Сегодня я расскажу об одном весьма примечательном побеге военнопленного. Войны, увы, ведутся с незапамятных, и военнопленные бежали во все времена, и конечно, литература и кинематограф не оставались в стороне от этих часто захватывающих дух сюжетов, все мы читали в школе «Кавказского пленника» или запомнили мужественное лицо Жана Габена на фоне заснеженных Альп в «Великой иллюзии». Не знаю точно, кто был прототипом Марешаля, но и в истории российских военнопленных есть подобные побеги, в частности, будущий красный маршал Михаил Тухачевский бежал летом 1917 года из баварского Ингольштадта в Швейцарию, это около 250 км пути.
(Рассказ Игоря Петрова о лейтенанте Василенко - во 2-й половине звукового файла)
Куда более длинным был путь беглецов, бежавших в сталинские времена из Гулага. В 1955 году вышла книга бывшего польского военнопленного Славомира Равича The Long Walk то есть «Длинная Прогулка», повествующая о побеге протагониста, польского военнопленного из сибирского лагеря в Индию, дорога заняла 11 месяцев. Уже в наши времена, в 2010 году, про это даже сняли эпический фильм с Джимом Стерджессом, Эдом Харрисом и Колином Фарреллом.
Другая, известная более в немецкой среде, история, это вышедший в том же 1955 году роман Йозефа Мартина Бауэра So weit die Füße tragen («Пока держусь на ногах»). В этой книге немецкий военнопленный бежит — ну, чего тут мелочиться — прямиком с мыса Дежнёва в Иран. Роман был очень популярен в Германии и экранизирован даже дважды: один раз в конце 50-х как телесериал и один раз в начале нулевых как кинофильм. К сожалению, обе истории — и Равича, и Бауэра - оказались вымышленными. В частности, последний, как оказалось, базировался на истории бывшего немецкого военнопленного Корнелиуса Роста, но, как показали документы, тот вернулся из плена в Мюнхен совершенно официальным путем еще в 1947 году, в то время как в рассказе самого Роста и затем в романе побег с мыса Дежнёва начинается лишь в 1949.
Первым на память приходит побег группы Михаила Девятаева
Если немного сузить предмет обсуждения и поговорить о знаменитых побегах советских военнопленных во время второй мировой войны, то первым на память приходит, наверное, побег группы Михаила Девятаева на бомбардировщике Хейнкель с острова Узедом. Во времена хрущевской оттепели эта история стала достоянием общественности, сначала был опубликован очерк в «Литературной газете», затем книга воспоминаний самого Девятаева. Но, как часто бывает, советская пропаганда взяла историю в оборот, решила ее улучшить, и то, что литобработчики тогда наворочали, до сих пор фигурирует в рассказах о его побеге, в частности, рассказ, что Девятаев был приговорен к смерти и спасся, получив чужую фамилию – Никитенко, – под которой и сбежал. Сама по себе история вполне жизненная, такие случаи действительно бывали – есть военнопленные, которые согласно их концлагерным документам погибли, а на самом деле остались живы под другой фамилией и вернулись после войны в СССР. Такие истории есть, но это не случай Девятаева. Тут тоже сохранилась концлагерная книга с его фамилией, только записанной с ошибкой: слог «та» повторен дважды — Девятатаев и напротив нее есть пометка о том самом побеге на Хейнкеле 8 февраля 1945 года.
Другая не менее знаменитая история — восстание заключенных в лагере Собибор под началом Александра Печерского и их побег. Побег Печерского длился не так долго, уже через неделю он был в Белоруссии в партизанском отряде, в этом смысле Собибор, — если о лагере уничтожения вообще можно так выразиться, – был географически расположен удачно. Бежать из лагерей, расположенных внутри Германии, было, конечно, сложнее и истории об этих побегах не очень известны.
Если еще раз сузить обсуждаемую тему и поговорить о побегах из одного особенного лагеря, в котором с июля 1941 года содержались советские офицеры, это лагерь XIII D, мы уже немного говорили о нем, рассказывая о биографиях Владимира Валюженича и Макса Файнштейна, он располагался сначала в Хаммельбурге, это северо-запад Баварии, а затем был переведен в Нюрнберг, то тут знаменитых побегов, которые на слуху, нет в том числе потому, что чаще всего побеги оканчивались неудачно. Всего побегов из самого лагеря и из его рабочих команд было много, больше сотни, удачных, однако, лишь единицы. Ближе к концу войны, когда на территории Чехии и Словакии усилилось партизанское движение, нескольким военнопленным удалось независимо друг от друга добраться до партизанских отрядов. Об одной такой истории рассказывает статья историков Ханны Лессау и Татьяны Секэй – в начале августе 1944 года из рабочей команды в Нюрнберге сбежали семь офицеров, двоим из них, Рахиму Гайнулину и Петру Шумихину, удалось пересечь Чехию и Словакию и в Карпатах они присоединились к партизанскому отряду.
