- Исполнился год со дня начала эпидемии коронавируса в Уханя. В конце ноября 2019 года был обнаружен первый пациент с не исследованным еще вирусом.
- Жизнь человечества радикально изменилась, обрушились целые отрасли экономики, путешествия, туризм, социальные связи. Люди живут в неизвестности и страхе перед будущим.
- В условиях неопределенности, невозможности планировать будущее в общественном сознании зарождается масса мифов, фобий и теорий заговора.
- В российском обществе очень сильна идея, что государство не может защитить людей, и во многом она является почвой для распространения страхов.
Сергей Медведев: В эти дни мы отмечаем годовщину эпидемии коронавируса. В конце ноября 2019 года в китайском городе Ухань был обнаружен первый пациент с не исследованным еще вирусом, и лишь в декабре была объявлена пандемия. За этот год мы сильно повзрослели, многому научились, узнали слова "локдаун", "стадный иммунитет", "дистант", "удаленная работа", "дистанционное образование". И еще мы узнали много новых страхов – страх человека без маски, страх заразиться или заразить своих близких, страх того же самого дистанта, локдауна, потери работы. Какие страхи правят обществом в эпоху коронавируса? И как с ними бороться?
Видеоверсия программы
Корреспондент: Эпидемия коронавируса нарушила привычный психологический уклад жизни большого города, разорвала социальные связи и саму повседневность. Многочисленные ученые и эксперты дают абсолютно разные оценки пандемии. По миру шагает вторая волна коронавируса, и пока никто со стопроцентной уверенностью не может сказать, последуют ли за ней третья и четвертая.
Уже разрабатываются десятки вакцин, но третья фаза испытаний еще не до конца завершена, и полной уверенности в победе над вирусом пока нет. На данном этапе мы можем следовать только рекомендациям врачей и организаций здравоохранения: меньше посещать людные места, носить маску и перчатки, заботиться о пожилых родных и близких, которые находятся в основной группе риска. Многочисленные споры вызывает и вакцинация: одни говорят, что это необходимо, другие – что на данном этапе ни при каких условиях не собираются и не рекомендуют другим делать прививку.
Коронавирус очень сильно ударил по экономике, а особенно по малому бизнесу. Например, в России небольшие кафе, бары и магазины просто не переживут еще один локдаун. Падение цен на нефть и скачки курса рубля – тоже одно из последствий пандемии.
Свои страхи люди облекают в массовые фобии, фейки и теории заговора: кто-то уверен в искусственном происхождении вируса и специально нагнетаемой инфодемии, множатся слухи про чипирование и облучение с вышек 5G, про заговор мирового правительства для сокращения населения. В эпоху соцсетей и мессенджеров эти слухи моментально разлетаются и становятся источником паники.
Сергей Медведев: У нас в студии – Александра Архипова, старший научный сотрудник Лаборатории теоретической фольклористики ШАГИ ИОН РАНХиГС, и Никита Петров, заведующий той же лабораторией.
Эпидемия коронавируса нарушила привычный психологический уклад жизни большого города, разорвала социальные связи и саму повседневность
Можно ли сказать, что общество за этот год стало более параноидным? Страхов стало больше?
Александра Архипова: Страхи по типам, может быть, остались такие же, а вот уровень тревожности поднялся. И в результате люди пропускают через себя множество историй. Получив очередное увлекательное объяснение происходящего, они немедленно пересылают его из одной группы WhatsApp в другую. И получается, что эти страхи, которые раньше сидели в пределах групп, начинают распространяться. Например, страхи по поводу чипирования придуманы не сейчас. Эта история идет аж с 80-х годов ХХ века. Как правило, они уютно жили в фундаментальных христианских группах, но с приходом глобальной угрозы стали преодолевать границы.
Сергей Медведев: Это тот же вариант, что, скажем, индивидуальные налоговые коды? На стерлиговских пачках "Рузское молоко" перечеркнут штрих-код: "Это знак дьявола, нельзя маркировать человека".
Александра Архипова: Да, считается, что приближается эпоха дьявола, и нас сейчас всех отметят некоторым его знаком. Знак дьявола разнообразен – это и ИНН, и электронный паспорт, и штрих-код, и так далее. И вакцина – это тоже способ…
Сергей Медведев: …некой маркировки человека.
