В «Кинодвадцатке» «Радио Свобода» — «Энни Холл», Соединённые Штаты Америки, год 1977. Длительность этой авторской картины — один час тридцать три минуты.
Режиссёр Вуди Аллен, сценарий — Аллен и Маршалл Брикман, оператор Гордон Уиллис, продюсеры — Джек Роллинс и Чарльз Джоффи. В главных ролях: Вуди Аллен — Элли Сингер, Даян Китон — Энни Холл, Тони Робертс — Роб, Кэрол Кейн — Эллисон, а также певец Пол Саймон, Тони Лэйси. Дистрибуция — «Юнайтед Артистс».
Сергей Юренен: В апреле 1978 в Голливуде на традиционном вручении «Оскаров» было объявлено под взрыв аплодисментов: «Премия Киноакадемии за лучший фильм минувшего года — «Энни Холл» Вуди Аллена».
В этот момент за пять тысяч километров Вуди Аллен мирно спал в своей нью-йоркской квартире. Перед этим, как всегда по понедельникам, отыграв в полупрофессиональном джазовом оркестре паба «Майклс» на кларнете. Да, Аллен играет ещё и на саксофоне, но предпочитает кларнет. Этот инструмент легко унести с собой в случае погрома.
Он знал о том, что его картина имеет шансы на награду, но остался в Нью-Йорке. Тем временем в Голливуде продолжают взрываться аплодисменты: «Премия Киноакадемии за лучшую режиссуру — Вуди Аллен», «Премия Киноакадемии за лучший сценарий — Вуди Аллен и Маршалл Брикман», «Премия Киноакадемии за лучшую женскую роль — Даян Китон, «Энни Холл»». Поднявшись на сцену, актриса приняла тяжесть золотого «Оскара» и произнесла слова благодарности тому, кто «Как никогда блистал отсутствием» - Вуди Аллену, без которого я не была бы сегодня здесь». Внучка Бастера Китона, Даяна, её настоящее имя — Даяна Холл, была занята в одной из центральных ролей бродвейского мюзикла Волосы до того, как встретила Вуди Аллена.
Писатель, сценарист, драматург, режиссёр, музыкант и актёр, Вуди Аллен родился в 1935 году в Бруклине под знаком Козерога. Рост, как он говорит, в носках — метр шестьдесят три, волосы рыжие, цвет глаз переменчивый. Особые приметы — очки в чёрной оправе. Личное кредо: «Предпочёл бы в жизни быть кем-нибудь другим. Лучше всего — профессиональным игроком в бейсбол». История любви их длилась год, после чего Вуди Аллен, автор сверхуспешных кинокомедий, задумал снять иной по характеру фильм — более человечный, более глубокий. Не о типах, которые просыпаются в будущем, не о революционерах или взломщиках сейфов. О реальном персонаже. Хотел сыграть самого себя, и чтобы Даяна играла себя тоже. «Нашу жизнь в Нью-Йорке, конфликты, как они есть». Над сценарием он работал со своим другом Маршаллом Брикманом, который знает о жизни Аллена всё. Съёмки начались десятого мая 1976 года в полной тайне. В прессу ничего не просачивалось, что в случае с Аленом само собой было сверхрекламой. Нагнетая напряжение, он дал картине условное название, которое заставило журналистов напрасно рыться в словарях: «Агедонизм». Это слово из персонального словаря Алена — нечто противоположное гедонизму, культу удовольствия.
Фильм начинается с монолога перед камерой, прямого обращения героя к зрителю: «Есть старая шутка. Две пожилые женщины в санатории, и одна говорит: „Кормят здесь всё более и более омерзительно“. — „Совершенно верно“, — говорит другая, — а к тому же порции микроскопические“. Вот так я воспринимаю жизнь в общих чертах: перебор одиночества, несчастья, страдания, горя, а к тому же всё это так быстро завершается». Ещё одна шутка на основную тему этого исповедального фильма — об отношениях с прекрасным полом. Её говорит герой, обычно её приписывают комику Граучо Марксу, но, по-моему, она восходит к [Зигмунду] Фрейду. „Меня не очень интересует тот клуб, который принимает меня в качестве члена“.
