Иван Толстой: Журналист и писатель Владимир Иванович Юрасов был самым первым сотрудником нью-йоркского бюро нашего радио. Он работал на станции с 1952 года. На протяжении 30 лет Юрасов вел у микрофона интервью с русскими американцами и приезжающими советскими эмигрантами, поток которых с начала 70-х возрастал не по дням, а по часам. Сегодняшние юрасовские собеседники – музыканты. Мы начнем с фрагмента разговора с заслуженным артистом РСФСР Михаилом Александровичем. Запись 27 июня 1973 года.
Владимир Юрасов: В Советском Союзе широко известно имя заслуженного артиста республики, лирического тенора Михаила Александровича. Прослушайте романс ''Я вас любил'' на слова Пушкина в исполнении Михаила Александровича.
(Звучит романс)
Михаил Давыдович сегодня гость радио Cвобода и находится рядом со мной в нашей студии. Михаил Давыдович, расскажите, пожалуйста, для начала коротко о себе, о вашей жизни, о вашем творчестве.
Михаил Александрович: Я - уроженец Латвии, городочек - в прошлом село - Берзпилс. В 5-летнем возрасте семья переехала в Ригу. Цель переезда была дать мне музыкальное образование, поскольку мой отец в самом раннем моем детстве обнаружил во мне музыкальное дарование. К 8 годам я стал давать концерты в качестве певца, певца-вундеркинда. Это было несколько необычное явление в истории вундеркиндов, потому что до меня были инструменталисты известные и даже дирижеры-дети, но вокалиста, способного давать свои сольные концерты из произведений Шумана, Шуберта, Грига, Римского-Корсакова, народных песен, - этого не было, поэтому мои выступления вызывали большой энтузиазм и интерес. Я совершил вместе отцом поездку, длившуюся несколько лет, по городам Европы и Прибалтики. Потом начался период, когда я посещал гимназию и консерваторию. И то, и другое я окончил в 1933-34 годах. Если вы помните, в те годы Латвия, Литва, все эти республики попали под влияние фашистской Германии, и передо мной, как перед евреем, стали закрываться двери театров, концертных залов, радио. Я принял приглашение занять пост кантора в синагоге в Англии, в Манчестере, и пробыл там несколько лет. Соскучившись по родным и по родным краям, я вернулся в Прибалтику и занял пост кантора в Каунасе, в главной синагоге. Параллельно я работал в опере, давал концерты, выехал учиться пению, совершенствоваться в вокальном искусстве в Италию, моим консультантом был Беньямино Джильи в те годы. Таким образом, я оказался в 1940 году в Литве, когда пришла в Прибалтику советская власть. И уже с тех пор, до самого моего выезда в Израиль, я жил в Советском Союзе.
Моя жизнь в Советском Союзе началась фактически с войны. Мне пришлось выступать перед бойцами Красной армии на разных фронтах, в блокадном Ленинграде - этих концертов в шефском порядке на моем счету много сотен. Когда еще шла война, меня отозвали в Москву, и я стал петь по радио, записываться на пластинки. Мое пение быстро получило популярность, в частности, исполнение итальянской, неаполитанской музыки, затем мой репертуар расширился, в него вошла русская классика советской песни, я совершал регулярные поездки по этой огромной стране, вдоль и поперек, где мои концерты всегда очень хорошо посещались, хорошо принимались. Я дал, включая концерты шефские, фронтовые, около 6 тысяч концертов за 30 лет. Количество проданных моих пластинок тоже стояло почти на первом месте - их было продано около 20 миллионов. Я получил 2 высоких звания в Советском Союзе: первое было Заслуженный артист Республики, и следом за этим я получил Сталинскую премию. Я должен сказать так: внешне мое положение казалось блестящим в Советском Союзе, немногие могли похвастаться такой популярностью. Я действительно получил со стороны советского многомиллионного зрителя прекрасный, горячий, очень искренний и сердечный прием, где бы то ни было, будь то Большой зал Консерватории или Ленинградская филармония, будь то клуб в колхозе, будь то раскомандировка шахты - все слои населения, к моей радости творческой, принимали меня одинаково хорошо.
Владимир Юрасов: Но Михаил Давыдович, разрешите вам задать такой вопрос: какая основная причина вашего решения уехать из Советского Союза?
