Иван Толстой: Начнем с Франции, где отмечают 80-летний юбилей знаменитого аккордеониста Марселя Аззола. Из Парижа – Дмитрий Савицкий.
Марсель Аззола: Аккордеон до сих пор, можно сказать, инструмент, который плохо знают. Таково, по крайней мере, мое личное мнение. И даже учитывая тот факт, что мне с коллегами, довелось в течение четырех лет приложить немало усилий в Национальной Консерватории, для упрочнения его популярности, и в наши дни приходится все же защищать аккордеон, драться за то, чтобы доказать что это - музыкальный инструмент.
Дмитрий Савицкий: Он аккомпанировал Борису Виану и Эдит Пиаф, Иву Монтану, Барбаре, Жаку Брелю, самому Тино Росси, и это лишь верхняя строчка его музыкального послужного списка.
Во Франции круглые даты отмечают не неделю, не месяц, а полгода или год. Марсель Аззола, голос которого только что прозвучал в эфире - звезда французского аккордеона. Он опубликовал в издательстве «Аршипель» томик воспоминаний « Chauffe , Marcel », буквально - «Наяривай, Марсель», и приложил к книге компактный диск новых записей.
Любая пластинка Аззола - событие, мемуары - двойное, но музыкант, наследник традиции bal - musette , отмечает в этом году свое восьмидесятилетие, и в ближайшее время в наших музыкальных магазинах должен появиться еще один юбилейный диск, на котором Марсель Аззола играет с пианисткой Линой Вассати.
Если вам довелось видеть фильм Бернардо Бертолуччи «Последнее Танго» в Париже, вы вряд ли забыли предфинальную сцену в парижском дансинге: вощеный паркет, скользящие пары и эту, ставшую музыкальным символом Парижа и Франции музыку bal - musette , в данном случае вальс, написанный аргентинцем, саксофонистом, Гато Барбиери.
Нынче bal - musette ассоциируется, в первую очередь, с аккордеоном, но народился он на свет в 80-х годах 19-го века в трех кварталах Парижа - в Латинском квартале, в Бельвиле и за Лионским вокзалом - как танцульки под волынку. В дешевых этих районах селились выходцы из Оверни, которые открывали кафе и бары и для которых мюзет, волынка, была родным инструментом. А танцевали они на свой лад старинный, 16 века, танец «бурре», и в ритм волынки звенели и звякали их музыкальные пояса с брелоками или же ножные браслеты.
В эту же эпоху вокруг парка Бют-Шомон на самой северо-восточной окраине города начали селиться итальянские иммигранты. В их кафе и барах играл аккордеон, и танцевали там новые танцы: вальс да польку. По вечерам в увеселительных заведениях овернцев к волынке также прибавился аккордеон, и вскоре грянула война за влияние, война за музыку, война между овернцами и итальянцами.
Отнюдь не музыкальная война, в которой чаще всего участвовали ударные инструменты.
В итоге, овернцем пришлось потесниться. Слава итальянских bal - musette была слишком велика. Лучшими аккордеонистами той эпохи были Антуан Бускатель, Эмиль Вашер, Мартан Кайла и Шарль Пегюри. К концу музыкальной войны появилось три разновидности bal - musette : семейные балы жителей Оверни, народные гулянья с танцами - bal - musette - и чисто итальянские танцульки, guinche , гибрид bal - musette с надвигающимся из будущего свингом. Кстати, танцульки, guinche были заодно и местом сборищ итальянских жуликов и бандитов.
Как это уже случалось не раз, сытые и богатые парижские буржуа стали посещать веселые заведения бедняков и bal - musette стал модным дансингом, тем более, что к вальсу и польке теперь присоединился джаз и танго. После войны на вечерах bal - musette играли уже фокстрот, бегуин, жава, пасадобль и все еще – мазурку. На сцене теперь звучал не только аккордеон или бандонеон, но и кларнет, банджо, саксофон и мандолина. Bal - musette зазвучал по-современному, но стал он по-настоящему общенационально-популярным в 45 году, после войны.
Марсель Аззола родился в июле 1927 года в том самом итальянском квартале Парижа, в Менильмонтан. Он начинал играть на скрипке, но вскоре родители отправили его в школу аккордеонистов Поля Саива и Атилло Бонноми. Вы наверняка видели черно-белые фотографии аккордеонов, из-под которых торчат худые ноги с голыми коленками – таков был и девятилетний Марсель. В 18 лет он участвовал в международном конкурсе аккордеонистов. Война приостановила учебу, но он нагнал упущенное в послевоенные годы, став учеником легендарного Медара Ферреро. В пятидесятых и шестидесятых годах он руководит собственным оркестром и сотрудничает с Мишелем Леграном, Клодом Боулингом, Владимиром Косма, Филиппом Сардом, озвучивая фильмы эпохи.
Вот, что говорит нынче Азолла про – молодые таланты, не осуждая, а сожалея:
Марсель Аззола: Я все реже и реже участвую в конкурсных жюри, потому что мне хочется, чтобы все участники победили. Нынче много сверходаренных подростков, я не могу даже их всех назвать. Вы слушаете их на конкурсе, вы совершенно побеждены, соблазнены талантом. – У него есть, талант, - думаешь, - техника, слух, все! Через два года слушаешь его же – он все потерял, загубил талант! Загубил, потому что захотел жить: платить за квартиру или купить дом, машину, интернет, радио. И в этот-то момент, когда коммерческая сторона берет верх, желание жить или даже выжить, многие из этих молодых талантов теряют всё.