«Детство моё», — говорит Вуди АлленЭлли Сингер, «было умеренно счастливым. Во время Второй мировой войны явырос в Бруклине». И зритель немедленно переносится в кабинет врача.
Ребёнок, встревоженная мать и семейный врач, который спрашивает, чем ребёнок угнетён. «Это из-за своего чтения», — говорит мама. Сын-очкарик объясняет: „Вселенная расширяется. В один прекрасный день она взорвётся, и всё на этом кончится“. — „Он даже перестал делать уроки“, — вставляет мать. — Зачем? — вопрошает ребёнок. — Но ты здесь, в Бруклине, а Бруклин никуда не расширяется“.
Ребёнок немного нервный. Дом на Кони Айленде расположен прямо под огромным аттракционом «Русские горы» (в России именуемые «американскими»). Каждый раз, когда проносятся вагончики, весь дом дрожит. Есть мамин суп в таких условиях — каждый раз акробатический этюд. В классе Элви встаёт вдруг на уроке и целует девочку с соседней парты, которая вскакивает и с отвращением стирает поцелуй со щеки. «Даже Фрейд говорил о латентном периоде». Элви взрослый горестно отвечает: «У меня никогда не было латентного периода». Соученики поочередно встают, объявляя, кем они стали во взрослой жизни: директором компании, психоаналитиком, наркоманом. Хрупкая девочка говорит: «Эротических предпочтениях мое хобби — кожа». «Что касается меня, — продолжает Элви уже в телеинтервью, — то окончил я комиком». И тут же мы слышим его типичную шутку: «На призывном пункте я получил категорию „4P“. В случае войны я годился бы только в заложники».
Друг Элви, комик Роб, который намерен переехать в Калифорнию, упрекает его в том, что Элви всюду мерещится антисемитизм. «А что делать? — отвечает Элви. — Если в магазине грампластинок мне говорят: „Для вас у нас нечто особенное — Вагнер“».
В армейской куртке он стоит у входа в кинотеатр. Его узнают поклонники его комического таланта, грубые мафиози.
В кинотеатре, кстати, идёт фильм любимого Вуди Аллена — Бергмана — «Лицом к лицу». Это бергмановская картина 1976 года, повествует о внешнесчастливой женщине-матери, страдающей от тревоги и неразрешённых внутренних конфликтов, которые толкают её к саморазрушению. Психиатр-гомосексуалист её спасает, помогая обрести ментальную стабильность. Помимо этой прямой отсылки к Бергману, сама структура картины «Энни Холл» с её постоянными возвратами в прошлое должна напоминать — и весьма напоминает «Земляничную поляну». К кинотеатру подъезжает жёлтое нью-йоркское такси, и она опоздала всего на две минуты. Ещё идут титры, к тому же по-шведски, но для Элви это трагедия. Он должен смотреть фильм с самого начала до конца. Они идут на другой. На „Горе и печаль“. Вуди Аллен здесь трижды цитирует эту картину Марселя Офюльса, американского режиссёра, которого родители вывезли из нацистской Германии в 1933 году.
Отвергнутый в 1970 году французским телевидением, «Горе и печаль» о немецкой оккупации Франции на частном примере города Клермон-Феррана, о выживающем молчаливом большинстве, коллаборантах и героях с лицами общим выражением. Фильм, который первым нанёс удар по патриотическому мифу о всеобщем Сопротивлении во Франции. "Не рекламируй во всеуслышание чистоту наших соитий". В очереди в кассе, пока Энни выясняют отношения, в то же время слушая, как за спиной безучастную девушку пытаются соблазнить напором интеллектуальной болтовни о Феллини и Маклюэне, не выдержав, Элви поворачивается: «Вы ничего не понимаете вМаклюэне!» — «Я не понимаю? Я веду в университете курс об отношениях культуры и массмедиа!» — возникает интеллектуал. В ответ на это Элви вытягивает из-за афиши знаменитого канадского профессора, который авторитетно подтверждает: «Нет, вы ничего не поняли в моих сочинениях».
