О том, что на европейском севере России в 1918–1920 годах существовала автономная Северная область, сегодня знает редкий местный житель. Через сто лет после окончания Гражданской войны процессы, происходившие в ту пору в регионе, по-прежнему рассматриваются через призму иностранной интервенции. Между тем последствия драматических событий конца тех лет ощущаются до сих пор. Северной области посвящён документальный аудиосериал "Бѣлый Сѣверъ" журналистки Натальи Голышевой, в котором факты, события и мифы исследуются через воспоминания их участников, их семей и сограждан, оказавшихся в те роковые для российской истории времена по разные стороны баррикад.
В 2008 году британка Фиона Паше разбирала вещи своей недавно умершей матери. Отчим позволил ей порыться на чердаке семейного дома, где отыскалась коробка со старыми письмами на русском языке и тетрадками в пылезащитных обертках. "Я привезла их домой, позвонила сестре, мы их поизучали, но не поняли, что это. А через какое-то время решили их всё-таки перевести". Этот процесс занял пять лет – переводила знакомая студентка, отсылала кусочки по мере готовности, и сёстры, а также их кузены созванивались, обсуждая находки.
Тетрадки оказались дневниками их бабушки Зои Гринвей, в девичестве Михайловой. Наряду с некоторыми неожиданными подробностями семейной истории на свет всплыл неизвестный семье факт: в 1918–1919 годах Зоя жила на севере России, в Архангельске, где работала в американском посольстве во время иностранной интервенции, переводила на переговорах, зналась с иностранными послами и высшим офицерством, во всё совала свой шестнадцатилетний нос и оставила подробные записи, описывая жизнь в городе в эпоху больших перемен.
Архангельск 1918 года, по меркам Зои, был довольно провинциальным. Из развлечений – два электротеатра, один театр драмы, прогулки по аллеям, духовые оркестры по выходным. Гимназия не ахти, общество и того хуже, нарядов особых нет, да и носить их не перед кем. Семья перебралась на север годом раньше из Санкт-Петербурга, подальше от потрясений революции.
Её мама вышла замуж за Александра Плотникова, представителя известной в Архангельске династии купцов Шингаревых-Плотниковых и наследника приличного состояния. У Зои был довольно строгий приёмный отец и вечно недовольная бабушка. Дневник был отдушиной. И тут удача: провинциальный губернский город становится местом эпохальных событий, а дом Плотниковых – центром светской жизни города.
В ночь с 1 на 2 августа 1918 года в Архангельске произошёл антибольшевистский переворот, в результате которого возникла так называемая автономная Северная область, или Северная Россия. Продержалось это политическое образование 18 месяцев. Северная Россия включала в себя часть Архангельской (тогда вместе с Кольским полуостровом), Вологодской и Олонецкой губерний (сейчас Республика Карелия). Переворот свершился при поддержке иностранных союзников белого движения, стран Антанты, членом которой была и Российская империя.
В марте 1918 года Россия, представленная ленинским правительством, вышла из Первой мировой войны, но война продолжалась. Баренцево море осаждали немецкие подводные лодки, в апреле в Финляндии высадился германский десант и возникла угроза захвата Кольского полуострова. Союзники сочли, что находящиеся в этих районах военные склады и транспортные коммуникации требуют обороны. Так было принято решение об интервенции, изначально по соглашению с Мурманским советом, а потом в надежде на дружественное северное правительство в Архангельске, которое для союзников стало правопреемником России, сражавшейся с ними на одной стороне.
Такое правительство появилось в результате переворота. Возглавил его народный социалист Николай Чайковский, мечтавший построить демократическую республику, следуя принципам, провозглашенным Февральской революцией. С этого момента жизнь Зои Михайловой переменилась. В Архангельск из Вологды перебрались иностранные дипломаты под предводительством американского посла Дэвида Фрэнсиса, снявшего в доме Плотниковых три лучших комнаты. Начались вечеринки, обеды, танцы, появились поклонники, среди которых было немало известных исторических фигур.
Жизнь в целом тоже стала налаживаться, по сравнению с соседними регионами, которые контролировались большевиками, если не считать беженцев, наводнивших область. Возобновили работу магазины, банки, местное самоуправление. Союзники поставляли продовольствие и выпустили обеспеченные фунтами северные деньги, в обмен на торговые концессии.