Михаил Александрович: Вопрос закономерный и это был тот единственный вопрос, который ставили мне органы советской власти, когда я подал заявление о выезде. Они мне говорили: ''Чего вам не хватает? Вы популярны, вы один из самых богатых артистов в Советском Союзе. (Это действительно было так). Публика вас любит, у вас хорошие бытовые условия, у вас квартира, дача, все, что нужно. Почему же вы хотите уехать?''. И вот здесь мне хочется сказать то, что я чувствовал все эти годы, и то, что, в конце концов, привело меня к моему решению. Несмотря на внешне блестящее мое положение, я все годы ежедневно чувствовал, что я еврей. Вот, например, если артист достигает такого уровня творческого, когда ему дают концерты в Большом зале Московской консерватории, в Зале Чайковского, в Ленинградской филармонии, в Киевской филармонии, в лучших оперных театрах, он выступает наряду с такими исполнителями, как Ойстрах, Ростропович, Гилельс, Коган, ансамбль Моисеева, и в то же время из почти шести тысяч концертов у меня не было ни одного концерта за рубежами страны. Ведь в мои концерты приходили сотни и тысячи иностранных гостей, они выражали свои восторги, они задавали мне вопросы: ''Почему вы не приезжаете к нам? У нас тоже нет большого количества таких певцов, как вы''. Что я мог им ответить? Я с этим вопросом обращался письменно и устно в соответствующие советские органы: ''Я прошу оказать мне доверие представлять советскую музыкальную культуру за рубежами Советского Союза''. А когда уже дело доходило до того, что я добивался личного приема к министрам, к заместителям или к начальникам отделов, я слышал стереотипный лицемерный ответ, мне смотрели в глаза и, как будто все договорились, лгали мне: ''Мы не можем послать вас за границу, поскольку ни одна страна вас не приглашала до сих пор на концерты''. Это было и осталось до сих пор самым больным, уязвленным местом в моем сердце, потому что я был растоптан как артист, как человек и как гражданин. Каждый день, когда я открывал газеты и читал имена артистов, которые едут представлять советскую музыкальную культуру, я видел, что многие из них ничем не лучше меня. Но, в конце концов, я сам дал ответ на этот вопрос: я понял, что это есть скрытая, плохо скрытая форма антисемитизма.
Владимир Юрасов: Но Михаил Давыдович, вот вы называли Гилельса, Ойстраха - они ведь тоже евреи?
Михаил Александрович: Вот я хочу вам об этом сказать. Все министры, с которыми я лично беседовал, именно это мне говорили, когда я им давал понять, что я себя чувствую уязвленным как еврей, и что думаю, что в этом кроется причина. Они говорили: ''Почему? Ездит же Ойстрах, ездит же Коган, ездит же Гилельс''. Я хочу вам сказать, что эти три, четыре, пять имен уже ездят 30 с лишним лет, и что это фиговый лист, которым они прикрывают свой антисемитизм.
Владимир Юрасов: Михаил Давыдович, но сам факт, что в 1940 году вы остались в Советском Союзе добровольно? Видимо, у вас были симпатии к Советскому Союзу?
Михаил Александрович: Я был окрылен и счастлив, что я стал советским гражданином, что я могу себя считать равноправным по тому положению, которое я читал в Конституции. И действительно, в первые годы я не чувствовал никакой разницы между мной и людьми других национальностей, я думал, что я действительно, наконец, попал в ту страну, о которой артист может мечтать, а публика в Советском Союзе ведь действительно замечательная, они действительно любят искусство и хорошо воспринимают, и артист может себя чувствовать в творческом отношении вполне счастливым. Но кончилась война, началась мирная жизнь, началось мирное строительство, и я опять бросился с полным энтузиазмом в разрушенные города петь там, где нужно петь, где нужно восстанавливать города, где нужно помогать культуру строить. И когда мне все-таки дали два высоких звания, я понял, что меня оценили по достоинству.
Владимир Юрасов: В каком году вы получили звание Заслуженного артиста Республики, и в каком году вас наградили Сталинской премией?
Михаил Александрович: Я получил звание Заслуженного артиста Республики в 1947 году, а Сталинскую премию в 1948 году. Все это меня необычайно окрыляло, но потом началось какое-то странное состояние.
Владимир Юрасов: А не было ли это связано с компанией против, так называемых, ''безродных космополитов''?
Михаил Александрович: Мой душевный перелом начался именно в 1948 году, когда одной еврейской фамилии было достаточно для того, чтобы тебя превратить во врага советской власти. А когда произошел 1953 год, история с врачами, история с интеллигенцией и когда я понял, что мое дальнейшее продвижение на этом уже приостановлено навсегда, и когда я изо дня в день стал убеждаться, что меня всячески дискриминируют в отношении выездов за рубеж, то каждый мой концерт, каждый успех, каждая овация, которую я получал со стороны зрителя, подтверждала правоту мою.
