Приободрить невольников. Миссия Владимира Акименкова

В декабре 2013 года Владимир Акименков – после заметной общественной кампании в его защиту – был амнистирован и вышел на свободу. В его поддержку выступали правозащитники и деятели культуры – в частности, писатели Людмила Улицкая и Сергей Шаргунов.

Акименков провел в московских СИЗО ("Водник", "Матросская тишина", "Бутырка") около полутора лет. Его обвиняли в том, что во время разогнанного властями "Марша миллионов" в мае 2012 года он бросил в полицейского древко от флага. В 2018 году Европейский суд по правам человека обязал российские власти выплатить Акименкову 10 тысяч евро за бесчеловечное обращение (в тюрьме он стал терять зрение) и неправомерное продление срока содержания под стражей.

После освобождения помощь политзаключенным стала для Владимира Акименкова основным занятием. Он собирает деньги дистанционно и вживую (на митингах и других мероприятиях), переписывается с узниками, распространяет в соцсетях информацию об их судьбах. Раньше он был активистом "Левого фронта", однако переход некоторых его бывших товарищей на прокремлевские позиции после аннексии Крыма вынудил его расстаться с этим движением.

О своих оценках политической ситуации Владимир Акименков рассказал в эссе "Всё было, всё будет", а в интервью РС он говорит о российских политзэках и своей политической биографии.

– Сколько сейчас политзаключенных в России? И как ведутся подсчеты?

– Назвать точное число политзаключенных едва ли представляется возможным, по многим причинам. Россия – многосложная страна, в правозащите преобладает либерально-пацифистская линия, есть целый ряд противоречивых кейсов, по политике могут сажать и мракобесов тоже. Клептократы, перешедшие кому-то дорогу и посаженные за это, неонацистские убийцы, взрывавшие гражданских исламисты – политические ли они? Отчего многие сотни случаев преследования людей за мыслепреступления прошли мимо внимания "прогрессивной общественности"? Почему в средствах массовой информации, даже вроде бы антипутински настроенных, пишут: "спикер парламента Чечни" – но "банда приморских партизан", "террористы-народовольцы" – но "ополченцы Новороссии", "утверждает, что пытали" – но "по данным МВД, на митинг пришло N человек" и так далее? Как, относя к политическим заключённым Олега Сенцова со товарищи, правозащитное сообщество отказывало в этом статусе узникам по весьма схожему "делу АБТО"? А вспомнить если, как "либералы" поливали грязью Бориса Стомахина или "анархисты" и "левые" – Михаила Жлобицкого? Вероятно, за последних три десятилетия тысячи и тысячи жителей Эрэфии были подвергнуты политическим репрессиям: от чеченцев до анархистов, от нацболов до "неправильно" верующих. Постсоветской (постсовковой) России даже достались некоторые политзаключённые от прошлой эпохи – вспомнить "дело Родионова – Кузнецова". Принципиально устраиваю помощь в первую очередь для "неформатных" политзэков, таких сидельцев часто обделяют вниманием и поддержкой – сажаемых за прямое действие или его подготовку, за антииерархические объединения, за революционные тексты.

Смотри также

"Главный террорист – это ФСБ". Политическая биография Ивана Асташина

– Верно ли, что большую часть политзэков составляют две группы: Свидетели Иеговы и крымские татары?

– По-видимому, да. Государство, с одной стороны, активно содействует распространению "опиума для народа", с другой – на протяжении столетий давит тех, кто осмелился веровать как-то "не так". В период совка роль религии выполнял вульгаризованный марксизм, а вожди были как боги. Ранее царизм, сейчас режим во главе с Путиным выставляет Россию "защитницей христиан", но "не тех" христиан здесь по традиции убивают, сажают, депортируют. Кремль гнобит мусульман-суннитов, однако в дёсна жахается с аятоллами и их союзниками – "Пригласил в Москву ХАМАС Вова Путин – президент". (При этом подлинную борьбу с исламским фундаментализмом ведут, например, курдские силы на северо-востоке Сирии, противостоя "Исламскому государству" и неоосманистам.) Крымские татары – явные жертвы политики Москвы, как и в целом "хизбы". Сажаемые религиозники очевидно относятся к числу политзаключённых. Только лично я не занимаюсь поддержкой таких узников, не желая однажды оказаться в тоталитарной антиутопии.

