- QR-коды, ограничения для непривитых и рынок поддельных сертификатов. Как Россия борется с очередной волной COVID.
- После скандала из-за пыток в Саратовской тюремной больнице правозащитники посетят 20 российских следственных изоляторов и колоний.
- Как в России расследуются дела о финансировании терроризма – насколько серьезная борьба ведется с этим явлением?
КОМУ КАНИКУЛЫ, А КОМУ КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС
Россияне свыкаются с режимом "нерабочих дней", который объявил в стране президент Путин. И если московские власти заверили горожан, что не будут растягивать это и дальше, то часть регионов уже заявила о намерении продлить локдаун и после 7 ноября из-за чрезвычайно напряженной ситуации с распространением коронавируса. А вот пропускная система по QR-кодам, которая действует почти по всей стране, похоже, останется надолго.
У нас на видеосвязи – адвокат коллегии адвокатов Pen&Paper Александра Харина.
Пропускная система по QR-кодам, которая действует почти по всей стране, похоже, останется надолго
Когда полтора года назад Путин впервые выдал формулировку "нерабочие дни", возмущались не только работодатели, которым буквально залезли в карман, но и сами сотрудники, ведь работодатель, конечно, не платил им столько, сколько должен был бы. Все были выбиты из привычной колеи. В этот раз на "нерабочие дни" реагируют уже не так остро, тем более что основная тяжесть ограничений ложится на тех, кто не привился. Правомерны ли такие ограничения?
Видеоверсия программы
Александра Харина: Статья 55 Конституции говорит, что права могут быть ограничены, но в той мере, в которой это необходимо для защиты безопасности государства, конституционного строя, нравственности, обеспечения прав и свобод других граждан. В ситуации с вакцинацией и ковидными ограничениями встречаются два права – право на здоровье населения и личные права, в том числе право на свободу передвижения, труд, отдых. В декабре 2020 года Конституционный суд поставил определенную точку в этом вопросе, придя к выводу, что в ситуации реальной общественной угрозы все такие ограничения абсолютно законны.
В ситуации с вакцинацией и ковидными ограничениями встречаются два права – право на здоровье населения и личные права
Марьяна Торочешникова: Если с точки зрения российского законодательства должно быть единообразное правоприменение, то почему в одних регионах вводят одни ограничения, связанные с COVID, а в других – другие?
Александра Харина: В апреле 2020 года в закон о защите населения от чрезвычайных ситуаций были внесены поправки, которыми главам регионов были даны новые полномочия по введению карантинных ограничений. И Конституционный суд сказал: именно главы регионов более компетентны в вопросах того, что нужно предпринять на той или иной территории. Сейчас, например, в Брянской области в общественные места без QR-кода можно, а в Москве нельзя.
Марьяна Торочешникова: QR-коды вводят, без сертификата о вакцинации не пускают. Не беда, решили россияне, и пошли не за прививками, а за медотводами и сертификатами, которыми начали приторговывать предприимчивые граждане.
Все действия в отношении COVID отличались редкой непоследовательностью
К нам присоединяется молекулярный биолог, научный журналист, автор книги "Вирус, который сломал планету" Ирина Якутенко.
Почему в России провалилась кампания по вакцинации?
Ирина Якутенко: К этому привело множество разных действий, начиная с того, как разрабатывалась вакцина и как подавались новости о ней – непонятно как, без публикации данных, с откровенной пропагандой. Даже на федеральных каналах говорили о том, как опасны западные вакцины, предполагая, что будет считан месседж: "наша-то вакцина, значит, безопасна". Но был считан месседж: "вакцина от коронавируса опасна".
Все действия в отношении COVID отличались редкой непоследовательностью: то в Москве жесткий локдаун с запретом на выход из дома, то буквально на следующий день без реальной связи со статистикой отменяются все ограничения в преддверии известного голосования. У людей не сложилось ощущения, что COVID опасен, потому что государство ничего не делает, меры де-факто отсутствуют, все ездят с маской на подбородке, и никого это не волнует, все открыто, на работе все без масок. "А если так, то зачем я буду загонять в себя эту непонятную жижу?".