У микрофона коллега Борис Парамонов:
На мой взгляд, Вуди Аллен — типичнейшее порождение так называемого постмодернизма. Он полностью, сплошь, насквозь цитатен. Его фильмы существуют не сами по себе, а в уже созданном до него культурном пространстве. Его можно было бы назвать эпигоном, если б он не был пародистом и стилизатором, а это и есть то, что называется постмодернизмом. Об Алене можно сказать тоже, что сказала Гертруда Стайн о Хемингуэе: он выглядит современным, но пахнет музеем. Мне кажется, Вуди Аллен нашёл свой основной приём в фильме «Любовь и смерть». Это — травестия её сразу по двум русским классическим романам: «Войне и миру» и «Преступлению и наказанию». Эта вещь несколько напоминает студенческий капустник, но контаминация указанных романов проведена очень остроумно, например, из Наташи Ростовой и Сонечки Мармеладовой сделан один персонаж — проститутка Наташа Ростова. Можно перечислять фильмы Вуди Аллена и тут же указывать, на каком классическом источнике они основаны: «Сентябрь» — пьесы Чехова, причём все сразу; «Другая женщина» — Бергман; «Стардаст мемори» — «Восемь с половиной» Феллини; «Преступления и проступки» — опять Достоевский, но объединённые на этот раз с романом Камю «Счастливая смерть». Примеры можно умножить, но один особенно замечательный — фильм «Зелиг», в котором Вуди Аллен осознал эту свою пародийно-стилизаторскую, постмодернистскую природу. Герой этого фильма страдает симптомом так называемой множественной личности. Он становится тем человеком, с которым в данный момент общается. Зелиг побывал индейцем, греком, лётчиком Линдбергом, германским нацистом из непосредственного окружения фюрера и даже, кажется, женщиной. Конечно, этот фильм — ироническая аллегория творческого метода Вуди Аллена. Но есть у него фильмы, в которых он выступает самим собой — невротическим нью-йоркским интеллигентом, человеком, совершившим, как говорят в Америке, самое длительное и самое трудное путешествие — из Бруклина в Манхэттен. Житель Бруклина — это нечто вроде того, что когда-то называлось местечковым евреем. Житель Манхэттена — гражданин мира. Это и есть путь Вуди Аллена. И фильм «Энни Холл», который мы сегодня обсуждаем, — один из этих фильмов, первый в данной серии -привал терпеливого путешественника в оазисе американской урбанистической культуры. Отсюда, из Манхэттена, Вуди Аллен начал говорить городу и миру. Ничего нового он, конечно, не сказал, но подтвердил сам факт существования Манхэттена, литературной классики, Бенни Гудмана и мирового кино. В наше нестабильное время такое постоянство несколько успокаивает.
Сергей Юренен: Вернувшись из кино, Энни в постели открывает книгу "Нет, сегодня нет". Элви взрывается. «Неужели ты забыла, как в начале наших отношений мы побивали Книгу рекордов Гиннеса?»
«Но это — время любви — прошло. У меня кризис», — говорит Энни.
Перед выступлением на митинге за выдвижение Стивенсона, Элви знакомится с курчавой блондинкой интеллектуального вида и очень юной по имени Элисон Порчник. Эта девушка с запавшими глазами отнюдь не мелкий политический разнорабочий. Она работает над диссертацией с названием глобальным "Политика и литература в двадцатом веке».
«Мне на выход. Скажи мне что-нибудь хорошее». — «Вы очень симпатичная». С этим напутствием Элви-комик выходит на публику: «Прошу прощения, политически я не ангажирован. Единственный ангажемент в этом смысле был c сотрудницей Эйзенхауэрас, которая пыталась сделать то, что Эйзенхауэр пытался сделать с нами в течение восьми лет».
