- Правозащитники сообщают о вербовке российских заключенных для участия в войне с Украиной.
- Почему Минюст добивается ликвидации российских офисов агентства, которое помогает евреям репатриироваться в Израиль.
- В России ужесточили наказание за пытки: изменит ли это ситуацию?
Видеоверсия программы
ШТРАФНОЙ ЭТАП
Родственники осужденных, отбывающих наказание в российских колониях, сообщают правозащитникам о случаях их вербовки представителями частной военной компании прямо в местах лишения свободы. Некоторые утверждают, что воевать за родину агитирует лично Евгений Пригожин – владелец ЧВК "Вагнер". Издание "Важные истории" пишет, что по меньшей мере трое осужденных из исправительной колонии номер семь Ленинградской области уже погибли на войне в Украине, еще двое ранены и находятся сейчас в одной из больниц Луганска. Ранее все они якобы были завербованы ЧВК "Вагнер". Эту информацию подтверждают и источники правозащитников.
У нас на связи – основательница организации "Русь сидящая" Ольга Романова.
Родственники заключенных сообщают о случаях их вербовки на войну в Украине представителями ЧВК
Ольга Романова: Первые сообщения стали поступать через несколько дней после начала войны из так называемых "колоний БС" (это безопасное содержание бывших сотрудников: СОБР, ОМОН, таможенники, ГИБДД, судьи, следователи, ФСБ, – которые сидят за какие-то преступления). По идее, это люди, прошедшие какую-то военную подготовку, умеющие держать в руках оружие. К ним вербовщики поехали сразу, но там их успех не ждал, потому что эти люди с большим удовольствием умеют возбуждать против нас уголовные дела, разгонять наши митинги и одиночные пикеты, а вот идти на войну желающих не оказалось. Некоторое время было затишье. А дальше правозащитники пропустили этот момент, потому что речь идет о "черной дыре" для правозащиты – Чечне. В составе так называемого "чеченского батальона", который воюет на территории Украины, вдруг обнаружились – просто по лицам – люди, которые мало того, что имеют много судимостей, но и должны отбывать сейчас длительные сроки. И как они оказались в составе "чеченского батальона" – никому не известно.
Третья волна, самая масштабная и самая неприкрытая, началась в конце июня с Ленинградской области, с трех колоний, куда высадился десант ЧВК "Вагнер"; из зон "Обухово", "Форносово" и "Яблоневка" (ИК-7) первая партия была отправлена в первых числах июля. Это был конвойный эшелон для перевозки заключенных. Они были отправлены в ИК-2 Ростовской области. Это было что-то вроде подготовки, их интенсивно тренировали недели две – как штурмовиков и специалистов по разминированию. И уже четыре-пять дней эти люди находятся в боях. Мы знаем о трех погибших, поскольку об этих заключенных торжественно объявил начальник зоны, типа: "Героически погибли. Молодцы!".
Марьяна Торочешникова: Вам об этом сообщили другие сидельцы?
Ольга Романова: Да. И родственники. Начальник зоны сообщил об этом матери погибшего человека, которого звали Константин (никнейм – Рыжий). Раненых наверняка больше, но мы знаем по фамилиям двоих – Смирнов и Захаров. Они лежат в госпитале под никнеймами. В четверг заключенные выходили с ними на видеосвязь, а раненый торжественно махал рукой и рассказывал, как хорошо его здесь лечат, что можно не бояться, всем вербоваться. И как раз речь шла о том, что, кажется, накануне были завербованы еще 35 человек в той же колонии. В одной из колоний Рязанской области на прошлой неделе были завербованы 300 человек (а в колонии сидит 1300). Пошли сообщения, что лично Пригожин туда прилетал, и похоже, что он там действительно был.
Марьяна Торочешникова: Это чем-то регламентируется? Как оформляют бумаги?
Ольга Романова: Вся эта история полностью выведена из правового поля. Мы знаем только об одной бумаге, которую подписывают такие заключенные: это бумага о неразглашении всего, что они узнают или услышат. Никто из них не подписывал никаких контрактов. Более того, если люди сражаются под никнеймами, то не очень понятно, как жена или мать будет доказывать, что она родственница Серого, Рыжего, Птахи или Кота.
