Российский режим в последнее время заметно ужесточается: оппозиция подвергается все более широким репрессиям, независимые СМИ сталкиваются с новыми ограничениями, интернет-пространство – со все большим контролем и манипуляциями со стороны властей.

Политэкономист Максим Ананьев, научный сотрудник Мельбурнского института прикладной экономики и социальных исследований, работы которого касались политического анализа и социологии России, электоральной политики и коммуникационных технологий, допускает, что нынешние жесткие действия Кремля могут быть связаны с предстоящими в сентябре выборами в Государственную думу.

В 2014 году Ананьев вместе с экономистом Антоном Соболевым опубликовали статью о том, насколько далеко российское государство готово зайти в усилении контроля за обществом, и предполагали что власти следуют скорее "иранской" модели, нежели "северокорейской" – как более эффективной: авторитарные режимы научились использовать формальные демократические институты и с помощью частично свободных выборов и СМИ создают себе "образ неуязвимости", и закручивание гаек вряд ли достигнет северокорейской стадии.

В последнее время у многих экспертов появилось ощущение, что власти как раз и готовятся ввести жесткую цензуру и отменить остатки политической конкуренции, однако Максим Ананьев считает, что Россия остается на "иранском" пути:

– Режим будет развиваться примерно в этом направлении, то есть с какими-то остатками политической конкуренции, в рамках дозволенного, с цензурой, с очень несправедливыми правилами игры, когда оппозиции предъявляются заведомо невыполнимые требования. Как мне представляется, сейчас именно этот сценарий реализуется. Северокорейского варианта, скорее всего, не будет, но в рамках существующего в России электорального авторитаризма происходит закручивание гаек накануне выборов.

– То есть вы связываете происходящее сейчас в России с выборами? Насколько выборы важны для российских властей в их нынешнем виде?

– Выборы крайне важны. В авторитарных и демократических режимах выборы играют разную роль. В демократиях выборы обеспечивают подконтрольность власти, некоторую степень представительности, хотя это не во всех демократиях на сто процентов выполняется. Но в авторитарных режимах, где проводят выборы, их роль совсем другая. В режимах типа российского выборы, согласно одной из распространенных теорий, – это способ, которым люди у власти напоминают народу и самим себе, что они власть. Политическая элита показывает: вот какие мы красавцы, какие мы популярные, как мы круто можем мобилизовать ресурсы, лучше быть с нами, чем не с нами. Такая функция выборов была, например, в Мексике во время доминирования там институционно-революционной партии, в Египте эпохи Мубарака, и именно это мы видим сейчас в России. То есть выборы существуют, чтобы послать такой сигнал обществу. С этой точки зрения все, что может этому сигналу помешать, ослабить, согласно логике режима, перед выборами необходимо зачистить. Именно это мы и видим.

– В одной из работ вы с соавтором исследовали идею о том, что недемократические режимы используют электоральные подтасовки, чтобы продемонстрировать обществу свою силу.

– Есть в политической науке такое направление мысли: то, что режим делает плохого, он должен делать как можно более явно. Например, если он манипулирует выборами, то манипулировать выборами нужно самым явным образом, не стараясь это скрывать, потому что это якобы демонстрирует силу. Некоторые политологи, которые изучают российский режим, такого представления придерживаются. В статье мы показывали на примере электоральных манипуляций, что их все равно стараются делать в тех местах, где они не очень заметны. Там, где больше наблюдателей, больше уровень человеческого капитала, больше недовольства режимом, электоральных манипуляций меньше – по тем способам измерения, которые мы используем в статье. Но это не означает, что выборы сами по себе не используются как механизм демонстрации обществу и оппозиции силы режима – это более узкий аргумент.

– Действия российских властей в отношении оппозиции, СМИ выглядят более жесткими. У этого может быть глубокая причина, свидетельствует ли это о том, что режим отличается от того, каким был несколько лет назад?