Полулёжа в кровати с Элисон Порчник, в канун необходимого поцелуя, Элви вдруг вскакивает, интеллектуально отвлекаясь на страстный монолог об Освальде и комиссии Уоррена, которой он выражает своё персональное недоверие, как и всем институциям, вместе взятым. Понимая его насквозь, хрупкая блондинка Порчник печально говорит: «Эти твои идеи о заговоре… Ты прибегаешь к ним, только чтобы уклониться от секса со мной».
Она права, — подтверждает зрителю Элви. — Юная, милая, умная… Но почему я уклонился от Элисон Порчник? Неужели всё тот же комик Граучо Маркс — врождённая потребность избежать именно того клуба, который готов тебя принять?»
По кухне разбегаются живые чёрные омары, которых Элви не может бросить в кипящую воду. Одного он достаёт из-за холодильника. веслом. Образец исповедальной самоиронии. Хотя другую свою автобиографическую фобию — к паукам — Вуди Аллен отдал здесь героине. Энни Холл рассказывает ему о тех, с кем она была раньше, впервые произнося своё ладди-да — бессмысленное присловие, в начале любовной истории умиляющее героя, потом начинающее вызывать раздражение.
И снова возвращение назад. К моменту, когда на партии тенниса в клубе его знакомят с новой партнёршей — Энни Холл, девушкой из Висконсина. Она приехала в Нью-Йорк, чтобы стать певицей. Она из традиционной американской семьи. Он — третье поколение иммигрантов из Восточной Европы. Бабушку свою Элви представляет так: «Она мне никогда не делала подарков, слишком поглощённая тем фактом, что была изнасилована казаками». Аллюзия на собственный фильм «Любовь и смерть», за который ему сделал выговор «Советский кинословарь»: «Неверно выбрав объект пародии, высмеивал произведения Толстого и Достоевского, поверхностно истолковывая крупнейшие достижения мировой литературы и национального русского характера».
Поражая новую знакомую, Элви сообщает ей, что он на психоанализе уже пятнадцать лет. Сам Вуди Аллен к моменту съёмок был на двадцать втором году анализа — большую половину жизни. С бокалами белого вина они выходят на террасу. «Вы — настоящий еврей, как говорила моя бабушка, которая евреев ненавидит. Говорит, что они думают только о деньгах». С интересом они смотрят друг на друга — Элви Сингер и Энни Холл. «Мужчины — такие дебилы». — «И женщины не лучшие». — «Я» — говорит Энни, — «хочу завести кошку». В субботу у неё дебют — выступление в баре.
После своего провала, Энни в отчаянии. Он утешает: «У тебя грандиозный голос. И вообще, давай поцелуемся, а то всё равно вернёмся вместе будем напряжённые, не зная, что произойдёт. Поцелуемся и пойдём ужинать. Так будет лучше для пищеварения». — «Это было так мило», — говорит она после любви. «Новый роман, как сказал бы Бальзак», — отвечает он. — «Ты была грандиозна». — Она сворачивает сигарету с марихуаной. — «Хочешь?» — «Наркотики? Никогда. Однажды сделал одну затяжку, и весь вечер пытался надеть штаны через голову».
Она почти вдвое его младше. Берёт над ней интеллектуальное шефство. В интервью журналу «Эсквайр» Вуди Аллен по поводу картины говорил, что «основная причина всех наших мотивов и поступков — в постоянной борьбе против исчезновения и смерти». Это как раз тема книги Эрнста Беккера «Отрицание смерти», которую Элви покупает для Энни в книжном магазине.