Александра Архипова: Человек в состоянии повышенной тревожности охотно пересылает такие вещи. И дело не в буквальной вере в изложенное. Находясь в состоянии потерянного контроля и не зная, что будет завтра, человек получает некоторый текст, который дает ему это объяснение, и факт пересылки этого текста как бы на микросекунду возвращает ему эту потерянную уверенность.
Сергей Медведев: То есть речь идет о больших объяснительных парадигмах?
Никита Петров: Скорее, это некоторый набор малых объяснительных парадигм, поскольку мир настолько сложен и информации настолько много, что одна большая объяснительная модель здесь не работает. По сути, мы говорим, наверное, о свойствах мифологического. Был такой ученый Елеазар Мелетинский. Он толковал миф как средство концептуализации действительности. Мы используем разного рода страхи, слухи, иногда городские легенды, чтобы хоть как-то объяснить сложный мир вокруг нас. И чем больше этих объяснительных историй, тем больше мы, наверное, выхватим из этого большого пула какую-то историю и попытаемся с помощью нее объяснить вот этого невидимого врага – тот самый коронавирус.
Сергей Медведев: Но, по-моему, каждая претендует на универсализм. Недавно я услышал от своего хорошего знакомого, что "все это предпринято для того, чтобы сократить народонаселение Земли": большая парадигма!
Никита Петров: Это как раз имеет хождение уже довольно давно. Якобы есть некоторая элитарная группа: масоны, евреи, американцы, китайцы, неважно кто, – и в какой-то момент они начинают массовую атаку, чтобы захватить господство над миром, и для этого используют разные средства уничтожения населения. С чипированием та же самая история. Если вы посмотрите на свой паспорт на просвет, на фотографию с другой стороны, то там над головой и под сердцем есть черная полоска. И вот эти локальные группы фундаменталистов объясняли это так: дьявол следит за вашими мыслями и за вашим сердцем. Во всех этих локальных группах есть способ нивелирования опасности, но когда теория выходит за пределы локального сообщества, этих способов нивелирования сложной ситуации становится все меньше и меньше.
Александра Архипова: Например, вешают красные трусы на люстру, чтобы приманить деньги! Велик набор представлений, с помощью которых можно преодолевать разные опасности. Объяснительные модели у всех разные, но когда они быстро распространяются от одной группы к другой, их не контролируют институции, то есть медицина, правительство, наука, и побеждают самые простые, понятные всем.
Сергей Медведев: Ваш топ страхов и объяснительных теорий?
Александра Архипова: Сейчас на первое место вышло то, что не надо носить маски: они опасны, вызывают заболевания легких, или это способ контроля – в них вшит чип, или это способ психологического давления – из нас делают рабов. Второе очень популярное – это то, что распространяют жители Сибири, Урала. В тех регионах, где плохо с медициной, госпиталя переполнены, скорые не выезжают, антибиотики в аптеках заканчиваются, распространяются всякие народные средства лечения, в частности, квазимедицинские советы о том, что можно самому вылечиться от коронавируса, понижая его щелочной баланс. А в это время жители Москвы и Московской области активнейшим образом борются против дистанционного образования. Это главный родительский страх для женщин в возрасте от 29 до 35 лет.
Сергей Медведев: Да, регулярно прилетают петиции против дистанта. Одни боятся вируса, а другие – средств борьбы с ним. А страх смерти сейчас больше или это некая константа в общественном сознании?
Никита Петров: Это нужно посчитать, померить. Но, по-моему, люди не сильно боятся умереть, наоборот, они изобретают разные способы каким-то образом успокоить себя. Помимо ковид-диссидентов есть еще ковид-фаталисты, которые говорят: "Ну, так оно и будет". И есть еще одна группа – это те, кто изобретает свои собственные средства борьбы. Некоторые из них даже описаны в психиатрических журналах, хотя это не психиатрия, а просто способ как-то нейтрализовать угрозу. Например, в одной семье на даче было чучело коронавируса, к которому время от времени приходили, подкармливали его, задабривали.
Александра Архипова: Сейчас возникает очень много магических и квазимагических практик. Одна семья, например, ставила мешки с солью, считая, что это защитит от коронавируса. Соль – это традиционный для Евразии оберег от разных злых сил. Бывают другие, уже клинические случаи: человек читал лекции по скайпу, надев на голову трусы, потому что нижнее белье на голове якобы тоже защищает от коронавируса. Это, с одной стороны, бред, но, с другой стороны, существует традиционное ритуальное переворачивание. Ты идешь в лес и заблудился: надо все, что на тебе, переодеть наоборот, потому что тогда представитель иного мира, леший, примет тебя за своего и отпустит. И здесь тоже есть логика инверсирования: ты надеваешь нижнее белье неправильно, и это каким-то магическим образом тебя защищает. Эти случаи очень редки, но они есть.
