Алтубинал – деревня в Краснодарском крае, затерянная в горах над Черным морем.

В ней нет электричества – жители просят власти (и даже писали Путину) протянуть провода от соседней деревни в восьми километрах, но власти неизменно отвечают, что такой возможности нет.

При советской власти в Алтубинале была маленькая дизельная электростанция, которая работала днем по будням и выходным. После 1991 года электростанция работать прекратила, грунтовую дорогу, что вела в село, перестали обновлять, деревянный мост через реку Пшиш снесло наводнением. Теперь люди добираются на машинах вброд или пешком по горам. В деревне нет здания администрации, полиции, фельдшера, почты, магазина и едва ловит мобильная связь. Продуктами жители запасаются – но только теми, что не требуют холодильников, поскольку их подключать не к чему. Держат скот.

Раньше в деревне было несколько десятков дворов, сейчас живет около дюжины людей: кто постоянно, кто на сезон. Есть старожилы, есть молодежь, перебравшаяся в глушь, потому что "не может жить в городе".

Жители Алтубинала самостоятельно справляются с трудностями, заводят генераторы, от которых за пару часов в день подзаряжают аккумуляторы, устанавливают энергосберегающие лампы, по старинке топят печки дровами и не унывают, но порой вспоминают, что не так далеко от них, в паре сотен километров, в Геленджике, находится знаменитый теперь "дворец Путина".

Обитатели Алтубинала – в фильме Максима Пахомова.

Григорий

– [Я] с Туапсе. Купил дом. Давно здесь живу, уже лет 20, наверное. Жена в Туапсе. Она пока работает, на пенсии, но подрабатывает. А я здесь круглый год.
Я на пенсии. Сантехником, сварщиком, кем только ни работал, и плотник, и столяр, и штукатур, и маляр, все было. Все можем, потому и строим, сами все делаем.

Света нет, дорог нет. На входе видел, лампа висит? Это как ночник, лампа Аладдина светится. Ночью зажигаем, чтобы светло было, люди видели.

А так все нормально, живем, трудимся, коров держим, утей, курей, огороды садим. Летом здесь красиво, конечно. И птица есть, и корова есть. Нам главное, чтобы здесь был свет. Холодильник не поставишь, продукты портятся. Приготовил – это надо все съесть. Приходится покупать то, что не пропадает, сразу съедать. А холодильник держать свет нужен.

Раньше здесь большая деревня была, людей много жило. Была дизельная станция, давала свет, у всех счетчики стояли, была цивилизация, но до 11 часов вечера, потом выключали.

Здесь уголок как санаторий, чистая вода, чистый воздух, кислород. Вода в речке чистая, с речки прямо пьем. Когда кому-то скажешь, что с речки пьем: да вы что, есть еще такое место, где с речки можно пить воду? Да, мы воду с речки пьем. Так что мне здесь комфортно. По здоровью здесь нормально. А это мы привыкаем, ко всему привыкает человек. Вот аккумулятор стоит, лампочки включаю ночью, свет 12-вольтовый. Со временем, может, поставлю солнечные батареи, пока еще не накопил денег, денег надо подсобрать.

В этом году медведь поймал корову и бычка годовалого бычка, порвал. Медведю тоже кушать надо. Ловит, рвет, ест.

Сейчас паводок пойдет, мы отрезаны от всего мира. Нам-то не страшно, мы пешком идем по горам до Терзияна, полтора часа ходьбы, семь километров, а там на автобус и поехали. Если чего надо, в Терзияне в магазине купили.

Связь ловит, но не везде. У меня, например, здесь не ловит, а у Сереги есть место, на окне ловит у него. Ничего, звоним. Без связи ничего страшного, пошел, позвонил, сказал, что все нормально. А без света, [генератор] заводим, когда что-то надо, выходим из положения. Писали Кондратову Вениамину, Краснодарский край, мэру (Вениамин Кондратьев, краснодарский губернатор. – Прим.), ответ: нет возможности. Семь километров света не можете провести? Путину писали, но ответа не было. Года три или четыре тому назад писали. А что писать, все приходит в администрацию – разобраться, а эти пишут: нет возможности. Вот и все, круговая порука. Мы всем селом писали заявление, просьбу, все подписывались. А потом уже устали, не стали писать больше. Мы хотели снять фильм на видео и отправить Путину на его сайт, пусть почитает, посмотрит. Но все некогда. Если до [Путина] дойдет, все забегают местные, и Кондрат тоже забегает, будет обязательства делать, чтобы сделали свет.

Дед Ованес

– В колхозе работал – бригадиром и свет давал. Движок – электростанция маленькая. Как Горбачев все разломал, не стало ничего.

Сейчас у Путина нашего в Геленджике дворец. Кругом дворцы. Там дворец, там дворец. Россия богатая, еще не всю обворовали.