У микрофона коллега Пётр Вайль:
Несколько лет назад я сидел в кафе на Мэдисон-авеню за столиком на тротуаре, и вдруг увидел кино: прямо на меня двигался персонаж из любимых фильмов. И только когда он прошёл мимо, я заметил, что позади не ехала на колёсиках камера, и вообще это была не съёмка. Вуди Аллен просто гулял. Тогда меня поразило тождество реального человека с экранными героями. Всё-таки Аль Пачино или Джеку Николсону надо, наверно, хоть бы как-то причесаться, не говоря уж о Клинте Иствуде или Чарльзе Бронсоне. А Вуди Аллен просто перешёл мимо меня по Мэдисон-авеню из одного своего фильма в другой. Этот облик известен: жидкие волосы на затылке, очки на бледном лице, брюки гармошкой, пальто ниже колен. Всё вроде из хорошего магазина, но сидит, как на пугале. Шаги мелкие, взгляд неуверенный, голос негромкий, интонация извиняющаяся. Короче, интеллигент. Вуди Аллен всегда казался своим — хорошо известным, отчасти по «Вехам», отчасти по Зощенко, отчасти по молодёжной прозе шестидесятых, а более всего — по личным впечатлениям. Теперь же этот образ обретает особое значение: при общем стоне об исчезновении русского интеллигента как вида, волей-неволей ищешь и находишь его повсюду, даже в самых неподходящих местах. В Нью-Йорке, например, в Манхэттене, хотя это коренной местный экземпляр. Вуди Аллен — единственный со времён великого Чаплина кинорежиссёр, который не нуждается в фамилии. В России его сегодня обнаружить нетрудно: самокопания аленовских героев замешаны на великой русской классике. Он только замерил и откорректировал параметры русской бездны еврейским скептицизмом и американской практичностью. Я бы выбрал в качестве фирменного знака Вуди Аллена этот образ: на краю бездны — с дюймовой линейкой в руках. Душевные и духовные пропасти. Ален, как и подобает интеллигенту такого пошиба, обнаруживает всюду, хотя и кажется, что ничто лежащее за границами Манхэттена его не волнует. Собираясь за эти пределы, он, вероятно, обращается в бюро путешествий, составляет завещание. Впрочем, насмешка тут вряд ли уместна: манхэттенских кварталов вполне достаточно для любых поисков и находок. Достоевскому хватило ничтожного Скотопригоньевска. В своём мире Вуди знает всё, вжившись в него досконально. Полтора десятка его картин создают ощущение той замечательной органичности, при которой грань между жизнью и искусством составляет лишь авторская ирония. В своих лучших фильмах, вот таких, как «Энни Холл», Вуди Аллен точно воспроизвёл тот трагикомический поток событий, из которого состоит всё. Искусство и жизнь у него неразделимы, а реальное и экранное время совпадают. Оттого он и шёл тогда по Мэдисон-авеню так, будто за ним катилась кинокамера.
Сергей Юренен: Он посылает её на курсы современной поэзии. «Введение в теорию романа». — «Это интеллектуально стимулирует, там ты встретишь интересных людей». Американский кинокритик Морис Якувар высказал мнение, что в основе «Энни Холл» не столько история реальных отношений Вуди Аллена с Даяной Китон, сколько миф о Пигмалионе: художник, который влюбился в творение своих рук, которое оживив, его оставила. «Тебе что, надо курить марихуану, чтобы заниматься любовью?» Он отнимает у неё сигарету. «Лучше мы испытаем эротический гаджет, который я купил». В лампу рядом с кроватью он ввинчивает красную лампочку. «Можно заодно проявлять фотоплёнку». — «Что-нибудь не так?» Ещё один визуальный эксперимент картины — двойная экспозиция, во время которой подлинная Энни покидает своё тело и садится рядом в кресло, наблюдая их любовь. «Ты словно бы отсутствуешь». — «У тебя есть моё тело». — «Да, но я хочу всё целиком». — «А я не могу расслабиться без травы. Скажи, а ты родился комиком?»
