Алену Владимирскую называют главным хантером Рунета. В рекрутинге она 18 лет. Обладатель премии "HR – бренд года", автор курсов о карьере и колонки Forbes. С ее именем было связано известное рекрутинговое агентство Pruffi, проект "Антирабство". Сейчас ее компания называется "Лаборатория карьеры Алены Владимирской".

Об Алене ходят легенды. На ее сайте заявлено: "Более 300 доказанных успешных карьерных кейсов". Говорят, что она может трудоустроить буквально кого угодно. Однако сама Алена Владимирская опровергает миф.

– Трудоустроить любого я, конечно, не могу – прежде всего, потому, что это взаимная работа. Невозможно трудоустроить человека, если он сам этого не хочет: декларирует, что хочет, но всю работу передает карьерному консультанту и хедхантеру: "Я заплатил деньги, а теперь сделайте мне хорошо, причем так, как я хочу, а не исходя из реальных предложений рынка". Это не получится. Невозможно трудоустроить и человека с устаревшими, ненужными навыками: "Я был востребован 20 лет назад, а теперь устраивайте меня опять генеральным директором какой-нибудь большой компании, хотя я потерял все навыки и профессиональную репутацию".

– Вы и ваша компания очень популярны: в чем секрет такого успеха?

– Секрета, собственно, два, и это даже не секреты, а просто стратегия, которая когда-то возникла оттого, что я не знала правил поведения хантеров. Я была очень открыта. Меня в фейсбуке читают 180 тысяч человек, и я честно каждый день писала, как правильно вести себя на собеседовании. Сейчас об этом пишут все, а когда я начинала, с позиции соискателя никто об этом не писал. Как составить резюме так, чтобы на него посмотрели хедхантеры? Как искать работу, если вас не берут с вашим резюме? Какие-то очень простые вещи, о которых в то время никто не говорил. Хедхантеры – это были загадочные люди, которые приезжали на дорогих машинах и что-то таинственно говорили, а я была и остаюсь очень открытой. Именно поэтому людям интересна эта тема – работы, зарплаты, того, как все это происходит внутри компании, поэтому они меня читают и идут ко мне.

Второй момент: я не поставила эту историю на поток. У нас есть несколько продуктов: есть мой консалт, есть более крутой продукт "Карьерный check-up", когда человеку показывают, в каких направлениях он может быть востребован и как туда перейти. Вот все эти вещи у меня очень индивидуальны, я не делаю никаких дурацких карьерных марафонов, за которые стыдно, вообще никакой массовой работы.

Наверное, еще одна причина: честность. Человек говорит: "Я хочу устроиться генеральным директором, главным редактором или кем-то в этом роде", – а я понимаю, что у него потеряны навыки. В этом случае я честно скажу: сделать это сейчас невозможно, объясню, почему это так и что ему нужно делать, чтобы туда попасть, а также – куда попасть сейчас, если нужно срочно. И если он с этим не согласен, то я спокойно верну деньги за карьерную консультацию, но не буду обещать того, чего сделать нельзя. Я не даю дурацких надежд, чтобы любым способом заработать свои три рубля.

– А в чем заключается та часть работы, которую должен при этом проделать сам соискатель?

– Я не могу за вас доучиться чему-то новому. Я никогда не переписываю за человека резюме, а только объясняю, как правильно его составить. Я его потом проверю, причем бесплатно, могу несколько раз объяснить, как переделать, но не буду это делать за вас, ведь если вы сами не напишете, то и рассказать правильно не сможете, и в результате завалитесь на собеседовании. И я никогда не будут за вас искать работу, мы будем с вами вместе смотреть вакансии. А сели человек говорит: "Я заплатил 20 тысяч, и ты теперь ищи за меня вакансии, пиши за меня резюме, рекомендуй меня всем работодателям", – нет, я этого делать не буду, и не потому, что я ленивая, а потому, что это путь в никуда.

– Сколько стоят ваши услуги?

– У нас есть несколько продуктов, минимальная стоимость – 15 тысяч рублей, максимальная – 90.