Жены нет, жена умерла, пять лет будет. В 71-м году женился. Четыре сына и дочка. Жена хорошая, таких всем желаю.

Отец и сестра во время войны погибли. Бомбили. Сестре прямо в сердце осколок. А за сараем отец – мелкими осколками. Он живой был, когда с леса пришли брат, мать. Кровотечение. Если бы врач был, его спасли бы.

Что сделаешь. Судьба такая человеческая. Живут-живут, мучаются, воюют, а хорошего бедный народ ничего не видит.

Старость. Хочу еще лет пятнадцать пожить. Один правнук есть, пацан.

Сергей

– Мы весь сезон работаем в Приэльбрусье, занимаемся туризмом, поэтому нам нужно какое-то дикое место, не сильно отдаленное от Кавказа. Здесь нам нравится. Территория большая, мало соседей, есть куда погулять, нет электричества, нет сотовой связи. Это реально круто. Вообще по другому пространство ощущается, когда нет связи. Как только телефон перестает ловить, энергетика пространства меняется. Начинаешь чувствовать природу, а не свою виртуальную составляющую. В городе все деконцентрирует. У тебя распыляются мысли. Там куча рекламы, все это воздействует, и ты по сути не можешь понять, чего ты хочешь, чего ты не хочешь. А когда приезжаешь в такую уединенную атмосферу, начинаешь работать руками, у тебя все лишнее из головы куда-то улетучивается, и ты как настоящего себя, что ли, видишь.

Евгения

– Мы ездим в город телевизор смотреть. Там все каналы ловит, там свет есть. [У детей] там есть свет, и холодильник, и телевизор. Молодежи больше все надо, а нам уже так. Нам больше тишина нужна, чем все остальное.

Все условия мы сами себе практически создаем. Захотели, чтобы у нас свет был какой-нибудь, мы же придумали, как это делать. Притащили, подсоединили, лампочка горит. Плохая или хорошая – все равно свет. Холодильник, конечно, не подключишь, но все равно. Все нормально.

Без разницы, где ты живешь и как. Надо просто жить в удовольствие и радоваться тому, что ты живешь. У тебя есть хлеб, вода, тепло. У тебя есть любимые дети, любимый муж. Надо просто любить все вокруг, и все будет зашибись.

Виктор

– Оттуда какой-нибудь дядя приедет, твою любовь всю поломает. Они все придумают, чтобы поломать.

Я здесь вырос, с трех лет здесь с бабушкой жил. Ушел в армию отсюда. С армии пришел сюда же. После армии женился, уехал в 1995 году, а потом вернулся.

Времена изменились, в городе жить трудно стало. Потому что работы нет нигде нормальной, везде хотят надурить, за 10 тысяч работать. Вообще я работал в охране. РЖД охрана. Уволился.

Раньше, в 70-е годы здесь совхоз был: табак сушили, сажали, пололи, сушили. Тогда стоял дизельный мотор на краю села, за ним был закреплен человек, темнело – выключал. Много раз обещали свет провести сюда, так никто не сделал, только обещали. Здесь, конечно, здорово. У нас курицы бегают во дворе. Дети кушают с удовольствием, мы кушаем с удовольствием. Натуральное есть натуральное. Кошки, собаки, все живое, все настоящее, без прививок. Классно. Единственная проблема – это нет света. Дороги нет, света нет. При советском времени дороги хоть были, мосты. Даже фельдшер был, медпункт в поселке Гойтх. В Шаумяне больница была очень сильная. [Если нужна срочная медпомощь], сами вывозим до Шаумяна, больница есть еще. А так где-то травки заварили, попили, выживаем так. Нормально, жить можно. Единственное, дорога и свет. Была бы дорога, было бы проще выехать, что-то привезти. Если снег вывалил, у нас больше метра было, – все, не пройдешь, по дороге не проедешь. То есть мы от мира были отрезаны здесь полностью. Даже вездеходы, КамАЗы, "Уралы" не смогли проехать. Дней 10 [были отрезаны]. Хорошо, запасы муки, запасы сахара, масло.

Когда аккумулятор сядет, машину не заведешь, приходится заводить движок-[генератор]. Завел на час-полтора, в это время телевизор смотрим и аккумулятор заряжаем, все заряжаем. Здесь мы от мира отрезаны, только когда срочно надо, узнать, как дети, включил, нашел, где сеть ловит, дозвонился, все спокойно, все нормально, значит все нормально, можно выключать. Постоянно не подержишь на связи телефон, он пока в поиске сети, быстро садится, заряжать тоже негде.

Валентина

– Мне большие города не нравятся. Я в 90-м в Москве была. Вот эта Красная площадь, где церковь Василия Блаженного – ничего там особенного.