Вуди Аллен глазами москвича, писателя, журналиста Игоря Мартынова по телефону из столицы России:
Насчёт Вуди Аллена ясно только одно: графа его "пятая" - настоящая фамилия Кёнигсберг, Аллен Стюарт Кёнигсберг. Всё прочее мерцает, мнится, притчатся, да ну, намёком, как картавый долгострой под бруклинским дождём. Даже конфессиональная принадлежность самому ему, Кёнигсбергу-Алену, мерещится не та, что вроде бы положена. „Я — благочестивый отступник. Есть такая каста. Мы встречаемся в переполненных автобусах и там справляем свой культ“. Его мелкотравчатость и текучка, клептомания, подчёркнуто вислоухий антигероизм, тяга к незавершёнке, когда десятины киносублимации можно смотреть с любого места, как кино в американских кинотеатрах нон-стоп, — всё это особирует Вуди Аллена из хора тех, кто знает, как надо. На фоне завершённых, но абсолютно нежилых построек он мчится по гати сложенной из талантливых мощей. И в этом бормотании на бегу, с одышкой теплится жизнь. Вуди Аллен, стало быть, регистратор и хроникёр самой неуловимой, хронической фазы жизни, которая постоянно путает происходящее наяву и в лабиринтах подсознания. Не случайно Ален обожает самых запутанных существ этой вселенной, которые его взростили и пропитали — женщин. Вуди Аллен — тот, кем мог бы стать деда Фрейд, сбрей он бороду, стань он ироничнее, переступи он наконец кодекс чести Гиппократа в делах с пациентками. Впрочем, столь яростно до пародийных эскапат любимый Аленом Фрейд пытался распутать, а Вуди оставляет хаос как есть. Ему и в этом долгострое — самый раз. Даже от своего психоаналитика он всё скрывает. Вуди Аллен — одинокий комик, человек-оркестр на пустыре повседневности истребляет видимых только ему врагов картонным мячом невразумительных острот. Больше всего он страшится ясности, бесспорности, внятности, очевидности, конца, за которым продолжение не следует, и сознаётся: „Я — плохой утешитель, потому что сам панически боюсь смерти, поэтому предпочитаю хохмить“.
Сергей Юренен: Тем временем в Нью-Йорке — сцена ревности. «У тебя связь с профессором», — настаивает Элви. — «Жалким типом, который болтает о кризисе Запада» — «Совсем наоборот. Дэвид — специалист по русской литературе». — «Какая разница? Та же ментальная мастурбация».
Многообразие киноприёмов он дополняет введением мультипликационного фрагмента, где рисованный герой Элви Сингер появляется в диснеевской «Белоснежке и семи гномах». «Ещё в раннем детстве привлекали меня не те женщины. Когда мать повела меня на «Белоснежку», в неё влюбились все, а я влюбился в злую королеву». Период первого разрыва с Энни кончается в постели с инфантильной репортёршей журнала «Роллинг Стоун» — длинные косички и заячий прикус. Неожиданный в три часа звонок по телефону. Энни просит, чтоб он немедленно приехал убить в ванной паука. После убийства он выходит. «Почему ты плачешь?» — «Останься, я тебя прошу. Предвидев нашествие термитов… Мне тебя не хватает». И они снова решают быть вместе. Отныне навсегда.
Песня, которую исполнила Энни Холл, называется «Seems Like Old Times» («Совсем как в старые времена»). И после этого успеха в картине появляются не по-нью-йоркски загорелые люди со свитой - знаменитый певец из КалифорнииТони Лэйси. В этой роли — никто иной, как Пол Саймон. Он предлагает ей работать вместе в Калифорнии. Приглашает выпить. Элви ревниво отказывается. Экран расщепляется снова — параллельный сеанс у аналитиков. Энни и Элви об одних и тех же проблемах.
«Она постоянно — целых три раза в неделю!» — «Он — всего лишь три раза в неделю. К тому же я плачу за её анализ. Она делает успехи за моей спиной. Я чувствую себя обманутым».
Дитя нью-йоркских тротуаров, Элви Сингер ненавидит оставлять город своей судьбы. Но это Рождество они проводят в Калифорнии. На парти певец Тони Лэйси говорит, что раньше тоже жил в Нью-Йорке, «но там так грязно». Элви парирует: «Мне нравится грязь».
У микрофона уроженц Нью-Йорка, директор отдела новостей и текущих событий «Радио Свобода» Роберт Макмалан:
Яркое писательское мастерство Вуди Аллена нередко затемняет его большой комический талант. «Энни Холл» запомнился мне именно благодаря комизму. Таких сцен много: когда ему впервые в жизни предлагают кокаин, он неожиданно чихает, развеивая по комнате целое облако дорогого белого порошка. В другой сцене подруга приглашает его к себе, чтобы он убил насекомое. Он берёт теннисную ракетку и почти разрушает ванную комнату, после чего триумфально возникает в слегка перекошенных очках. Когда его девушка на полной скорости ведёт свой маленький «Фольксваген» по переполненным улицам Манхэттена, мы чувствуем его ужас, что вот-вот она врежется в грузовик или пешехода.