– Каковы особенности нынешнего российского рынка труда? Что изменилось в последнее время?

– Рынок меняется постоянно. Я не работаю с массовым персоналом и могу говорить лишь о рынке "белых воротничков", так называемых офисных сотрудников, которые занимаются проектами или управлением компаниями на разном уровне. За последние года два фактически основным работодателем в этой сфере стало государство. Сейчас государственные и пригосударственные компании – это около 60% таких вакансий в стране, причем эта доля за последние два года увеличилась, я думаю, в полтора-два раза.

В России значительно уменьшилось количество вакансий от международных компаний. Это связано с двумя вещами: с соотношением курса евро и доллара к рублю и с государственной политикой страны, которая сейчас ориентирована на местные компании и жестко регулирует работу иностранных. Большинство иностранных компаний никуда не уходит, но и не растет или растет не теми темпами, что раньше, фактически просто сохраняя территорию.

Самое большое количество вакансий мы имеем в области IT и диджитал, как и по всему миру, потому что это основная точка роста. Там самые высокие зарплаты, самые быстрые карьеры и самый большой дефицит сотрудников. При этом из-за санкций в России стали довольно активно расти топовые вакансии с хорошей зарплатой и с хорошими условиями в тех индустриях, которые раньше этого предоставить не могли. В частности, очень растет русское агро во всех видах – вино, мясо, зерно, рыба и так далее. Эта индустрия впервые показала, что центр такого офисного управления может быть и не в Москве. Россия традиционно остается страной, где все управленческие силы соединены в одном городе, за исключением нефти. Агро тоже разбило эту монополию, тут центр находится в черноземной зоне: Краснодар, Оренбург, Воронеж.

Традиционно самые привлекательные вакансии были связаны с газом, нефтью, энергетикой. Попасть в "Газпром" было мечтой большинства россиян. Сейчас это по-прежнему престижно, но перестало быть мечтой, потому что там и зарплаты ниже, и скорость роста уменьшилась, а интерес россиян перекинулся на IT и на стык банков и IT. Крупные банки, в частности "Сбер" и ВТБ, перестали давать вакансии только в своей отрасли и все больше предоставляют вакансии, связанные с IT, потому что они стали экосистемами. Банки активно идут в развлечения, покупая лайв-кинотеатры, в рекрутинг, покупая рекрутинговые проекты не только для себя, а для всей страны, в фарму (аптеки), в сервисы доставки, то есть создают вокруг себя большую инфраструктуру. Они сейчас рекрутируют лучших людей и борются с такими порталами, как "Яндекс".

Еще одна отрасль, очень изменившаяся за время пандемии и сильно растущая, – это продуктовый ретейл, который вынужден был стать цифровым. Очень выросли сервисы доставки продуктов и других товаров, соответственно, там требуется большее количество управленцев.

В России раньше, чем в мире, началась история про возрождение после снятия карантинных ограничений. Это связано с тем, что у нас толком не было ни второго, ни третьего локдауна, как в Европе. Я не знаю, стала ли восстанавливаться экономика, но количество вакансий резко растет.

Мы видим интересные параллельные тенденции. Довольно большое количество молодых людей хотят уехать из России, но из-за пандемии и локдаунов с работой в других странах сейчас очень сложно. При этом многие россияне, живущие в Европе по 10–15 лет, стали довольно четко формулировать: "Мы хотим вернуться в Россию". Это связано не с какими-то политическими событиями, а именно с рынком труда. Они видят, что здесь вакансий больше, чем в Европе, и живо интересуются ими. Но за это время в России выросли новые поколения управленцев и изменились требования к соискателям. Те люди потеряли большую часть связей, потому что очень долго не жили в России, и работу им найти крайне сложно.

– Насколько сильно сама пандемия повлияла на рынок труда? Вы почувствовали этот провал весной и летом?