– Есть дела, которые привлекли большое внимание, а есть незаслуженно оставшиеся в тени. Могли бы привести примеры таких незамеченных, но при этом вопиющих историй?

– Взять, например, дела против радикального публициста Бориса Стомахина, башкирского политика Айрата Дильмухаметова, анархиста Ильи Романова, Ивана Асташина со товарищи, приморских партизан, мухинцев ("дело о референдуме"), внушительная часть заложников из Украины и многих других политических заключённых всех последних лет. Чего только не бывает в подобных уголовных делах, от эфэсбэшных пыток до шельмования со стороны столичной либеральной публики. Даже "дело "Сети" интересовало общество постольку поскольку, пока в феврале прошлого года не был вынесен чудовищный приговор пензенцам. Вообще говоря, неприятно поражает, когда вроде бы думающие люди то ли проявляют инфантильность, то ли обладают короткой памятью, если выражают своё отношение к репрессиям, – отошлю к своему тексту годичной давности на эту тему.

– С кем из политзаключенных вы ведете переписку?

– Более ни с кем уже, разве что написал послание Азату Мифтахову после приговора. Однако с 2012 по 2020 год мной были отправлены сотни писем, сначала из тюрьмы, потом в тюрьму, причём некоторые письма были как небольшие книги. (Спасибо, кстати, всем, кто переписывался с нами, помогал нам, боролся за нас, политзэков по 6 мая.) Наиболее мощной и тёплой была переписка с Ваней Асташиным, та даже стала своеобразной частью московского городского фольклора. Ныне выдохся и больше не в состоянии вести переписку с неволей. А так, доводилось переписываться с Сергеем Череповским (он, правда, в итоге разделил шовинистическую позицию соратников-"другороссов", когда вышел, но не жалею, что его поддерживал), Степаном Зиминым, Алексеем Полиховичем, Сергеем Кривовым, Алексеем Гаскаровым, Алексеем Сутугой (покойным ныне), Ильёй Романовым (Илью парализовало в заключении, родные еле добились актировки), Геннадием Афанасьевым, Александром Кольченко, Олегом Сенцовым, Петром Павленским, Богданом Голонковым, Дмитрием Бученковым, другими политическими. Сколь бы самому ни приходилось трудно, я всегда старался приободрить невольников в их тяжёлой жизненной ситуации, давал понять узникам, что на воле продолжается Дело, насыщал информацией людей, испытывавших её явную нехватку.

– Вы упомянули Азата Мифтахова. Знаю, что вы внимательно следили за его делом. Что посоветуете прочитать тем, кто не знает о его судьбе?

– Могу посоветовать прочитать две обзорные публикации Александра Литого на сайте "ОВД-Инфо", посвящённые этому делу: "Аспиранту МГУ Азату Мифтахову грозят суровый приговор и новое уголовное дело" и "Свидетель из планшета: за что судят математика Азата Мифтахова". Также сошлюсь на собственные заметки, написанные по следам приговора, – об Азате и о других преследуемых по этой уголовке, а также о кампании силовиков против "Народной Самообороны".

– Как прошел последний сбор средств в помощь политзэкам?

– Последний сбор денег, открытый мной в декабре, оказался самым успешным за всю историю такой деятельности – удалось найти примерно 1,3 миллиона рублей. Очень рад и благодарен каждому человеку, причастному к сбору.

– Среди тех, кто передает деньги политзаключенным, есть известные люди, которые жертвуют крупные суммы, или, как правило, это скромные анонимные пожертвования?