Никита Петров: Вирус – такая же невидимая угроза, как леший. И коронавирус, видимо, скоро приблизится к этому персонажу. Он уже стал персонажем.
Александра Архипова: На детском утреннике в Петербурге дети должны были прогонять чучело коронавируса.
Никита Петров: Но это делает определенная группа людей. Дети играют, ляпая друг друга, как бы заражая вирусом. Традиционное чучело: сжигают коронавирус, чтобы он пропал.
Александра Архипова: Это еще и способ делать страшное и непонятное понятным и не таким страшным: переиграть. Не исключено, что через 30 лет будут возникать ностальгические кафе, где все посетители должны будут сидеть в перчатках и масках, с социальной дистанцией, а во время еды будут показывать графики заболеваемости.
Никита Петров: Музеефикация уже происходит: уже собирают маски разных производителей.
Александра Архипова: Да, во всем мире массово создаются музеи коронавируса.
Есть большая группа экономических страхов, которые сейчас обострились: страх бедности, потери дохода, локдауна
Сергей Медведев: Видимо, есть большая группа экономических страхов, которые сейчас обострились: страх бедности, потери дохода, локдауна.
Александра Архипова: Это все страх отсутствия планирования, страх будущего.
Сергей Медведев: Это, наверное, главный страх, который появился: ты не можешь заглянуть даже на год вперед.
Александра Архипова: Да, и ты не знаешь, что будет дальше, и тебе надо чем-то заполнить эту лакуну. Ты пытаешься объяснить, а без знаний биологии, медицины, экономики очень трудно объяснить, что происходит и как это будет развиваться дальше. Поэтому ты понимаешь, что есть могущественные враги. Это следует из неопределенности, из невозможности планировать. Это очень травмирует человека, который привык планировать.
Сергей Медведев: И это накладывается на специфическую российскую ситуацию, на абсолютную неопределенность политической ситуации и влечет за собой целый спектр всех остальных страхов: какой будет курс рубля, конфискуют ли сбережения, еще что-то. По-моему, страх, связанный со здоровьем и ковидом, накладывается на какую-то тотальную футурофобию.
Никита Петров: Не исключено, что это нам только кажется. Обратная сторона этого горизонта неопределенности – некоторая стабильность постоянного ухудшения ситуации.
Сергей Медведев: Да, мы точно знаем, что все будет только хуже.
Никита Петров: Но вот то, что уже захватило российские, а, может быть, и мировые соцсети, это постковидные последствия. Страшно заболеть, страшно переболеть, страшно оказаться в больнице. Но то, что происходит с людьми потом и как они об этом пишут – это нечто невероятное! Если у вас болят ноги, плечо, что-то с костями или с нервами, то вы обычно вступаете в группу "Постковид" в любых соцсетях и видите огромное количество постов: "Что делать? Был здоровый, переболел коронавирусом, и тут у меня заболела нога, ничего не помогает. МРТ показало, что все нормально". Чем больше переболевших, тем больше беспокойства по поводу непонятных последствий непонятной болезни.
Сергей Медведев: Ковид – это чужой, если взять архетип. В тебе поселилось некое внешнее существо, и все, что с тобой происходит, ты атрибутируешь этому существу.
Никита Петров: Это соматические страхи, которые ждут нас в будущем, и их будет довольно много.
Сергей Медведев: Медики говорят, что чуть ли не каждый четвертый переболевший ковидом в тяжелой или даже в средней форме испытывает психические расстройства.
Александра Архипова: Главный медицинский журнал "Ланцет" выпустил гигантскую статью с обзором разных статей о том, как люди выходили из предыдущих эпидемий. И одной из главных вещей является то, что существует очень тяжелый синдром выхода из карантина, который приводит к тому, что у человека начинают возникать всякие расстройства – расстройство сна, боязнь открытых пространств, желание зайти обратно в масочку, посидеть еще пару лет дома. Отсюда возникают всякие шутки: "Что вы собираетесь делать летом?" – "Ну, в июле собираемся выйти в магазин".
Сергей Медведев: А в августе пойти погулять.
