ваня Петров будет качественно писать в ЖЖ, он станет абсолютно уникальным Иваном Петровым. И проблема та, как мне кажется, что в «Живом журнале» просто очень мало жизни. Чтобы быть действительно живым, надо сделать какое-то усилие. Если речь идет о человеке, все рождаются, но не все живут. Человек рождается. Затем уже от нас зависит, будем мы жить или существовать, только человек вводит различения. И простейшая проблема, когда я пишу на первой странице своего сайта, это не ЖЖ, я там пишу кусочками определенные тексты книги, ну, скажем, комментарий к Евангелию. Я там пишу профессионально. Это означает, что я возвожу себя как бы в квадрат, я должен этим жить, это не отход моей жизни, это сама моя жизнь. В ЖЖ профессионализма очень мало, и это беда, потому что люди в реальной жизни мало живут и теперь еще и тут еще меньше. Поэтому пользуются популярностью те ЖЖ, где люди живут профессионально, то есть они себя, опять же, приподнимают. Ну, то есть вот ЖЖ Новодворской – рабочий инструмент, она там не рассказывает про то, я не знаю, как у нее кошки бегают или тараканы, она продолжает жить. И мне кажется, это нормально, если моя реальная жизнь интересна, она и в ЖЖ должна быть такой же. Когда человек раздваивается, это всегда не очень благополучный симптом.
«Объясните мне, зачем люди просят батюшек вещи освящать и как это вообще относится к спасению души. Например, братки купили новый «бумер», на котором они будут наезды делать, пошли и заплатили за то, чтобы его освятить. Зачем, спрашивается? Вот у меня, например, кот есть. Он мягкий и пушистый, можно ли над ним такой обряд провести, и будет ли ему и мне, как хозяину, от этого польза? Я не думаю, что кот станет после этого пацифистом и перестанет охотиться за мышами и птицами. Ответ напрашивается сам за себя, что в принципе, когда освящаются вещи, за это платят, ну, и церкви, стало быть, небольшая помощь, что раз люди теперь в церковь не особо ходят, ей не помогают, то, раз они за свои вещи трясутся и ими дорожат, церковь дает им шанс помочь косвенно, то есть через освящение их дорогих предметов, которые они все равно утратят, когда умрут».
«Машину освящают в первую очередь для того, чтобы на ней было безопасно ездить. Помещения – тоже, чтобы поменьше нечистоты в них было. Не видел, чтобы освящали котов и какие-то другие вещи. Освящение атомной лодки я видел по телевизору. Освящение происходило с разрешения руководства Русской православной церкви».
«Если грозит смертельная опасность вашим близким, вы могли бы тупо, по-животному их защитить, но лучше это делать с молитвой, помолясь. Если в большом государство со сложно структурированным организмом есть свои граждане-воины, которые могут защитить вас, то логично, что и вы помолитесь с нами, чтобы Господь направил во благо их меч. А именно это и означает освящение – молиться о благе».
«Давайте же освятим дубинки ментов и машины гаишников, чтобы их работа была им во благо, чтобы они нас защищали, не тупо, по-животному, а с любовью к ближнему в нашем сложно структурированном государстве».
Алексей Кузнецов: Как вам кажется, вам, как священнику, удается профессионально жить в «Живом журнале»?
Яков Кротов: Священник не может быть в интернете. Это глубокое мое убеждение, здесь согласен, видимо, насколько я знаю, со всеми представителями всех христианских конфессий, не только христианских. И когда я получаю по е-мейлу или в ЖЖ просьбу дать какой-то совет, в 50% случаев это провокация. «Я – гомосексуалист, меня не принимают ни в одном храме, я прочел вашу передачу на Радио Свобода. Вы толерантно относитесь к гомосексуалам. Скажите мне…». Ответ у меня всегда железный: вы задали очень интересный вопрос, который можно разрешить только при личной встрече. Ни разу никто из подобных людей не появился лично. Это люди хотят меня поймать, чтобы потом где-то кричать: о, смотрите-ка, батюшка поощряет гомосексуализм. Иногда бывают случаи, когда люди обращаются по интернету, но только с частными письмами. У меня же на сайте указан личный адрес. Если человек выходит на публичное обсуждение личной проблемы – это патология. Это надо пресекать с ходу, говорить: вы в Перми, у вас в Перми на такой-то улице есть такая-то церковь, загляните туда.