Они в чем-то повторили побег Тухачевского
В августе 1943 года удачный побег удался лейтенантам Василию Абадашу (в лагере он был зарегистрирован под фамилией Сабадаш) и Александру Елтанскому. Они в чем-то повторили побег Тухачевского, им тоже удалось добраться до Швейцарии, причем их дорога была несколько длиннее, так как Нюрнберг, откуда они бежали, на сто километров севернее Ингольштадта.
Наконец, 20 мая 1943 года из того же лагеря бежали майоры Агапов и Никитин. Процитирую рассказ первого:
«Все необходимое [для побега] готовилось за время зимы - карта, компас, сухари, немолотая пшеница, немецких два рабочих костюма и ряд других необходимых предметов в разное время приносили на место работы на прессовку сена км 5 за городом, где я прятал в скирды сена. 19 мая после поверки решили бежать. Гуляя за проволокой, отделившись от других мы поочереди пробрались на склады сена здесь же во дворе...
Дождавшись темноты, вышли на близлежащую окраину города, добрались до складов, где работали, взяв, что было приготовлено, спрятались в соломе, этим самым мы отвлекали поиски нас, а накануне побега мы знали, что будут грузить сено. На 2 день побега сено было погружено, мы сели в вагон с сеном и на 5 сутки эшелон пошел. До отхода проходившие наши рабочие вели разговор, что эшелон идет в Смоленск.»
И действительно, уже через несколько дней беглецы оказались в Белоруссии, где сумели на остановке покинуть поезд, нашли партизан и уже 31 мая, т. е. через 11 дней после побега давали показания о своем побеге партизанским особистам.
Эта история до сего дня оставалась незнакомой
История, которую я хочу рассказать сегодня, имеет что-то общее со всеми вышеперечисленными, но она, пожалуй, еще удивительнее. Я наткнулся на нее, работая с советскими фильтрационными документами и, насколько можно судить, общественности эта история до сего дня оставалась незнакомой. Постараемся восполнить этот пробел.
В нашем распоряжении есть объяснительная записка одного из участников побега, написанная в конце декабря 1943 года в подмосковном Подольске, где советские чекисты проверяли обоих бежавших. И мы сейчас поступим так. Сначала я полностью прочитаю текст объяснительной, а потом уже буду ее комментировать.
«Объяснение.
Василенко Дмитрий Павлович 1913 года рождения украинец родился с. Деревки Котелевский район Полтавской области. Призван в РККА в 1935 году по призыву Опошнянским РВК. До 3 октября 1941 г. служил в 125 артполку 81 мсд 4 корпуса 6 армии. Попали в окружение в районе Лубны примерно 18 сентября 1941 г. Выходя с окружения группой в семь человек по выходу в Б. [Великие] Сороченцы были обстреляны с автомата. 3 октября 1941 г. я был ранен в правую ногу, рядом со мной был младший командир Бабенко, который не ранен был. На место пришли два рядовых немца и позвали двух русских в[оенно]п[ленных], которые пришли и увели в подруки меня на окраину Б. [Великие] Сорочинцы. 4 октября 1941 г. отправили грузовой машиной раненых в Кременчуг в лазарет рядового состава. Во время пленения не обнаружено, что я командир. В лагере г[орода] Кременчуг я находился до 2 ноября 1941 г. и во время поездки за водой утром 2 ноября 1941 г. я сбежал с лагеря и прибыл в Опошнянский район с[ело] Заиченцы 7 ноября 1941 г. Допросов в лагерях и при пленении никаких не было.
С момента прибытия я проживал Опошнянский район с[ело] Заиченцы до 30 мая 1942 г. работал все время в колхозе на конюшне конюхом. 30 мая 1942 г. в районе забрали и отправляли в лагеря военнопленных б[ывших] военнослужащих и мирных жителей района, с которыми забрали и меня. Меня знали местные власти, что я офицер и меня отправили в лагерь военнопленных город Кременчуг 3 июня 1942 г. В Кременчуге нас собралось до 70 человек и 22 июня 1942 г. отправили в г[ород] Владимир-Волынск в лагерь военнопленных русских офицеров. В лагере сделали регистрацию и выдали № военнопленного (14626).