Александра Архипова: Ситуация выхода из карантина довольно стрессовая. Там есть чудесная рекомендация: "Никакой карантин не может длиться более десяти дней. Более долгий карантин с большой вероятностью приводит к стрессовым расстройствам".
Сергей Медведев: Проблемой является и сам ковид, и постковидное состояние.
Никита Петров: Я бы даже сказал, еще и внековидное состояние. Слух о коронавирусе может встраиваться практически в любые жанры, например, в сетевые анекдоты, и подгребать под себя все ситуации, которые волнуют российское общество. Помните, начиная с 3 ноября вся Россия с напряжением следила за исходом американских выборов. И вот появилась история о том, что больные в ковидной больнице в Вологде лежат на полу в знак протеста против фальсификации выборов в Америке! Этот анекдот позволяет привлечь внимание не к выборам в Америке, а к сложной эпидемиологической ситуации и проблемам с медицинской помощью в регионах.
Сергей Медведев: Выборы в Америке на фоне ковидной ситуации, похоже, были громоотводом.
Было очень много исследований по поводу индекса страхов. В 2019 году был замер – политические страхи, боязнь произвола власти, страх ареста, несправедливого возбуждения уголовного дела. Они же никуда не уходят.
Александра Архипова: Конечно.
Никита Петров: Социальные антропологи недавно написали про это большой текст: "За что сажают".
Александра Архипова: Закон о фейках?
Никита Петров: Да.
Александра Архипова: У нас существует два закона о фейках – административный и уголовный. Один и тот же слух может быть, например, о том, что нас дезинфицируют с помощью вертолетов, что-то разбрызгивают. Совершенно невинный слух, но в одном регионе за него было открыто уголовное дело, а в другом – административное. И таких дел пять штук! А всего по стране их более 200. Все многообразие слухов, которые у нас существуют (чипирование, псевдомедицинские советы, всякая конспирология), не интересует наши правоохранительные органы. Преследуют именно за слухи, в которых люди сомневаются в решениях власти и в легитимности институтов. Если вы напишете: "Знакомый врач рассказывает, что в больнице Пензы на самом деле гораздо больше больных коронавирусом, чем говорят" или "На самом деле власть приуменьшает смертность от коронавируса", с большой вероятностью вас оштрафуют за такой пост "ВКонтакте" или сообщение в WhatsApp. Власть не любит слухи о себе.
В XXI веке мы наблюдаем мифологизацию общественного сознания, архаизацию и демодернизацию социума
Сергей Медведев: Видимо, вообще растет страх репрессий на фоне происходящего в Беларуси.
Александра Архипова: Это страх беззащитности, ощущение того, что мы абсолютно беззащитны перед властью. Это было и до коронавируса. Дело Голунова очень хорошо это показало: все объединились, потому что этот страх был близко к телу. Страхи, близкие к телу, – это то, что касается твоей защиты, безопасности, твоего здоровья и здоровья твоих детей.
Сергей Медведев: Да, Голунов неожиданно явился мощнейшим триггером, хотя сколько было всего за последние годы, и, казалось бы, это не самое страшное.
Александра Архипова: Все понимают, что могут подложить наркотики. Любой человек говорит, что "эта история могла бы произойти и со мной". Страхи становятся всеобщими, когда человек может приложить их к себе: я могу заболеть, меня могут арестовать по любому ложному обвинению, мои дети могут лишиться образования, мою квартиру власти могут отобрать под предлогом реновации. И когда эти страхи воспринимаются как приложимые к любому человеку и близко к телу, вот тогда они становятся двигателями массового протеста.
Никита Петров: По сути, то, что мы фиксируем в социальных сетях, мессенджерах, рассылках, все эти сообщения с дичайшими подробностями (5G, коронавирус, Китай и прочее) – это способ предупредить знакомых для того, чтобы как-то солидаризоваться внутри. Это низовой уровень солидаризации. Когда государство не может нас защитить, мы попробуем защитить себя сами, объяснить, вылечить, понять, каким-то образом устаканить ситуацию. Именно поэтому люди массово репостят подобные вещи.
Александра Архипова: Идея, что государство не может нас защитить, очень сильна в российском обществе.
Сергей Медведев: Она является своего рода социально-политической подоплекой распространения страхов?
Александра Архипова: Да, это такой общий знаменатель.
