В 61-м году, когда я ходил в первый класс 15-средней школы города Риги, взрослые рассказывали такой анекдот.
Двое латышей ловят рыбу. Один говорит другому:
- Слышал, Янка, русские в космос полетели?
-
- Все? – не поворачиваясь, спрашивает Ян.
Этот сарказм легко понять, но трудно разделить. Дело в том, что полувековой юбилей первого полета в космос, к которому сейчас с таким рвением готовятся - праздник счастливый, потому что бесспорный.
Первый раз человек посмотрел на Землю сверху вниз, и она оказалась на всех одной и маленькой. В этом взгляде метафизики было больше, чем политики, и никакие идеологические накрутки не смогли изменить сальдо. Гагарина окружала мистическая аура - он вернулся как бы с того света, побывав там, где людей еще никогда не было. Поэтому так интересно задуматься (в популярном ныне жанре альтернативной истории) о том, что Гагарин мог бы сделать со своей славой, если бы не ранняя смерть.
Я понимаю, что сослагательное наклонение в истории увлекательно, но нелепо. Если бы прошлое пошло иным путем, то и мы бы стали другими. То, что сейчас кажется безумной альтернативой – Рим без конца, мир без Христа, Россия без революции - считалось бы единственно возможным и естественным положением вещей. И все же представить себе будущее рано умершего человека вроде бы проще. Ну, скажем, понятно, что бы делал старый Пушкин – писал бы книги, вероятно – романы. Что бы делал Бродский? Писал бы книги, возможно – драму. Сказать, однако, что бы делал Гагарин уже куда труднее. Несмотря на то, что в свое время он был самым знаменитым человеком на планете, мы о нем слишком мало знаем. Слава стерла его личность, оставив нам слепящий ореол вокруг звезды. Власти, как всегда, перестарались. Попав в метафорическую по своей природе систему социалистической пропаганды, Гагарин, как Белка и Стрелка, перестал быть человеком. Он превратился в идейную абстракцию, в превосходную степень, в имя нарицательное, что и позволило Евтушенко размашисто написать про хоккеиста Боброва "Гагарин шайбы на Руси".
И все же Гагарин мог бы найти себе место в новой России, став мостом, соединяющим с прежним режимом. Иконоборчество перестройки обернулось дефицитом героев. Чем больше мы узнавали правды, тем меньше нам нравились те, кто ее заслужил. Но Гагарин и сегодня, через 50 лет после полета, остался кем был и тогда: символом, достаточно расплывчатым, чтобы вместить любовь правых и левых, и достаточно конкретным, чтобы запомниться обаятельной улыбкой. Будучи никем, он мог стать всем – депутатом, вождем, президентом. Имя, объединяющее, как корона, обеспечивало Гагарину потенцию декоративной власти с оттенком высшего - космического – значения.
Впрочем, я и сам мало верю в такой сценарий: космос как полюс притягательности исчез из нашей души. И если сегодня так горячо чествуют Гагарина, то, подозреваю, лишь за то, что его полет по-настоящему напугал Запад, ждавший от советской власти всего, кроме этого.
Двое латышей ловят рыбу. Один говорит другому:
- Слышал, Янка, русские в космос полетели?
-
- Все? – не поворачиваясь, спрашивает Ян.
Этот сарказм легко понять, но трудно разделить. Дело в том, что полувековой юбилей первого полета в космос, к которому сейчас с таким рвением готовятся - праздник счастливый, потому что бесспорный.
Первый раз человек посмотрел на Землю сверху вниз, и она оказалась на всех одной и маленькой. В этом взгляде метафизики было больше, чем политики, и никакие идеологические накрутки не смогли изменить сальдо. Гагарина окружала мистическая аура - он вернулся как бы с того света, побывав там, где людей еще никогда не было. Поэтому так интересно задуматься (в популярном ныне жанре альтернативной истории) о том, что Гагарин мог бы сделать со своей славой, если бы не ранняя смерть.
Я понимаю, что сослагательное наклонение в истории увлекательно, но нелепо. Если бы прошлое пошло иным путем, то и мы бы стали другими. То, что сейчас кажется безумной альтернативой – Рим без конца, мир без Христа, Россия без революции - считалось бы единственно возможным и естественным положением вещей. И все же представить себе будущее рано умершего человека вроде бы проще. Ну, скажем, понятно, что бы делал старый Пушкин – писал бы книги, вероятно – романы. Что бы делал Бродский? Писал бы книги, возможно – драму. Сказать, однако, что бы делал Гагарин уже куда труднее. Несмотря на то, что в свое время он был самым знаменитым человеком на планете, мы о нем слишком мало знаем. Слава стерла его личность, оставив нам слепящий ореол вокруг звезды. Власти, как всегда, перестарались. Попав в метафорическую по своей природе систему социалистической пропаганды, Гагарин, как Белка и Стрелка, перестал быть человеком. Он превратился в идейную абстракцию, в превосходную степень, в имя нарицательное, что и позволило Евтушенко размашисто написать про хоккеиста Боброва "Гагарин шайбы на Руси".
И все же Гагарин мог бы найти себе место в новой России, став мостом, соединяющим с прежним режимом. Иконоборчество перестройки обернулось дефицитом героев. Чем больше мы узнавали правды, тем меньше нам нравились те, кто ее заслужил. Но Гагарин и сегодня, через 50 лет после полета, остался кем был и тогда: символом, достаточно расплывчатым, чтобы вместить любовь правых и левых, и достаточно конкретным, чтобы запомниться обаятельной улыбкой. Будучи никем, он мог стать всем – депутатом, вождем, президентом. Имя, объединяющее, как корона, обеспечивало Гагарину потенцию декоративной власти с оттенком высшего - космического – значения.
Впрочем, я и сам мало верю в такой сценарий: космос как полюс притягательности исчез из нашей души. И если сегодня так горячо чествуют Гагарина, то, подозреваю, лишь за то, что его полет по-настоящему напугал Запад, ждавший от советской власти всего, кроме этого.