Владимир Юрасов: И в результате этого конфликта вы пришли к мысли покинуть Советский Союз, переехать за границу?
Михаил Александрович: Вы прекрасно знаете историю моей племянницы Рут Александрович, которая была одной из первых, начавшей открытую борьбу за право евреев эмигрировать в Израиль и получила год тюрьмы за свою деятельность. У меня в связи с тем, о чем я говорил с такой болью в душе, было оба чувства: уехать из Советского Союза за то, что меня так дискриминировали как артиста, и, конечно, главным двигателем этого решения было мое еврейское происхождение и мои национальные чувства к Израилю. И когда произошла история с моей племянницей, это все слилось в одно чувство и решение уехать в Израиль. И сейчас я, после многомесячной отчаянной борьбы с органами советской власти за мое право эмигрировать в Израиль, после такой тяжелой и опасной борьбы, грозившей большими, серьезными последствиями в связи со случаем с моей племянницей, все ж таки мне было дано разрешение выехать. Это произошло 18 месяцев тому назад.
Владимир Юрасов: Спасибо, Михаил Давыдович. Мы предавали беседу с известным певцом Михаилом Александровичем выехавшим полтора года тому назад из Советского Союза в Израиль, где он занимает место кантора в большой синагоге. Недавно Михаил Александрович дал ряд концертов по городам Северной Америки. Крупнейшие американские и канадские критики высоко оценили его дарование.
Иван Толстой: С Михаилом Александровичем беседовал Владимир Юрасов. Запись 27 июня 73 года. Не дожив нескольких дней до своего 88-летия, Михаил Александрович скончался в Мюнхене в 2002 году. Недавно его зять Леонид Махлис закончил большую биографическую книгу об Александровиче. Рукопись ждет своего издателя.
Следующий гость нью-йоркской студии нашего радио - пианист Александр Брагинский. Запись 3 апреля 1976 года.
Владимир Юрасов: Рядом со мной в студии сегодняшний гость радио Свобода Александр Иосифович Брагинский. Александр Брагинский — пианист, музыкальный критик и художник. В 1967 году он кончил Московскую консерваторию по классу фортепьяно, до того он окончил музыкальную школу при Московской консерватории, где учился у профессора Гольденвейзера. В 1972 году Александр Брагинский вместе с женой, виолончелисткой, эмигрировал из Советского Союза. Жили в Израиле, затем в странах Западной Европы, теперь живут в Соединенных Штатах Америки. Александр Иосифович, расскажите лучше вы сами подробнее о себе, пожалуйста, — где, когда родились, что делали, где выступали, где печатались, и так далее.
Александр Брагинский: Я родился в Москве, там я вырос, получил образование и провел всю мою жизнь до выезда из Советского Союза. Поскольку моя мать была музыкантом, она была известной пианисткой в 30-40-е годы, и бабка моя была пианисткой, и, вообще, по материнской линии в семье все были музыканты, то, по-видимому, моя музыкальная судьба была решена еще до того, как я родился. А уж после того, как обнаружились способности, тут уже прямо повели меня в Центральную Музыкальную Школу при Московской консерватории, где уже преподавала моя мать много лет, и там, после очень суровых экзаменов, я был принят в эту школу, когда мне было 6 лет. Это школа, в которой готовили уже профессиональных музыкантов в течение 11-12 лет для поступления потом в Московскую консерваторию. Мне посчастливилось, я учился у изумительного музыканта, профессора Александра Борисовича Гольденвейзера, у него я прозанимался в Центральной Музыкальной Школе 11 лет, потом поступил в Московскую консерваторию, где учился у профессора Гутмана. Потом я окончил Консерваторию и еще два года стажировался у профессора Николаева, но уже стажировался по теории пианизма.
В это же время я, еще учась в Консерватории, начал работать музыкальным критиком в журнале ''Советская музыка'', и преподавал. Потом, кончив Консерваторию, я поступил, параллельно с преподаванием в Педагогическом институте в Москве, в такую организацию ''Москонцерт'' и много играл, много ездил с концертами по многим городам Советского Союза, по большим и по малым, так что можно сказать, что я повидал страну очень хорошо благодаря этим концертам.
