Передача из цикла "Писатели и музыка": ирландский писатель Джеймс Джойс. Автор цикла Владимир Абаринов.

"Жаль, что публика будет искать и находить мораль в моей книге, и еще хуже, что она будет воспринимать ее серьезно. Слово джентльмена, в ней нет ни одной серьезной строчки, мои герои – просто болтуны".

Можно считать эти слова Джойса насмешкой, можно – откровением. От этого ничего не изменится. "Вы любите Джойса?" – бессмысленный вопрос. Он просто есть, и с этим надо как-то жить. В известном смысле он был всегда.

Тема "Джойс и музыка" необъятна просто потому, что это практически одно и то же. И дело даже не в том, что он с пеленок жил в мире музыки и с равным успехом мог стать музыкантом, как и богословом. Он полжизни прожил в полуслепоте, как крот, и слух стал его главным органом восприятия окружающего мира. Недаром он назвал героя двух своих романов именем строителя критского лабиринта – Дедал. Лабиринт, возможно, был его моделью мироздания. Он писал для чтения не глазами, а языком и ушами. В конце концов он вознамерился создать звукоратуру, или музыкопись, или буквомузыку – можно придумать еще с десяток подобных названий в духе Джойса. По мнению многих современников, он зашел на этом пути слишком далеко: если пушкинский Сальери "музыку разъял, как труп", то Джойс сделал то же самое с изящной словесностью. Но, может быть, не стоит судить его с такой звериной серьезностью? Джойс относился к своему занятию с изрядной долей самоиронии и никому ничего не обязан объяснять и ни перед кем не должен оправдываться.

В юности Джойс занимался вокалом, имел прекрасный тенор. "Эх, если бы Джим стал певцом, а не копался бы со своей писаниной!" – говорила его жена Нора, когда Джойс уже прославился как автор "Улисса". Он был увлечен музыкой елизаветинской эпохи, сочинил целый сборник подражаний елизаветинской любовной лирике. К одному из стихотворений этого сборника он сам написал музыку.

Скажи прощай, навек прощай

Девичьим, безмятежным дням,

Иди – любимого встречай,

Что входит в твой заветный храм, Дивясь застенчивой красе,

Румянцу, ленточке в косе.

Едва вострубит серафим

И грянет имя жениха,

Девичью ленту перед ним

Сними, покорна и тиха,

И робко распусти кушак,

Невинности блаженный знак.

Комментаторы составили длинные каталоги музыкальных произведений, упоминаемых в прозе Джойса, есть двойной альбом этой музыки, но как это помогает восприятию Джойса? Да никак. Для него она была таким же материалом, как любые другие звуки, включая неприличные, которые он подпускает, чтобы сбить пафос. Он не делит жанры на высокие и низкие, у него церковный хорал в одной цене с легкомысленными куплетами.

Что происходит в самом звучащем эпизоде "Улисса" – "Сирены"? Внешне ничего особенного. В баре ресторана в 4 часа пополудни сидит публика, заходят, уходят, выпивают, болтают, играют на рояле, поют песенки и оперные арии, щебечут две барышни из бара, одна блондинка, другая рыжая... В воздухе этой сцены растворено великое множество звуков, которые мы обычно почти не замечаем: звякает входной звонок, булькает виски в стакане, звенит монета, стучат часы, кто-то смеется, мимо проезжает экипаж, шумит приставленная к уху морская раковина, одна из девиц даже хлопает подвязкой чулка о свое бедро. Партитура тщательно выверена. Автор даже настаивал, что это фуга.

"Улисс" – книга трудная, но все же доступная пониманию. Следующей и последней, "Поминкам по Финнегану", видимо, так и суждено остаться вещью в себе, замком без ключей, потому что ключи Джойс спрятал, а куда – забыл, пока писал. Он говорил, – не без издевки опять же – что навставлять в книгу головоломок – "единственный способ обеспечить себе бессмертие". Пусть теперь профессора в очках-велосипедах разбираются.

Да, куском хлеба он их обеспечил на поколения вперед, но нам от этих толкований не легче. Вот поминки, к примеру. По ирландскому обычаю их справляют перед погребением. Стали поминать свалившегося с лестницы и раскроившего себе череп штукатура Финнегана, перепились, передрались, окропили Финнегана виски – а он и воскрес, восстал из мертвых. Wake из названия романа – это не только поминки, но и воскресение. Об этом поется в ирландской комической балладе, давшей название книге. Она, кстати, не народная и создана не в Ирландии, а в ирландской общине Америки. Опубликована в Нью-Йорке в 1864 году. Автор неизвестен.

Мог ли сам Джойс прочесть вслух свои тексты? Еще как. Есть запись отрывка из "Финнегана", сделанная в 1929 году. Текст для нее написали на больших листах бумаги крупными буквами, но в студии было такое слабое освещение, что Джойс читал, скорее всего, наизусть.

Я решусь, пожалуй, прочесть перевод нескольких начальных фраз.