В конце июля 1942 г. нас группу в 1500 человек отправили в Германию город Хаммельбург в лагерь военнопленных русских офицеров. В начале августа 1942 г. нас отправили на работу примерно 90-100 км от лагеря. Проработал до 11 августа 1942 г. я с политруком Мельник Иван и Лещенко Григорий совершили побег (работали на земляных работах на постройке дороги).
При допросе гестапо спрашивали почему бежал, избивали резиной, я сказал, что плохо кормят и бьют
Двигаясь на восток мы 18 августа сели на малой станции в товарной вагон с пустой тарой бочек, доехали до ст[анции] Нюрнберг и нас обнаружили ж[елезно]дорожники, заявили в комендатуру и нас отправили туда. Мы сознались, что мы русские военнопленные солдаты (видно по одежде), нас через 2 дня отправили в город Хаммельбург 4-й блок, где были русские беглецы. При допросе гестапо спрашивали почему бежал, избивали резиной, я сказал что плохо кормят и бьют. Полицаем был Мазур с Киевской области, который сказал, что он меня видел в офицерском блоке этого же лагеря, тогда узнали, что я офицер. За побег меня посадили в карцер на 10 суток. После отбытия оставили в этом же штрафном 4 блоке.
В ноябре месяце 1942 г. я видел, когда в блок где находился я привели Меренкова Василия Павловича находящегося сейчас здесь. С этого времени я с ним стал знаком. Питание и бытовые условия были очень тяжелые. Задуманное дело побега было в голове, я с группой двух человек Павленко Леонид и второго фамилию забыл совершили побег в заранее продуманное и подготовленное место в проволоке. Это было 21 декабря 1942 г. Продвигаясь на восток, 24 декабря группа охотников немцев нас обнаружила и при побеге меня ранило с дробовика в правую ногу. Меня забрали на повозку, остальных двоих наших отправили в село, по телефону сообщили в Хаммельбург и машиной привезли опять в этот же 4 блок г[орода] Хаммельбург лагерь в[оенно]пленных. Посадили в карцер, в это время в карцере сидел за побег Меренков Василий Павлович. В гестапо вызывали нас 4 раза, спрашивали почему бежали, били при допросах и по приказу коменданта лагеря нас трех человек посадили в карцер на месяц, не отопляя его. После отбытия карцера я находился в этом же лагере г[ород] Хаммельбург. В конце марта 1943 г. всех русских офицеров перевели в город Нюрнберг (офицеров, находившихся в лагере Хаммельбург). В лагере г[орода] Нюрнберг я находился до 27 апреля 1943 г. вместе с военнопленными, в том числе и Меренков Василий Павлович. 27 апреля 1943 г. нас отправили на завод в г[ород] Нюрнберг и помещались в другом лагере в[оенно]п[ленных] (нас было до 300 человек русских офицеров).
3 мая 1943 г. я Меренков Василий Павлович (л[ейтенан]т), Махур[а] Петр Сидорович (подполковник), Бандура Яков, а пятого не помню фамилию во время выхода из ворот и поворота на дорогу мы побежали в лес, находившийся у дороги. Это было примерно в 4 часа 20 минут утром.
Шли по Германии только ночью. При добыче пищи 4 мая ночью мы одного из товарищей утеряли. Нас стало четверо. Пройдя несколько дней, примерно до 9 мая, мы решили, что нужно искать какой-либо транспорт. Решили, что можно ехать на велосипедах, так как их достать там легко. Достали два велосипеда. Мы ехали чередуясь по два человека. Примерно 11 мая мы с Меренковым проехали вперед и при выходе из малого села их ожидали с 12.00 до 3.00 11 мая 1943 г., но их не было, и мы решили что нам сойтись трудно и невозможно. Мы с Меренковым поехали вдвоях на восток. Примерно 16-17 мая 1943 г. мы подъехали к немецко-чехской границе и бросили велосипеды. Мы осмотрели место так как ночь была темная то мы удачно перешли немецко-чехскую границу.