Целенаправленной кампании по вакцинации не было. У людей и так масса сомнений в том, что вакцинация хороша, в России сильны антивакцинные настроения, а государство не сделало ничего, чтобы их развеять.
Целенаправленной кампании по вакцинации не было
Кроме того, к COVID такое отношение, что он не страшнее гриппа: всякие, в том числе известные люди, связанные с разработкой вакцины или с государством, говорили подобные вещи. Есть и масса других вещей. Например, на Западе во время жестких карантинов только вакцинация позволяла нормально жить, а невакцинированным надо было сдавать бесконечные тесты. В России все было с точностью до наоборот, и когда вводили какие-то очередные нерабочие дни, вакцинированным надо было ездить на работу, в то время как невакцинированные прохлаждались дома или уезжали отдыхать. Все это и привело к такому плачевному результату.
Марьяна Торочешникова: Многие эксперты говорили: "Пустите вы сюда все западные вакцины, пусть у людей будет выбор, и тогда они охотнее будут вакцинироваться". Но нет. Более того, когда на днях Ленинградская область хотела разрешить признавать QR-коды на иностранных сертификатах о вакцинировании, Роспотребнадзор сказал: "Нет, не положено!". Почему так?
Ирина Якутенко: Все действия в отношении коронавируса отличаются непоследовательностью, из крайности в крайность, а большую часть времени на него просто "забивали", делали вид, что его нет, хотя цифры ужасающие. По смертности и по заболеваемости мы сравнимы с беднейшими странами Латинской Америки. Я не думаю, что есть какая-то целенаправленная политика "не пущать". Может иметь место соображение: "вы сначала наш "Спутник" признайте, а потом мы ваши вакцины сюда допустим". Какие-то пацанские "понятия"…
По смертности и по заболеваемости мы сравнимы с беднейшими странами Латинской Америки
Марьяна Торочешникова: Научились ли врачи в России лечить COVID? Насколько могут люди рассчитывать на помощь врачей в регионах, в районных больницах?
Ирина Якутенко: Конечно, в регионах все гораздо хуже просто потому, что нет ресурсов. У российской медицины есть родовая травма – она очень пренебрежительно относится к доказательной медицине, и это сыграло с ней злую шутку. В России для поздних стадий были препараты, которые не применялись на Западе: блокаторы определенных рецепторов, которые снижают воспаление. Их применяли с самого начала. Сейчас они стали применяться на Западе, пошли клинические испытания, и была показана эффективность этих препаратов. Но при этом в России не проводилось полноценных испытаний, поэтому нет ни дозировок, ни точных показаний, ни времени применения, все это базируется непонятно на каких данных.
Если мы откроем клинические рекомендации, то увидим в разделе "Профилактика" или "Лечение COVID на ранней стадии" препараты с недоказанной эффективностью. Это абсолютно антинаучно! Доказано, что это приводит к ухудшению течения болезни, возможности развития резистентности. В России отсутствуют моноклональные антитела – это лекарство, которое позволяет не допустить ухудшения болезни, если пациент рано обратился к врачу. На поздних стадиях протоколы более-менее похожи на то, что применяется на Западе, но смертность у нас существенно выше.
Марьяна Торочешникова: Александра, к вопросу о продаже сертификатов о вакцинации: какой у них правовой статус?
Александра Харина: По самой свежей статистике органов внутренних дел, только за последние полгода у нас возбуждено более 500 уголовных дел по факту подделки ПЦР-тестов, сертификатов о вакцинации, QR-кодов, медотводов от вакцинации. Все эти документы признаны официальными, а значит, их незаконный оборот – подделка, приобретение и использование – запрещен Уголовным кодексом. Сотрудники правоохранительных органов находят в интернете объявления о возможных продажах поддельных сертификатов и проводят так называемые рейды, контрольные закупки. Потом задерживают тех, кто продает, а если там найдутся персональные данные покупателей, то и к ним тоже придут с проверками.