Самое крупное событие в те годы был выезд из Советского Союза в 1972 году, мы с женой (жена у меня виолончелистка) поехали в Израиль, где провели два года. Там мы много играли с оркестрами, играли сольные концерты, тоже преподавали. Потом мы поехали в Европу, где мы жили в Англии, в Бельгии, в Германии, мы тоже играли там, играли довольно много и завязали такие контакты, которые позволят нам играть там и в будущем. И, в результате, сейчас мы находимся в Америке, где мы хотели бы жить, мы хотели бы сделать Америку своим домом и жить и работать здесь.
Владимир Юрасов: Александр Иосифович, судя по вашему рассказу, жизнь ваша в Советском Союзе сложилась неплохо: как пианист вы преуспевали, работали с увлечением как художник, как вы рассказывали, работали как музыкальный критик. Что вас заставило эмигрировать из Советского Союза, почему вы решали ухать за границу?
Александр Брагинский: Я думаю, что ответить на этот вопрос довольно просто. Дело в том, что чем дальше, тем больше я стал замечать, что оставаться честным человеком, элементарно просто честным человеком, и в то же время быть на свободе, находясь в Советском Союзе, становится все труднее. Причем, не только даже быть активно честным человеком, как это делали и делают многие советские диссиденты, такие как Буковский, Сахаров и многие другие, то есть выступать активно, но даже просто оставаться нейтрально честным человеком становилось трудно и было трудно всегда. В большой степени люди не принадлежат сами себе, скажем, я не могу просто уйти в себя, заняться своими делами, заняться музыкой (а исполнительская часть музыки, к счастью, везде далека от политики), чтобы меня оставили в покое. Они не хотят оставить в покое, вы не можете просто сидеть дома и заниматься своим делом, вы обязательно должны выражать свою поддержку, активно выражать свою поддержку, поскольку на собраниях предполагалось, что каждый должен выступить и сказать свое слово. Вот встала такая дилемма. Быть по возможности честным человеком было невозможно, живя там.
Потом, конечно, это совершенно унизительное отсутствие свободы передвижения, которой должен обладать каждый человек, не только свободы передвижения за границей, но и свободой передвижения внутри страны. Для того, чтобы поехать сыграть концерт где-то во Владивостоке или за Северным кругом в Архангельске, в районе Мурманска, мы должны были, находясь в своей стране, просить в милиции специальные пропуска, разрешения. То есть, даже внутри Советского Союза эта свобода передвижения ограничена. Но и потом, поскольку, как вы сказали, я не только пианист, но и художник (я занимался живописью очень настойчиво и профессионально), случилось так, что то, что я делаю в живописи, никак не подходит под рамки соцреализма, я был лишен любых возможностей выставить свои работы, и не только выставить свои работы, но когда мы выезжали, выяснилось, что я не могу даже взять их с собой. То есть, мне формально было отказано в праве взять с собой свои работы, они мне не принадлежали.
Владимир Юрасов: Александр Иосифович, вот кроме концертной деятельности, кроме занятий живописью, вы, как вы сказали, были музыкальным критиком, печатались в журнале ''Советская музыка''. Можете вы рассказать о состоянии музыкальной критики в Советском Союзе сегодня, тем более, что последние 4 года вы провели за границей, конечно, знаете современную музыкальную критику за границей.
Александр Брагинский: Да, это очень интересный вопрос. Дело в том, что, по-видимому, с тех пор, когда каждый поворот в генеральной линии сопровождался разгромом очередной группы артистов, музыкантов, художников, люди привыкли к тому, что за каждой статьей критической скрывается что-то совершенно другое, что-то не имеющее прямого отношения к данному художнику, к данной его работе или к данному произведению композитора. По-видимому, с течением времени, когда самые тяжелые времена прошли, люди уже так напуганы - и критики, и читатели, - что критика вся сводится сейчас в Советском Союзе к похвале.
И я вспоминаю такой случай: когда я написал критическую статью на одну молодую пианистку, которую я действительно очень уважал и как музыканта, и как пианиста, и она была мне интересна, но не бывает так, чтобы, прослушав целый концерт, не было ничего сказать по поводу игры, кроме похвалы. Кроме того, я тогда как критик заметил в ее игре какое-то направление, какую-то тенденцию, которая мне показалась, с моей точки зрения, может быть, неправильной. Я хотел об этом очень мягко, имея в виду эти условия советской критики, очень мягко сказать, сказать несколько слов о том, что хотелось бы изменить. И реакция была совершенно неожиданная. Эту статью напечатали, но потом до меня доходили какие-то совершенно невероятные слухи (поскольку я подписывался псевдонимом, никто не знал, кто написал эту статью), там были невероятные домыслы, что какая-то группировка, которая противостоит другой, в которой находится профессор этой молодой пианистки, они пытаются подставить ножку, подложить свинью, вот кто это сделал и, главное, почему. Никому не пришло в голову, что это просто какие-то элементарные пожелания к музыканту, а за этим сразу увидели какую-то грызню, какие-то интриги. И, благодаря такому положению, воспитательная роль критики сведена к нулю.