– Да, конечно! Во время жесткого локдауна весь рекрутинг месяца на три-четыре практически встал, за исключением набора курьеров, которые сразу всем понадобились. В работе у нормального хантера постоянно 20–30 вакансий, а в то время у нас было 2–4. Никто не понимал, что будет дальше. Многие бизнесы встали, нужно было их переосмысливать. К сожалению, большое количество малого бизнеса умерло в локдаун, потому что у них не было денежной подушки. А те, кто не умер и переосмыслил, сейчас начали быстро расти (несмотря на то что население за это время обеднело), и сейчас вакансий стало много.

– Как люди на российском рынке труда относится к удаленному режиму работы, ставшему актуальным в связи с карантинными ограничениями?

– Поначалу, когда объявили самоизоляцию и удаленку, большинство было в шоке, но за год уже многое устаканилось. По этому поводу проводились опросы. Картина такая: 20% хотели бы остаться полностью на удаленке, а более 60% предпочитают комбо-режим: допустим, два дня в офисе и три дня дома.

– Насколько трудно (или легко) сейчас в России строить карьеру?

– В целом в последние лет 20 строить карьеру в России легче, чем в Европе. Это связано с тем, что мы много лет быстро росли (в последние два-три года скорость роста замедляется в связи с состоянием экономики). История, что в 30 лет ты топ-менеджер, в Европе практически невозможна. Здесь ты можешь получить ту должность и те деньги, до которых там добираться 20 лет. Я хорошо знаю Францию: хедхантер там начинает восприниматься в качестве профессионала где-то после 50, то есть после 20–25 лет опыта. А у нас он начинает нормально восприниматься после пяти лет. Скорость карьеры здесь несравнима с европейской ни в найме, ни в собственном бизнесе.

У нас меньше гендерных стереотипов. С точки зрения электората мы – значительно более косная страна, а с точки зрения внутренних назначений – уже нет. Мы быстро росли, не хватало людей, и работодатели говорили: "Да все равно: мальчик, девочка, хоть бегемот, лишь бы был вменяем!" Но у нашей карьеры есть особенности. Именно потому, что российские компании быстро росли, они внутри не структурированы, в них очень много личностного, много корпоративных войн и резких изменений. И если ты не россиянин, то адаптироваться ко всему этому довольно сложно.

– Российская образовательная система соответствует нынешнему рынку труда?

– Абсолютно не соответствует, и это главная беда: у нас образование учит одному, а бизнес требует от людей совершенно другого. Есть несколько исключений. Это, прежде всего, наши программисты из лучших вузов (МГУ, Бауманка, МФТИ, МИФИ), которые дико востребованы везде, и у них никогда нет проблем с трудоустройством. Если я говорю: дорогой Facebook (или Google), у меня есть программист, три года назад закончивший Бауманку, – то компания делает все, чтобы этот человек пришел к ним. Так же охотно берут наших пилотов, некоторых медиков и военных (в случае, если это возможно). В остальном российская система образования очень оторвана от реального бизнеса. А самое плохое, что с ней происходит: у нас детей не учат учиться, а учат зазубривать и получать какие-то отдельные знания, которые в современном мире очень быстро устаревают.

– Насколько, по вашим наблюдениям, осознанны молодые россияне в выборе будущей специальности? Понимают ли они, идя в тот или иной вуз, что эта профессия востребована, или руководствуются какими-то иными соображениями?

– К нам на консультации по выбору профессии стало приходить много молодых европейцев, и мы видим, что всюду подростки одинаково не понимают себя, не понимают профессии. Довольно часто молодой человек говорит: "Я ничего не хочу". А потом выясняется, что он очень любит, например, играть в компьютерные игры. Спрашиваешь: "А ты понимаешь, что это целый спектр профессий?" – и он очень удивляется. Он хочет конкретных вещей, просто не может их обозначить.