Я один из тех, кто хотел бы, чтобы музыка аккордеона затопила мир! Но мне весьма жаль терять того вундеркинда, который задел меня за живое, наблюдать его падение.
Дмитрий Савицкий: В 70-е и 80-е Марсель Аззола чаще играет джазовую музыку, чем мюзет. Ему довелось играть практически со всеми звездами послевоенного джаза: Дидье Локвудом, Марсиалом Солалом, Жоржем Арванитасом, Рене Юртрежером, Стефаном Граппели, Дени Дорицом, Кристианом Эскуде, Тутсом Тиелемансом. Но играл он и классику Албениза, Де Фалья, Сен-Санса, Шумана.
Накануне своего восьмидесятилетия Марсель Аззола дает серию концертов по всей стране, а начинает он на этой неделе с парижского клуба «Журнальчик», что на Монпарнассе.
Иван Толстой: В феврале на публичном нидерландском радио начались ежедневные выпуски радиопьесы по мотивам легендарных в этой стране комиксов художника Мартена Тондера о медведе Боммеле. В чем секрет популярности на Западе некоторых героев комиксов, которые переживают в культурной памяти даже собственных создателей? Рассказывает наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко.
Отрывок из радиопьесы:
Господин Боммел: Там, внутри этих часов, находится время! Я хочу заполучить время, потому что время – деньги!
Слуга: Отличная идея, Господин Боммел! Но как же Вы собираетесь заполучить время?
Господин Боммел: Я знаю как! Я придумал способ заполучить его без каких-либо неприятностей со стороны всяческих невежд.
Слуга: Очень изобретательно, Господин Боммел!
Господин Боммел: Мой план совсем прост, стоило только слегка напрячь мозги. Нужно, всего лишь, взорвать всех! И спокойно, беспрепятственно удалиться вместе с часами восвояси.
Слуга: Но как же собираетесь устроить столь сильный взрыв, чтобы взорвать всех?
Господин Боммел: Это будет... Бомба времени!
Софья Корниенко: Феномен популярности героя комиксов российской культуре чужд. Более того, некоторым он может показаться более низким жанром, чем литература, или чем-то уж слишком детским. На самом же деле, комиксы, уже в двадцатые годы прошлого столетия, ознаменовали своим появлением смену эпох, революцию в печати и языке. Именно комиксы стали оружием сатиры, чем-то вроде нашего авангардного плаката, отличительном признаком газеты нового времени от газеты, находящейся под давлением церкви. Незнание самых ключевых героев комиксов 20-го века, таких как, например, бельгийский Тин-Тин, в европейской культурной среде воспринимается наравне с незнанием истории. Стоит ли говорить, что в голландской традиции, изначально, прежде всего, визуальной, значение комиксов было огромно. При этом, голландский Тин-Тин, медведь по имени Боммел, плод творения карикатуриста Мартена Тондера, еще и говорил на таком замечательном голландском, что многие его изречения стали поговорками: «Деньги роли не играют», «Как всегда говаривал мой добрый батюшка», «Простой, но полноценный обед», «Если вы позволите мне такую свободу» и многие другие.
Для рассказа о значении медведя Боммела в нидерландской культуре не хватит одного радиорепортажа. Достаточно упомянуть, что памятник ему появился в местечке Ден Боммел на юге королевства еще в 1964 году, а спустя тридцать лет оригинальную скульптуру заменили на дорогую бронзовую. Оригинал до сих пор стоит в местной начальной школе, которая так и называется Ollie B . Bommel . В восьмидесятые годы студия Мартена Тондера выпустила мультфильм, название которого «Если Вы понимаете, что я имею в виду» тоже стало крылатой фразой. В девяностые, а затем в новой постановке в прошлом году, на смерть Мартена Тондера, по мотивам комиксов о Боммеле был поставлен мюзикл.
Так что новая радиопьеса – всего лишь продолжение этого славного ряда. Пьеса будет выходить на первом канале публичного радио в течение двух лет каждый рабочий день – всего порядка 440 выпусков! В интервью телепрограмме «НОВА», режиссер радиопьесы Пейтер те Наул рассказал:
Пейтер те Наул: Это красивейший язык. Разумеется, это совершенно особый голландский, со всеми авторскими неологизмами, новыми словами, игрой с клишированными выражениями и разбитыми на части идиомами. Это возвышенный стиль с одной стороны, и подлинно-народный язык с другой. Я считаю, что медведь Боммел должен стать обязательной составляющей всех программ по натурализации иммигрантов.
Софья Корниенко: Оливье Берендинус Боммел или, попросту, господин Боммел, впервые появился на свет в третьей серии комиксов о приключениях Кота Пуса, которые Мартен Тондер регулярно печатал с 1941 года в газете «Телехраф». Неуклюжий, но хорошо образованный медведь Боммел не только закрепился в последующих сериях, но и занял место главного персонажа. Господин Боммел проживал в замке Боммелстайн, ездил на старинной помятой машине, одет был в мужской домашний халат. Однако как передать эту живую картинку комикса в слепом радиоисскустве?