Критику никто не читает, критике никто не верит, и критика, как фактор, влияющий на общественное мнение в музыке, вообще отсутствует. И вместо этой критики в Советском Союзе сложилось общественное мнение. По-видимому, это единственная область, в которой общественное мнение играет такую большую роль.
Вы знаете, есть музыканты, пианисты, про которых пишутся критики в центральных газетах, центральных журналах. Например, делается большая реклама, скажем, пианистке Федоровой. Реклама делается, статьи пишутся, а зал пустой, а музыканты не ходят.
А вот другой пример. Была такая, к сожалению, ныне покойная, великая пианиста Мария Вениаминовна Юдина, которой не делалось никаких критик, ее имя вообще не упоминалось, об ее концертах заранее не объявлялось, но достать билеты вы не могли, и публика была всегда самая лучшая, была всегда молодежь, были всегда музыканты. Никто не обращал внимания на ценность этого исполнителя у власть имущих и на его оценку в критических журналах. И общественное мнение музыкальное, я бы сказал, довольно справедливо.
Я помню, например, приехал Глен Гульд в первый раз в Советский Союз, его никто не знал, там не делается никакой рекламы. Люди какие-то пошли, кому было интересно послушать Баха. Он играл в Зале Чайковского. Он был очень молод. После первого отделения люди бросились звонить своим знакомым, часть из них пришла на второе отделение, а на второй и третий концерт уже билетов не было вообще, попасть было нельзя. То есть, моментально это разнеслось.
С другой стороны, приехал пианист западный, который был хорошо известен, которому предшествовала какая-то слава, знали его пластинки, знали его имя, он играл в ансамблях с крупными музыкантами. На первый концерт, действительно, мы доставали билеты с огромным трудом, ставили дополнительные стулья в зале. После первого отделения зал наполовину опустел, а на следующий концерт не пошел никто, несмотря на сравнительную рекламу, афиши. Люди какими-то таинственными путями знали все - что стоит посетить и чего не стоит посещать.
Владимир Юрасов: Таким образом, мнение любителей музыки и мнение официальной музыкальной критики не совпадает?
Александр Брагинский: Оно, как правило, вообще даже не встречается. Там идут две музыкальные жизни параллельно. Одна, которая подсудна официальной критике, и другая, которую судит публика. А публика, например, в Москве, она особенная.
Владимир Юрасов: И музыканты ценят отношение этой публики, а не музыкальной критики?
Александр Брагинский: Безусловно. Помимо того, что критика вообще очень редка.
Владимир Юрасов: Что вы имеете в виду?
Александр Брагинский: Я имею в виду, что есть музыканты, которые за всю свою жизнь вообще, может быть, почти никогда не удостоились быть упомянутыми в печати.
Владимир Юрасов: Хорошие музыканты?
Александр Брагинский: Прекрасные музыканты.
Владимир Юрасов: Например?
Александр Брагинский: Ну, например, возьмем ту же Юдину. Я не помню, когда я читал в современной мне печати статью о выступлении Юдиной, которая была, безусловно, одним из лидирующих музыкантов Советского Союза.
С другой стороны, у начальства критика имеет значение. Когда я работал критиком, то для того, чтобы поддержать одного пианиста молодого, который, на мой взгляд, был великолепным пианистом, заслуживал самых лучших концертов и самого пристального внимания, я, к счастью, был в состоянии пойти на его концерт и написать критику в журнал ''Советская музыка'' - самый толстый и важный журнал. И эта критика очень помогла, стало больше концертов, потому что с этой критикой в толстом журнале он мог прийти к начальству, показать: вот, обо мне пишут в центральной прессе. У начальства это имеет большое значение.
Здесь, на Западе, дело по-другому обстоит. Здесь критика освещает почти каждый концерт, иногда в самых неожиданных местах. Мы играли один концерт в Лондоне, где мы никого не ждали, и вдруг там оказалась ''Таймс'', там оказалась ''Файнэншл Таймс'', еще какая-то газета. То есть, вы всегда должны быть готовы к тому, что вас держат на прицеле критики.