Основная проблема профориентации детей и подростков заключается в так называемом "проклятии родителей". Конечно, все мы хотим своим детям лучшего, но это лучшее часто лежит в нашем прошлом: какие профессии были востребованы и интересны в наше время? Но мир находится в точке технологического перелома, и целые отрасли, которые еще недавно казались каким-то баловством, сейчас стали крутыми, востребованными и хорошо оплачиваемыми профессиями. А люди старшего поколения по-прежнему не воспринимают их всерьез: скажем, все, что связано с блогерством, с продвижением через соцсети, с игровой индустрией, с онлайн-образованием. Они считают, что это какая-то дурь, которая уйдет, а между тем это именно то, что в ближайшие годы будет важно для экономики разных стран. И поэтому родители говорят своим детям: "Нет, иди учись на экономиста или маркетолога", – не понимая, что за эти годы выучилось такое огромное количество экономистов и маркетологов, что спрос на эти профессии при выходе их детей из института будет крайне мал.

Что нужно делать? Где-то до 10–12 лет, до подросткового возраста, пока родитель – еще авторитет, покажите своему ребенку максимальное количество возможностей в разных индустриях. Сейчас в интернете есть куча всяких занимательных историй про профессии, которые в игровой форме показывают суть разных отраслей. Это нужно для того, чтобы ребенок определился в широком смысле, кто он: гуманитарий, технарь, биолог, медик, кто-то еще. Потом дети вступают в подростковый возраст, когда авторитет родителя резко падает, и тут нужно найти такого человека, который станет для ребенка авторитетом в его будущей профессии. Бывало, например, что весь класс шел учиться на какой-нибудь биологический факультет, хотя ничто не предвещало: просто харизматичный учитель биологии увлекал всех своим предметом. Нужно найти какой-то кружок, или школу, или друга семьи, который может рассказать много интересного и увлечь ребенка. С 14–15 лет родитель становится "кошельком на ножках": он должен обеспечить лучшую школу, лучших репетиторов, сделать все, чтобы ребенок поступил в качественный вуз. Лучшие вузы – это сейчас не про обучение (обучиться можно и дома), а про network. В них создают кафедры лучшие компании, и дети пишут там курсовые, а потом дипломы, проходят стажировки и к моменту выпуска уже имеют предложения от двух-трех крутых компаний и могут выбирать.

– Каковы сейчас шансы на трудоустройство у россиян старше 50 лет? Давно известно, что работодатели берут их неохотно.

– До пандемии они были очень малы, но пандемия привела в наш мир удаленку, и этот барьер стал не так важен. Он ведь был во многом психологическим: "Я не хочу, чтобы у меня в подчинении был человек намного старше меня". А при работе из дома это практически не чувствуется, и людей старшего возраста стали больше брать на работу. Но часто это очень сложное трудоустройство, так как у многих устаревшие навыки: их, в общем, за это и уволили, прикрываясь чем-то иным. Мир меняется, становится более технологичным, а паттерн людей старшего возраста до последнего времени был таков: "Сам я учиться не хочу. Если компании нужно чему-то меня доучивать, пусть она и доучивает". Но сейчас такого уже нет, люди сами должны изучать новые вещи, чтобы быть востребованными.

– Что происходит с рынком труда в сфере журналистики? Видны ли какие-то значимые перемены в последние годы?

– Эта сфера в России все больше и больше огосударствливается, поэтому многие журналисты уходят из профессии. Это, конечно, скрытая форма и протеста, и выгорания. С другой стороны, у нас же сейчас развивается история про "сам себе медиа". Впервые стало можно набирать огромное количество просмотров, не работая на Первом канале или государственной радиостанции: для этого есть и YouTube, и Instagram, и сейчас вот появился Clubhouse, и там везде свои звезды. В целом в журналистике все довольно сложно. Если ты работаешь в рамках государственной повестки, то у тебя все нормально: там много рабочих мест, прилично платят. Если же нет, то это потребует огромного количества усилий и будет связано с риском (получится или не получится), но ты можешь стать "сам себе медиа" и прилично на этом зарабатывать. Классические примеры: начиная с Дудя и заканчивая возрождением Парфенова. Но если Парфенов и до этого был звездой, то Дудь был редактором не очень большого спортивного онлайн-СМИ, а стал журналистом "номер раз".