– Среди жертвователей бывают самые разные люди. Порядка двух третей жертвующих – женщины. Медианное пожертвование составляет 1–2 тысячи рублей. Помогающие из числа медийных персон есть, пожертвования от них порой выражаются хорошими суммами. Я благодарен каждому человеку, вносящему свой вклад в помощь политзэкам, не обязательно, кстати, материальную. Среди помогающих известных деятелей – писатель Борис Акунин, филантроп Борис Зимин, русский человек Олег Кашин, медиаменеджер Демьян Кудрявцев, мастер слова Николай В. Кононов. Помню, Борис Немцов дал денег для подельницы Ивана Асташина Ксении Поважной – в условиях, когда многие отворачивались от политзэков по "делу АБТО".

– В чем в первую очередь нуждаются политзаключенные?

– Как мне видится, во многих вещах сразу. В свободе для них самих, дабы люди могли проживать полноценную жизнь. В приближении здесь, на воле, времени всестороннего освобождения общества – в противном случае поступки, за которые сели политические борцы, окажутся лишены смысла. В максимальной безопасности для людей в тяжёлых условиях Рослага, полных нервотрёпки и угроз. В понимании, в принятии узников гражданским обществом. У пленников режима должна быть возможность получать письма с воли и полноценно питаться, видеться с близкими и читать хорошие книги. Люди по ту сторону решётки не должны становиться искалеченными, убитыми или изнасилованными. Чем сильнее социум отторгает невольников, включая "неудобную" часть политических заключённых, тем большая опасность может угрожать конкретным личностям, в том числе вашему товарищу, другу, коллеге или родственнику.

– По какому принципу вы распределяете эти деньги?

– Исходя из нуждаемости человека, а также его/её семьи, если репрессированные являются кормильцами. За очень редким исключением беру тех или иных политзэков в постоянное сопопечение; например помощью узникам по "делу приморских партизан" мне доводится заниматься с 2015 года, то есть уже шесть лет. Иногда (если, конечно, имеется такая возможность) выделяю единоразовую помощь для кого-то. Всего с конца 2013 года, когда меня амнистировали по "Болотному делу", нашёл почти двадцать миллионов, и из этих средств удалось оказать поддержку примерно 120–130 политрепрессированным. Это были самые разные люди, от сообвиняемых ребят по "делу 6 мая" до узников и беженцев по малоизвестным уголовкам. По линии своей деятельности устраиваю поддержку для тех, кто стремился к увеличению свободы в обществе, а не к её уменьшению. Заведомо не помогаю посаженным по религиозной теме или за неправедное насилие. В общем, рассматриваю своё дело как пусть опосредованный, но вклад в развитие хоть каких-то зачатков освободительного движения в позднепутинской России. Часть подопечных, кстати, составили люди из числа украинских заложников – вообще же говоря, от чудовищного удара в виде "Крымнаша", "Новороссии", шовинистической истерии и прочего я смог как-то оправиться, лишь переквалифицировавшись из активиста в помощника для политзаключённых. Товарищи, теперь уже бывшие, на глазах сходили с ума, некоторые из таковых даже становились интервентами и убийцами, знакомые "коммунисты" желали броска танков на Киев... Было очень тяжело пережить разверзшийся тогда ад. Впрочем, РФ 2010-х не явила человечеству чего-то принципиально нового – всё уже было в истории государства российского, от масштабных репрессий до захватнических войн. Вон, на моё детство и отрочество две войны против Чечни пришлись – "Не отдадим Ичкерию ни Ельцину, ни Ерину".

– Были ли попытки помешать вам со стороны властей?

– Да. Так, в 2019-м по, видимо, доносам от силовиков или GONGOвцев администрация сервиса PayPal заблокировала три аккаунта, использовавшихся для сбора денег на политзэков. В конце того же года пришлось доказывать, что я не верблюд, сотрудникам "Яндекс.Денег". Но год от года удаётся находить всё больше средств, что не может не радовать. Или, допустим, в пригожинском "СМИ" публиковался пасквиль против группы "Арестанты 212" и меня. Прямое внимание со стороны "правоохранительных" органов тоже есть. Так, в 2015 году ко мне приходили полицейские из угрозыска, пытавшиеся выведать что-либо о моей жизни. В 2018-м у как минимум одного политузника стремились выпытать, на какие средства я и проект "Сказки для политзаключённых" ведём деятельность. К слову, моё имя есть в нелепом списке "предполагаемых активистов "Народной Самообороны". Теоретически силы зла могут разрушить моё дело, но в любом случае я до упора прозанимаюсь поддержкой узников.

