Иван Толстой: Наш постоянный автор Михаил Талалай только что вернулся с конгресса в Тбилиси, где рассказывал об интересном персонаже, книги которого попали в личные библиотеки Муссолини и итальянского короля. Звали его Рафаил Александрович Иваницкий-Ингило, и меня особенно привлекло то, что 60 лет назад он выступал по Радио Свобода, в Грузинской редакции.
Но – обо всем по порядку. Я звоню в Милан Михаилу Талалаю.
Михаил Григорьевич, Грузия в последнее время стала самым модным местом 2022 года и на любом конкурсе получит свой призовой вымпел. Но когда я услышал, что вы отправились в Грузию, у меня возник такой когнитивный диссонанс. Все-таки русские люди едут в Грузию из России или бегут туда. Вы поехали из свободной Италии. Что тому причиной?
Михаил Талалай: Я давно готовился к этой поездке в прекрасную Грузию, не как путешественник, а с намерением погрузиться в научный социум, в общение с коллегами. И такая возможность возникла несколько лет тому назад. Через своих знакомых литературоведов-компаратистов я связался с организаторами XXIII международного конгресса "Ассоциации сравнительного литературоведения" – ICLA. Это большая всемирная организация, которая раз в три года проводит такие мощные конгрессы. И впервые эта Ассоциация проводила мероприятие на территории бывшей советской республики. Мои грузинские коллеги этим гордились. Чтобы рассказать о масштабах этого конгресса, назову статистику – 1200 участников! Не все приехали, если бы не было пандемии и войны, было бы нас больше. В Тбилиси в итоге приехало 400 человек, а еще 800 выступали или слушали онлайн.
Переосмысление литератур мира
Следует назвать организаторов. Это, в первую очередь, профессор Ирма Ратиани, один из ведущих филологов современной Грузии, профессор Тбилисского государственного университета, который стал базой наших заседаний, она же – директор Института грузинской литературы имени Шота Руставели (другая база конгресса), плодовитый исследователь-литературовед. Жалею, что мы раньше не познакомились, потому что лет десять тому назад Ирма Ратиани проводила большую международную конференцию по эмигрантской литературе, что мне намного ближе. Вышел и сборник этой конференции – Literature in Exile. Однако выбирать тему нового конгресса я сам не мог, поэтому поехал в Тбилиси на эту огромную встречу, которая называлась так: "Переосмысление литератур мира: глобальная и локальная литературы, основные направления и маргиналии". Сразу уточню, что сам я не литературовед и не компаратист, поэтому мне пришлось, ради Грузии, записаться в их Ассоциацию.
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, вы говорите "компаратист". Я слышал, как правило, "компаративист". Вы намеренно усекаете?
Михаил Талалай: Это итальянизм, потому что в голове у меня каша и "прут" итальянские слова, да так и лаконичнее, экономнее. В Тбилиси было очень интересно, много общения, культурная программа, и, конечно, грузинское застолье.
Иван Толстой: Я смотрю на программу конгресса и назову некоторые доклады:
Стефания Сини (Италия), "Слова и образы в понимании русских формалистов и их круга";
Александр Строев (Франция), "Как формировалась русская национальная идея: экспансионистские войны и Французское Просвещение";
Маргарита Полтавец (Россия, онлайн), "Лермонтовские ангелы и демоны в опере Рубинштейна (либретто Висковатова)";
Анна Пономарева (Великобритания), "Хлебников и авангард планетарного масштаба: посреди красок";
Сома Марик (Индия), "Женщины-коммунистки и их альтернативы соцреализму: Александра Коллонтай и другие";
Юрате Ландсбергите-Бехер (Литва), "Россия против Европы или столкновения цивилизаций в XVII–XVIII веках в творчестве современной литовской писательницы Кристины Сабаляускайте".
Это были наиболее интересные доклады на русские темы, прочитанные в Тбилисском университете на конгрессе. Михаил Григорьевич, а вы о чем докладывали?
