Александр Гуд, пресс-секретарь Либертарианской партии России (ЛПР), покинул Россию. Произошло это после ареста одного из лидеров либертарианцев Михаила Светова, вынужденной эмиграции председателя ЛПР Ярослава Конвея и задержания других членов этой партии. Александр уверен, что, признав экстремистами штабы Навального, власть начнет гонения на либертарианцев. Вот что он рассказал в интервью Радио Свобода:

– Я уехал в отпуск, который взял перед митингом 21 апреля, потому что предполагал обыски у активистов и задержания. Я не хотел встречать “гостей” в погонах у себя дома, и покинул Россию на некоторое время. Когда я был в отпуске, арестовали Михаила Светова, наших ребят стали задерживать. Я решил, что в России становится совсем не безопасно, и я туда возвращаться не собираюсь.

– Но либертарианцев и раньше задерживали, штрафовали и арестовывали.

– Репрессии против либертарианцев и раньше были, но сейчас они будут усиливаться. У Михаила Светова провели обыск под предлогом старого уголовного дела. После этого Светова доставили в отделение полиции, оставили его там на ночь и осудили на 9 суток ареста по административному делу за участие в январском митинге. Уголовное дело о развратных действиях использовали только для того, чтобы прийти к Светову в квартиру с обыском. Дальше не было каких-либо действий в рамках уголовного дела. Обвинение Светову предъявили по “митинговой” статье. По делу Светова был абсурдный суд с максимальными нарушениями. Ярослава Конвея остановили на улице, доставили в отдел и вручили повестку в военкомат. Юристы сказали, что Конвея могут увезти в отдаленную военную часть, как это было со сторонником Навального Русланом Шаведдиновым. После этого Ярослав Конвей уехал из России в Грузию. Членов ЛПР Игоря Ефремова, Тихона Перхулова, Кариту Хидэтоси и журналистку Елизавету Лошак задержали за баннер в поддержку Светова. Елизавету оштрафовали на 200 тысяч, несмотря на то что у нее с собой были редакционные удостоверение и задание. Пока нет юридического решения уничтожить ЛПР, но я думаю, это вопрос времени. Мы себя видим второй оппозиционной политической силой после Навального. Я думаю, что, устранив штабы Навального, госмашина переключится на нас и начнет преследовать либертарианцев.

– Как вы взаимодействовали со штабами Навального?

– Мы работали плотно со штабами Навального несколько лет, совместно проводили многочисленные митинги, поддерживали друг друга в критические моменты. Тесная взаимосвязь либертарианцев и штабов Навального дает основания предполагать, что мы будем следующими. Никакой разницы, кроме идеологических взглядов, по моему мнению, между ЛПР и командой Навального нет. Идеологические расхождения сейчас неважны. Чтобы продвигать свою идеологию, различные движения должны получить какой-то уровень свободы. Но сейчас у нас один противник, который сжимает руки на горле все сильнее, и единая цель – разжать эти руки. В ЛПР в прошлом году произошел раскол на команду Сергея Бойко и команду Михаила Светова. Сторонники команды Бойко подвергаются такому же преследованию, как и мы. Между двумя частями ЛПР были сложные отношения, но из-за государственных репрессий мы зарыли топор войны и поддерживаем друг друга. Мы поняли, что боремся за одно дело и должны взаимодействовать. Сейчас не время для противостояния внутри оппозиции.

– Как ЛПР планирует действовать в ситуации усиливающихся репрессий?

– Паники внутри ЛПР нет, официальной позиции как действовать – тоже. Каждый ведет себя так, как считает нужным. По моим наблюдениям, все спокойны и напряжены. Может быть, словосочетание “напряженное спокойствие” звучит противоречиво, но лучшего определения для описания настроения либертарианцев я не могу подобрать. Все понимают, что сейчас разберутся со штабами Навального и мы станем следующими.

– Многие либертарианцы собираются эмигрировать?

– Я бы не сказал, что таких людей много. Очевидно, что власть хочет уничтожить самую активную и популярную оппозицию в России. Со стороны власть имущих есть намерение раскрошить сторонников Навального, отобрать у них информационную площадку и приняться за остальных. Происходящее со штабами Навального и ФБК {организация признана иноагентом} – это очень страшно и грустно. После этого увеличится отток людей из России, не только либертарианцев и активных сторонников Навального. Будут уезжать разные люди, которые не согласны с репрессиями и не хотят от них пострадать.

– Наверное, молодежь?

– Я не могу сказать: молодежь или немолодежь. Взрослые люди тоже поддерживают Навального и опасаются репрессий просто за то, что они выходили на митинги и регистрировались на сайте в поддержку Навального. Я бы не сказал, что протестная активность сейчас за молодежью. Я ходил почти на все крупные митинги, и я видел на них людей разного возраста. Суждение, что оппозицию поддерживает только молодежь, – это миф. Например, в ЛПР много студентов, но и немало людей старше 30 лет.

– Получали ли вы перед отъездом из России угрозы и намеки на то, что было бы лучше прекратить протестную деятельность?

– Я всегда находился в особой группе риска. Пресс-секретари оппозиционных политических движений чаще всего входят в число тех, кого власть преследует в первую очередь. Посмотрите, например, на Киру Ярмыш. Поэтому я думаю, что мне в России грозит опасность. Когда началось “санитарное дело”, был опубликован допрос Любови Соболь. Он начинался с вопроса “знаете ли вы таких людей как”. Самыми первыми после этой фразы были написаны мои имя и фамилия. Лишь затем шли Волков и Навальный. Как так вышло – я не знаю, но это меня очень сильно насторожило.