– Чувствуете ли вы за собой слежку?

– Не ощущаю, но вопрос хороший.

Смотри также

"Верю в революцию в России"

– Расскажите о своей политической биографии. Менялись ли ваши взгляды и как на них повлияло тюремное заключение?

– Процессами в обществе я интересуюсь с подросткового возраста, в уличную же политику пришёл во времена Маршей несогласных. Раз двадцать меня задерживали по административкам на разных акциях с 2007 по 2014 год. До посадки по Болотной получил условный срок по 282-й статье, из-за нацбольских листовок. Лозунг в этих листовках "Убей в себе раба!" небезызвестные эксперты В. Батов и Н. Крюкова сочли призывом к борьбе с государственным строем; эти деятели находят "экстремизм" примерно во всём, помогая государству репрессировать самых разных людей. Вообще, знаю не понаслышке о репрессивной машине: за все эти годы множество друзей, товарищей, знакомых и их знакомых было подвергнуто политически мотивированному уголовному преследованию. Путинское государство расправлялось с несогласными задолго до дикости последних лет – вспомним о журналистах, правозащитниках или нацболах, убитых в лощёно-аполитичные нулевые. Ранний Путин ("Кириенко – в Госдуму, Путина – в президенты!") стартовал с геноцида Чечни. Что касается политических взглядов времён личного активизма, то начинал с либералов. Проходил "коммунистический" этап своего мировоззрения. До тюрьмы стал сдвигаться в антиавторитарную сторону, читая ресурсы левонационалистических проектов "Вольница" (Россия) и "Автономний Опір" (Украина). Под арестом и после освобождения окончательно стал придерживаться социально-революционных анархо-коммунистических взглядов, в том числе через общение с носителями анархической идеи. За 2010-е годы избавился от ряда обскурантистских предрассудков и окончательно осознал, что "прекрасная Россия будущего" – это оксюморон. Отрадно, что всё больше людей понимает: не "Россия без Путина", но "Россия без путинизма". На месте Путина может оказаться Медведев, Сечин или Навальный, но суть вещей от этого не изменится. В русских людях, в жителях России нужно убить веру в "доброго царя".

"Постоянный глубокий разлад между понятиями "истина", "справедливость" и "должное" (мое "я" и его воля) и сущностью, и формами всей внешней жизни... глубокий конфликт между этим "я" и общественными правами, экономическими и государственными принципами российской действительности. Он был всюду и везде... И в виде голодных босяков, истощенных рабочих на улице города... и в виде разряженных, упитанных, тупо-самодовольных питерских автомобилистов... и в виде голодного, вырождающегося мужика... и в виде либеральствующего барина, "конституционалиста" (российского покроя) – земледельца, кулака и выжиги... и в виде стонущей и вялой интеллигенции... и в виде тюрем, самоуправства, дикости и безграничного, всепроникающего произвола российского и еще во многих других видах родимой действительности" (Наталья Сергеевна Климова).

Когда Путин стал премьером, мне было двенадцать. Сейчас мне 33 года. Неизвестно, сколько ещё времени диктатор будет удерживать власть. Жизнь после Путина может сильно ухудшиться, вплоть до россыпей дэнээров, кущёвок и игилов на месте Эрэфии, но это никаким образом не может быть оправданием нынешнему положению дел. Вопреки мнению, распространённому в, хм, интеллигентской среде, разруха столетней давности и деспотизм большевиков (этих уничтожителей российской революции) не умаляет и не отменяет порыва и подвига многих поколений людей, что боролись не на жизнь, а насмерть со злом в лице старой России. Если люди поверят в себя и в других, они будут способны на многое – смогут преодолеть невзгоды и прийти к качественно лучшему, принципиально иному обществу.