Сергей Медведев: Люди, привыкшие жить в патерналистской социальной ситуации, вдруг оказались выброшенными на ветер истории, на ветер коронавируса, и им приходится самим что-то придумывать и самоорганизовываться.
Александра Архипова: И дальше любое предлагаемое действие по спасению, идущее сверху, анализируется и воспринимается с большим подозрением.
Никита Петров: Когда общество лишилось образа понятного будущего, все эти устремления, даже низовые, пошли назад. И, по идее, вот эта инициатива с "Бессмертным полком" (томская инициатива, которая потом институализируется государством) начинает восприниматься уже как то, что у нас нет будущего, но у нас есть великое славное прошлое. Это абсолютная уверенность в том, что наши предки действительно совершили героический подвиг, и мы будем жить в этом прошлом.
Сергей Медведев: Но это же такое очень архаичное цикличное сознание, признак демодернизации, возврат к клише, на уровень мифа.
Александра Архипова: Да, это сильный признак демодернизации. И когда какие-то депутаты или люди на улице предлагают вернуться к идеалам "Домостроя", ведь никто из них не читал "Домострой", никто не понимает, что стоит за этими нормами XVII века. Но идея, что мы должны вернуться к традициям, к скрепам, на самом деле подразумевает, что наше будущее – это наше славное прошлое: только воспроизводя традиционные установки, мы можем жить дальше. Это демодернизация.
Сергей Медведев: То есть в XXI веке мы наблюдаем некую мифологизацию общественного сознания, архаизацию и демодернизацию социума, и ковид нам дал очень сильный толчок для этого.
Никита Петров: Архаизация и демодернизация – это термины, которые отправляют нас назад, условно говоря, в деградацию.
Александра Архипова: До 2020 года наша идеальная патриотическая модель развития общества предполагала эту архаизацию, возврат к славному прошлому, бесконечное воспроизведение: традиционные скрепы, духовность народа и все такое прочее. Но сейчас мы не воспроизводим прошлое. У нас впереди неизвестность и отсутствие каких-либо моделей: ни назад, ни вперед, ни в будущее…
Сергей Медведев: Да, такое состояние подвешенности.
Никита Петров: Еще не замужем, но уже не девушка.
Сергей Медведев: А кто пользуется этой ситуацией неопределенности? Есть ли какие-то бенефициары? Ведь появляются, вспыхивают, как кометы, какие-то гуру, которые дают широкие объяснительные теории, и тут же за ними идут десятки тысяч последователей.
Александра Архипова: У нас теперь каждый стал эпидемиологом и вирусологом. Количество экспертов, которые готовы объяснить, как все происходит на самом деле, растет как на дрожжах. Огромное количество фейков рассылается по Сети.
Сергей Медведев: Юра из Уханя. Письмо бельгийских врачей.
Александра Архипова: Медсестры, которые говорят, что они врачи. Мы хотим быть экспертами, чувствуем себя ими, приписываем себе какие-то научные знания и выдаем их.
Сергей Медведев: Время лжепророков.
Никита Петров: Если говорить о бенефициарах, то есть о людях, которые специально используют в своих речах историю, связанную с коронавирусом, то это проповедники и конспирологи. Они и так имели очень большую аудиторию, а это еще один инфоповод для того, чтобы привлечь еще больше людей. Здесь коронавирус удивительным образом оказывается вписан в большие ряды конспирологических объяснений, и он очень легко туда встраивается.
Александра Архипова: Вот всем известная история про 5G. Она зародилась во Франции, довольно быстро распространилась по Европе, а дальше попала в цепкие лапы евангелических проповедников Западной Африки, и именно они в своей проповеди разворачивают эту историю до космических масштабов. Именно благодаря этим проповедям, которые устраивались онлайн на большую аудиторию, все это охватило весь мир.
Никита Петров: У них все очень просто: на самом деле это наказание божье людям, которые погрязли в грехах. Эта риторика позволяет привлекать все новых и новых адептов.
Сергей Медведев: А есть корреляция между конспирологическим и эсхатологическим сознанием, и религиозностью? Вот в России в первую волну коронавируса очень сильно протестовали против масок, против локдаунов, ведь это пришлось на Пасху. Кто у нас главные ковид-диссиденты в США? Трамписты, достаточно религиозные люди.
Три великих глагола, которые описывают нашу повседневность: "зумить", "пересидеть" и "соблюдать"
Александра Архипова: Корреляция, несомненно, есть. Вопрос – насколько это влияет на ситуацию в обществе в целом. Это надо посчитать.