Жители Нью-Йорка, как я сам, ценят «Энни Холл» ещё и за то, как фильм трактует соперничество двух крупнейших городов Америки, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.
Главный герой подвергает критике Лос-Анджелес: город поверхностный и неподлинный, одержимый бредом кинопремий, дутых имиджей и культом здоровой пищи. Мы считаем, что эти города полярно противоположны: Нью-Йорк — компактный, нервный и переполненный энергией. Он может быть и тёмным, и грязным, но он всегда интересен. Лос-Анджелес — томный, вялый и расслабленный под солнцем.
Нью-Йорк похож на европейскую столицу в том, что у него есть чётко выраженный центр — Манхэттен — и хорошо действующий городской транспорт. Лос-Анджелес слишком разбросан. Это город восьмиполосных хайвеев, в котором перемещаться можно в основном только на колёсах. Многие нью-йоркцы машину не имеют вообще.
Запомнился мне «Энни Холл» как первый фильм, в котором я услышал откровенный разговор о сексе.
Подростком я был на сеансе вместе с родителями, большими поклонниками Вуди Аллена. Помню, как я ёжился и краснел при сценах, где упоминалось про оргазмы и менструальный цикл. Сегодня подобными диалогами никого не смутишь, но в середине 70-х это было нечто. Но больше всего запомнился мне «Энни Холл» своим реалистическим взглядом на человеческие отношения в знакомой мне среде.
Я понял, что когда Энни Холл, героиня, переезжает в Лос-Анджелес, их отношения кончаются, и я выбрал сторону Вуди Аллена. Он в депрессии, в одиночестве, но зато с ним остаётся Нью-Йорк.
Сергей Юренен: Перед отъездом Энни в Калифорнию они разбирают книги. «Где чьи?» — «Всё, что о смерти, — твои. Поэзия — моя». «Над пропастью во ржи?» — «Моя, там моё имя»… «Ты везде понаписала своё имя...» — бормочет Элви в предвидении именно этого дня и приносит значки в коробке. «Этот — мой», — говорит Энни. — «А это всё твоё: „Долой Никсона“, „Долой Джонсона“, „Долой Рейгана“».
В одиночестве Элви выходит из любимого кинотеатра.
«Её нет со мной. Как я мог её отпустить?» Прохожие сообщают ему и зрителю: «Энни живёт в Калифорнии, с Тони Лэйси. Встречаяся с другими девушками». «Другие меня угнетают», — говорит Элви. И, несмотря на аллергию к Лос-Анджелесу, вылетает в Калифорнию.
Под солнцем Лос-Анджелеса в открытом ресторане здоровой пищи Элви заказывает ланч: зёрна люцерны и пивные дрожжи -пюре. Вся в белом, появляется Энни. Она замечательно выглядит. «Мы должны пожениться». — «Не говори глупости. Что, ты так и будешь жить в этой стране марионеток? Ты просто не умеешь наслаждаться жизнью. Твоя жизнь — Нью-Йорк». «Так что, жениться будем или как?» — «Мы друзья. Останемся друзьями». — «Окей. Счёт».
На огромной открытой машине Элви разворачивается, сбивая мусорные баки, и врезается в соседа. У себя в Нью-Йорке Элви ставит пьесу о любовной истории с Энни, только с хэппи-эндом: в том диетическом ресторане она ему говорит: «Еду с тобой. Я люблю тебя». Предаваясь воспоминанием, Элви в который раз в одиночестве смотрит «Горе и печаль» и бродит по любимому городу.
Наш коллега из Нью-Йорка Александр Генис:
«Хоть раз в жизни все мечтают раздобыть машину времени, чтобы отправиться на ней: в сократовские Афины, пушкинский Петербург или Париж Тулуз Лотрека.