У переворота была и неприятная сторона. За сменой власти пошли аресты – участвовавших в ревизиях, поддерживавших власть большевиков, агитаторов и случайных людей, благонадежность которых было сложно установить. Губернская тюрьма переполнилась, и союзниками было принято решение о создании лагерей содержания военнопленных, самый известный из них разместился на острове Мудьюг в устье Северной Двины. Дальше начинаются мифы, ставшие основой советской пропаганды.
"В 20-е годы собирались письменные рассказы узников, потому что была предусмотрена пенсия всем, кто остался в живых. Именно тогда как раз и родилось огромное количество мифов, – рассказывает Игорь Гостев, заведующий отделом военной истории краеведческого музея Архангельска. – Тогда нужны были легенды в пользу власти, и вот эти нужные сказки потом были объединены, художественно обработаны и изданы политическими издательствами. Так родилась та легенда, которая на сегодня наиболее известна, что это был лагерь смерти, что там умерло огромное количество людей, и это самый главный миф. На самом деле первоначально это был сортировочный лагерь Славяно-британского легиона, куда собирали людей мобилизационного возраста, которых можно было одеть в форму, дать им оружие и отправить на фронт. А впоследствии тех, кто был неблагонадежен, держали там как в изоляторе временного содержания".
В мае 1919-го мудьюгский лагерь передали местным российским властям, и он стал уголовной ссыльно-каторжной тюрьмой, с соответствующими условиями содержания. Этот факт исключался из последующего мифотворчества: в советские годы на Мудьюг возили экскурсии, чтобы демонстрировать "ужасы интервенции". Сейчас на поддержание экспозиции нет средств. Редкие туристы добираются на остров самостоятельно, если повезет с погодой, чтобы посмотреть на сторожевые вышки и единственный лагерный барак, сохранившийся до наших дней.
"Там все было совершенно не так, как обычно представляется, – объясняет Игорь Гостев. – Бараки были построены в годы Первой мировой войны для железнодорожной станции, которая так и не начала работу. И до сих пор одно из этих зданий стоит. Оно построено из прекрасного лиственничного бруса, то есть даже без отопления это здание нельзя проморозить в совершенно жуткие морозы. Мало того, там были печки. Эти здания были остеклены, там были нормальные условия проживания. А нары – люди не осознают этого, когда приходят на экскурсию, – были сделаны для советских солдат в годы Второй мировой войны. Говорят про тяжесть условий содержания, но голод был везде, а в любой тюрьме, конечно, условия содержания не сахар".
К вопросу о мифах: в областном архиве и Архангельском краеведческом музее хранятся воспоминания как участников Гражданской войны, так и революционных событий 1917 года. На них четко видны правки – первоначальный вариант, второй вариант с исправлениями поверх рукописного текста, и часто окончательный вариант, уже отпечатанный на машинке. Правки расставляют нужные акценты.
Мифология как способ ритуализации коллективного сознания закрепляет важные образы и модели поведения, представляя упрощенную модель мира. Мир, известный нам сейчас, берет начало в Гражданской войне, разделившей общество на "до основания" и "затем". Архангельск, каким он был сто лет назад, разрушен почти полностью. Дом купцов Плотниковых – один из немногих, что уцелел. Старшее поколение архангелогородцев знает его как райисполком. В 1990-е здание отдали музею изобразительных искусств, который в последние несколько лет опять стал известен как Дом Плотниковой благодаря хранительнице его истории Татьяне Зелениной.
"У нас есть одна отвратительная черта у русских – мы все время как бы с нуля начинаем. Вот какая-то подростковая нация, знаете, как подростки всё рушат, так и у нас…" – говорит Татьяна Владимировна. Когда-то в доме Плотниковой в каждой комнате были расписные потолки, но они приходили в негодность и их закрашивали. "Во времена райисполкома сюда приходил кучер, рассказывал про интерьеры, а там работали комсомолки, мол, "нам ничего не надо". Но одну фразу запомнили: "Зачем закрасили такую-то красоту", – рассказывает Татьяна Зеленина. Комплексная реставрация была музею не по карману, но в одной комнате потолок полностью открылся.