Пейтер те Наул: На язык звука с языка картинки приходится переводить. И точно так же, как и обыкновенный переводчик, я искал в своей области, в своем языке способы художественного выражения образов, созданных автором комиксов. Чтобы озвучить рисунок, зачастую мне приходится сидеть с лупой и буквально шарить ей по рисунку в поисках любой информации, намека на звук. Например, погода, гроза. А также – какая атмосфера преобладает в этом куске рассказа. Светло ли, темно ли, угрожает ли герою опасность. Или вот еще пример. Все двери, все рамы с картинами в доме медведя Боммела висят криво. Все кривое. Как мы это перевели на язык звука? У нас в радиопьесе все двери скрипят. И музыка, которую мы используем, звучит словно бы чуть-чуть фальшиво. Чуть-чуть невпопад по тону или по ритму.
Софья Корниенко: Роль Боммела в радиопьесе озвучивает звезда голландского кино Марк Ритман, с которым российский кинозритель скоро познакомится по фильму Алекса ван Вармердама «Официант». На медведя Ритман совсем не похож.
Марк Ритман: Когда меня пригласили попробоваться на роль медведя Боммела, я подумал: с чего бы это? Почему я? Почему не более упитанный актер постарше, с более низким голосом? Правда, говорят, в моем голосе есть оттенок шика, снобизма. Совсем чуть-чуть. И возможно, как раз за эту капельку барства меня и взяли. Потому что она меня роднит с Боммелом.
Софья Корниенко: В шестидесятых годах художник Дик Матена поступил на студию Тондера в качестве подмастерья. С тех пор он успел стать одним из самых известных в Голландии карикатуристов. В частности, Матена переложил на язык комикса ставший уже классикой первый роман Херарда Реве «Вечера», зимний рассказ о лишенном иллюзий канторском клерке сороковых годов, и роман Яна Волдерса «По-американски коротко» о молодом человеке, пережившем оккупацию и застреленном в первый день освобождения. Однако любимым героем художника остается кот Том Пус.
Дик Матена: В студии Тондера было приятно работать. Была в этой работе романтика. Можно было проделывать такое, что сегодня уже никак не вписывается в современные рамки. То есть, мы работали в старомодной манере, много внимания уделялось оригинальности рисунка. Сам факт, что Боммела переделали в радиопьесу – доказательство гениальности этого комикса. Самое главное, чего может достичь любой творческий человек, это создать нечто большее, чем он сам, большее, чем все собрание его работ. Тондера никто уже и не вспомнит, а улицы медведя Боммела будут жить, в Боммела будут играть дети, ставить пьесы. Боммел навсегда останется достоянием голландской культуры.
Отрывок из радиопьесы:
Господин Боммел: Ну вот, почти двенадцать часов, мой юный друг.
Кукушка из часов: Двенадцать часов! Двенадцать часов! Двенадцать часов!
Господин Боммел: Прекратите этот шум! Да знаем мы, что уже двенадцать. Лучше расскажите-ка что-нибудь о себе.
Иван Толстой: В Польше вышла книга «Свидетельство» кардинала Станислава Дзивиша – многолетнего личного секретаря епископа Кароля Войтылы, а затем папы Иоанна Павла второго. Кардинал Дзивиш вспоминает о 40-а годах, проведенных рядом с папой-поляком. Рассказывает Алексей Дзиковицкий.
Алексей Дзиковицкий: Митрополит Краковский, кардинал Станислав Дзивиш долго отказывался от написания воспоминаний – в конце концов, согласился под градом просьб верующих, для которых кардинал Дзивиш является, пожалуй, самым авторитетным источником информации о Иоанне Павле втором – самом известном поляке в истории.
Станислав Дзивиш: Это люди, которые не хотят забывать о Папе Иоанне Павле втором. Не хотят забывать. Они возвращаются к нему и, более того, хотят еще глубже познать его и все то, что он нам оставил.
Алексей Дзиковицкий: Станислава Дзивиша верующие нередко называли «тенью папы», на что митрополит отвечает:
Станислав Дзивиш: Для меня было честью, привилегией, быть тенью великого человека, великого пастыря и великого поляка. Да, возможно так и было, особенно в конце жизни Папы, когда ему было необходимо присутствие кого-то рядом. А кто знает, что такое тень, также знает, что иногда в тени легче увидеть то, что освещено.
Алексей Дзиковицкий: Станислав Дзивиш говорит, что и сейчас хотел бы, чтобы авторы книги остались в тени, а освещенной была фигура Иоанна Павла второго.
Станислав Дзивиш: Это свидетельство о жизни человека с большой буквы, рядом с которым божьей милостью мне довелось жить почти 40 лет. Это, скорее, свидетельство его величия, а не воспоминания.
Алексей Дзиковицкий: Фрагмент книги «Свидетельство» читает актер Петр Адамчик, который сыграл роль Иоанна Павла второго в фильме о нем.
Фрагмент книги : «Я был возле него почти 40 лет. Сперва - 12 лет в Кракове, а потом - 27 лет в Ватикане. Всегда возле него, там, где он. А теперь, в момент смерти, он уходит в одиночестве...»
Алексей Дзиковицкий: Кардинал говорил об авторах, а не авторе, потому, что воспоминания Станислава Дзивиша записывал итальянский журналист Жан Франко Свидеркосчи, который подготовил книгу, изданную 24 января в Италии и уже через 6 дней - в Польше.
Дзивиш сказал, что ему не понравилось итальянское название книги «Жизнь с Каролем», поскольку он относился к Войтыле как сын к отцу и никогда не позволил бы себе такого рода фамильярности, поэтому в Польше название изменили на «Свидетельство». Станислав Дзивиш впервые встретился с Каролем Войтылой в Краковской духовной семинарии, где будущий папа был профессором богословия. На вопрос, почему именно он стал секретарем митрополита краковского Войтылы, Дзивиш отвечает: «Я просто оказался под рукой».