В смысле, вы же знаете, ильзна не ведаете, но разве я вам не говорила, что всякому расхазу наступает наконец, вiн вона оно как. Смотрите-ка, сумерки сгущаются! Мою большую ветку потиснуло долу. А мои холодные тела пошли серее некуда. Как time оно? Как оно what? Который ввек? Оно ужовка поздно. Уже целую бездность ни я, ни другини не видели Они разобрали их, как я слухала от иныш. Когда они снова соберут их? О, моя спина, моя спинать, моя стенать!..

Писать музыку на тексты Джойса отваживался мало кто из композиторов. Один из них – великий американский маэстро Сэмюэл Барбер. Он несколько раз в жизни брался за Джойса. Мы услышим последнее из этих сочинений. Оно входит в цикл из пяти песен "Вопреки и все еще". Барбер писал эту музыку в 1966 году в состоянии жестокой депрессии. Текст Джойса взят из 17-го эпизода "Улисса", который называется "Итака".

Одинокая гостиница на перевале в горах. Осень. Сумерки. Пылает камин. В темном углу сидит молодой человек. Входит молодая женщина. Она взволнована. Одинока. Она садится. Подходит к окну. Стоит. Садится. Сумерки. Она задумывается. Она принимается писать на листке с маркой одинокой гостиницы. Задумывается. Пишет. Вздыхает. Стук копыт и колес. Она поспешно выходит. Он появляется из своего темного угла. Схватывает одинокий листок. Подносит к огню. Он читает. Одинокий. Что? Буквами косыми, прямыми, с обратным наклоном: Отель "Куинз", Отель "Куинз". Отель "Ку..

Современный молодой российский композитор Настасья Хрущева, глубокий знаток Джойса, задумала на свой лад соединить Гомера с Джойсом. У Гомера Пенелопа осталась верна Одиссею, у Джойса изменяет ему. Два текста вступают в конфликт. Монодрама для сопрано и камерного ансамбля называется "Покрывало Пенелопы". Заканчивается сочинение финальным внутренним монологом героини Джойса.

...после того долгого поцелуя я чуть не задохнулась да он сказал что я горный цветок да это верно все мы цветы все женское тело да это для тебя светит солнце сегодня да он попросил меня сказать да а я не стала сначала отвечать только смотрела на море и небо и вспоминала обо всем чего он не знал и матросов на пирсе играющих в птички летят и в замри и смеющихся испанских девушек с высокими гребнями в волосах и древний тысячелетний замок да и красавцев мавров в белых одеждах и винные погребки наполовину открытые по ночам и Ах тот ужасный поток кипящий внизу и море море алое как огонь и роскошные закаты и фиговые деревья и как он целовал меня под мавританской стеной да и тогда я сказала ему глазами чтоб он снова спросил меня да не хочу ли я да сказать да мой горный цветок и сначала я обвила его руками да и привлекла к себе да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да!

Можно чувствовать Джойса как бездонную пропасть, можно – как спертый подземный лабиринт. Обратного хода нет в любом случае. Раз открыв книгу, ее уже не выкинешь из головы. И не надо.

В тот час, когда всё в мире спит,

О безутешный звездочет,

– Ты слышишь ли, как ночь течет,

Как арфы, жалуясь навзрыд,

Зари торопят ход?

Один, под куполом ночным,

Ты слышишь ли дрожащий звон Незримых струн – и антифон

Ветров, что, отвечая им,

Гудят со всех сторон?

Ты видишь, как

Любовь грядет

По небу в золотой пыли?

Внемли же зову струн – внемли,

Как льется музыка высот

На темный лик земли.

Стихи Джеймса Джойса мы читали в переводе Григория Кружкова, отрывки из "Улисса" – в переводе Виктора Хинкиса и Сергея Хоружего, из "Поминок по Финнегану" – Андрея Рене. Песню "Смолкни, о Мойл!" из "Ирландских мелодий" Томаса Мура слушали в исполнении Мэри О'Хара, она же себе аккомпанировала на ирландской арфе, запись 1957 года, песню Джойса "Скажи прощай девичьим дням" и песню Гарри Норриса "Эти прелестные девушки взморья" пел Кевин Макдермотт в сопровождении пианиста Ральфа Ричи, 2003 год, арию Лионеля из оперы Фридриха фон Флотова "Марта, или Ричмондская ярмарка" – Энрико Карузо, запись 1914 года, ирландскую балладу про Финнегана исполнили ансамбль Clancy Brothers и Томми Мейкем, запись 1959 года, песню Сэмюэла Барбера "Одинокая гостиница" записала в 2018 году Сандрин Пьо, партия фортепиано – Сьюзен Мэнофф, отрывок из сочинения Настасьи Хрущевой "Покрывало Пенелопы" прозвучал в исполнении Елены Иготти и ансамбля в составе Настасьи Хрущевой (фортепиано), Анны Дмитриевой (скрипка), Георгия Долгова (флейта), Дмитрия Янов-Яновского (виолончель), 2007 год. А сейчас слушаем знаменитое адажио для струнного оркестра Сэмюэла Барбера. Филадельфийский оркестр, дирижер Юджин Орманди, 1957 год.

Далее в программе:

Коронавирус в Харькове. Рассказывает доктор философских наук Л.В. Стародубцева.

"Родной язык" с американским профессором Полиной Барсковой.

Стихи Александра Дельфинова.