Реставрация была бы более успешной при наличии документальных изображений, но их нет. Сохранилась всего одна фотография светского приёма в доме Плотниковой: в большом зале члены правительства Северной области заседают в компании иностранных послов. В 1990-е годы Зелениной удалось разыскать в архиве ФСБ дело приемного отца Зои, Александра Плотникова. Его трижды арестовывали и в конце концов расстреляли, а в деле сохранилась опись многочисленных фотографий дома. "Я жалею, что тогда не спросила, где все фотографии? А сейчас уже те архивы закрыты, – говорит Зеленина. – Я считаю, что это несправедливо. Вот как нам любить свою родину, если мы не знаем свою историю? Мы должны это всё пережить, переосмыслить, не надо причесывать прошлое. Да, мы тут будем сострадать, негодовать, здесь восхищаться, но это должно быть доступно".
Зоя Михайлова эвакуировалась из России осенью 1919 года вместе с союзниками. В Лондоне она вышла замуж за импортера Генри Гринвея и о своей жизни в России предпочитала не вспоминать. "Она хотела, чтобы ее две дочери выросли английскими леди, – рассказывает Фиона Паше. – Они учились в частной школе, у них была прекрасная жизнь, хорошее положение в обществе. В то время люди не были особенно приветливы к беженцам из России. Зоя старалась, чтобы ее дочерей это не коснулось".
Мир, каким мы его знаем, был бы совсем другим, если бы союзники и белые одержали победу
Молчанию способствовала позиция британского правительства, предпочитавшего замести следы неудавшейся северной кампании под ковер. После окончания Первой мировой войны в ноябре 1918-го официальная причина для нахождения войск союзников в России отпала. Тогда цель интервенции была скорректирована, иностранные военные активно втянулись в Гражданскую войну на стороне белых. "Все официальные документы были засекречены на 50 лет и стали доступны только в 1969–1970 годах. Все потому, что британское правительство активно пыталось сместить большевиков, а потом также активно прятало эту информацию. В 1921-м было подписано англо-советское торговое соглашение и Британия и СССР перестали быть врагами", – говорит австралиец Дэмиен Райт. В течение 20 с лишним лет он работал над книгой "Секретная война Черчилля против России", пытаясь восполнить информационный пробел в отношении интервенции на Западе.
На вологодском кладбище в Архангельске есть отдельный Британский воинский мемориал. Он стал последним пристанищем моряков и солдат Великобритании и ее союзников, погибших в Архангельской области в годы Первой, а потом уже Второй мировой войны. Помимо аккуратных надгробий, на стенах некрополя установлены памятные таблички с фамилиями солдат и офицеров, павших в боях и умерших от болезней или ран во время интервенции на севере. Объединяет их то, что места их захоронения неизвестны. Среди них – еле заметной строчкой – значится имя Эдварда Галлахера из ирландского города Корк.
Он прошёл с британской армией всю Первую мировую войну, провел 4 года во Франции на Западном фронте. После окончания войны всё ждал, когда его демобилизуют. Но командование не спешило отпускать ирландцев по домам, потому что политическая ситуация была напряженная. В Ирландии шла ожесточенная борьба за независимость от Великобритании. Лондонские власти опасались, что солдаты, умеющие управляться с оружием, по возвращении домой вольются в ряды Ирландской освободительной армии.
"Через шесть месяцев после окончания войны, в апреле 1919-го, его все еще не демобилизовали, – рассказывает Пэт Туми, внук Эдварда Галлахера. – И тут начался призыв волонтёров в северную Россию. Тем, кто соглашался, обещали предоставить двухнедельный отпуск, чтобы повидаться с семьей. У Эдварда были жена и четверо детей. Поэтому он решил отправиться в этот краткосрочный – так ему казалось – поход в Архангельск, чтобы сначала взять отпуск, а уже через несколько месяцев окончательно воссоединиться с семьей".