У нас село, как говорится, тупик, [дальше ничего] нет. Дальше перевал, Апшеронский район, там есть поселения, свет есть, с апшеронской стороны – узкоколейка. [Здесь раньше] генератор был, клуб был, мельница была. [Тянуть линии электропередачи] – сказали, что тут не для кого. Сейчас все хозрасчеты, кто сюда будет средства отпускать? Тут не для кого свет проводить.

Мои предки, дедушки, бабушки по Дону жили, я в детстве там была, мне нравилось тоже. Жили одной семьей все. Тогда колхозы, восстанавливали все, сообща работали, с песнями. А сейчас люди замкнуто живут, в городах особенно чувствуется, ни друг к другу не ходят. Я редко бываю в городе, приезжаю, все в решетках, металлические двери – такого раньше у нас никогда не было.

Муж у меня занимался сувенирами, в 80-е годы как раз кооперативы начали возрождаться. [Дом в деревне] покупали чисто для мастерской, чтобы ему здесь работать. Цели у нас такой не было – заниматься хозяйством. Мы в 1988 году покупали, тут дороги были, мост. У нас "Москвич" был, мы проезжали здесь. Людей много было по тому времени. Заработали под старость, 90-е годы когда настали, все это у нас исчезло. Мы остались на бобах. По тем деньгам у нас где-то 60 тысяч было на сберкнижках. Мы за полторы тысячи успели купить тут. А так все накрылось. Не одни мы пострадали, на Северах сколько люди работали, на пенсию ездили, чтобы заработать. Деньги эти все никто не вернул. Один или два раза что-то выделяли, копейки какие-то. Под старость лет и мужа моего нет, и сбережений нет. Выживать теперь приходится. Я так думаю, что надо домой, [в город], все-таки там не надо ни топить, вода круглые сутки горячая в доме, удобства есть. Но пенсия маленькая, 10 с половиной тысяч, за квартиру [плата] до 5 тысяч. Просто я не тяну сейчас, чтобы в городе жить. Я в жизни никогда не думала, мы хорошо жили, в достатке – и вдруг так получилось. Как говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Если бы мне когда-то сказали, что я буду в таком возрасте одна в таких условиях, я бы никогда не поверила. Жизнь преподносит.

[Муж] 7 лет назад уехал в город и внезапно умер, инфаркт. Прожили 43 года мы с ним. Для меня трагедия была, когда его не стало. У нас гармония была во всем, мы вместе работали, все делали... И огород, и все, когда вдвоем были, полегче было, все-таки и не скучно. 43 года прожили с ним, еще смеялся, шутил, говорил: вот, говорит, до золотой свадьбы скоро. 7 лет его нет, сейчас одна.

Было село, обрабатывали, огороды сажали старики, скота много держали, занимались, короче, а сейчас молодежь ничего не хочет делать. Сколько земли, никто ничего не обрабатывает. Колхозы были. Я помню, мы еще в школу ходили, начиная от Алтубинала до самого Туапсе колхозы были, совхозы были, сажали все. Туапсе обеспечивали по сезону и овощами, и фруктами, не закупали нигде ничего, ни Турция не обеспечивала. Клубнику, все выращивали. Было все, и люди заняты были. Сейчас практически все заброшено, никто ничего не возделывает, сады заброшены, земли пустуют, позаросли. Тунеядцы все растут. Я удивляюсь, раньше в советское время все трудоустроены были, работали. Как это не работать? За тунеядство даже привлекали, если месяц не поработают. Разбаловались. Я дискуссии люблю разводить, Путина когда начинают ругать, я говорю: "Тебе плохо? Спокойно спишь, и то благодари". [Жалуются], “работы нет”. Я говорю: кто хочет, тот везде находит. Конечно, у нас зарплаты невысокие в Туапсе, но все равно работают.

Закончила майкопский строительный. У меня призвание было, хотела учительницей. А когда поехала [поступать], там в основном своих брали, адыгеев, конкурс не прошла. И мы пошли в строительный в Майкопе. Три года техникум. Я два года поработала, мне не понравилось, публика всякая. Потом уже заочно закончила железнодорожный. Мне нравилась работа, правда, сменная. А когда муж начал заниматься сувенирами, говорит: хватит уже, увольняйся. А так, если бы я доработала, по тем временам у меня 180 была зарплата, нормальная была зарплата в советское время, – у меня тысяч 16–17 [пенсия] было бы. Никогда не думала, что так это все закончится.

Сейчас очень сложная жизнь, цены растут без конца. Сейчас даже не знаю как, потому что в огороде тоже надо силу... Пенсию добавят 500 рублей, а что это, когда цены растут и на хлеб, и на необходимое даже. По радио слышала, начали возмущаться, на самое необходимое, сахар и растительное масло тоже цены. Но вроде бы Путин дал указание, чтобы сдержать цены. Но надолго это или нет, кто его знает.