Книгу митрополита высоко оценили во всем мире. Профессор Францишек Зейка, бывший ректор Ягеллонсокого университета в Кракове подчеркнул, что в образе Иоанна Павла второго не хватало именно голоса его близкого сотрудника, который, как мы узнаем из книги, уже в 1966 год осознавал, что находится рядом с будущим святым.
Отец Фредерико Ломбарди – пресс-секретарь Ватикана в свою очередь заявил, что книга «Свидетельство» очень помогает в познании личности Иоанна Павла второго, а, кроме того, является большим вкладом в процесс ускорения процедуры причисления его к лику святых католической церкви.
«Это не собрание забавных историй и секретных сообщений из апартаментов Иоанна Павла второго. Это источник неизвестных сведений, подробностей, которые опровергают различные распространенные мнения и истории. Вопреки некоторым мнениям, в книге очень много нового», - отметил один из наиболее авторитетных священников в Польше, редактор краковской газеты «Тыгодник Повшехны», ксендз Адам Бонецкий.
Луиджи Джениаци – ведущий обозреватель « Avvenire » - печатного органа епископата Италии признал, что на него большое впечатление произвел фрагмент книги, касающийся решительной реакции Иоанна Павла второго на введение в Польше военного положения и письма Папы генералу Ярузельскому.
«Это один из множества эпизодов, касающихся Польши. Польские элементы «свидетельства» мне кажутся наиболее интересными», - заявил Джениаци.
Между тем, важно то, какой интерес вызовет книга у рядового читателя, который в течение последних нескольких лет после смерти папы-поляка имел возможность познакомиться с огромным количеством литературы, фильмов, воспоминаний о нем.
В Кракове книга «Свидетельство» исчезла с полок книжных магазинов в первый же день после появления в продаже – причем, до 10 часов утра. О тираже книги издатели официально не сообщают. Неофициально известно, что это 250 тысяч экземпляров. Уже в первый день стало понятно, что этого недостаточно.
Представитель издательства: Мы готовы отпечатать дополнительный тираж, самое большее - в течение 7 дней».
Алексей Дзиковицкий: Кардинал Станислав Дзивиш, на вопрос, намерен ли он опубликовать свои дневники, твердо отвечает: пока - нет. Однако, когда ксендз Адам Бонецкий сказал ему, что «чего-то в книге «Свидетельство» все же не хватает», Дзивиш ответил: «Отлично, значит еще есть материал на вторую часть!»
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Наум Берковский. Его портрет представит Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Наум Яковлевич Берковский (1901 – 1972) – крупный советский литературовед, специалист по истории немецкого романизма, что одно уже обеспечивает ему почетное место в кругу русских европейцев. Но мы недаром соединили в одной фразе два определения – русский и советский. Тут дело не хронологических рамках жизни Берковского, с ранней молодости пришедшейся на советское время, в чем вины его, конечно, нет, - но в собственном его, Берковского, волевом выборе. Молодой Берковский – вполне сознательный и высшей степени активный советский литературный деятель. Будучи аспирантом и учеником титана отечественной филологии Жирмунского, Берковский в то же время – если не член РАППа, то активнейший автор рапповского журнала «На литературном посту», то есть по существу в лагере людей, терроризировавших послереволюционную русскую литературу. Он сотрудничал с режимом в литературной его политике не за страх, а за совесть - даже после разгона РАППа, уже в 1936 году, добровольно присоединился к травле замечательного писателя Леонида Добычина, которая довела его до самоубийства. Первой книгой Берковского, еще до каких-либо заметных научных работ, был сборник критических статей о современной литературе, так и названный – «Текущая литература». Очень бойкая книга, и сейчас с захватывающим интересом читаемая. Одна статья оттуда стала даже классической – о прозе поэтов, Пастернака и Мандельштама, ее до сих пор цитируют в любых серьезных комментариях к творчеству двух гениев. Процитируем о Мандельштаме:
«Стиль Мандельштама служит тому, что за вещью видится ее «фамилия»…Родовым восприятием взяты почти все вещи в «Египетской марке»… Парнок суммирует классического разночинца 19 века… Нужно брать живых людей не в падали быта, а с высоты культурных проблем. Преломление быта культурой, центральный принцип мандельштамовской прозы, нам сейчас … бесконечно дорог».
«Сейчас» у Берковского означает советское время и культурную его революцию, то есть приобщение к литературе широких масс. Берковский и обругивает чуть ли не всех современников, и старается в то же время сохранить литературную культуру. Пафос его рапповских статей – уйти от старых тем, работать на новом материале, но сохраняя высокий профессионализм. Талантливый Леонид Леонов у Берковского – баба Горпына, вывешивающая проветриться старые подштанники Довгочхуна. В сущности, место Берковского было не в РАППе, а в ЛЕФе, но оно уже было занято – Шкловским. Видимо, молодой Берковский был парень с гонором и вторые роли играть не соглашался. А у темных раппов он был, несомненно, номер один.
Как ни старался хамить задорный провинциальный юноша (он из Вильно), а культура из него, что называется, перла. То, что он так памятно написал о Мандельштаме, - это ведь уроки Жирмунского, ход по следу его старой, еще дореволюционной статьи «Преодолевшие символизм» - о школе акмеистов. Сравните оба текста – сами убедитесь.