Двигаясь дальше по Чехии, мы ехали по дороге Эгер-Табор севернее Пильзена южнее Праги 70-80 км. До 28 мая т[о] е[сть] до района Праги (Чехия) мы ехали только ночью а днем отдыхали прячась в лесу или рожи и 28 мая 1943 г. находясь днем в лесу южнее Праги 70-80 км мы заметили чешских крестьян работавших в лесу и поляне пололи картофель. Мы обратились к одному из них у которого попросили обменять нашу одежу военнопленных на чешскую гражданскую, который нас удовлетворил и принес нам ее в лес. С этого время мы ехали днем на Табор (объехали севернее), Йиглава (Чехия), объехали южнее и севернее Брно (Чехия) объехали 25-30 км севернее, таким образом мы доехали до границы чешско- словацкой. Подойдя к границе в районе м[естечка] Карловицы (Чехия) граница в Карпатах т[о] е[сть] гористая лесная, мы преодолели ее во время дождя 6 или 7 июня 1943 г.
Мы поужинали у одного словака и он нас в сарае уложил спать
Шли по Словакии пешие. Шли возле мест В. Бутча [Бытча] (Словакия), Жилина (Словакия) и дойдя в район местечка Турчански-Свети-Мартин в одном селе не помню названия мы поужинали у одного словака и он нас в сарае уложил спать. Утром рано 11 июня 1943 г. нас в этом сарае забрала словацкая жандармерия их было три человека. Направили нас в город Турчански-Свети-Мартин (Словакия), посадили в камеру задержанных и 17 июня 1943 г. нас вызвали на допрос к прокурору или я не знаю кто он, ну говорил нам старик мой что кормил нас что это прокурор. При допросе он спросил фамилию имя отчество, место рождения и как и в каком месте мы бежали. Мы говорили что нас везли в Германию и мы бежали не знаем в каком месте. Он написал и сказал что мы словаки и для русских плохого не хотим, но нужно об этом сообщить высшим органам. Мы знали, что если сообщать выше, то нас заберут в Германию и решили совершить побег.
Место где мы были это не тюрьма, а камеры для задержанных и там находились мы и словачки две девочки, каменные камеры, железные двери и замки. 19 июня 1943 г. к нам в камеру зашли два жандарма. Мы думали что нас уведут. Им открыли камеру и вместе со стариком вошли в камеру, спросили сколько лет, кто выиграет войну (т[о] е[сть] кто победит), хорошо ли жилось в СССР, поговорили минут 10. В это время нам принесли кушать, они вышли и ушли в комнату, где жил сторож.
Дверь камеры закрыли, но не замкнули. Это мы заметили и не разливая супа мы убежали. Пошли на Рожемберок [Ружомберок], Городок, Попрад, Левоче, Прешев, Гиралтовцы (Словакия), все города обходили в любую сторону. Пришли к границе словацко-польской в районе Калинов (Словакия) и в этом районе ночью 4 июля 1943 г. перешли границу и пошли на м[естечко] Лиска [Леско] (Польша).
Дошли до района Дрогобуч, мы на малой станции сели на товарный поезд и доехали до района Львов. Это числа 10 июля 1943 г. Шли по направлению Тарнополь (Западная Украина), Галушники [Галущинци], в районе с[ела] Маслова 3 км южнее Волочиск перешли старую границу р[ека] Збруч 15 июля 1943 г. Шли на Проскуров, севернее Винницы, на Смелу.
Проходя Смелу 50 км южнее в кировоградской области и не помню в каком районе это было в конце июля 1943 г. нас ловили полицаи и староста и мы разошлись в разные стороны и пошли самостоятельно. Я шел до Днепра и переправился севернее Чигирина на 30 км, пошел по Полтавской области и пришел в Опошнянский район Полтавской области 7 августа 1943 г. Проживал на горище до 16 августа 1943 г., затем пошел переходить фронт. Фронт был на расстоянии 12 км. Я с рядовым Крапива Григорий перешли фронт. Я обратился в отдел контрразведки и меня допросили, узнали обо мне по месту рождения и 19 августа направили меня в Б. Писаревка, СПП 27 армии и я там находился до 25 октября 1943 г. Затем переехали в Переяслав-Хмельницкий и находились до 20 ноября 1943 г., прибыли в лагерь г[ород] Подольск 9 декабря 1943 года.
[подпись]“
В простоватом рассказе лейтенанта Василенко следов литературности нет
Вот такая история. Три с половиной месяца в пути, около двух с половиной тысяч километров, большей частью пешком, немного на велосипеде и небольшой отрезок в попутном товарном вагоне. Если эта история правдива, то это пожалуй самый крутой побег такого рода, его вполне можно ставить вровень с упомянутыми в начале передачи рассказами о побегах из ГУЛАГа, авторы которых тоже настаивали на том, что они или их герои прошли тысячи километров, вот только те истории, как мы знаем, оказались вымыслом, литературой, а в простоватом и даже суховатом рассказе лейтенанта Василенко и следов никакой литературности нет.