Владимир Юрасов: И эта критика уже не рассчитана на какое-то начальство, а на музыкальную публику?
Александр Брагинский: Безусловно.
Владимир Юрасов: Александр Иосифович, вот теперь вы, после четырех лет жизни в разных странах, выбрали постоянным местом жительства США. Что теперь вы собираетесь делать, какие ваши личные планы в новой для вас жизни, хотя бы на ближайшее будущее?
Александр Брагинский: Прежде всего, мы с женой играем много вместе, мы собираемся играть, мы хотим играть как можно больше. Но это не простой процесс. В Америке много музыкантов и много хороших музыкантов, и пробиться наверх и получить концерты совсем не просто. Для того, чтобы поддержать самих себя на этих первых порах, сейчас наши документы находятся в нескольких американских университетах, где мы хотим получить место преподавателей, то есть, постоянное место, где мы будем работать и, работая там, продолжать поиски возможностей концертной жизни. Несколько университетов рассматривают наши заявления. Попутно мы играем, мы играли уже в нескольких американских городах. Помимо этого, на ближайший год нам предстоит европейское турне, два европейских турне - в Англии и в Бельгии. Это - с точки зрения музыки. А что касается живописи, я надеюсь получить возможность выставить свои работы. Я буду иметь выставку в Антверпене в следующем году, но в Америке еще нет.
Владимир Юрасов: Ну, больше спасибо, Александр Иосифович, и пожелаем вам всяческих успехов в новой для вас жизни. Человек вы молодой, а молодым в Америке, действительно, дорога, большие возможности.
Иван Толстой: Следующий гость – виолончелистка, ученица Мстислава Ростроповича Татьяна Брагинская, она жена теперь уже знакомого нам Александра Брагинского. Архивная пленка 25 апреля 1976 года.
Владимир Юрасов: Рядом со мной в студии - сегодняшний гость радио Свобода Татьяна Брагинская. Любители музыки во многих городах Советского Союза помнят Таню Брагинскую по ее концертам. Она - виолончелистка выступала соло и в камерных ансамблях. Татьяна Брагинская окончила Московскую консерваторию в 1969 году и аспирантуру в 1971 году, она ученица Мстислава Ростроповича. Таня, расскажите лучше вы сами о себе — где, когда родились, где жили, где учились, как учились, и так далее.
Татьяна Брагинская: Я родилась в Москве, там выросла, получила образование и жила вплоть до отъезда из Советского Союза, то есть до 1972 года. Мне кажется, что моя судьба сложилась бы весьма заурядно, не соприкоснись она с музыкой. Наша семья была довольно далека от искусства, и вначале не было у родителей никакого желания учить меня музыке, да и время тогда было довольно трудное. Все произошло просто случайно и довольно неожиданно. Как-то раз мы, проходя мимо Детской Музыкальной Школы с мамой, зашли туда, мне проверили слух и предложили сразу выбор — рояль, скрипка или виолончель. И я помню, что мне тогда ужасно не понравилась скрипка. Какая-то маленькая девочка с трудом извлекала писк и, в общем, я сразу сказала, что на скрипке я не хочу учиться. Помню, как сейчас, что меня совершенно поразил мальчик Миша, который играл на виолончели Экспромт Арутюняна. Я не знаю, как сложилась его судьба, но он, наверное, не подозревает, какую роль сыграл в моей судьбе. Во всяком случае, с того дня я начала заниматься на виолончели. Родителям было нелегко водить в две школы, надо было водить в общеобразовательную школу, в Музыкальную школу, надо было покупать инструмент, ноты, платить за обучение. Это было в то время нелегко. Тем не менее, я окончила Музыкальную школу, потом окончила Музыкальное училище, окончила Консерваторию и аспирантуру при Московской консерватории, училась у профессора Мстислава Ростроповича, это, конечно, было необычайно интересно. Я много ездила по Советскому Союзу с концертами, играла в камерных ансамблях, играла также со своим мужем, пианистом Александром Брагинским. Вот теперь мы приехали в Соединенные Штаты, здесь пока еще не очень много играли, потому что мы недавно приехали, но уже было несколько концертов.
Владимир Юрасов: Таня, но то же самое вы делали и в Советском Союзе. Почему вы решили эмигрировать из Советского Союза?