Грузины в Италии: от Руставели до Церетели
Михаил Талалай: Для себя лично, так как я ехал на Кавказ и хотел пообщаться как можно поплотнее с грузинскими коллегами, я свою тему внутренне определил как "Грузины в Италии: от Руставели до Церетели". Еще раз подчеркну, что это – внутреннее название. Начну с Церетели. Этот грузинский маэстро очень хорошо представлен в Италии, начиная с памятника Николаю Васильевичу Гоголю в Риме, который удивительным образом напоминает знаменитого Моисея Микеланджело – по постановке фигуры, даже по складкам на тоге. Поэтому злые языки в Риме прозвали этот памятник "Николай Моисеевич Гоголь". Затем у нас ходил неподтвержденный слух, что маэстро собирался подарить исполинский памятник Архимеда сицилийскому городу Сиракузы, но сицилийцы как-то смогли уклониться от этого дара. Существует также на юге Италии, в городе Бари, где почивают его мощи, еще одна работа Церетели – статуя Николая Чудотворца. Церетели тут избрал образ не традиционный восточный, православный, а западный – Никола-Угодник представлен как епископ с итальянской символикой: на Евангелии он держит три золотых шарика, символы трех кошелей с золотом, которые святитель подбрасывал бесприданницам. И представьте, в Бари даже родился итальянский анекдот про грузинского мастера. Рассказывают, что когда сбросили простыню во время инаугурации памятника, то удивленные барийцы увидели, что на Евангелии Никола держит не три шарика, а пять. За разъяснениями обратились к маэстро, тот развел руками и сказал: "А я – грузин, мне не жалко!"
В Тбилиси я о Церетели не рассказывал, там про него всё известно, это я подготовил для наших слушателей, а мой доклад там звучал академично: "Поиски идентичности у литераторов белой эмиграции в Италии". Я не стал широкомасштабно говорить об этой литературной проблеме, а отобрал грузинские мотивы, причем самые неожиданные.
Начну с краткой, но яркой биографии Серджо Касмана, который как будто к Грузии не имеет никакого отношения. Он был сыном украинского еврея, послереволюционного беженца (тогда, надо сказать, все называли его русским евреем), который в Италии женился на местной синьорине, и в 1920 году у них родился Серджо, который никогда не видел Россию, а в 1944 году погиб как герой-подпольщик в Милане, его именем названа здесь улица. Ему было 24 года, на площади, где антифашист попал в роковую засаду, висит мемориальная доска.
Почему я о нем рассказывал в Тбилиси? Я познакомился с его братом Роберто Касманом, который дал мне неопубликованные стихи Серджо, написанные в 1930-е годы. Юноша, родившийся в Италии, в поисках идентичности сравнивал себя с Мцыри. Я предлагаю свой перевод с итальянского, не поэтический, а подстрочник:
Мой Мцыри, я увидел Кавказ:
Грузию с зелеными долинами,
Над которыми сияли
Белоснежные пики.
Я увидел, Мцыри, твой край:
Горячая жажда свободы,
Свежий воздух, пахучий ветер
Зажгли мою кровь.
Жизнь может быть мгновением,
И потом ничего не жаль, Мцыри…
Как и ты, Мцыри, я родился
Не в родной стране,
У меня, как и в твоем сердце,
– Мечта о безграничных горизонтах.
Кто узнал величие твой земли,
Россия, тот не может жить далеко.
Как и ты, Мцыри, хочу бежать
К моим равнинам,
Как и ты, хочу бросить
Мое тело в быструю реку.
Слышу звон колоколов
В горных деревушках.
Как и ты, Мцыри, как и ты,
В другой земле хочу лечь.
Потом я продолжил дискурс об эмигрантской поэзии, потому что в Италии после революции оказалось два поэта грузинского происхождения. Про одного из них известно много, это князь Василий Сумбатов – Сумбаташвили. Он родился в Петербурге, поэтому его литературная идентичность, конечно, – русская, но не без кавказских нюансов. Им подробно занимались мои коллеги Серджо Гардзонио и москвичка Любовь Федоровна Алексеева: его поэзия изучена хорошо, как и его выбор в эмиграции: он несомненно считал себя русским.
Более сложный сюжет связан с другим поэтом грузинского происхождения – князем Георгием Эристовым – Эристави. Он родился в Тбилиси, поэтому понятно, что грузинского у него много больше, и поэзии кавказской, хотя он тоже поэт русский. Он занимался в известном тифлисском "Цехе поэтов" Сергея Городецкого, его кумиром был Николай Гумилев. Но этих двух грузинских князей, двух поэтов, писавших по-русски в Италии, развела война. Во время Второй мировой они выбрали противоположную "идентичность". Если князь Василий, несмотря на то, что был белым офицером, участником Гражданской войны, ушел в подполье и помогал, живя в Риме, бежавшим из плена красноармейцам, с которыми воевал двадцать лет ранее, посчитав, что в тот момент он должен отринуть внутренние распри ради победы над внешним врагом, нацизмом, то князь Георгий выбрал другой путь.