С семьей Эдвард Галлахер так и не соединился. Он остался лежать в промерзлой архангельской земле, как и многие другие иностранные солдаты этой маленькой армии, память о которых свелась к мемориальной табличке на кладбищах в Архангельске и Мурманске. "В США и Великобритании, которые посылали тысячи военных в Россию и оставили сотни погибших там во время интервенции, эта история фактически неизвестна. Это удивительно, учитывая масштаб того, что происходило. Удивительно и сознание того, насколько другим был бы мир, если бы союзники и белые победили, – говорит Дэмиен Райт. – Не было бы Советского Союза, Гитлер бы не вторгся в СССР в 1941-м, не было бы Корейской войны, Мао Цзедуна, Вьетнамской войны, вторжения в Афганистан. Всего этого могло бы и не случиться. Мир, каким мы его знаем, был бы совсем другим, если бы союзники и белые одержали победу".
Война идёт в новой форме, и она закончится, наверное, тогда, когда власть и народ найдут общий язык и перестанут врать друг другу
В России в отношении к интервенции союзников на севере страны существуют две крайние точки зрения. Одни считают интервентов вероломными захватчиками, другие спасителями и помощниками правому делу. Пожалуй, наиболее последовательная позиция на протяжении всего советского периода, да и сейчас, высказывается историками, которые настаивают на том, что иностранное присутствие явилось катализатором Гражданской войны в этих краях. Британцы действительно применяли на севере инновационные для того времени методы ведения войны: танки, авиацию, химическое оружие. В какой-то мере это настроило часть местного населения, подогреваемого большевиками, против них, особенно к концу северной кампании. Но отрицать внутренние противоречия, которые существовали вне зависимости от иностранного вмешательства, по меньшей мере некорректно.
Людмила Новикова – автор книги "Провинциальная контрреволюция на Севере", уверена, что "никто не был заинтересован в том, чтобы подчеркивать участие местного населения в боевых действиях". Очень активно этот миф об интервенции – о том, что красные защищали страну от интервентов, – поддерживали местные большевики. "Им было очень удобно утвердить, что пришла огромная армия интервентов, и они не смогли оказать никакого сопротивления. Это было менее болезненно, чем рассказывать об ошибках советской власти, о непопулярности большевистской политики, о нежелании населения мобилизоваться в Красную армию и так далее. Это был такой очень удобный миф", – говорит Людмила.
Непопулярность большевистской политики особенно была заметна в районах, где весной 1918 года проводилась попытка мобилизации в Красную армию. Крестьяне, только вернувшиеся с войны, не желали снова вставать под ружье, и конфронтация вылилась в серию восстаний. Наиболее крупное – в Шенкурском районе на юге Архангельской области, где успешно хозяйствовал Союз смолокуренных артелей, объединивший до 50 тысяч работников в близлежащих уездах. Им было что терять: у Союза было свое коммерческое училище, типография, лесозавод; шенкурская смола отправлялась напрямую в Британию и Голландию. "Конечно, крестьянские восстания по всей России вспыхивали, – говорит Игорь Гостев. – Но дело в том, что у нас любые крестьянские, народные бунты не артикулируются как гражданские войны. Посмотрите, что происходит на Шиесе, в Хабаровске, в Башкирии – это та же гражданская война. Она идет в новой форме и она закончится, наверное, тогда, когда власть и народ найдут общий язык и перестанут врать друг другу".
Изучение наследия Гражданской войны и интервенции на Севере претерпело несколько этапов. В советское время гражданская война здесь рассматривалась исключительно сквозь призму интервенции. "По названиям книг мы видим, что история Гражданской войны, в тех регионах, где особенно активно была представлена интервенция, например, на Севере, – это "история английской интервенции". Памятники – это памятники жертвам интервенции, как будто бы местное население и не участвовало в этой войне", – говорит Людмила Новикова.
В 1990-е годы ситуация изменилась. Появились научные работы, рассматривающие Гражданскую войну отдельно от интервенции. "Вдруг все вспомнили о белом движении и стали говорить: "Ребята, это одно и то же, и белые, и красные, просто они воевали за Россию, но за разные убеждения, – говорит Игорь Гостев. – Сейчас, может быть, куда-то опять акценты смещаются. Но внутреннее убеждение людей не меняется от этого".
Смещение акцентов становится всё более заметным в последние годы, на фоне усиления конфронтации России со странами Запада. В середине сентября 2020 года в Архангельске прошла всероссийская научная конференция, посвященная столетию окончания Гражданской войны и интервенции на севере России. Открывая форум, крупнейший за последние 30 лет, помощник президента и председатель Российского военно-исторического общества Владимир Мединский провозгласил: "Эти уроки очень актуальны, в том числе когда мы смотрим на то, что происходит в последние годы в мире. Когда вокруг России пытаются создать такой же санитарный кордон, как пытались державы Антанты когда-то сто лет назад… Тогда стояла задача превращения России в слабое государство, расчлененное государство, полуколонию”.