Татьяна Брагинская: Скажу честно - я уехала за мужем. Не думаю, что тогда я бы решилась на это по своей воле. Я не интересовалась никогда политикой, мои интересы, в основном, сосредоточились на музыке, и никогда не было у меня мысли об отъезде. С моим мужем было другое дело. Когда он сказал, что мы должны уехать, я понимала, что для него это действительно вопрос жизни, а поскольку расставаться мы никак не хотели, я поехала. Тогда мне казалось, еще будучи в Москве, что мы здесь будем оторваны от русской культуры, что будет трудно. И вот теперь уже мы здесь четыре года, и я бы сказала, что лично я здесь узнала о России даже больше, чем там, в общем, есть возможность не оторваться, есть любые книги, концерты, выставки, в том числе и те, с которыми мы не могли соприкасаться в России. Я бы сказала, что наша жизнь складывается удачно, мы много путешествуем, играем, и за последние несколько лет я побывала в Италии, Франции, Германии, Англии, Голландии, Бельгии, Израиле. Несмотря на то, что были, конечно, проблемы с языком, вначале особенно, но не было особенных трудностей в общении с людьми, всегда находился общий язык. Очевидно, музыкантам легче в этом отношении.
Владимир Юрасов: Таня, вы, наверное, знали в Советском Союзе многих музыкантов-исполнителей. Можете вы рассказать о положении, о современном уровне музыкального исполнительского искусства в Советском Союзе?
Татьяна Брагинская: Надо сказать, что воспитанию молодых исполнителей в Советском Союзе уделяется большая роль. Я думаю, это потому, что исполнительскому воспитанию придается не только художественное значение, но и политическое. Собственно говоря, это также, как в спорте: артисты ездят за рубеж, выступают на международных конкурсах и, в общем, каждая победа на таком конкурсе или удачное концертное турне является важным для советского престижа. Поэтому музыкальное образование поставлено очень высоко. В каждом крупном городе и столице республики, кроме обычных музыкальных школ, имеются специальные школы-десятилетки, имеются музыкальные училища и консерватории. Лучшие из лучших молодых музыкантов приезжают в Москву. Иногда случается интересная вещь: случается, что в те или иные периоды времени наиболее успешно развивается какая-то определенная отрасль исполнительства или определенный город вдруг поставляет выдающихся музыкантов. Я думаю, всем известна плеяда музыкантов, родившихся в Одессе, - Елизавета и Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах и многие другие. Дело в том, что в Одессе существовала тогда замечательная скрипичная школа Столярского, которая и дала эту плеяду замечательных скрипачей.
Недавно группу инструменталистов высокого класса дала Рига. Это такие замечательные скрипачи, как Олег Коган, Гидон Кермер, Филипп Хиршхорн, Эманул Барак, Рубен Агаронян, виолончелист Михаил Майский и скрипач Иосиф Рысин. Все они завоевали ведущие премии на международных конкурсах. В конце 50-х и 60-х годах в Московской консерватории училось много отличных виолончелистов - Наталья Гутман, Михаил Хомицер, Наталья Шаховская, Валентин Фейгин. В конце 60-х годов сильные молодые виолончелисты занимались, в основном, под руководством Ростроповича.
Конечно, такой музыкант, как Ростропович, всегда вдохновлял и, в общем, благодаря ему сильно развилась виолончельная школа в России, и не только школа виолончелистов, но и композиторская школа, потому что было создано масса новых произведений для виолончели. Было время, когда не очень интересовались композиторы виолончельными произведениями и не особенно много писали, но вот именно в этот период был расцвет виолончельной школы и виолончельной музыкальной литературы. Сейчас, мне кажется, волна скрипачей и виолончелистов несколько иссякла, возможно, это временное явление, но, я бы сказала, появились отличные молодые пианисты, очень сильные. Кстати сказать, пианисты всегда были на высоком уровне, почему-то.
Все эти музыканты, о которых я говорила, воспитывались или педагогами, которые остались в России после революции, такие как Гольденвейзер, Игумнов, Нейгауз, Цейтлин, Ямпольский, Ауэр, Кнушевицкий, или их непосредственными учениками. Это переходило из поколения в поколение, образовалась школа. Что будет теперь - трудно предсказать. Я думаю, во многом это зависит от того, кто будет приглашен для работы в Московскую консерваторию, кто будет воспитывать молодое поколение. Я знаю, что уже сейчас несколько отличных молодых музыкантов работает в Консерватории: Алексей Наседкин, Алексей Любимов, Владимир Спиваков, Элисо Вирсаладзе, Наталья Гутман. Будет, думаю, интересно со временем услышать их учеников и сделать какие-то уже выводы.