– "Левый фронт", в котором вы состояли до ареста, жив?

– "Левый фронт" перезапустился с выходом на свободу Леонида Развозжаева и Сергея Удальцова. Только я не слежу плотно за этой организацией. Не из-за того даже, что с 2014 года не являюсь политактивистом. Попросту невозможно товариществовать со сторонниками расширения и укрепления империи, которые желали подавления революции в соседней стране и её тотальной официальной оккупации. Другой вопрос, что Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев отсидели за себя и за того парня, причём буквально за (корявую, но) попытку российского Майдана. Соучаствовал в помощи им, выйдя из тюрьмы. Об этом не любят вспоминать, но оргкомитет митингов на Болотной принёс режиму удобную опосредованную жертву в лице этих двух деятелей. Вообще говоря, претензии "уважаемых людей" и либеральной публики к ура-патриотизму Удальцова или, например, Марии Бароновой были лишь поводом, чтобы исключить этих политиков из числа так называемых рукопожатных, – в реальности тех или иных персон оттирали с политического поля из-за их неудобности, нестандартности, при этом много более тяжёлые прегрешения других персонажей толерировались. Семь лет назад, помню, подарил судившемуся тогда Удальцову книгу Александра Володарского "Химия" – много с тех пор воды утекло, право же.

– Что из вашего собственного опыта заключения вы вспоминаете чаще всего? Что было самым тяжелым и что помогало выжить в тюрьме?

– Выдержать пребывание в СИЗО мне помогали переписка со свободой, чтение прессы и книг, визиты ОНК, вывозы нас на процесс, где можно было увидеть вольных людей. Меня согревало, что за пределами тюремной решёткой люди пытаются вести борьбу, в России и по миру, – я внимательно следил за новостями. Печалился, узнавая о смертях Ильи Олейникова, Владислава Мамышева-Монро, Бориса Березовского, и радовался, когда преставилась Тэтчер (полагаю, что вместе со мной радость испытывали сотни миллионов человек – эдакий антиколониальный FREE BORSCHT). Были тяжелые известия о том, что Александра Долматова, Константина Косякина, Алексея Давыдова больше нет с нами. Вдохновлялся текстами Ярослава Леонтьева о российских революционерах прошлого, которые он же и присылал в письмах. Раздражался, когда режим в очередной раз апеллировал к царской и "советской" державности – открывая памятник Столыпину, вводя всё новые запреты или постепенно реабилитируя сталинизм. Сокрушался от новостей об убийствах протестующих в ЮАР и в Турции, о наводнении в Крымске или о бомбардировках в Сирии. Меня отталкивали консервативные установки, присущие некоторым из арестантов. Внимал рассказам фигурантов громких уголовных дел о жизни "верхов". Вот многодетный отец из Таджикистана с 20 килограммами героина, вот коммерсант, друживший "не с тем" министром, вот молодой вор в законе – ЗОЖник и книгочей, что женился на бывшей поп-звезде, а вот наркоторговец – сын функционера "ЕдРа". Приведу несколько реплик разных сокамерников, особенно запомнившихся: "Из-за вас, митингующих, мусоров стало в Москве больше", "Вы, нехристи анархисты, в церковь не ходите", "И чего к патриарху прицепились с этими часами?" Угорал с наскальной живописи в подвале Мосгорсуда – там всё изрисовано АУЕшниками, неонацистами, исламистами. В двух из камер, где довелось сидеть, попались деятели, пытавшиеся усложнить мне жизнь (вполне возможно, что это происходило по наущению администрации или структур, курировавших дело против нас). В конце нахождения под стражей со спокойной душой уезжал на суды, лишь убедившись, что Майдан устоял ещё одну ночь. К слову, буквально под предлогом украинской революции амнистию по "Болотному делу" сделали половинчатой, что тоже стало испытанием: тебя и ещё кого-то отпускают, а других из узников 6 мая оставляют за решёткой, это было тяжело.