За последние полгода возбуждено более 500 уголовных дел по факту подделки ПЦР-тестов, сертификатов о вакцинации, QR-кодов, медотводов
Уголовная ответственность предусмотрена и для тех, кто покупает, и для тех, кто производит и продает. Статья 327 Уголовного кодекса: использование заведомо подложного официального документа или изготовление такового предусматривает наказание вплоть до лишения свободы на срок до двух лет. Если подделку осуществляет не рядовой мошенник, а врач государственной поликлиники, он может быть привлечен к уголовной ответственности и за служебный подлог, а также по статье о получении взятки.
ПЫТКИ ПОД НАДЗОРОМ?
Федеральная служба исполнения наказаний России на этой неделе пообещала пустить правозащитников из Москвы для проверки почти двадцати следственных изоляторов и колоний Саратовской и Кировской областей, а также республик Мордовия и Марий Эл. В делегацию войдут правозащитники, члены президентского Совета по правам человека: Андрей Бабушкин, Игорь Каляпин и Ева Меркачева.
С нами Ева Меркачева.
Ева Меркачева: Мы просили больше учреждений, больше регионов, но нам одобрили эти, и это на самом деле очень много. Обычно члены президентского Совета не имеют права посещать такие учреждения без разрешения ФСИН. Это была добрая воля ФСИН. Так, чтобы сразу множество тюрем, это, по-моему, впервые: может быть, из-за скандала с пытками.
Марьяна Торочешникова: Конечно, это не прошло бесследно: возбуждены уголовные дела, начались какие-то отставки. По вашим ощущениям, насколько искренне стремление руководства ФСИН разобраться, наказать виновных, навести порядок?
Ева Меркачева: Думаю, они заинтересованы, хотя бы потому, что нам одобрили Саратов, и мы поедем в ту самую больницу. Как только начал разгораться скандал, ко мне стали обращаться осужденные, ставшие жертвами пыток в этой саратовской больнице. И я написала обращение, где указала людей, готовых рассказать, как все было на самом деле. Приехали сотрудники центрального аппарата, опросили этих людей. И мне показалось, что не было желания сделать вид, что эти люди что-то наговаривают.
Саратов и Иркутск – два самых страшных региона в плане пыточных колоний
Когда у нас было совещание в Минюсте, представитель ФСИН сказал: "Все, что произошло в Саратове, это ужас, мы все согласны с оценками". И неправильно мазать черной краской все колонии, все регионы. Я всегда на связи с осужденными, и, по моим данным в абсолютном большинстве мест заключения этого нет.
Саратов и Иркутск – два самых страшных региона в этом плане. В Иркутске, в ангарских учреждениях, где пытали людей, был Андрей Бабушкин. По этому делу есть потерпевшие, но до сих пор нет ни одного обвиняемого. И меня тревожит, что сейчас дело о бунте в Иркутской колонии передается в суд, а дело о том, что в этих учреждениях пытали и насиловали людей, еще расследуется. И в деле о бунте проходят обвиняемыми часть людей, которых точно пытали, по меньшей мере трое. Беспорядки там были не на пустом месте. Стоило бы амнистировать всех людей, которых считают организаторами бунта, с учетом того, что доказаны истории с пытками.
МАТЬ – В БЕГАХ, ДЕТИ – В ЗАЛОЖНИКАХ У ФСБ
Трое детей ростовчанки Алены Сухих попали в детский дом, хотя мама от них не отказывалась и родительских прав ее не лишали. Сухих уехала в Турцию с мужем и младшим ребенком, остальные должны были приехать с бабушкой – свекровью Алены. Но ничего не вышло. Загранпаспорта отняли сотрудники правоохранительных органов. Сухих утверждает, что так ФСБ пытается шантажировать ее и заставить вернуться в Россию.
Марьяна Торочешникова: Наш собеседник – адвокат Умалат Сайгитов, не понаслышке знакомый с "уловками" при расследовании дел о финансировании терроризма.
Террористы взрывают, похищают, шантажируют, пытают. Этим же занимаются сегодня и правоохранительные органы
В последние пару лет уголовных дел, связанных с финансированием терроризма, стало значительно больше: почему? Это же очень сложно доказывать, это огромная работа.