Но давайте сначала попробуем, насколько это в наших силах, верифицировать рассказ лейтенанта Василенко.
Итак, как мы уже знаем, он родился в 1913 году в Полтавской области. Выходец из бедной крестьянской семьи. Его отец Павло Василенко вступил при советской власти в партию и в 1934 году переехал из села Деревки в село Заиченцы, где возглавил местный колхоз. Умер он в 1940 году незадолго до войны. Василенко-младший до 1930 года жил в работал в хозяйстве отца, затем с 1930 по 1932 гг. учился в школе при Чугуевском лесотехникуме и с мая 1932 по мая 935 гг. работал в Опошнянском райлесхозе лесотехником. Осенью 1935 г. был призван в армию, закончил полковую школу, стал командиром взвода, остался на сверхсрочную службу. В 1938 г. был командирован в Киев на курсы мл. лейтенантов, закончив их, вернулся в свою дивизию, где в 1939 году по стопам отца вступил в партию. 81 стрелковая, позже моторизованная дивизия, после присоединения Западной Украины она находилась в Львове, там же встретила войну, отступала, теряла личный состав и была отправлена на переформирование в Бровары, а затем в Лубны. Там, как мы уже знаем из рассказа Василенко, она в конце сентября оказалась в окружении, и при попытке выйти из окружения Василенко был ранен и попал в плен, откуда бежал и 7 ноября вернулся в родной село Заиченцы.
В фильтрационном деле Василенко есть, однако, документ, который ставит под сомнение этот рассказ. Это справка из Заиченского райисполкома от мая 1945 года (то есть через полтора года после известной нам объяснительной Василенко). В ней подтверждается возвращение Василенко в родное село осенью 1941 года, но сказано, что это произошло за 5-7 дней до оккупации села. Опошня (а Заиченцы расположены лишь в нескольких километров от нее) была оккупирована 6 октября 1941 года. То есть если верить справке Василенко вернулся домой не в начале ноября, а в начале октября.
Возможное объяснение таково: история с ранением и пленом выдумана, чтобы показать чекистам, что в плену он оказался в силу непреодолимых обстоятельств, а затем при первой же возможности бежал. На самом же деле, воспользовавшись неразберихой и развалом фронта во время наступления немцев лейтенант Василенко просто избавился от военной формы и партбилета и направился в родное село, благо фронт проходил уже не так далеко от него. Ну а через несколько дней Заиченцов достигли и передовые части вермахта.
Любопытно, что в фильтрационном деле хранится еще одна автобиография Василенко, написанная им в 1952 году, и в ней он решительно меняет свои показания в этой части, утверждая что «в мае месяце 1942 года в районе Барвенково был в окружении и был пленен. При следовании в г. Полтаву я с колонны сбежал и направился в село Заиченцы… оттуда был арестован полицией и направлен в лагерь г. Кременчуг».
То есть не нравится ему история с пленением в 1941 году, и он ее переиначивает. Но и новая версия противоречит справке из сельсовета, согласно которой Василенко проживал в Заиченцах с осени 1941 по май 1942 года, работал конюхом, а затем был арестован немцами.
Ближайший родственник — проживающая там супруга Варвара Василенко
Далее как и описано в объяснительной транзитом через Кременчуг, Владимир Волынский и Ченстохов Василенко в начале августа 1942 года прибывает в лагерь Хаммельбург, где его регистрируют и он получает номер 10111. В качестве домашнего адреса указано уже родное нам село Заиченцы, ближайший родственник — проживающая там супруга Варвара Василенко. Судя по объяснительной, он почти сразу же неделей позже бежал, и он называет двух компаньонов по побегу Мельник Иван и Лещенко Григорий. Действительно, такие военнопленные тоже были зарегистрированы в Хаммельбурге, причем одновременно с Василенко, так как номера находятся рядом — у мл. лейтенанта Лещенко номер 10110, у политрука Мельника (записавшегося в плену техником-интендантом 2 ранга) номер 10150. Более того, в сохранившейся карточке военнопленного Ивана Мельника мы находим сведения об этом побеге, состоявшемся, однако, не 11 августа как написал Василенко, а ровно месяцем позже 11 сентября. Согласно карточке Мельник прибыл в лагерь 31 июля, 7 сентября был направлен в рабочую команду 10054 город Нордлинген, это около 100 км к юго-западу от Нюрнберга, 11 сентября бежал, был пойман и 20 сентября возвращен в лагерь. То есть тут рассказ Василенко с точностью до даты подтверждается. Далее пути Василенко, Мельника и Лещенко разошлись. Но все трое продолжали попытки побега. Мельник снова бежал в середине ноября, снова был пойман и передан гестапо, далее его следы теряются, возможно, он был казнен. Лещенко снова бежал в конце декабря и дальнейших сведений о нем нет, скорее всего и этот побег был неудачным.