Сергей Медведев: На слуху было в первую волну – Оптина Пустынь, Троице-Сергиева лавра, Киево-Печерская лавра: слегали целыми монастырями.
Александра Архипова: Да, но монастыри – это очень маленькая часть общества. Американские исследования показывают, что большинство людей, которые смотрят Fox News, поклонники Трампа, не носят маски, не соблюдают дистанцию. И заболеваемость в этих районах на март 2020 года была выше на 25–30%.
Существует еще один глобальный страх, который лежит в основе всего происходящего. Мы потеряли структурированность жизни. Раньше в разные моменты мы делали разные действия. Сейчас у нас время однотипное, у компьютера: мы сидим дома на изоляции, преподаем, например, и наше время полностью однотипно. Казалось бы, у нас высвобождается время, которое мы раньше тратили на дорогу: почему бы не заполнить его увлекательной работой? Но получается, что у нас время одинаково структурировано однотипной работой. И от этого люди невероятно устают, возникают чудовищные стрессы. Мы теряем структурированность времени, деление на плотную работу и слабо плотную работу.
Сергей Медведев: Плюс потеря социальных связей.
Александра Архипова: Да, это очень важно! Невозможность побыть рядом с человеком, потрогать его, ощутить телесный контакт раздражает людей, и от этого возникают разнообразные проблемы.
Никита Петров: Мы говорим о большом городе и, скорее всего, о самих себе. А, например, в Сибири, в небольших поселках и городах идея коронавируса, как чего-то страшного, что в вас проникает, полностью отсутствует. Отношение к смерти другое. Мы недавно вернулись с русско-эстонского пограничья, из Печор. Там главная проблема – это потеря тактильного контакта с родственниками, живущими в Эстонии.
Александра Архипова: Мы потеряли структуру нашей повседневности и определенность будущего. Из этих двух глобальных страхов выводится все остальное.
Сергей Медведев: Это приведет к каким-то долгосрочным социальным и политическим последствиям?
Александра Архипова: Это вопрос, который волнует абсолютно весь мир, но уже ясно, что наш мир будет переструктурирован. Многие компании говорят, что уже не вернутся в офлайн.
Сергей Медведев: Я думаю, в большой степени это коснется и образования, и медицины.
Александра Архипова: Самый большой страх в университетском образовании – это то, что будет образование для бедных онлайн.
Никита Петров: На самом деле здесь, как в известном анекдоте, 50 на 50 – либо будет, либо нет. Ведь возможна и обратная модель: просто откат назад, когда все кабаки и бары будут заполнены, а учиться офлайн будет престижно и клево.
Александра Архипова: И в этой модели подразумевается, что бедные люди будут учиться дистанционно, а богатые будут ехать в Гарвард, иметь право на личного тьютора.
Сергей Медведев: Получат дорогую вакцину.
Никита Петров: Кстати, еще любопытная вещь – это то, что называется новой сельскостью. Японцы из больших городов просто оттекают в сельские местности. Когда-то прогнозировали, что через 20 лет японское село вымрет, потому что там живут одни пенсионеры. Сейчас происходит ровно наоборот: молодые возвращаются, красивые дома, отличные виды, крепкая семья.
Александра Архипова: Да, и у нас процветает этот тренд. В середине лета на 20–30% увеличилась мобильность москвичей в отношении Московской области. У кого есть хоть какая-то дача, все рванули туда.
Никита Петров: А у кого нет – купили.
Сергей Медведев: И возникают новые сообщества на среднем удалении от Москвы. Многие пересиживали первую волну на Валдае, ехали куда-то еще дальше. Люди осваивают Россию в ранее недоступных местах.
Александра Архипова: Три великих глагола, которые описывают нашу повседневность: "зумить", "пересидеть" и "соблюдать". "Вы соблюдаете?" – это же теперь вопрос не про ритуальный обряд.
Сергей Медведев: Страх неопределенности, страх будущего, потерю структуры жизни и времени принес нам страшноватый 2020 год. Но одновременно он принес и новые возможности. Не думайте, что когда кончится ковид, мир, вставший на паузу, разморозится, и мы вернемся в то прошлое, которое было в 2019 году. Мы туда не вернемся! Мы вернемся совершенно в новое время, в совершенно новый мир. К этому миру нужно готовиться, ему нужно удивляться. Он не страшный.