Такое ученичество – дело нормальное и в укор его ставить не приходится. Тем более, что Берковский и сам начал работать очень серьезно. Он едва ли не лучший в советское время знаток немецкого романтизма, наведенный на него опять же учителем, но разработавший романтическую идеологию вполне самостоятельно и на высокой философской основе. Основой этой был не марксизм, конечно (хотя Берковский, вполне вероятно, хотел быть марксистом), но сам немецкий романтизм, породивший, как известно, Гегеля. Через романтиков Берковский понял Гегеля, вышел к большим темам об абсолютном знании, об отчуждении человека в культурно-историческом процессе, об искусстве как модели бытия. Здесь главная его работа – большое предисловие (104 страницы) к вышедшей в 1934 году антологии «Литературная теория немецкого романтизма». Берковский, например, очень прозрачно показал, что гегелевская диалектика – ни что иное, как рационалистическая модификация знаменитого понятия романтической иронии. Диалектика у Гегеля – это процесс, в котором всеобщее отвергает формы конечного. У романтиков ирония – это, как сказал бы Томас Манн, - взгляд, которым Бог смотрит на букашку, и как афористично и метко сказал сам Берковский – бунт леса против мебели. Собственно, сам романтизм в его целом есть такой бунт: проект целостного человека, целостного бытия, целостного знания, моделью которого выступает искусство, гениальное творчество.
Вот как позднее Берковский иллюстрировал понятие иронии на примере творчества Чехова:
«Люди Чехова живут этим своим издалека. Дела сегодняшнего дня угнетают их физически, морально, они свободны от них. Поэтому люди Чехова бывают так пленительны. Интересы старого мира в них потускли. Злой старый мир отчасти отпустил их на волю, потерял прежнее моральное влияние… Если глядеть из пункта, взятого повыше, если глядеть из будущего, то ничего не стоят победы и поражения сегодняшнего дня, - в этом смысле они равны друг другу… Старые романтики такой подъем вверх по лестнице времени, такое суждение о низшей ступени ее, произносимой с верхней, называли «иронией».
Статья о Чехове – это уже из послесталинских пятидесятых годов, но еще в 1946 году Берковский написал книгу, позднее названную «О мировом значении русской литературы». Книга вышла посмертно, в 75-м; надо полагать, ее зарезали после ждановских докладов, она стала несозвучной – слишком грамотной, бесконечно далекой от внедряемого примитива. Книга очень значительная – и для оценки Берковского, и для понимания не только русской литературы, но и русской истории со всеми ее марксизмами. И написано, в сущности, очень проходимо: Берковский небо романтической иронии заменил мечтой о справедливом общественном строе, а отчуждение в капиталистическом буржуазном обществе представил – и правильно представил! – как органически чуждое русскому человеку. При этом русская литература стала осуществленным романтическим проектом, а большевицкая революция - чем-то вроде исполнения обетований великой русской литературы, революционер-же марксист – исконным героем оной. Лишним человеком, если хотите. Ирония самого Берковского в этом построении – наивысшего образца. Его как-то не хочется связывать с рабским именем Эзопа.
«У нас еще больше, чем на Западе, примеров сатиры и гротеска на бюрократов, дворян, дельцов, на носителей буржуазных профессий, погрязших в своих профессиях, на адвокатов, медиков, цеховую науку. Они, русские писатели, показывали, как работа по найму отчуждает человека от самого себя, как самодовлеющие интересы цеха и профессии отчуждают человека от существа дела, которому он служит, и от интересов общества… вся эта русская сатира имела один смысл – покончить с урезанным, ослепленным человеком сословия, частного труда, частного дела, частного интереса, с «человеком из футляра», вернуть его собственным его силам и разумению – и вернуть его народу…
«Отсутствие горизонта» - это и есть романтическое начало и в русской жизни, и в русских героях».
Ведь тут что в подтексте стоит? Достоевский, конечно: «Широк русский человек, я бы сузил».
Жизнь сузила Берковского – к его же несомненной пользе, - да и всю Россию с ее безумными романтическими проектами. Но не перевелись еще в ней романтики. Маяковский в свое время говорил: «Подождите, буржуи: будет Нью-Йорк в Тетюшах, будет рай в Шуе». Сейчас русские возводят Кремль в Куршевеле.
Иван Толстой: «Женская литература» в Чехии. Европейские авторы всё труднее конкурировать с местными писательницами. О феномене чешской женской прозы - Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Успех в Чехии нового бестселлера Стефании Кальман «Дневник плохой матери» еще раз подтвердил, что женская литература о переживаниях нервных матерей, не справляющихся с мужем, работой, домашним хозяйством и воспитанием непослушных, своенравных детей, получает небывалый размах. Стефания Кальман основала исключительно популярный европейский «Клуб плохих матерей», которые вовсе не считают себя плохими, а напротив, советуют своим читательницам не заниматься самокритикой, прекратить стенания и жалобы на перегруженность, и полностью подключить своих мужей к заботам о доме. А лучше всего – передать им половину своих домашних обязанностей.
«Договоритесь с мужем: разделим пополам и кормление детей. У меня – грудь, у тебя – бутылка с молоком, это будет наше общее бремя и наши общие оковы».