Здесь стоит сделать небольшое отступление. Слушатель вправе спросить: как же так, военнопленные бегут их лагеря, из ловят, возвращают, они снова бегут, как это все вообще в условиях общеизвестной немецкой беспощадности по отношению к советским военнопленным возможно. Дело в том, что и тут как и в некоторых других вопросах правила корректировались по ходу дела. Если в первый год войны побег или попытка побега действительно наказывались со всей возможной жесткостью, то есть конкретно военнопленные подвергались проверке специальных комиссий СД, отсортировывались евреи, политруки, фанатичные коммунисты и в этом же списке пытавшиеся бежать. И чаще всего их судьба была печальна: их вывозили в Дахау и под Дахау на стрельбище Хебертсхаузен расстреливали.
Затем весной 1942 года маятник качнулся — нацисты обнаружили что им позарез нужны в тылу рабочие руки, а семизначное число советских военнопленных уже погибло от голода и болезней. Тогда наступил, если можно так выразиться, либеральный период, когда побеги действительно наказывались карцером и лишь в особых случаях или при повторной попытке отправкой в концлагерь. Из рассказа про Макса Файнштейна мы помним, что он попал в концлагерь именно после побега.
Но когда количество побегов чересчур выросло, в марте 1944 года был выпущен секретный приказ, т.н. Kugel-Erlass который предписывал расстрел бежавших офицеров после их поимки. Об этом существует обширная литература, блок смертников Маутхаузена, там тоже был знаменитый побег в начале февраля 1945 года, большая часть погибла, нескольким бежавшим удалось выжить. Отсылаю любопытствующих к соответствующим мемуарам и исследованиям.
Вернемся к нашему лейтенанту Василенко. По его рассказу второй раз он бежал 21 декабря и снова был пойман. Этот рассказ мы верифицировать не можем, однако заметим такую интересную вещь: есть еще одна лагерная карточка Василенко — от 25 ноября 1942 года. Это точно его карточка, там указана в качестве ближайшего родственника та же супруга Варвара, но теперь у него другой лагерный номер 16123 и теперь он рассказывает, что был пленен не в родной деревне Заиченцы, а 28 мая 1942 года под Харьковом. Такое ощущение, что он каким-то образом выдал себя за «свежего военнопленного» и его зарегистрировали еще раз. Возможно, это помогло ему избежать отправки в концлагерь при повторном побеге, если он действительно был.
Наконец, третий побег в начале мая 1943 года — бежало пять человек, фамилии троих бежавших с ним Василенко называет. Это, во-первых, лейтенант Василий Меренков, в паре с которым он проделал большую часть пути, затем преследуемые полицаями они разошлись уже на украинской земле в конце июля 1943 года и снова встретились в лагере в Подольске в декабре. Меренков действительно был в Хаммельбурге почти с самого начала войны, номер военнопленного 3878, номер в этом диапазоне получали офицеры, прибывшие в Хаммельбург 4 августа 1941.
Далее вторым Василенко называет подполковника Петра Махуру, любопытно, что волей случая мы уже коротко рассказывали о нем в передаче о Максе Файнштейне. К сожалению, карточек военнопленного или концлагерных карточек в нашем распоряжении нет, но Махура был участником Сопротивления в лагерях Аушвиц и затем Бухенвальд и сохранился мемуарный материал, в том числе его собственные воспоминания. Насколько можно судить, в Аушвиц Махура попал раненым в середине 1943 года, что по времени согласуется с рассказом Василенко — вероятно, при поимке он был ранен и затем отправлен в концлагерь.
Но самая интересная находка ожидала нас в карточке четвертого бежавшего — лейтенанта Якова Бандуры, лагерный номер 15944. В плен он попал в конце сентября 1942 года и насколько можно судить был завербован в т.н. называемый восточный полк в Бобруйске, на основе которого формировались восточные батальоны (из советских военнопленных и редких белоэмигрантов), которые задействовались в антипартизанских операциях.