– Одним из главных аргументов общественной кампании за ваше освобождение было то, что вы страдаете заболеванием глаз. Заключение серьезно сказалось на вашем зрении?

– В СИЗО у меня явно ухудшилось зрение, проблемы с ним у меня вообще врождённые, неизлечимые, серьёзные. От подробного расписывания, впрочем, воздержусь, опасаясь вызвать жалость – нет ничего хуже её.

– Сейчас создается новое "Болотное дело", теперь уже по митингам 23 и 31 января. Можете поделиться опытом с теми, кто задержан или опасается ареста? Что посоветуете делать в такой ситуации и каких ошибок не совершать?

– На эту тему есть миллион статей, памяток, видео. Но доведу ряд важных, на мой взгляд, советов и процитирую двоих людей.

Лучше быть субъектными, чем плестись в хвосте у мутных политических деятелей, желающих занять кресла нынешней номенклатуры. Лучше трезво оценить свои возможности и не пойти, нежели по итогу приносить "извинения" на камеру. Лучше думать головой, а не поддаваться эмоциям. Если желаете выйти на митинг, ответьте самим себе: кто вы, почему, ради чего выходите?

Если вас задержали, не стремитесь давать показания – практически из любых данных по существу показаний можно надёргать цитат, исказить смысл фраз и так далее. "Неформальных" разговоров с сотрудниками силовых структур тоже избегайте, иначе вы просто облегчите им оперативную работу. Предавание огласке произвола, допускаемого в отношении вас, снизит его вероятность или жестокость в дальнейшем. Оказавшись за решёткой, помните, что это не навсегда, что на свободе вас ждут близкие и поддерживают симпатизанты. При этом нужно уметь преподносить свою личность обществу (с этим есть проблемы у приличного числа узников). Не стоит проявлять патернализм: человек человеку, конечно же, человек, однако обычные люди, и без того нагруженные общественно полезными делами, вам ничем не обязаны.

"Я бы посоветовал всем активистам, которые воспринимают протест не просто как модную тусовку, быть готовыми, что вам, возможно, придется либо долго сидеть в тюрьме, либо даже за взгляды быть убитыми" (Костя Лебедев) .

"На мой взгляд, у протестного движения есть серьезный недостаток. Люди не вполне осознают, чем они занимаются. Вот человека забирают с площади, где проходит массовая акция, и он потом в суде говорит: "Ну я ничего такого же страшного не делал, я просто шел, или просто стоял, ничего не нарушал".

Если мы исходим из того, что в России диктатура и мы с нею боремся, то сама борьба с диктатурой подразумевает, что каждое действие против диктатуры вызывает противодействие в форме репрессий.

Не надо говорить: "Я ничего не делал, меня посадили ни за что". Это не так. Ты боролся, тебя посадили за то, что ты борешься с чудовищным государством, которое совершило кучу злодеяний и еще будет совершать.

Нужна осознанность. Осознанность того, что мы участвуем в политике и это может означать риски, и это налагает ответственность перед другими людьми, перед историей.

У российских эсеров-максималистов был такой этическо-философский концепт: "должное". Человек делает какие-то вещи, потому что так должно сделать. Вот таких этическо-философских императивов не хватает сейчас. Вместо этого необходимого императива есть какое-то расплывчатое "мы хотели как лучше, и нас посадили ни за что" (Лёха Макаров).

– В тюрьме вы встречали людей из разных слоев общества, "глубинную Россию". Есть у России желание перемен и понимание, какими они должны быть?