Алексей Кузнецов: Но вы говорите об интернете вообще, а мы все же различаем – есть «Живой журнал», как общедоступное место, есть электронная почта, тоже посредством интернета связывающая людей, но это достаточно личное общение, ну, вспомним еще IСQ или что-нибудь еще. Есть же различия.
Яков Кротов: Да. Так ЖЖ, собственно, продукт как бы несвежий, он скомбинировал электронную почту и то, что на заре интернета называлось эхо-конференции. В отличие от эхо-конференции тут действительно более сложная мозаика, то есть это несколько монологов одновременно. Если помните, был такой замечательный фантастический рассказ: как решить проблему общения через несколько световых лет, когда нет время ждать ответа собеседника? И тогда один ученый придумал разгадку, слушая разговор своей матери с ее подругами. Они говорили все одновременно. И он говорит: давайте передавать непрестанно информацию, не дожидаясь ответа, рано или поздно мы передадим то, что ему нужно, и в любом случае информация лишней не бывает, и, таким образом, каналы все время будут заняты. Ну, этим ЖЖ оправдан, но не более того. Тем не менее еще раз скажу, за английский не поручусь, но тоже вижу – там много патологии, там, где церковный ЖЖ, и человек спрашивает «как мне молиться?», ответ однозначный: иди и спрашивай духовника. Причем человек говорит, что у меня есть общение, я туда хожу. Почему ты его не спрашиваешь? Принципиально не давать ответа, посылать в реал.
Алексей Кузнецов: Вы думаете, это принципиально верная позиция? Может быть, действительно, человек застенчив, может быть, он стыдится, может быть, ему неловко, может быть, ему не хватает первого шага. Не дело ли церкви и священника помочь ему, может быть, даже и таким способом? В конце концов, раньше не использовали некие технические средства в церкви, которые используют сейчас, и что же, церковь от этого стала хуже?
Яков Кротов: Технические средства меняются, но цель остается одна, цель – это человеческое общение. Теоретически могу себе представить вариант, когда можно что-то сказать человеку, но на практике я еще ни разу с этим не сталкивался. Любая проблема – душевная, духовная коренится в обрыве коммуникаций, начиная с грехопадения: разорвалась связь между человеком и Богом. Бог окликает человека, человек не откликается. Он там с Евой «живой журнал» завел.
Алексей Кузнецов: Да ведь «Живой журнал», электронная почта, аська та самая – это же все средства коммуникации! Как же разрыв…
Екатерина Пархоменко: Общаются все равно люди.
Яков Кротов: Нет, общаются не люди. Это ущербные средства коммуникации. Общение на 90% визуальное. А я бы добавил, что общение – это чувствовать человеческое тепло. Общение – это мимика. Общение – это объем. Общение – это все. И только информация, советы – это самая ничтожная часть общения. В идеале – сели, покурили, ну, не покурили, там, покадили и все друг про друга поняли.
Алексей Кузнецов: Я согласен с вами, что идеалом, как в общении человеческом, так, очевидно, в религиозном, является общение прямое, без посредства интернета, телефона, телеграфа и так далее, азбуки Морзе. Мой пример свидетельствует о том, что иногда действительно нужен толчок. Со своей женой я познакомился посредством интернета, и некоторое время этого вполне хватало. Потом пошли личные встречи, потом появилась здоровая семья. Мне представляется, что все зависит от вектора, от желания. Если ваша цель – человеческое общение, интернет может стать первым шагом. «Живой журнал» - на мой взгляд, в меньшей степени именно в силу своей общественности, общедоступности. Разубедите меня, если я не прав.
Яков Кротов: А вы с женой будущей познакомились именно в ЖЖ?
Алексей Кузнецов: Нет, не в ЖЖ, но посредством электронных средств.
Яков Кротов: Нет, электронные средства – ладно, телефон тоже, аська в этом смысле – это тот же телефон и больше ничего. И мы хорошо можем себе представить Гражданскую войну, Ленин в аське, и Троцкий ему из Самары шлет. Нет вопросов. Проблема ЖЖ, именно конкретно ЖЖ в повышенной степени индивидуалистичности. Человек шпарит, и большинство из пишущих не ожидают реплики и не получают, потому что ЖЖ – это пирамида. На вершине, скажем так, популярные, у кого много френдов, кого много читают, много пишут комментов, но 95% ЖЖ – это люди, которые только пишут, только читают, и их никто не комментирует, и у них нет времени комментировать особенно. И ЖЖ в этом смысле – это, конечно, разновидность аутизма, то есть это сосредоточенность на своем пупке, причем, не очень здоровая. Вот режьте меня, но дневник должен быть интимным, особенно в нашем мире, где и так остается довольно мало интимного пространства.