Идеи Стефании Кальман пали в Чехии на плодородную и хорошо удобренную почву. Уже несколько лет на этой ниве трудится писательница Ирена Оберманнова. Все началось с того, что от нее ушел муж, ее единственная любовь еще со школьных времен, ушел, оставив ее с двумя маленькими дочерьми. Проплакав несколько месяцев, Ирена, выпускница отделения сценаристки пражской Академии киноискусства, взялась за перо и описала свою историю в книге «Дневник обезумевшей жены», по которой сразу же был поставлен телефильм. На этих днях вышла ее вторая книга «Дневник безумной любовницы». Не сговариваясь, английская и чешская писательницы избрали иронию и гиперболу, как главное оружие и основной стилистический прием своих романов. Их героини и не «плохие», и не «безумные», а, напротив, стойкие, сильные и изобретательные в борьбе с депрессией и отчаянием женщины.
Но самой популярной писательницей Чехии стала Галина Павловска, тоже выпускница киноакадемии. Она - автор двух кинокомедий, поставленных в начале девяностых годов, она же ведущая двух популярных теле-шоу под названием «Во ржи» и «Банановые рыбки». Последнее, на протяжении восьми лет, не сходит с телеэкрана Чешского государственного телевидения.
Галина Павловска – автор пяти популярных книг, сборников коротких рассказов-размышлений о женских историях. Героини ее рассказов – прежде всего, она сама, или ее подруги и родственницы, но к женщинам Галина относится несравненно критичнее, чем другие воительницы за права слабого пола.
Вот характерный рассказ-эссе Павловской из последней книги «Как широка, так и глупа». Такими эпитетами писательница потчует самую себя.
Диктор: «На прошлой неделе я испытала нечто, что перевернуло мой духовный горизонт. Во-первых, я нацепила на нос свои новые очки. Потребность в новых, более сильных очках я испытала после того, как развернула рождественский подарок дочери, положенный под елку. В коробке оказалось шесть ДВД с американским телефильмом «Секс в большом городе», но не дублированный, а с чешскими титрами. А я не сумела их прочитать. Теперь, вооруженная очками в оправе Армани, я, наконец, прозрела! И снова посмотрела все серии своего любимого сериала. Одна. В состоянии относительного покоя. (Относительного потому, что содрогания моей души мне просто не позволяют жить с радостным чувством покойной бездеятельности).
Благодаря «Сексу в большом городе» я поняла несколько принципиальных вещей. Например:
Тема «работа» ни в коем случае не должна быть предметом разговоров двух подруг.
Что это означает?
А то, что если болтают между собой две девушки, женщины, дамы, мятущиеся в любовных порывах, то им не следует встречаться в кафе и разговаривать о налогах, усталости, о боссе (если только он – не объект сексуального воздыхания), о паблик рилейшн, прибыли, кооперации, брэйнсторминге, маркетинге и профсоюзах. Подруга существует не для того, чтобы решать с ней экзистенциальные вопросы. Все это относится к сфере отношений мужчина - женщина.
Глядя на «Секс в большом городе», я поняла, что старение и старость медленно вползают в те моменты, когда начинаешь рационально смотреть на окружающий мир. В те моменты, когда женщины от юного хихиканья вроде: «вчера мне не позвонил, сегодня не звонит, может, мне ему позвонить?» переходят к решению проблем своих взрослых детей, своего здоровья и к осознанию того, что жизненные потери начинают побеждать!
Короче говоря: если женщина хочет быть вечно молодой, желанной и жаждущей любви, то обязательно должна иметь подружку, чтобы с ней серьезно говорить о сексе, о своей первой любви, о любви будущей и о своем нынешнем партнере. Именно с такой подружкой женщина, чувствующая себя молодой, должна из толпы мужских особей выбирать себе жертву, чтобы отдаться ей, жертве, и потом получить возможность рассказывать об этом другим подружкам.
Другой важный урок из сериала «Секс в большом городе» был для меня оглушителен своей простотой. Я вдруг поняла, что если женщина начинает роман с мужчиной, если начинает с ним спать и у нее кружится от счастья голова, то это – любовь до гробовой доски …или… совсем не любовь. И что это вполне нормально. Что это бывает часто, и ничего особенного в этом нет. Что это не фатальный промах, и земля из-за этого не остановится в своем вращении.
И еще кое-что меня привязало к этому сериалу о сексе. Его героини – четыре успешные американки, каждая со своей карьерой, своей квартирой и своими деньгами. В их судьбы вступают партнеры, и совсем не важно, кем и где они работают и какое у них финансовое положение. Нашим нью-йоркским красавицам большого города важно только то, достаточно ли их любят эти мужчины, достаточно ли они сами любят этих мужчин, получается ли у них секс, верны ли они друг другу. Их интересует исключительно то, будут ли они счастливо с ними сосуществовать, или смогут ли с ними благородно разойтись. В этом длинном телефильме вы и намека не найдете на то, что женщина должна найти богатого мужчину, чтобы он ее содержал. А это мне очень симпатично, и я считаю это ужасно прогрессивной, антифеминистской и справедливой идеей для всех людей.
Я знаю много женщин. Знаю, что более 90 процентов из них руководствуется своими чувствами. Что они выходили замуж и просто сходились с мужчинами по любви. Поэтому я с удивлением замечаю ныне вокруг себя кучу красавиц, вешающихся на облысевших жаб, единственным секс-аппелем которых стали толстые портмоне. Кошельки. А на такой сериал смотреть невозможно».
Нелли Павласкова: Галина, чем объясняется ваша любовь к этому жанру?