Примерно две недели назад в дверь моей квартиры позвонил некий человек. Он представился сотрудником ФСИН и сказал, что ищет в моем доме беглого преступника. Из любопытства я открыл дверь и увидел мутного мужика. Он расспрашивал меня о соседях, параллельно пытаясь выведать персональные данные. Этот человек говорил, что уже опросил соседей, живущих на этаже выше моего, но в этот момент спустился сосед и выяснилось, что мутный мужик мне наврал. Я предполагаю, что таким образом пытались узнать мое точное место проживания. Каждый день последнее время я вздрагивал, когда кто-то звонил в дверь, даже если это был курьер, которого я ждал. Я плохо спал по ночам и вздрагивал от любого телефонного звонка. Атмосфера в стране такая, что я не могу себя чувствовать свободно и спокойно. Репрессии создают фон, в котором невозможно создавать, работать, профессионально развиваться и планировать будущее. Я работаю UX/UI-дизайнером и руковожу отделом дизайна. Были перерывы, когда я переключался на активную политическую деятельность, но сейчас я хочу заниматься любимой работой, чтобы мне ничего не мешало. Когда я уехал из России в отпуск, я ощутил себя очень спокойно. Сейчас я не вздрагиваю от звонка и стука в дверь. Я чувствую, что могу расслабиться, и никто не придет ко мне с болгаркой. Когда я прохожу мимо местных полицейских, я знаю, что они не станут докапываться до меня, если я не нарушил закон. Это очень сильное и важное ощущение. Возможность чувствовать себя спокойно стала причиной, по которой я решил не возвращаться в Россию.

– Вы когда-либо планировали эмигрировать из России?

– Я никогда не хотел эмигрировать, тем более я не собирался так неожиданно уезжать. Конечно, я понимал, что рискую, но всерьез я эмиграцию по политическим причинам не рассматривал. Но все так быстро меняется в худшую сторону. Недавно казалось, что журналисты более или менее защищены от репрессий. Сейчас журналистов задерживают, судят и арестовывают. За любым человеком вне зависимости от профессии, если он не согласен с какими-то действиями власти, могут прийти. В ближайшее время это не прекратится, а станет только хуже.

– Почему вы выбрали Армению?

– В Армению я с моей девушкой поехал отдыхать, потому что здесь красиво и хорошо. Мы задержимся в Армении на какое-то время или уедем в другую страну. Пока точного плана нет, но в ближайшее время я в Россию не вернусь. Возможно, мы будем переезжать из одной безвизовой страны в другую. Мне позволяют это моя зарплата дизайнера в хорошей компании и возможность работать удаленно. Я обдумываю вариант получения политического убежища где-либо, но пока мои размышления носят абстрактный характер.

– Вы планируете когда-либо вернуться в Россию?

– У меня есть небольшая надежда, что я вернусь в Россию. Но я не знаю, по каким признакам я смогу понять, что это безопасно. Я люблю Россию и хочу жить в России, но не в той России, где человека могут посадить за репост, а в прекрасной России будущего, где честное правительство и свободные суды.

– Как вы думаете, что ждет оппозиционное движение в России?

– С одной стороны, усиливаются репрессии, с другой стороны, все больше людей недовольны происходящим в стране. Я до 27 лет не интересовался политикой. В политику я пошел после митинга в защиту Телеграма. Полгода после этого я смотрел Навального и ходил на антикоррупционные митинги. Когда после митинга против пенсионной реформы группа ребят решила продолжить протестовать, я к ней присоединился. Наше движение назвали “Бессрочный протест”. Я тогда был уверен, что мы сможем протестными акциями изменить ситуацию в стране. Так вот, когда в 2018 году я занялся политикой, мои друзья и знакомые говорили: “Зачем ты это делаешь? Заняться больше нечем?” В 2020 году одна половина из них стала выходить на митинги, вторая половина смотрит Навального и читает независимые СМИ. Возмущение людей растет, но я не знаю, что с этим делать. Я хотел бы получить больше знаний и ресурсов, чтобы понять, как дальше действовать.

– Можно ли сказать, что вы выгорели?

– Я нередко в течение последних двух лет задумывался прекратить это все. Когда я участвовал в “Бессрочном протесте”, мне было страшно, страшнее, чем сейчас. Я не спал ночами, потому что мне снилась ФСБ, я сильно похудел. Но я не бросил это, потому что, зная, как поступают с людьми, я просто не мог позволить себе молчать. Когда мы были в "Бессрочном протесте", нас много пугали, прислали информацию, что в ФСБ на нас лежат папки. За нами следили, но я продолжал заниматься активизмом, потому что верил в перемены. Сейчас я думаю, что перемены наступят не скоро, и я не готов жертвовать ради них своей жизнью и свободой. Жизнь короткая, и я уже, если верить статистике, прожил половину.

– Как вы себя сейчас в вынужденной эмиграции чувствуете?

– Решение об эмиграции принимать очень тяжело. Улететь в отпуск и больше не вернуться из-за действий власти – это очень странно. Тяжело понимать, что я не могу попрощаться со своими друзьями и, возможно, в последний раз обнять родителей. Я до конца не осознал, что со мной произошло.