Редкая судьба на войне напоминает упирающееся в горизонт прямое шоссе
Тут в качестве небольшого отступления я хотел бы процитировать отрывок из нашей с моим дорогим соавтором Олегом Бэйдой статьи «Люди на войне», что очень часто поиск простых и однозначных белых или черных объяснений порочен. В нашем прошлом разлиты добро и зло, геройство и предательство, отвага и трусость, и их пропорция есть величина не предопределенная, а вероятностная. Иначе говоря, редкая судьба на войне напоминает упирающееся в горизонт прямое шоссе: их динамика чаще похожа на движение в автомобильном заторе: вы не знаете точно, какие действия придется предпринять на следующем перекрестке, поскольку вокруг слишком много факторов, диктующих вам стиль вождения. Поэтому давайте признаем наряду со множеством рациональных обстоятельств, влиявших на ситуацию, существование фактора совершенно иной природы – Хаоса, многоуровневой непредсказуемости и сложносоставной случайности. Ведь если мы не в состоянии установить, почему человек поступал так, а не иначе, то приходится довольствоваться объяснительным потенциалом беспорядка.
И только так можно объяснить и поступки лейтенанта Василенко, если считать что наша версия о его возвращении в родное село в 1941 году верна, и действия лейтенанта Бандуры, сначала записавшегося в восточный батальон, то есть ставшего коллаборационистом, а затем по каким-то причинам изгнанного и отправленного в лагерь военнопленных, откуда он неоднократно попытается бежать.
Итак, согласно карточки Бандуры он 27 апреля (точно как в рассказе Василенко) был направлен в составе рабочей команды 10054 в Нюрнберг на завод MAN. Оттуда он 4 мая (и опять полное совпадение с показаниями Василенко) бежал. Пойман был в начале июня 1943 года и водворен в шталаг 318 Ламсдорф, это Силезия, сегодня юго-запад Польши. То есть очевидно Бандура шел по несколько иному маршруту, если путь Василенко и Меренкова лежал сравнительно строго на восток, то Бандура сильно отклонился к северу и двигался в направлении Силезии, а не Словакии. 22 июня Бандуру вернули в Нюрнберг, он отсидел 12 суток в карцере, выйдя из него, 21 июля получил направление в очередную рабочую команду, 11 августа он снова попытался бежать и был расстрелян при попытке побега. Вот вам и бывший коллаборационист.
Что ж, итак, побег Василенко и Меренкова подтверждается независимым источником. Это важно. Дальше немного сложнее. По всей видимости, в Подольске они не успели согласовать свои показания и в каких-то деталях их рассказ отличался.
Поэтому вскоре Василенко был снова вызван на допрос сотрудником СМЕРШа старшим лейтенантом Сомовым. Цитирую, сохраняя лексические особенности:
Вопрос: Дайте правдивые показания, когда, где и каким путем вы познакомились с «Петером» и «Иосифом» и кто они такие.
Ответ: Ранее в своих показаниях я говорил неправду, а именно по чешской территории до реки Витава [Отава] мы были не в чехской форме, а в форме военнопленных и никакой старик нам ее не приносил, но когда у реки Витава мы встретили молодого парня, то он нас лично сам привел в лес в одну землянку, где находились два человека. Как впоследствии в беседе я выяснил, что здесь находилась чехская партийная организация, которая нелегально выпускала газету Руде право, редактором этой газеты был Петер, а пропагандистом Иосиф. В дальнейшей нашей беседе оба они предлагали нам оставаться работать у них, но мы на это согласия не дали. После чего они нам дали чешскую одежду, 300 крон денег, карточки на получение хлеба, масла, сала и через реку Витава мы были перевезены на лодке Иосифом… Кроме того мной было скрыто также и то, что в момент когда мы прибыли в чехскую подпольную организацию, где находилась редакция газеты Руде Право я редактору Петеру предъявил свое удостоверение личности командного состава красной армии.
Конец цитаты.
Версия со стариком в лесу мне нравилась больше
Я должен честно признать, версия со стариком в лесу мне нравилась больше. О подпольном издании газеты Руде Право мы знаем, что, цитирую, с июля 1942 года был налажен новый выпуск газеты в Бероуне и в Збироге; редактирование было поручено товарищам Аксамиту и Брунцлику. Аксамита звали Карел, Брунцлика Станислав, хотя конечно теоретически они могли назваться как угодно, в том числе Петером и Иосифом. Оба погибли в 1944 году.