Екатерина Пархоменко: Но мне кажется, вы сейчас немножко противоречите самому себе. С одной стороны, вы говорите о том, что нет общения, то есть нет социального чего-то, а теперь выясняется, что и интимного тоже нет.
Яков Кротов: Муляж идет, идет подмена. И вот почему я не стану по интернету, в ЖЖ обсуждать какие-то личные проблемы, потому что это будет не средство подвести человека к реалу, а это будет… я просигнализирую человеку: все нормально, можно и в ЖЖ обсуждать и это не ущербно… Нет, это ущербно, это изначально ущербно. Лучше ты ногами придешь к какому-нибудь косноязычному проповеднику, реальному, теплому, ты с ним будешь ссориться, спорить, но он живой, чем ты будешь в ЖЖ обсуждать что-то с каким-нибудь великим богословом, прочее, прочее.
Екатерина Пархоменко: Мне кажется сомнительным тезис насчет того, что большинство блогеров только пишут и не получают комментариев, потому что это действительно тогда общение с космосом, с пустотой, которая тебе никак не отвечает.
Яков Кротов: Взаимное почесывание спинок у дилетантов. Вот клуб графоманов. Я довольно сурово это все оцениваю, грешным делом.
Екатерина Пархоменко: Да, это действительно очень сурово. А что вы скажете… Тут в поисках того, что пишут, на что реагируют в журналах и на какие сообщения больше всего есть реакция, нашли вот такое событие, которое произошло в Сиэтле. Руководство аэропорта решило убрать девять рождественских елок из-за угрозы иска раввина Элазара Богомильского. Богомильский потребовал добавить к елям гигантскую менору, угрожая судебным иском в случае отказа. Огромное количество откликов в журналах, причем как англоязычных, так и русскоязычных.
Яков Кротов: Дело в том, что только в Америке практически неограничен бесплатный интернет, в Западной Европе намного хуже, поэтому там просто все это меньше развито.
Алексей Кузнецов: Тем не менее, давайте я прочту один из отзывов. «Тут дело принципа, - пишет юзер Вася-22. – У тебя есть своя религия или свои взгляды, не мешай другим, они не хуже тебя. А сейчас получается политкорректность вместо толерантности. И все-таки я предпочту толерантность. Или пойдем протестовать против Санта-Клауса за Деда Мороза. Любой абсурд должен иметь пределы, мне кажется». Ваши комментарии, отец Яков.
Яков Кротов: Во-первых, не надо противопоставлять политкорректность толерантности. Это просто разные стадии развития обычной человеческой доброты. И то хорошо, и это хорошо. И не в России критиковать и то, и другое. У нас, в России, еще элементарная терпимость не ночевала. Что до этого раввина, то это, конечно, глюки американской демократии. Но выход очень простой: надо изготовить елку в виде семисвечника такого, мохнатый семисвечник, и пусть она стоит, украшает собой аэропорт.
Алексей Кузнецов: Но тогда придут мусульмане, буддисты…
Яков Кротов: Мохнатый полумесяц. Будду, обтыканного иголками, я готов сам изготовить и даже так гвоздиками…
Алексей Кузнецов: Личным примером?