Владимир Юрасов: Таня, вот уже почти четыре года как вы уехали из Советского Союза, жили в Израиле, в Италии, в Западной Германии, в Бельгии, во Франции, в Англии, теперь живете в США. Почти во всех этих странах вы не только давали свои концерты, но, наверное, и слышали выступления других иностранных музыкантов. Можете вы сказать об уровне исполнительского искусства в этих странах в сравнении с музыкантами в Советском Союзе?
Татьяна Брагинская: Мне кажется, что интерес на Западе к музыке очень большой. В каждом университете, в каждом колледже имеются музыкальные факультеты, имеются музыкальные школы, консерватории, люди очень интересуются музыкой. Я бы сказала, что в Советском Союзе, может быть, выше средний уровень музыкантов, потому что, как я уже говорила, воспитанию молодых исполнителей уделяется большая роль, и не только из-за того, что это имеет художественное значение, но и политическое значение. Но здесь, я бы сказала, может быть, большее разнообразие школ можно увидеть, много интересных молодых исполнителей, и очень разных. Конечно, музыканты здесь разные, и разные уровни - есть выдающиеся молодые музыканты, которые известны всему миру, такие как Баренбойм, Перельман, Цукерман и другие, которые сейчас уже выступают наряду с прославленными артистами, такими как Стерн, Рубинштейн и, может быть, имеют не менее сильную популярность. Я хочу сказать еще несколько слов о публике. Встреча с публикой бывает иногда самой неожиданной, и в самых неожиданных местах встречаешь вдруг высококультурную публику и высокопонимающую публику. Нет ничего удивительного, что замечательная публика существует в таких странах, как Англия, Германия, в некоторых крупных городах США, но, например, было довольно приятной неожиданностью встретить приятную публику в кибуце в Израиле, где публика была самая высокопрофессиональная, они слушали камерные произведения, слушали квартеты и знали не только эту музыку, но задавали после концерта самые профессиональные вопросы, был очень интересный разговор после концерта. В Лондоне очень профессиональная публика. Очевидно, это потому, что Англия — очень музыкальная страна и там каждый второй человек на чем-нибудь играет. Любительский уровень музыкантов в Англии чрезвычайно высок, поэтому в Англии в любом уголке можно играть любой сложности программу, это будет понято и будет воспринято публикой так, как это надо.
Владимир Юрасов: Но, Таня, в сравнении с Советским Союзом музыкальный уровень широкой публики, где вы считаете выше - в Европе, в Советском Союзе, в Америке, в Израиле?
Татьяна Брагинская: Я думаю, что музыкальный уровень слушательской культуры наиболее высокий Европе, все-таки. Я, правда, не могу судить очень хорошо об Америке, потому что я здесь недавно. Но мне кажется, что в Англии и в Германии особенно высокий слушательский уровень. В Советском Союзе средний уровень намного ниже, хотя тоже бывают иногда неожиданности. Например, мы приехали однажды в Пермь и встретили необычайно теплый прием и прекрасную публику, или, например, в Кемерово. Но в средней России частенько были пустые залы и публика была совершенно неподготовленная. В то время как в Москве и в Ленинграде существует, может быть, одна из самых лучших публик в мире.
Владимир Юрасов: Таня, а какие ваши личные планы в Америке, скажем, на ближайшее будущее.
Татьяна Брагинская: В этом году у нас запланировано несколько концертов в Америке, на Западе - в Миннеаполисе, в Сент-Поле. Мы уже играли в Канзас-Сити. В Америке я встретила своего учителя Ростороповича и его жену Галину Вишневскую. Ну, Ростропович в Америке - общепризнанный авторитет, он назначен главным дирижером Национального оркестра в столице США Вашингтоне. Надо сказать, его советы очень мне помогают, и он мне давал несколько рекомендаций, которые мне, надеюсь, помогут тоже. Вот, собственно, мои планы на ближайшее будущее, а дальше будет видно.
Владимир Юрасов: Большое спасибо, Таня, и желаем вам и вашему мужу всяческих успехов на музыкальном поприще в новом для вас мире. Спасибо.
Иван Толстой: Собеседницей Владимира Юрасова была виолончелистка Татьяна Брагинская. На этом мы заканчиваем программу Один час в архиве Свободы, посвященную сегодня эмигрировавшим из Советского Союза музыкантам.