Кроме того, существует так называемая коммерческая журналистика. Банки, крупный ретейл, большие стройки стали понимать, что иметь свое онлайн-издание (как, например, "Тинькофф-журнал") – это очень хорошая история про привлечение пользователей. Читателей у "Тинькофф-журнала" больше, чем у многих СМИ.

Ко мне приходит много журналистов. И чаще всего, уходя из своих медиа (неважно, государственных или оппозиционных), они декларируют одно и то же: "Куда угодно, только больше не в журналистику; я устал, выгорел". К сожалению, в этой профессии выгорают всегда (я знаю это по себе, так как начинала с журналистики), потому что на тебя сбрасывается огромное количество негатива, с которым ты работаешь. Кроме того, идет разочарование, и неважно, в какой ты повестке, государственной или негосударственной: цензура и самоцензура есть на обеих сторонах. И большое количество журналистов испытывают разочарование именно из-за несвободы профессии и хотят из нее уйти.

– Я видела в интернете такое ваше высказывание: "Рекрутинг – лучший барометр состояния мира. В нем отражение политики, экономики и настроения людей". Каким же образом все это отражается сейчас в российском рекрутинге, что он говорит о состоянии общества?

– Как ни странно, российский рекрутинг отражает довольно высокий уровень патриотизма и гордости за страну, в которой начала расти собственная агропромышленность и другие вещи. Люди хотят в этом участвовать. При этом они видят большое количество недоработок и проблем в стране, и в связи с этим многие крутые топ-менеджеры хотят идти на государственную службу. Я называю их новыми революционерами. Они говорят: "Мы не хотим революции улицы, а хотим попробовать изменить те вещи, которые нам не нравятся, через работу в этих органах. Нас много, и мы можем исправить это изнутри". У большинства это не получается, потому что там очень высок уровень бюрократии, но многие реально туда идут.

Да, многие совсем молодые люди хотят уехать из России. Но при этом мы видим большой интерес к малому бизнесу внутри страны, несмотря на то что в России ему очень сложно, в силу карательной политики государства в этой сфере: если ты предприниматель, то ты, вероятнее всего, вор, и можно тебя обокрасть или снести твой ларек. Сейчас россиянам интересно фермерство, все, что связано с производством собственных продуктов, с внутренним туризмом, – именно как точка создания собственных бизнесов.

В целом, если смотреть на рекрутинг как на отражение мира, то я вижу, что в плане вакансий мы становимся все более закрытыми и локальными. Вакансий от западных компаний все меньше, если же они появляются, то чаще всего не европейские или американские, а азиатские – Китай, Индия, Вьетнам, Корея.

– Какие случаи из вашей практики вам больше всего запомнились?

– Расскажу две истории. Первая – довольно смешная: о том, как я случайно сделала человека миллионером. Пришел ко мне перспективный мужчина чуть за 30. Он работал в стартапе и очень устал: лет пять сам тащил этот стартап, и что-то, конечно, получалось, но не получалось так, как ему хотелось. И бросить жалко, и сил уже нет – в общем, он пришел ко мне на консультацию. Я пошла в две компании, рассказала о нем и его проекте. Одна из компаний предложила ему: давай мы выкупим твой стартап вместе с командой, и ты будешь делать это внутри компании. Он в восторге прибежал ко мне. Я говорю: давай мы сначала с тобой распишем систему опционов. Мы разработали эту схему, он им ее предъявил: он пойдет вот на таких условиях, – и компания согласилась. Прошло четыре года, компания вышла на IPO (публичное размещение на международной бирже), и, поскольку у него был довольно приличный опцион, человек заработал больше миллиона долларов.

Вторая история. Приходит ко мне человек и говорит: "Мне 34 года, я продюсер одного из крупнейших телеканалов, в этой должности пять лет, уже сделал все, что мог. Мне скучно. Свой бизнес я не хочу, боюсь, я человек найма. Что мне делать? Я уже просто вешаюсь, пью, курю и так далее". Мы с ним поговорили про смыслы: а чего он, собственно, хочет? Выяснилось, что у него трое маленьких детей и ему очень нравится с ними заниматься. В результате я его вывела в очень крупный образовательный проект, хотя он страшно орал, что образование – это дико скучно, это какие-то учителя, просто тихий ужас… Это российский проект, но сейчас он активно идет на международный рынок. И этот человек очень там прижился (хотя орал до последнего: "Ни за что не пойду!"), сейчас вырос до вице-президента и занимается международным развитием. Абсолютно счастлив, говорит: мне тут дела лет на двадцать.