Умалат Сайгитов: Тут очень много профанации. Люди, обвиняемые по этим статьям, объявляются вне закона, в их отношении применяются методы, которые можно назвать бандитскими, террористическими. Террористы взрывают, похищают, шантажируют, пытают. Этим же самым занимаются сегодня и правоохранительные органы. И в этом свете, конечно, стоит говорить о том, является ли РФ цивилизованным государством, ведь "принцип талиона" характерен для варварских обществ.
У меня есть одно дело, там десять эпизодов, и все они построены на том, что мой подзащитный получил деньги от неких лиц, и вина его обосновывается тем, что эти лица имели среди своих финансовых контрагентов – мобильный банк, денежные переводы и так далее – неких лиц, которые преследовались по "террористическим" статьям. В его кругу не нашлось никого, кто мог бы скомпрометировать его близкой связью, и они начали искать через людей. По делам о терроризме закон у нас не работает совсем.
Марьяна Торочешникова: Для чего это делается? Это какие-то "неугодные", или это для отчетности? Ведь это не борьба с терроризмом, а какая-то глупость!
Умалат Сайгитов: Все знают, что наш президент не любит терроризм. Его посыл – "мочить террористов в сортире", и он отрабатывается в полной мере. Пора бы уже президенту высказаться в другом ключе: что террористов будут выявлять, привлекать к уголовной ответственности, и они будут отвечать по всей строгости закона. Пока что это "охота на ведьм": сплошные перекосы, правовой беспредел.
По делам о терроризме закон у нас не работает совсем
Марьяна Торочешникова: Отдельной статьи о финансировании терроризма в российском Уголовном кодексе нет, есть общая статья – 205.1, которая называется "Содействие террористической деятельности". За год число осужденных по этой статье более чем удвоилось. А исследователи в Правозащитном центре "Мемориал" (российский Минюст внес его в реестр иноагентов) обратили внимание еще на одну заметную особенность в противодействии терроризму. Вот что рассказал об этом правозащитник Александр Черкасов.
Александр Черкасов: Мы уже 15 лет выпускаем бюллетень о ситуации на Северном Кавказе, ведем статистику человеческих потерь, потерь среди силовиков, собираем официальные данные о ходе так называемой "контртеррористической операции". В 2020 году Национальный антитеррористический комитет заявил, что терактов на Северном Кавказе не было вообще. Но если мы обратимся к отчетам силовых ведомств об убитых и задержанных боевиках, пособниках и так далее, то цифры-то практически не меняются, они с 2012 года между 800 с чем-то и почти 1100. Подполье практически подавлено, а отчетность силовых ведомств остается прежней, и понятно, почему: если показатели упадут, порежут и штаты, и финансирование.
Сейчас меньше дел, связанных с сегодняшними событиями, но есть дела, связанные с событиями прошлых лет. Так, в Астрахани ловят бежавшего из психбольницы с экспертизы Алханова, который якобы в 2000 году участвовал в атаке на псковских десантников, будучи 17-летним подростком. Казалось бы, даже по статье 105 "Убийство" срок давности истек. Есть и другие дела – по бою у Червленной и Узловой, где привлекают все новых и новых людей, есть осужденные по буденновскому теракту.
Суды в большей части случаев идут навстречу силовикам и проштамповывают приговоры
Но есть и другая категория дел – об участии в разного рода экстремистских сообществах и о финансировании терроризма. Банковский перевод человеку, находящемуся в Турции, может быть расценен как "финансирование терроризма". Расследовать такие дела гораздо удобнее, чем дела о реальном нападении реальных боевиков, ведь это можно делать, не отходя от компьютера. Исчерпав один фронт работ, борьбу с реальным террористическим подпольем, которое на самом деле существует, силовики обращаются к событиям прошлых лет, к разного рода исламским группировкам с экзотическими названиями, о существовании которых мы, по крайней мере, на Кавказе ничего не знаем, или к виртуальным преступлениям вроде "финансирования терроризма", где тоже иногда сложно доказать, было это или нет. А суды в большей части случаев идут навстречу силовикам и проштамповывают приговоры.