Яков Кротов: Да. В позу лотоса придется меня сажать коллективно. Я помню, тоже совсем недавно было сообщение американское, связанное с Рождеством, которое вызвало очень большое обсуждение в английской части интернета. В одном городке под Денвером… это не городок, это огромный дачный, как мы бы сказали, поселок, но, в сущности, это частный кооператив, вот это очень важно, он частный, там не действует в каком-то смысле конституция, люди подписывают договор, которым ограничивают свои гражданские права в части дизайна фасадов коттеджей, то есть он не может покрасить его в малиновый цвет без разрешения старших. И там одна женщина повесила на стенку «пацифик», вот значок – символ мира, символ антивоенного движения, который очень напоминает эмблему Христа, увиденную императором Константином, только там не достает верхнего полукруга, вот РХ – там нет у Х двух верхних и у Р нет полукруга. И ей приказали снять под угрозой колоссального штрафа, заявили, что она выступает тем самым против войны в Ираке. И что здесь поднялось? В основном, конечно, выступили в ее защиту. Но реально уволили всех членов попечительского совета, которые ее поддержали, потому что там очень много ветеранов войны в Ираке. Я, как грешный пацифист, в общем, был возмущен. Люди договорились ограничить свои права, чтобы лучше жить. Я думаю, что это напоминает нам, что забота все-таки общества – это забота об общем благе, и этого общего блага можно достичь либо всеобщим ограничением, либо всеобщим процветанием, а в реальной жизни приходится немножко того, немножко другого.
Екатерина Пархоменко: Возвращаясь к елкам, как быть?
Яков Кротов: Возвращаясь к елкам, ставить и ставить все символы, которые захотят, пожалуйста, кто попросит, тех и ставить, пока не надоест, пока люди не поймут, что всякая символика топит их собственную веру, что все символы, все внешнее, особенно все публичное, то, что не в твоем храме, а в аэропорту, это все балласт, который ты вешаешь… Вера – это как воздушный шар, как дирижабль, который поднимает тебя над землей, а все эти елки и палки – они давят и притягивают обратно к земле. Зачем это надо? А все-таки мне кажется, что должно быть понимание того, что елка – это не христианский символ, это языческий символ, к Христу не имеет ни малейшего отношения. Так что раввин здесь, я думаю, просто делает паблисити.
Екатерина Пархоменко: Он не просил елки убирать, он просил добавить менору.
Яков Кротов: Ну, тогда вообще что-то… Ну, добавьте ему менору, но, по-моему, это будет такая дискредитация иудаизма, а я бы сказал - и семисвечника, потому что для меня менора – тоже священный символ. Первые христиане, поколение христиан, они молились перед менорой, и сейчас есть многие христиане, которые ставят в субботний вечер семисвечник.
Екатерина Пархоменко: Поскольку я много всего изучала, что пишут по поводу Рождества в блогах, там нашелся пост, который мне показался совсем как-то в тему, во всяком случае совпадающий с моим представлением о Рождестве. Я человек не церковный ни одной минуты. Юзер Берсерк пишет «Праздник для всех» и дальше предлагает следующее: «По традиции, организованной, не побоюсь этого слова, мною три года тому назад, 17 декабря, в воскресенье, будет совершен очередной поход в детский дом. Для тех, кто когда-нибудь участвовал, встречаемся там же и будем делать все то же самое. Для тех, кто ни разу не был, но хотел бы, встреча состоится с 12 до 12.30 возле станции метро «Битцевский парк», выход из последнего вагона по переходу налево и на улицу. Как обычно, все скидываемся, смотрим, на что хватает из того, что просили в детском доме, куда я предварительно позвонил, едем, покупаем, а потом – в детдом на Вильнюсскую улицу и поздравляем детей». Вот, собственно, и все.
Яков Кротов: Это можно было бы решить через эхо-конференцию, тут ЖЖ не обязателен. Но в ЖЖ есть отдельный журнал «Друзья Китайского Летчика», кажется…
Екатерина Пархоменко: Это как раз очень здорово, потому что именно это пространство позволяет людям делать что-то в реальности и вместе.
Яков Кротов: Я этого Берсерка знаю, я с ним сталкивался в ЖЖ, но еще раз скажу, это можно было бы сделать на обычном сайте, для этого не нужно вести дневник. Я боюсь того, что такие проявления милосердия в ЖЖ очень умиляют, и пускай они будут, но основной поток любви к людям идет мимо ЖЖ, он невидим, и он строится опять на реальном живом человеческом общении. В этом смысле надо понимать, что ЖЖ – это довольно маленькая часть жизни, то ли к счастью, то ли к сожалению. То есть и там милосердие есть, но оно 2-3% от того, что в реале. Ну, такова жизнь.
Алексей Кузнецов: А как, по-вашему, в принципе возможно ли сделать так, чтобы процент стал выше, раз, и нужно ли это, два, с точки зрения вас, как священника?