Вся эта история полностью выведена из правового поля
Марьяна Торочешникова: Вот из рязанской колонии куда-то увезли 300 заключенных. Это же должны были как-то оформлять. Прокуратура должна уже стоять на ушах и выяснять, что происходит! К ним пытался обратиться кто-то из родственников, может быть, какие-то активные депутаты из независимых?
Ольга Романова: Депутаты и ОНК напрочь все отрицают. Я уже видела очень много официальных сообщений Министерства обороны, что там воюет только Минобороны, больше никто. Хорошо, что наш адвокат Леонид Крикун согласился выступить не анонимно, что для него очень опасно. Он был на днях в колонии "Яблоневка", после чего там начались большие волнения. Конечно, многие родственники будут добиваться возвращения своих родных по месту отбывания наказания. Но заключенные – это самый маргинальный слой российского населения. У 90% нет ни родственников, ни социальных связей. Кроме того, народ у нас запуган и забит до последнего состояния, и многие родственники говорят: "Мы не будем бороться – как бы хуже не было".
Мы знаем несколько колоний, где начальники после визита "Вагнера" приходят к заключенным и отговаривают их это делать. Ребята, большое вам спасибо! Вы молодцы!
Мы наблюдаем вербовку повсеместно, до Урала: Коми, Архангельск, Мурманск, Новгород, Нижний Новгород, Ленинградская, Тульская, Рязанская, Владимирская области, Тверь, Адыгея. Не призывают людей, которые осуждены по уголовным статьям, связанным с нарушением половой неприкосновенности и педофилией, но не из соображений, как бы чего не вышло с ними в Украине, а просто никто не согласится жить с ними в одной казарме, быть в одном окопе, никто их не прикроет. Все остальные статьи годятся, всех берут. Конечно, никто, кроме ЧВК "Вагнер", не знает точное количество завербованных. Речь идет о 25 областях, откуда мы получаем сигналы, и в Ленинградской, Рязанской это уже несколько сотен заключенных с каждой зоны. Я думаю, в целом порядка тысячи или больше.
Это, конечно, повторение штрафных батальонов во время Великой Отечественной. Но тогда давайте называть вещи своими именами: все-таки войну – войной, а не какой-то "специальной военной операцией". И конечно же, в наших "лучших" традициях, все-таки за заключенными-штурмовиками идут заградотряды, более опытные бойцы ЧВК "Вагнер": перекрывают возможности отхода.
Марьяна Торочешникова: Законопроект, принятый в первом чтении в Госдуме, который позволяет чуть раньше отправлять людей из обычных колоний в колонии-поселения и дальше на более-менее легкие работы, в том числе, может быть, как раз создан для того, чтобы легализовать происходящее?
Мы наблюдаем вербовку повсеместно, до Урала: Коми, Архангельск, Мурманск, Новгород, Тверь, Адыгея
Ольга Романова: Конечно: именно ради того, чтобы можно было легально нанимать людей на работу в ЧВК и разгрузить зоны под украинских военнопленных. Зона Ростовской и некоторых других областей разгружены, приготовлены для украинских военнопленных, заключенные отправлены в другие места. Когда эти зоны начали освобождать, а слухи о войне уже ходили, мы обратили внимание на то, что заключенным и родственникам было объявлено, что зона закрывается на капитальный ремонт, но при этом на госзакупках не было куплено ничего из стройматериалов, зато купили три тысячи сухпайков. В колонию номер 11 Курской области отвезли мирных и невоеннообязанных украинских граждан, просто похищенных в Буче, Гостомеле, Черниговской области, Ирпене, Волновахе. Никто не признается, что они там, но есть верная примета: зону охраняет военная полиция.
"СОХНУТУ" ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО
Главное управление Минюста по Москве требует ликвидировать российское представительство еврейского агентства "Сохнут", которое способствует репатриации в Израиль. Минюст заявляет о грубых нарушениях агентством российского законодательства и незаконном сборе персональных данных граждан России, но детальное содержание иска не раскрывается. На фоне войны с Украиной в российские офисы "Сохнута", по данным газеты The Jerusalem Post, ежедневно обращаются около тысячи человек. При этом пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков отметил, что судебное разбирательство с агентством вызвано необходимостью "соблюдать российские законы" и никак не связано с "утечкой мозгов".