– Структурно я не думаю, что есть какие-то отличия. Конечно, сложно судить, потому что режимы типа российского очень непрозрачные, сложно сказать, поменялась ли структура принятия решений внутри исполнительной власти, мы этого не очень видим, есть лишь какие-то спекуляции на эту тему. Авторитарные режимы, по выражению политолога Адама Пшеворского, держатся на трех колоннах: экономическое процветание, пропаганда и репрессии. Если одна из колонн становится более слабой или вообще исчезает, то нагрузка на две другие колонны увеличивается. Мы видим сейчас в России, что колонна, на которой написано "экономическое процветание", гораздо менее устойчива, чем была в прошлом. Поэтому увеличивается нагрузка на две другие колонны – на репрессии и на пропаганду.

– И как следствие, гонения на СМИ, разговоры о существенных ограничениях интернета?

– Думаю, это тоже важный фактор. Например, Сергей Гуриев, Никита Мельников, Екатерина Журавская в своей статье про влияние распространения интернета на оппозиционные настроения приводят такой факт: после выпуска фильма "Он вам не Димон" в марте 2017 года рейтинг Медведева упал на 10%. Это важно. Поэтому то, что фильм про "дворец Путина" посмотрели десятки миллионов человек, – это важный фактор, и это также связано с выборами. Например, мне кажется, – это я сейчас спекулирую, – что люди, которые занимаются этими вопросами со стороны власти, всерьез боятся сценария, что за несколько недель до выборов появится что-нибудь так же хорошо сделанное, как эти два фильма, и это сильно повредит шансам "Единой России" на выборах.

Смотри также

Застой 2.0

– Вы упоминаете об экономическом процветании как одной из опор авторитарного режима. В своей статье три года назад вы говорили о бедности в России, о том, что у 20 миллионов россиян доходы ниже прожиточного минимума. При этом вы приводили сравнение: в 1998 году затруднения при покупке еды и одежды испытывали около 70 процентов россиян, а три года назад – около 40 процентов. С одной стороны, все равно колоссальная часть населения живет в затруднительных экономических условиях, с другой стороны, прогресс налицо. Что важнее для людей: что они стали жить лучше в сравнении с прошлым или что они сейчас испытывают проблемы?

– Это сложный вопрос, есть одновременно несколько механизмов, которые могут работать в разные стороны. Например, люди, чей доход повышается, могут думать: замечательно, такой хороший режим, буду его поддерживать. С другой стороны, у них могут меняться представления о том, что важно, чем более люди богаты, чем больше у них уровень дохода, тем они могут больше задумываться о вещах типа коррупции, качества государственного управления и так далее. Нельзя уверенно утверждать, что, если у человека повышаются доходы, он с большей вероятностью поддерживает режим, и наоборот, нет. В среднем мы видим, что чем ниже доходы, тем с меньшей вероятностью люди поддерживают текущую власть.

– Если взять, например, средний класс в Москве, там, насколько мы можем судить, высок процент экономически успешных людей, которые чувствуют себя достаточно независимо от властей и легче выходят на протесты. А опору режима составляют так называемые "бюджетники", зачастую более бедные. Ими, видимо, легче манипулировать, в том смысле, что относительно небольшое добавление зарплаты повышает лояльность, грубо говоря, перед выборами режим раздает какое-то количество денег. Тут непонятна корреляция между высокими доходами и удовлетворенностью режимом и невысокими доходами и неудовлетворенностью.

– Даже со средним классом ситуация несколько более сложная. Например, недавно вышла книга, основанная на данных преимущественно из России, о том, что средний класс с большей вероятностью [настроен] против режима, кроме тех случаев, когда достаток среднего класса формируется из доходов, так или иначе связанных с режимом, то есть это либо работники госкомпаний, либо люди, находящиеся на госслужбе.

– А в России, где за последние годы произошло огосударствление экономики, значительная, если не подавляющая часть населения так или иначе экономически контролируется властями – и, получается, подвержена манипулированию?