Когда об этом спросили у Вуди Алена, он сказал, что ему некуда отправляться, потому что всем другим местам он предпочитает Нью-Йорк. Желательно, довоенный, когда преступность была поменьше. Такой Нью-Йорк он часто изображает в своих картинах. И тогда даже если вокруг депрессия, сухой закон, гангстеры и пули летают над Бродвеем, Нью-Йорк оказывается таким ослепительно красивым, каким бывают города только в снах или в кино. В сущности, каждая нью-йоркская сцена в каждом фильме Вуди Аллена — это заботливо собранный интерьер из режиссёрской мечты. Каждый закоулок этого целлоидного города знаком поклонникам Вуди Аллена, которые сами же и населяют его.
Зрители Вуди Аллена одеваются неярко, под мышкой у них толстые книги, никто в зале не ест воздушную кукурузу, непременную приправу к американскому кино. Отдельное развлечение — разговоры в кулуарах: так и мелькают в воздухе фамилии международных интеллектуалов, эзотерические названия, тонкие намёки, хитрые сравнения. Короче, аудитория в идеале больше всего напоминает московские кухни. И это не случайно. Дело в том, что Вуди Аллен — самый типичный представитель интеллигенции, которую в Америке можно рассматривать в качестве русского экспорта.
Не здесь ли кроется секрет обособленности Вуди Алленав американской культуре? Ведь это аутсайдер, человек со стороны. Не зря он так привязан к экстравагантному Нью-Йорку. В его фильмах мы не увидим нормальных, рядовых американцев. Правда, в «Энни Холл» появляется обычная семья из Висконсина, но изображается она как уже совершенная экзотика. Это что-то из потустороннего мира.
Нет, Вуди Аллен знает только свой маленький замкнутый мирок нью-йоркской интеллигенции, который разительно отличается от остальной страны.
Люди, которых он нам показывает, всегда полны комплексами, неуверенностью в себе и в других, неукоренённые в бытие, они больны рефлексией. Да и живут они на полях большой, главной жизни, которая мало задевает их наполненное мучительным самокопанием существование.
Разве удивительно, что все они напоминают любимых русской, но чужды американской литературе, персонажей — лишних людей.
Но чтобы зритель смог полюбить такого лишнего человека, Вуди Аллен делает его маленьким.
И тут ему помогает Нью-Йорк. Вуди Аллен смотрит на Нью-Йорк не с небоскрёбов, а с тротуара. В этом ракурсе фантастическое сопрягается с обыденным так естественно, что зритель не замечает швов.
Как бы ни был Нью-Йорк безумен, его всегда можно приручить, сжиться с ним и даже уютно устроиться, выгородив для себя оазис банального существования, о котором всегда мечтает герой Вуди Аллена. Поэтому в конце концов они не находят общий язык: маленький, всем понятный человек и грандиозный, неописуемый город. Если бы собрать воедино образ Нью-Йорка из двух десятков фильмов Вуди Аллена, то город получился бы таким, каким бы его описал Шолом-Алейхем, изобразил Шагал и сыграл бы Чарли Чаплин.
Если вы считаете, что получится нечто несуразное и неправдоподобное, то вы правы. Если вы думаете, что это невозможно, то и это верно. Но если вы полагаете, что такого города нет в природе, то это значит, что вы просто ещё не видели Нью-Йорка.
Сергей Юренен: Однажды она приехала в Нью-Йорк, мы посидели в кафе, вспомнили старые времена. Это была исключительная девушка. Хорошо, что мы были вместе. А сейчас мне вспоминается старая шутка об одном типе, который прибежал к психиатру: „Док, мой брат сошёл с ума, он думает, что он курица“. — „Хотите запереть его в дурдом?“ — „Да, но мне нужны яйца“».
«Вот в этом», — завершает Элви Сингер свой рассказ про Энни Холл и свои комплексы, — «вся суть человеческих взаимоотношений. Они иррациональны, безумны, абсурдны. Но отказаться от них мы не можем. Куриные яйца нам необходимы».