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ СТАТЬИ
29 июля суд в Ярославле начнет рассматривать дело о пытках и гибели в исправительной колонии номер один заключенного Важи Бочоришвили. Его родственники ждали начала этих слушаний пять лет – столько времени потребовалось, чтобы довести до суда так называемое "второе ярославское дело" против сотрудников Службы исполнения наказаний. Один из нынешних подсудимых – Сергей Гусарин – был свидетелем в "первом ярославском деле" – в эпизоде об избиении заключенного Евгения Макарова все в той же колонии.
Итак, в России решили жестче наказывать виновных в пытках. Соответствующие поправки к УК Владимир Путин утвердил в середине июля. Правозащитники много лет добивались приведения российского законодательства в этой части в соответствие с международными стандартами. Наконец, после обнародования в конце прошлого года видеосвидетельств жесточайших пыток в российских колониях, власти решили, что закон пора менять. Но изменится ли теперь правоприменительная практика?
Субъектом преступления осталось должностное лицо: при этом целый спектр случаев применения пыток просто выпадает
На видеосвязи с нами – руководитель аналитическо-правового отдела "Команды против пыток" Дмитрий Казаков и адвокат фонда "Общественный вердикт" Ирина Бирюкова.
Главным достижением можно считать законодательное закрепление понятия "пытка", которое теперь вроде соответствует международному праву?
Дмитрий Казаков: Достижение довольно спорное, потому что определение, которое закрепили, неполное и не содержит всех необходимых элементов. Авторы законопроекта пошли по самому простому пути – они решили перенести понятие "пытки", опять же обрезанное, полностью в Уголовный кодекс, не стали заморачиваться тем, чтобы сконструировать специальную статью, которая предусматривала бы ответственность за пытки и иные виды жестокого обращения, а просто решили добавить нормы в уже существующие статьи. В итоге ответственность за пытки продолжает быть раздробленной в Уголовном кодексе; единой, полноценной нормы мы так и не получили.
Субъектом преступления осталось должностное лицо (а в практике международных органов субъектом этого преступления является лицо, выступающее в официальном качестве): при этом целый спектр случаев применения жестокого обращения просто выпадает. Так, сотрудники ЧОП или представители казачества, которые участвуют в охране общественного порядка, с точки зрения законодательных терминов не относятся к должностным лицам и судебная практика не воспринимает их таковыми. Но при этом они в определенных ситуациях выступают как представители государства и должны нести ответственность как субъекты применения пыток.
Марьяна Торочешникова: В 2018 году "Общественный вердикт" вместе с "Новой газетой" впервые обнародовали видеозапись истязаний Евгения Макарова. На днях, уже на свободе, он скончался от пневмонии. Все были шокированы этим, начались "ярославские дела". Ирина, по вашим наблюдениям, отношение следователей к этим "пыточным делам" изменилось, стали тщательнее подходить к их расследованию?
Ирина Бирюкова: Как раз наоборот. Когда было первое "ярославское дело" с Женей Макаровым, все было в новинку, а остальные дела уже пошли по наработанной схеме. Все, даже Следственный комитет, смотрели, как пройдет в суде первое дело. Теперь у них есть стандарт, который прошел, устоял в вышестоящих инстанциях, и не надо придумывать ничего нового, тщательнее расследовать, искать какие-то новые доказательства, потому что вдруг эта схема сойдет с рельсов, будет что-то новое, а вдруг оно не получится?
Работать и расследовать они не хотят и не будут
Марьяна Торочешникова: И какая разница, какую статью будет применять следователь? Или это все-таки принципиально?
Ирина Бирюкова: Это принципиальный момент. Отдельная статья должна тогда требовать отдельной работы, отдельной статистики, соответственно, по ней надо отчитываться, что привлечены те или иные сотрудники именно за пытки, значит, надо это расследовать, говорить, что пытки есть. А поскольку сейчас внесены изменения лишь в статью о преступлениях, отнесенных к категории должностных преступлений, мы все равно не увидим статистику по пыткам. Это же надо работать и расследовать.