– А что приносит наибольшую радость вам в вашей профессии?

– У нас есть контрольная замерная точка: если через год после трудоустройства человек говорит: "Да, мне клево!" – то это успешный кейс. И самое радостное – вот этот звонок через год, когда ты понимаешь, что все получилось. Ты меняешь жизнь человека, помогаешь ему найти новый смысл.

– Если пофантазировать, как будет выглядеть российский рынок труда через 10, 15, 20 лет?

– Не возьмусь. Дело в том, что рекрутинг – это производная от экономики, а сейчас прогнозов по России на такой срок не дает никто, включая крупнейших мировых экономистов. Опять же, кто мог, например, предсказать пандемию? Мне бы очень хотелось, чтобы российский рынок снова стал частью мирового рынка, чтобы крупнейшие мировые компании у нас развивались, а не просто присутствовали и набирали людей.

– Сейчас идут разговоры о том, что в связи с автоматизацией и роботизацией многих процессов некоторые профессии будут отмирать. Каковы, на ваш взгляд, профессии будущего – те, которые не исчезнут с приходом новых технологий?

– Терпеть не могу этот вопрос! Каждый человек в чем-то талантлив, и каждому нравится делать то, что у него лучше всего получается. Человеку, выбирающему профессию, прежде всего надо понять, что ему нравится: писать статьи, учить детей, защищать людей или что-то иное. Вот на стыке этих двух вещей и нужно выбирать профессию, и потом уже накладывать это на мировые тренды, а не думать о профессиях будущего. Скажем, мне нравится учить детей, при этом у нас сейчас все идет к онлайн-образованию, а это стык образования и IT. Какие там есть специальности: педагог, IT-специалист, методолог, маркетолог – что мне из этого ближе? И даже если вы в чем-то ошиблись, дальше жизнь вас выведет на те профессии, которые будут расти. Я видела множество людей, которые шли в профессии, которые в тот момент росли. И если они шли не исходя из собственного призвания, а просто им казалось, что это профессии будущего, они все равно через какое-то время оказывались невостребованными, оставались на определенном уровне без карьерного роста и перспектив, потому что их точно всегда обгоняют те, кто любит свою профессию.

– Что вы посоветуете человеку, желающему найти работу в России, если он хочет сделать это сам, без помощи профессионалов?

– Вы должны сесть и проаудировать себя как товар, как продукт: в чем вы сильны, что у вас получается делать хорошо, какие кейсы успешны у вас за последние годы? Все это нужно записать, а дальше – понять, где это сейчас востребовано. Просто открываете любой job-ресурс и смотрите, где больше всего вакансий по вашему профилю. Рекомендую подбор вакансий на нашем сайте: мы собираем их из кучи разных источников, и это бесплатный сервис. Потом вы уже под это переписываете свое резюме и либо сами, либо с помощью карьерного специалиста презентуете себя на эти вакансии.

– В одном из интервью я обнаружила такую высказанную вами мечту. "Когда я выйду из бизнеса, я хотела бы выучить хинди, уехать в Индию и работать школьным учителем. Я учила бы индийских ребятишек тому, как развиваться в профессии и карьере". Почему именно Индия?

– Я ее всю объездила и очень люблю, меня не пугает ее климат и ее грязь. И я вижу, что там остро не хватает тех специалистов и инструментов, которые могут легким движением вытащить людей с самого низа – не обязательно на самый верх, но в любом случае помогут им. Там люди до сих пор живут в картонных коробках – это, конечно, шокирует. Может быть, это наивно, но, мне кажется, я понимаю, как это можно исправить для большого количества людей.