– Конечно. Поэтому утверждение, что средний класс с большей вероятностью [настроен] против режима, зависит от происхождения достатка этого среднего класса. И важно все-таки различать отношение и политическое поведение. Например, бюджетник может прийти на митинг за Путина или даже пойти на выборы и проголосовать за Путина или за представителей "Единой России". Вопрос в том, нравится ли ему Путин как лидер, поддерживает ли он его – это другой вопрос. Как он или она будет действовать в случае, если возникнет угроза режиму, – тоже большой вопрос. Более того, даже если, допустим, пригнать бюджетников на участки, – голосование у нас тайное, поэтому такая ситуация тоже создает риски, конечно.

– Реальные доходы населения за последние 10 лет не растут, а то и падают, власть резко ужесточает контроль над интернетом, над СМИ, преследует оппозицию, и порой это преследование выглядит радикально. Впереди выборы, причем это выборы не самого Путина, это парламентские выборы, а у "Единой России" последние годы проблемы, она на местных выборах пыталась делать вид, что ее кандидаты – не ее кандидаты, а независимые. К чему это может привести, с точки зрения всего, что мы обсуждали? Стоит предполагать, что в Москве, где высок протестный потенциал, будет меньше подтасовок, а в "тихих" регионах – больше?

– Будут подтасовки, разумеется. Тут стратегия "умного голосования" может достаточно сильно спутать карты режиму. Очевидно, что при продолжении нынешней динамики никого мало-мальски оппозиционного, имеющего какую-то харизму, до выборов не допустят, отстранят на дальних подступах. При этом в условном одномандатном округе будут, условно, три кандидата – упырь номер один, упырь номер два, упырь номер три, абсолютно неотличимые друг от друга, но один из упырей будет так или иначе упырем от власти. Если оппозиционно настроенным гражданам или людям, которым просто не нравится текущий режим, удастся как-то скоординироваться на упыре номер два или на упыре номер три, то это, конечно, никак не повлияет на последующую работу Государственной думы, но выборы в авторитарных режимах существуют не для этого, они существуют, чтобы послать сигнал обществу. Если удастся сконцентрироваться на тех упырях, которые считаются более-менее оппозиционными даже в условиях нынешних разрешенных партий, то это позволит ослабить властный сигнал. И если стратегия "умного голосования" будет успешной, это во многих местах произойдет. Что касается возможных протестов после выборов, которые, как мы знаем являются серьезной опасностью на постсоветском пространстве, тут очень сложно предсказывать. Обычно протесты возникают, когда есть некоторый харизматичный кандидат, у которого власть, по мнению многих, украла выборы. Если этих кандидатов на дальних подступах остановить, то этих последствий можно, наверное, избежать. С другой стороны, авторитарные режимы смертны, более того, они внезапно смертны, так что предсказывать что-то в такой ситуации крайне сложная и неблагодарная вещь.

– Ни у кого не вызывает сомнений, что режим в состоянии сейчас провести такие выборы, какие считает необходимым, особенно учитывая нынешние ужесточения. С другой стороны, какой эффект это имеет на еще недавно поддерживавшего Путина избирателя? Вы говорите, что авторитарные режима используют выборы, чтобы произвести впечатление на общество, продемонстрировать силу. Это работает в такой ситуации?

– Сложный вопрос. Это работает до какой-то степени. Допустим, избиратели знают, что выборы можно подделать, скажем, на 5%. Если условная "Единая Россия" побеждает с отрывом 10%, то народ думает: наверное, она действительно популярна. Если люди уверены, что нарисовать можно 10%, то тогда побеждать нужно, например, с 15% или с 20% отрывом, чтобы уж наверняка. Если люди уверены, что можно 20% нарисовать, тогда побеждать нужно с гораздо большим отрывом. Это становится все сложнее, сложнее и сложнее. С этой точки зрения нарисовать результаты выборов, наверное, можно, но это создаст дополнительные проблемы – может, не в этом цикле, но в будущем. Мне кажется, – я сейчас немного спекулирую, – что все движется к ситуации, когда режим может продолжать существование, но именно за счет репрессий и какого-то общего цинизма и атомизированности населения, но не за счет поддержки граждан или эффективности управления.