Марьяна Торочешникова: Не хотят?
Ирина Бирюкова: Да, не хотят и не будут.
Марьяна Торочешникова: Официальной статистики о частоте применения пыток в РФ не существует. Но какую-то статистику раньше вел "Комитет против пыток", теперь она есть у "Команды против пыток". Дмитрий, как часто люди в России подвергаются пыткам и насколько сложно привлечь к ответственности виновных?
Дмитрий Казаков: Оперировать данными правозащитной организации довольно сложно, потому что она опирается только на свой опыт. В свое время проводился соцопрос, согласно которому каждый пятый житель России тем или иным образом сталкивался с применением пыток или жестоким обращением, через несколько лет другое исследование показало, что каждый десятый.
Добиться возбуждения уголовных дел довольно тяжело. Есть редкие случаи, когда дела возбуждаются быстро, но это в основном касается случаев очевидного применения пыток или случаев с особой жестокостью, когда наступили тяжелые последствия для пострадавшего. В основном же по сообщениям о применении пыток и жестокого обращения выносятся постановления об отказе в возбуждении уголовного дела: не устанавливают состав преступления либо само событие. Отсутствует желание и мотивация следователей полноценно проводить расследование, искать и собирать доказательства.
Добиться возбуждения уголовных дел в случае пыток довольно тяжело
Марьяна Торочешникова: А почему? Они же раскроют дело – их, может быть, наградят, премию дадут, звездочку на погоны.
Дмитрий Казаков: Существуют приоритеты тех преступлений, на борьбу с которыми направлены основные силы. Например, объявляется борьба с коррупцией, и тогда в приоритете борьба с коррупционными преступлениями. Проблема еще в том, что следователи Следственного комитета, которые обязаны расследовать случаи пыток, очень тесно функционально связаны с сотрудниками полиции, которые часто становятся субъектами этих преступлений. СК расследует большое количество других тяжких преступлений, и непосредственную помощь в их раскрытии оказывают сотрудники полиции. Это становится серьезным препятствием для эффективного расследования.
Марьяна Торочешникова: Больше шести лет назад в местах ограничения свободы решили везде устанавливать видеорегистраторы, камеры видеофиксации, чтобы фиксировать все нарушения, чтобы людей не били и не пытали.
Ирина Бирюкова: Все эти записи есть, но они будут использованы ровно тогда, когда надо будет наказать заключенного, а не сотрудника. Иначе всегда будет сбой в работе камер, сбой напряжения, как нам обычно пишут: видеорегистраторы не сработали, сломались. Мы никогда не получим эти записи, их не предоставляют следствию. Надо, чтобы к ним имела доступ прокуратура, и мы уже много лет боремся за это. Но для этого нужна воля, а ее нет. В любом провинциальном городе все друг друга знают, и как условный Иван Иваныч будет сажать за преступление Петра Петровича, когда они вместе отмечали крестины, ходили в баню, пили пиво?
Марьяна Торочешникова: А почему тогда не вывезти все это в Москву?
Ирина Бирюкова: А кому это надо? Это же ветвь власти. Тогда надо признать, что есть проблема пыток, и наказывать сотрудников колоний, потом – сотрудников прокураторы, вышестоящего прокурора, следствие, суд, по цепочке. А это не нужно никому, кроме тех, кто пострадал от пыток.
Как Иван Иваныч будет сажать Петра Петровича, когда они вместе ходили в баню, пили пиво?
Марьяна Торочешникова: В новой редакции УК специально отмечено, что пыткой не является "причинение физических или нравственных страданий, которые возникают в результате правомерных действий должностного лица либо неизбежно сопряжены с такими действиями" (например, с применением силы). Легко ли будет теперь за это определение спрятаться виновным в жестоком обращении?
Ирина Бирюкова: Очень легко. Я думаю, лазейка оставлена намеренно. По всем делам, которые я веду, было заключение о том, что спецсредства и применение силы были законными. Как по этому критерию, который не имеет никаких четких граней, можно определить, до какой степени было законным применение насилия? Это внутреннее усмотрение вышестоящего сотрудника УФСИН, прокурора или следователя.