Яков Кротов: Вообще, конечно, должно быть всего этого побольше. Тут проблема в чем? В России все-таки в большинстве христианских общин еще очень мало как раз развито общение между прихожанами человеческое, к сожалению. Люди до этого еще не дожили и не очень доверяют еще друг другу. Есть приходы, где с этим получше, есть приходы, где просто по нулям, ужасно. И в этом смысле ЖЖ – это было бы, конечно, неплохо. Но я прямо скажу, на мой взгляд, ЖЖ идеален в каком-то смысле как раз для людей, у которых в реальной жизни серьезные и фундированные проблемы. Ну, грубо говоря, если человек находится в больнице, ему обеспечить выход в ЖЖ – это очень хорошо, такому человеку такая форма коммуникации – это, конечно, терапевтическая функция будет очень сильная, с подобными себе и так далее.
Екатерина Пархоменко: Но почему только в больнице? Сколько одиночек в городе живет.
Яков Кротов: А вот здесь надо подумать, потому что, во-первых, в больнице все-таки тысячи людей, есть люди, которые прикованы к больничной койке всерьез и надолго, и очень часто это дети. Есть слепые, слепому компьютер – это очень хорошо. И я думаю, что часто, может быть, не памперс нужен, ну, сходит человек сам, а вот обеспечить ему лэптоп. Конечно, это совсем другие деньги, но оно того стоит. Вот это действительно существенный момент. Что до людей, которые одинокие в своих квартирах, я опять же упрусь рогом и скажу, что надо их выманивать на улицу, надо.
Екатерина Пархоменко: Но как вы себе это представляете? Выходит человек на улицу и первому встречному говорит: давай с тобой дружить, Чебурашка.
Яков Кротов: Можно и так, это не проблема, я знаю людей, которые на такое способны. Но такие люди не сидят одиночками, они уже что-то делают.
Екатерина Пархоменко: Вот именно.
Яков Кротов: Тем не менее, я еще раз скажу. Постреволюционная российская жизнь не располагала к общению, психология была зэковская: умри ты сегодня, а я тогда умру завтра. И так это и остается. Все люди, которые сидят в своих ракушках-одиночках, это носители вот этой озлобленной, подозрительной психологии. Это надо лечить. Давать тут компьютер и приглашать в интернет… Вы знаете, в ЖЖ, российском именно, огромное количество вот таких озлобленных, ядовитейших смердяковых, которые выходят туда только для того, чтобы кого-то облить грязью, кого-то куснуть и прочее, и прочее. В английском интернете я такого не вижу, а в российском интернете вот этот гной, озлобленность можно просто ведрами носить.
Екатерина Пархоменко: Вот уж не могу с вами согласиться. Как-то вам здорово не повезло в вашем блогерском опыте, потому что меня наоборот поражает степень, во-первых, доверия друг к другу, степень заботы, степень участия, желание помочь и так далее.
Яков Кротов: Я знаю, почему так. Вы сейчас сказали, что вы человек не очень церковный.
Яков Кротов: То есть совсем нет.
Яков Кротов: Совсем нет. А поскольку я включен в церковную сферу, вот все эти озлобленные люди как раз стягиваются на церковность, как мухи на мед, именно потому что там у них появляется основание куснуть, они там от имени уже догматов и вероучения… Патриарх в ЖЖ не пишет, но от имени Патриарха, по его поручению блюдут чистоту веры тысячи людей. Они, конечно, очень любят меня доставать.
Екатерина Пархоменко: Какой бы вы получили опыт, если бы так не упирались, а завели себе журнал, не обозначая там вашу профессию, ваше занятие в жизни, без вот этой вывески: я такой-то, такой-то…
Яков Кротов: В английском ЖЖ у меня проблем нет. Все мое общение на английском абсолютно нормальное, доброжелательное. Так что и этот опыт у меня есть. Но я говорю именно о российском интернете, религиозном, который очень патологичен. Я надеюсь, временно.
Алексей Кузнецов: Если своей деятельностью отец Яков Кротов будет способствовать тому, что русский ЖЖ облагородится, извините меня за это слово и выберите любое другое, которое вам больше нравится, то мы дружно поставим отцу Якову памятник, может быть, в виде меноры…
Екатерина Пархоменко: Виртуальный.
Алексей Кузнецов: …может быть, в виде елки рождественской…
Яков Кротов: Нерукотворный.
Алексей Кузнецов: Любого другого толка, какой отец Яков захочет. Большое спасибо!