Как и многие патриоты-эмигранты из национальных окраин бывшей империи, он, при первоначальных успехах германской армии, решил, что настал его час, и отправился на оккупированные территории, в Крым, сотрудничал там в местной поднемецкой прессе и потом обратно вернулся в Италию, уже после поражения Третьего рейха. Естественно, Эристов этот эпизод скрывал, но про коллаборационизм раскопали исследователи его творчества, в первую очередь, миланка Анастасия Пасквинелли.
В качестве главного героя своего доклада я выбрал совершенно уникального человека
Однако в качестве главного героя своего доклада я выбрал совершенно уникального человека, который в своей биографии сосредоточил основные узлы грузино-русских эмигрантских историй. Это Рафаил Иваницкий. Он родился на территории современного Азербайджана, но в том западном его углу, где живут этнические грузины, грузинский субэтнос ингилойцы, многие мусульманского вероисповедания. При этом у Рафаила – архирусская фамилия… Дело в том, что в эпоху покорения Кавказа его дед стал денщиком одного русского генерала, который, крестив горца-мусульманина, дал ему свою русскую генеральскую фамилию. Дедушка стал Иваницким, поэтому Рафаил, родившийся, кстати, в семье православного священника в Тбилиси, учившийся в той же духовной семинарии, где учился Иосиф Джугашвили, носил эту фамилию.
Но у него звучал зов к грузинской идентичности, более того – к независимости, и он взял себе еще в дореволюционные времена псевдоним Ингило, дабы напомнить читающей публике и всему миру о своем "субэтносе". Когда случилась Февральская революции и падение монархии, Рафаил Иваницкий-Ингило принял активнейшее участие в установлении независимой Грузинской республики, в основном, по церковной линии – он был, как я уже сказал, сыном священника, с семинарским образованием, был полиглотом и работал в секретариате Грузинской Церкви, добивался ее автокефальности. После 1921 года, когда на Кавказ пришли Советы, он был арестован, его хотели выслать из Грузии куда-то в Сибирь, или на Соловки. Но тут сыграла свою роль риторика тех времен, Грузия еще считалась независимой советской республикой, и его соотечественники стали протестовать против высылки Ингило в другую республику, в итоге он был просто изгнан на Запад и оказался в Италии.
И тут я рассказал в Тбилиси свои коллегам о своих находках. Это итальянские, даже испанские находки, совсем недавние. Будучи человеком церковным, но мирянином, грузин Рафаил Иваницкий-Ингило все-таки прислонился к русской эмиграции, стал алтарником, как сейчас говорят, или чтецом, псаломщиком русской эмигрантской церкви в Риме на виа Палестро и таковым оставался в течение 20 лет. Он превосходно выучил итальянский язык. Тем не менее, он не оставлял свою грузинскую линию, особенно она усилилась, когда в Риме обосновался князь Ираклий Багратион-Мухранский, претендент на вакантный грузинский трон, даже носивший неформальный титул "Грузинского царевича в изгнании". Ираклий приехал в Рим ради женитьбы на римской аристократке Марии-Антуанетте Паскини дей Конти де Костафьорита. Обосновавшись в Италии, Ираклий, особенно во время Второй мировой войны, когда для кавказцев-эмигрантов возник мираж независимости, продвигал идею грузинской монархии. Он сблизился с нашим героем Рафаилом, даже поручил ему подготовить очень важную книгу, и тот с блеском выполнил эту задачу – написал первую книгу на итальянском языке о Руставели.
Вот мы и подошли к теме Руставели в Италии. В 1941 году выходит эта книга с прекрасными иллюстрациями другого грузинского эмигранта, тоже князя, театрального художника Георгия Абхази, жившего в Милане. В этой книге Рафаил впервые не только рассказал итальянцам о Руставели, но и перевел в прозе, сокращенно, знаменитую поэму "Рыцарь в тигровой шкуре". Книга была преподнесена Муссолини, подарена итальянскому королю – таким образом грузинская культура и ее великий бард стали более известны в Италии.
После окончания Второй мировой Ираклий Багратион, потеряв свою жену-итальянку, уже вдовец, перебирается в Мадрид, где женится теперь на испанской аристократке. В тот момент в Мадриде рождается русская церковная инициатива. В Испании тогда не существовало православной церкви вообще, поэтому князь Ираклий начинает ее устройство и, несмотря на то, что в тот момент в Испании бедствовал один русский священник-беженец, он выписывает из Рима своего друга Рафаила Иваницкого-Ингило, который тогда еще был мирянином. Тем не менее, у Рафаила – прекрасное церковное образование и соответствующий опыт, и он становится священником зарубежной Русской Православной Церкви. Но все оказалось не просто, столкнулись грузинские и российские патриотические амбиции и замыслы, которые усилились в изгнании.