Галина Павловска: В 12 лет я начала посещать литературный кружок и писать рассказы в 10-12 строк, потому что моим кумиром тех лет был немецкий писатель Альтенберг, который писал «минутные романы». Я была в восторге от густоты и насыщенности его стиля, восхищена тем, как обо всем можно сказать двумя-тремя предложениями. И я даже участвовала в конкурсах юных авторов, иногда мне удавалось даже их выигрывать, но Альтенберг оставался для меня недосягаемым образцом. Зачем употреблять много слов, если обо всем можно сказать четко, просто и коротко. Года, столетия и разные судьбы – все это можно сжать и - под пресс.
Нелли Павласкова: Галина, по прочтении вашей последней книги «Как широка, так и глупа», у меня возникло подозрение, что вы стали борцом с феминизмом.
Галина Павловска: Сериал «Секс в большом городе» показался мне очень современным по своему мышлению. Мне нравится тип женщин, которые хотят иметь друга, мужа, хотят веселиться, жить полнокровной жизнью и вместе с тем быть эмансипированными, не мечтать о «спонсоре», который обеспечит ей безбедную жизнь. Мне нравится, когда женщины не лицемерят, признаются в своей любви к красивой одежде, когда они не притворяются, умеют посмотреть на себя со стороны с юмором и не воспринимают собственную персону смертельно серьезно. Это мое кредо. Я не пишу о великих драмах. Но зато чувствую, что каждый мой день, каждая встреча или впечатление имеют свою ценность. Я рада, что мои читательницы находят в моих переживаниях что-то им родственное, и они этому тоже рады. Нелли Павласкова: Галина, по прочтении вашей последней книги « Как широка, так и глупа» у меня возникло подозрение, что вы стали борцом с феминизмом. Галина Павловска: Я тоже думаю, что я не феминистка, хотя некоторые мужчины утверждают обратное. Мне близка женщина, которая мечтает о любви с мужчиной, которая хочет с ним флиртовать, которая умеет быть с ним нежной, которая хочет нравиться и не смотрит на мужчину, как на кормителя. Я лично всегда хотела мужчину - защитника и охранителя. Как мужа. Такое у меня представление…. Нелли Павласкова: Общаетесь ли вы с писательницами из других стран? Ну, например, с российскими… Галина Павловска: Сейчас меня гложет досада – и, может быть, вы смогли бы мне посоветовать что-нибудь в этом смысле – как наладить прерванный контакт с русской литературой. И искусством. При этом я ведь воспитана на русской литературе, я люблю русскую классику, русский театр, всегда ходила в пражские театры на чеховские спектакли. В школе я даже участвовала в каком-то общегосударственном конкурсе драматических любительских театров. Тогда я и будущий режиссер Ярка Шиктанцова играли отрывок из «Трех сестер». Мы вдвоем играли трех сестер, одна из нас играла сразу двух, и мы получили приз за оригинальную трактовку. Я много читала и украинскую литературу – Шевченко, Ивана Франко, потому что мой отец украинец - из Западной Украины, и мне кажется, что во мне звучит сильная славянская нигилистическая нота. В нашей, чересчур прагматичной чешский жизни я чувствую себя «Обломовой», которой не хватает меланхолии, березок и размышлений о смысле жизни. Хотелось бы сидеть за чаем в саду и жарким летним днем беседовать с друзьями на разные темы, обо всех этих делах… Вы понимаете меня?
Иван Толстой: Один из самых ярких религиозных праздников в Италии – день Святой Агаты. Как он отмечается, и почему он был сорван в этом году – обо всем этом Михаил Талалай.
Михаил Талалай:
Уже несколько лет я собирался побывать на престольном празднике в городе Катании, втором по величине городе Сицилии, по сути дела – столице восточной половины острова.
Итальянские престольные праздники – это одно из местных чудес, где народный гений проявляется в разных ипостасях, от религиозных гимнов до кулинарных ухищрений. Праздники сохранились в их вековом виде особенно на Итальянском Юге, который успешно сопротивляется европейском прогрессу. Престольный праздник в Катании, посвященный святой Агате, имеет столько уникальных характеристик, что даже поставлен на учет как «культурное достояние человечества» в ЮНЕСКО. И это представляется некоторым преувеличением – понятно, что храм, или какую руину поставили на учет, но праздник? Подобное деяние ЮНЕСКО вызвало прилив местных патриотических чувств: катанцы утверждают, не без юмора, что и они теперь, как участники праздника Святой Агаты, все разом поставлены на учет в качестве «культурного достояния».
Святая Агата, или Агафия в церковно-славянской традиции, - дева и мученица, жестоко казненная в далеком 251 году, 5 февраля, при императоре Деции Траяне. Агиография не жалеет красок при описании ее мучений: по преданию, юную христианку пытали, отрезав при этом груди, а затем сожгли. Католические изображения весьма прямолинейно передают эти легенды: святая даже несет на подносе символ своего мучения – отрезанные груди. Такой натурализм, конечно, весьма далек, от традиций сокровенного мистицизма православных икон, даже в эпизодах мучений.
Праздник Святой Агаты длится три дня: с третьего по пятое февраля. И каждый год он привлекает в город множество верующих и просто любопытствующих. В первый день идет шествие с экипажами XVIII века и с одиннадцатью «канделорами». Это гигантские свечи, украшенные фигурками ангелочков из позолоченного дерева, святыми и сценами мученичества девы, с цветами и флагами. Канделоры имеют вес до 1.200 килограммов, их несут особые корпорации, полагающие за честь в течение многих часов носить эти махины по катанским улицам.