Отдельно смущает удостоверение личности командного состава, которое Василенко якобы удалось сохранить несмотря на многочисленные аресты и обыски. С его слов ему все время удавалось прятать его в сапоге, что вызывает известные сомнения.
Итак, к сожалению, мы имеем дело с ненадежным рассказчиком и хотя часть его рассказа — как минимум, дата побега – подтверждаются независимыми источниками, – остается вопрос, насколько мы можем положиться на его изложение.
С другой стороны, конечно, мы имеем дело и с ненадежным слушателем. В разговорах с сотрудниками СМЕРШа бывшие военнопленные старались раскрывать рот настолько редко, насколько это возможно. Приведу такой пример: практически всем задавался вопрос, кого вы по плену знаете из изменников родины и предателей. Я просмотрел сотни фильтрационных дел и стандартный ответ на него: никого не знаю (исключения очень редки). И конечно, такой ответ давался не потому, что военнопленный действительно никого не знал. Каждый, а уж особенно те, кто попали в плен в 1941-42 гг., знали как минимум лагерных полицаев и активистов. Но любая подробность могла вызвать дополнительные вопросы, поэтому отрицательный ответ был наиболее безопасным и правильным с тактической точки зрения. Та же интенция, конечно, была и у лейтенанта Василенко, он знал или по крайней мере предполагал, где находятся подводные камни и старался их обойти.
Окончательно запутывает ситуацию то, что в уже известной нам справке из сельсовета говорится, что Василенко вернулся домой не в августе 1943, а в декабре 1942 года. Но это практически невероятно, так как 25 ноября согласно карточке он еще точно был в лагере Хаммельбург и даже если бы он бежал, то не смог бы так быстро, тем более зимой, добраться до дома.
Конечно, следует рассмотреть и возможность, что Василенко и Меренков вовсе не сами дошли до Полтавской области, а их привез туда абвер с целью отправки в советский тыл. Но должен сказать, что абвер был прагматической организацией и летом 1943 года у него еще хватало агентов из собственных прифронтовых школ для засылки в советский тыл. Везти людей за две тысячи километров, придумывать им романтическую историю с побегом, пристегивать эту историю к реальному побегу реального Ивана Бандуры — ко всему этому отсутствует прагматическое целеполагание. У абвера не должно было быть сомнений, что возвращенцы попадут к советским чекистам и возможно на этом все и закончится — так стоит ли овчинка выделки. К примеру, уже упоминавшийся нами подполковник Петр Махура умудрился бежать из концлагеря, уже в апреле 1945 г. перейти линию западного фронта и попасть к союзникам, но, несмотря на это и участие в подпольных организациях Аушвица и Бухенвальда, получил на родине 10 лет ИТЛ.
Вернемся к теории с абвером. Если с помощью Василенко и Меренкова немецкая разведка хотела бы передать какую-то дезинформацию, это могло бы теоретически стать поводом для разыгрывания комбинации, но ни в объяснительной Василенко ни в его допросе нет ничего хоть как-то эту дезинформацию напоминающего.
Ну, и наконец надо отметить, что несмотря на некоторую фантастичность сюжетов с подпольной типографией Руде Право и офицерским удостоверением в сапоге, СМЕРШ поверил Василенко и Меренкову и отправил их с сохранением званий в действующую армию. Лейтенант Василий Меренков, командир пулеметного взвода 197 сд умер от ран, полученных в бою за венгерский городок Надьигманд 22 марта 1945 года. Старший лейтенант Дмитрий Василенко был до конца войны многократно награжден: Орден Красной звезды, ордена Отечественной войны второй и первой степени, медаль «За взятие Будапешта».
После войны вернулся в свои Заиченцы и устроился работать в лесничество. В 1952 году чекисты снова заинтересовались его историей и он им заново ее рассказал с небольшими девиациями (например, относительно даты м места пленения), в том числе повторив рассказ о подпольной типографии Руде Право. Имело ли это какие-то последствия, из фильтрационного дело неясно, но Дмитрий Василенко точно дожил до 1985 года, когда был награжден юбилейным орденом к 40-летию победы.
Понятно, что сейчас снова военное время и не до исторических изысканий, но если вдруг кто-то знает потомков Дмитрия Павловича Василенко из Заиченцов, напишите пожалуйста нам на Радио Свобода и возможно нам удастся вместе выяснить, что представляла собой Большая Прогулка лейтенанта Василенко — действительно пеший переход в две с половиной тысячи километров — и тогда это одна из самых удивительных историй побега второй мировой и она не должна оставаться неизвестной или… увы, пока это рассказ с открытой концовкой.