Так, русские монархисты в Испании не приняли своего нового священника отца Рафаила, считая его грузинские чаяния несовместимыми с российской имперской идеей. Тем не менее, церковь родилась – с большими трудностями, долго не могли найти юридическую базу, потому что нужно было покровительство какой-то дипломатической миссии. В итоге приняли решение, приведшее, в конечном счете, к исчезновению и грузинскости, и русскости – пошли под Константинопольский патриархат, получив патронаж греческого посольства. Я был в этой мадридской церкви, она сейчас совершенно греческая, хотя сохранила свое посвящение, придуманное грузинами, – апостолу Андрею, который был одним из просветителей Кавказа. Тем не менее, ничего от времен отца Рафаила там не осталось.
Отец Рафаил, как человек с историческим образованием, отказывался упоминать в своих церковных церемониях Ираклия, своего покровителя, как царевича
В ту эпоху Андреевский храм собрал русско-грузинскую эмиграцию в Мадриде, пока не наступил новый конфликт, теперь уже между патроном отца Рафаила Ираклием и им самим. Дело в том, что отец Рафаил, как человек с историческим образованием, отказывался упоминать в своих церковных церемониях Ираклия, своего покровителя, как представителя Царского дома, и называл его просто "князем".
Иван Толстой: "Я процитирую то, что писал отец Рафаил: "Разбираясь в достаточной степени как в основных нормах православного церковного законодательства, так и в истории грузинского народа, я считаю отнюдь не приемлемыми претензии князя Ираклия Георгиевича Багратиона. После смерти последних грузинских царевичей, вот уже сто лет, никто из рода Багратионов, даже прямые наследники этих царевичей, не осмеливался присвоить себе титул "царевича Грузии", и, само собою понятно, что ни один священнослужитель, ни в самой Грузии, ни в эмиграции, не дерзнул бы выступить в смешной роли раздавателя титулов".
На что его бывший патрон князь, а может быть, царевич, Ираклий Георгиевич письменно парировал: "Отец Рафаил не удовлетворяет меня как духовник, позволяет себе делать публичные письменные заявления против моего отца и меня".
Михаил Талалай: Меня пригласил в Мадрид нынешний настоятель мадридской церкви отец Андрей Кордочкин, я разобрал архивные бумаги, читал все эти дрязги, послания, пытаясь вникнуть в суть конфликта. Подготовлена к печати книга, где вместе с отцом Андреем мы задействовали частично, только верхушку, эти документы, называется будущая книга "Русская православная церковь в Испании". Так вот, отказ отца Рафаила титуловать Ираклия представителем Царского дома был скандалом в монархических кругах, потому что священник подрывал основание у монархических движений, как грузинского, так и российского.
Дело в том, что в тот момент в Мадриде появился Владимир Кириллович, сын Кирилла, российского "императора в изгнании", которой женился на сестре Ираклия. И, если эта сестра, Леонида Багратион, была простой княжной, а не царевной, как настаивали мадридские Багратионы, то тогда этот брак претендента на российский престол становился не равнородным: он мог иметь значение для монархического движения исключительно, если бы Леонида была бы царевной. А вот это и отказывался произносить с амвона наш ученый отец Рафаил, который низводил брак Владимира Кирилловича на морганатический уровень, при этом "опуская" и самого Ираклия. Началось сильнейшее давление на него монархических кругов, и русских, и грузинских, и они его выдавили из Испании – "по состоянию здоровья". В итоге путь нашего беженца через Тбилиси, Рим и Мадрид закончился уже во Франции, где он, среди прочего, и готовил программы для Радио Свобода. Независимую Грузию он увидеть не успел, как и не состоялся монархический грузинский проект. Но, может быть, до поры до времени, потому что у Ираклия Багратиона есть здравствующий внук Давид, и сейчас, будучи в Грузии, беседуя в кулуарах конгресса о грузинской монархической идее, я узнал, что она все-таки еще живет и что сам патриарх-католикос Илья II (я был в Тбилиси во время его именин 2 июля) высказался достаточно твердо за возрождение монархии. Так что, может, нам еще доведется увидеть Грузинское царство.