Четвертого февраля улицы города заполняют благочестивые горожане, размахивающие белыми плиссированными платками, с беретом из черного бархата, с белыми перчатками и одетые в традиционный « sacco », «мешок». Это одеяние, сделанное по обету, из белой ткани, доходящее до лодыжек, а на талии подпоясанное веревкой. В такие «мешки» одеваются почти все горожане: они тоже носят огромные свечи, которые складывают у собора, поют специальные гимны.
Дома в Катании украшают бархатными хоругвями пурпурного цвета, с вышитой буквой «А», инициалом Святой. На общественных учреждениях вывешен сакраментальный лозунг «Вива Санта Агата!».
Конечно, идет и ярмарка – теперь на ней все больше торгуют хозтоварами, произведенными в Китайской Народной Республике, но есть и хорошие уголки для гурманов, где можно отведать изделия из конины, которую так любят в Катании, печеные артишоки (сейчас идет их урожай), соусы из рыбных мальков и тунцовой икры. Много сладостей, а на престольный праздник – особые «оливочки» Святой Агаты из марципан, и несколько шокирующие «груди Святой Агаты», с соответственной чашеобразной формой, шоколадного цвета, увенчанные вишенками.
Образы Святой девы и мученицы - повсюду. Помимо повышенной религиозности Итальянского Юга тут сыграло свою роль грозное присутствие Этны. Самый большой вулкан в Европе, высотой более 3 километров, виден со всех улиц Катании. Чтобы дать представление о непростых отношениях, связывающих Этну и людей, следует помнить о страшных извержениях и следующих за ними землетрясениях, опустошавших Катанию и ее край. Доменико Гульельмини – сицилийский писатель XVII века – так описал разрушенную землетрясением Катанию: «Беда человеческого безумия, если человек верит в существование своего дома, может, превосходящего палаты Нерона, хотя вернее было бы сказать, что у него имеется готовая могила. Это испытала, о читатель, моя несчастная родная Катания, и то, что служило пирамидам и обелискам, выставляя напоказ свои театры, потом оказалось могилами для упокоения тысяч жителей». Извержение вулкана 1669 года залило лавой большую часть города. В 1693 году то, что не разрушила лава Этны, разрушило чудовищное землетрясение. Город был стерт с лица земли. А когда его строили заново, то траектории улиц рассчитывали таким образом, чтобы по ним как можно удобнее проходили традиционные процессии в честь Святой Агаты.
И в этом году, в начале февраля, в Катании было трудно найти гостиницу. Многие эмигранты, уехавшие на Север Италии или еще дальше, по старинке возвращаются в отчий дом именно в эти дни, чтобы влиться в процессию, облаченными в белые мешки и в черные береты.
В субботу вечером по улицам прошел отряд барабанщиков, возбуждавший и без того возбужденных сицилийцев. Изощренная иллюминация горела во всем городском центре. Однако горела она один вечер – на следующий день, ее не включили, в знак траура.
В те же самые минуты, когда мы шли за отрядом лихих барабанщиков в средневековых одеждах, на окраине города, у стадиона, разгорелось футбольное побоище. На следующий день город Катания попала на первые страницы национальной масс медиа – и не только национальной. Почти сто раненных, один убитый – полицейский Филиппо Рачити. Играли две сицилийские команды – одна из Катании, другая – из Палермо. Два главных города на острове, два исторических соперника. Говорят, в таких случаях низменные страсти раскаляются еще более. Матч должен был идти в субботу, но из-за праздника его перенесли на пятницу.
Как это не раз бывало, первой об итальянских катаклизмах, включая землетрясения и забастовки, узнала моя взволнованная мама в Петербурге. Так произошло и сейчас – я прочитал о событиях в Катании в субботней газете, когда о них уже знал весь мир. В полдень, когда мы все вновь собрались у кафедрального собора, из динамиков раздался взволнованный голос архиепископа. Он предложил всем помолиться об упокоении души убиенного раба Божия Филиппо, и объявил, что праздник отменяется, точнее сокращается. Остается лишь его религиозный компонент – а все остальное, гигантский фейерверк, хоровое пение гимнов, выезд мэра города на особой повозке, иллюминации, ношение канделор и многое другое, к чему катанцы готовились целый год – все отменилось.
В понедельник, то есть в самый день Святой Агаты, в Катании объявили городской траур – и закрыли все, что можно было закрыть. По улицам города вместо нарядного белоснежного шествия с серебряным бюстом Девы в короне, в золоте и диамантах, пронесли гроб с телом погибшего полицейского.
Царило уныние. Из-за кучки хулиганов страдает весь честной народ, – говорили горожане. Кто-то утверждал, что хулиганили как раз приехавшие палермитанцы, и это им, жителям Палермо, надо бы отменить их престольный праздник в честь святой Розалии.
На похороны прибыл министр иностранных дел, папский нунций.
И 5 февраля, в день Святой Агаты, небесной покровительницы города, в Риме собралось итальянское правительство, решивший принять строжайшие меры против болельщиков-хулиганов.
Праздник, в прямом смысле этого слова, в этом году не состоялся. И эти дни вошли в историю – к сожалению, печальным образом. Интересно, что скажет ЮНЕСКО, считающие катанские дни Святой Агаты культурным достоянием человечества.