– "Тюрьма – это срез общества". Пристрастия и предрассудки у представителей разных слоёв за решёткой примерно совпадают. Люди ищут альтернативу, само собой. Нередко сталкивался с шизофреническим сочетанием, когда желали и гуманизации, и более хардкорной имперщины. Многие ещё надеются на "хорошего царя" – когда сидел, присматривались к Прохорову, Навальному, Удальцову, вечное ожидание путинского сверхчуда тоже присутствует. Москвичи и гости столицы стонут от системного беспредела со стороны силовых и бюрократических институций, в ужасе от наркополитики в РФ, не одобряют посадки за интернет и митинги; но при этом сидельцы запросто могут считать мужчину главнее женщины или идеализировать царскую Россию, а об ЛГБТ-людях в тюрьме и не заикнёшься. А из интервью и разговоров с политзэками, которые освободились в последние годы, можно заключить, что крымнашистская эйфория исчезла и люди в неволе обозлены продолжающимся бесправием и стагнацией доходов. Впрочем, по традиции удел разных недовольных за решёткой – блатовать, верить в воображаемых друзей или апеллировать к "славному прошлому" при тех или иных тиранах, российских и зарубежных. Отсутствие в нынешней РФ освободительного движения – как социалистов в дореволюционной России, повстанцев прошлых эпох в вечно мятежной Украине или леворадикальных партизан на территории турецкого государства – отрицательно сказывается и на состоянии российской тюрьмы: сейчас в неволе нет социально здоровой силы, которая бы, нося прогрессивный характер и вовлекая в свои ряды прежде аполитичных арестантов и зэков, могла стать альтернативой как "красному ходу", так и "АУЕ".

– Многие бывшие фигуранты “Болотного дела” решили покинуть Россию. Почему не уезжаете вы?

– "И почему, наконец, должны уезжать мы? Пусть эмигрирует Брежнев с компанией". Мне чужда патриотическая риторика, для меня не существует какой-то там сакральности державных границ и прочего подобного – я антигосударственник, анархист. При этом своей целью я вижу коренное изменение людской жизни в том числе там, где родился. Честно говоря, в ужасе от того, сколько общественников и общественниц уехало из России за 2010-е годы. Не всем этим людям грозила какая-то серьёзная опасность здесь, если на то пошло. Власти только рады, что несогласные уезжают, – им же легче. Отношусь с тревогой, но и с уважением к решению Алексея Макарова возвратиться в Россию для продолжения политической борьбы. Впрочем, личный отказ от эмиграции отнюдь не подразумевает какого-то автоматического презрения к покинувшим страну: во-первых, некоторые могли бежать от грозивших им пыток и длительного срока где-нибудь на северах, а во-вторых, есть самые разные примеры поведения людей в эмиграции и на родине. Можно продолжить вести борьбу и за рубежом, как, например, тот же Макаров (отсидевший в трёх государствах), Борис Стомахин (отбывший три срока за слова в РФ) или Александра Аксёнова (уехала от "террористического" обвинения). А можно, и не уехав, напрочь собывателиться, сгнить заживо, став циничной сволочью и с усмешкой относясь к тому, что оказалось не делом всей жизни, а "юношеским максимализмом". Самый же страшный сценарий – это бороться с путинским государством и в итоге обнаружить себя в рядах вооружённой реакции. В числе, допустим, "ополченцев Донбасса" (как немало бывших оппозиционеров), наёмников "ЧВК Вагнера" в Сирии (как экс-нацбол Кирилл Ананьев, погибший в ходе "Иловайска-на-Евфрате") или участников какой-нибудь "Нусры" (как левый калужский активист, уехавший на "джихад" и давший интервью журналисту Никулину).

– Если наши читатели захотят помочь политзаключенным, но не просто перевести деньги, а поддержать кого-то конкретно: послать посылку с книгами или просто отправить письмо, что бы вы им посоветовали?

– Если вы хотите помочь узнику, лучше свяжитесь, пожалуйста, с группой поддержки человека либо с его семьёй – узнайте, в чём он больше всего нуждается, какие у него или неё предпочтения. Убедительная просьба не посылать ничего в колонии без уточнений у поддерживающих – действуют лимиты на количество полагающихся заключённому посылок и бандеролей. Книги в неволю возможно заказывать через интернет-магазины, работающие с учреждениями ФСИН. Письмо можно написать бумажное или электронное – через сервис "ФСИН-Письмо" (если в данном учреждении сидельцам приносят электронные письма) либо через почтовую службу "РосУзника". Обычно, чем слабее в обществе говорят о том или ином уголовном деле, тем меньше поддержки для конкретных людей.