Не дай бог, мы убедимся в правоте русского классика, утверждавшего, что русский бунт бессмысленен и беспощаден
Отвечая на вопрос корреспондента местного телевидения о возможности гражданского примирения, в свете разнообразных и зачастую полярных позиций, Мединский сказал: "Я думаю, что все давно примирились. Уже нет ни красных, ни белых, ни зеленых, ни потомков интервентов. История, судьба и господь все расставили по своим местам. Примирение давно уже достигнуто. мы лишь должны с этим согласиться, перелистнуть страницу, перейти от оценок к изучению прошлого". Ведущие не стали возражать помощнику президента. Когда в той же студии другие участники конференции обсуждали вопросы, связанные с неоднозначностью оценок исторического наследия, профессор СПбГУ Александр Пученков отметил: "Мы живем в стране, где последний залп Гражданской войны хотя и отгремел 100 лет назад, но до сих пор каждый россиянин подсознательно ассоциирует себя либо с белой, либо с красной правдой. Мне кажется, мы никогда не сможем прийти к какому-то согласию о том, кто был прав 100 лет назад, потому что правы были все и неправы были также все".
Последний корабль союзников отчалил из Архангельска 27 сентября 1919 года. Эту сцену наблюдала 12-летняя Евгения Шольц, впоследствии в замужестве Фрейзер: "Я видела, как уплывали корабли. Всегда в районе 8 утра. Помню, как мой дядя спросил: "Зачем они вообще приходили? Мы за это заплатим". Так и произошло".
Северная область пала под ударами большевиков через полгода после ухода союзников. Жители её заплатили большую цену за автономию. По данным краеведа профессора Анатолия Куратова, с февраля по ноябрь 1920 года в Архангельске и лагерях были расстреляны и умерли от голода и болезней 25.640 человек. По другим данным, цифры - если оценивать по территории нынешней Архенгальской области - могут доходить до 100 тысяч пострадавших по области (то есть каждый третий житель).
Для сравнения: во время интервенции количество жертв составило приблизительно до 4 тысяч человек, включая около 300 человек, погибших на острове Мудьюг. Точные цифры – предмет дискуссий, но данные о пострадавших от красного и белого террора различаются в десятки тысяч раз. "Архангельская губерния в начале 1920-х годов находилась под фактической оккупацией Красной армии, по краю волнами прокатывались аресты и расстрелы. Именно террор стал важнейшим инструментом советизации края, послужив кровавым предвестником сталинского террора 1930-х", – это цитата из книги Людмилы Новиковой "Провинциальная "контрреволюция" и гражданская война на Севере".
Большие северные монастыри – Соловецкий, Холмогорский, Пертоминский – уже в первые месяцы после закрытия Северного фронта превратились в концентрационные лагеря, предвестники ГУЛАГа. Елена Павлова живет в селе Холмогоры, что в 80 километрах от Архангельска. "Вот вся эта земля, весь этот насыпной холм, он весь пропитан кровью и здесь повсюду можно найти человеческие останки", – рассказывает она. К моменту падения Северной области в Холмогорах был православный женский монастырь, от которого сейчас осталась одна небольшая действующая церквушка, восстановленная силами прихода. Все остальные постройки – на пути к разрушению.
"Когда мы проводили здесь ремонтные работы, то постоянно находили человеческие останки. Под каждым столбиком на две лопатки копнешь – и наткнёшься на них. Сколько здесь погибло тысяч людей – неизвестно, расстреливали без суда, списков не составляли. Останков у нас накопилось много, мы их собирали в мешки, а потом решили поставить для них общий памятник, покаянный крест", – вздыхает Павлова. Предположительно, только в Холмогорском лагере за два года его существования погибли около 8 тысяч человек. Единственное, что о них напоминает, – крест-памятник, возведенный на народные пожертвования.
Северные лагеря на базе разоренных монастырей – дело рук руководителя Особого отдела ВЧК Михаила Кедрова. Он был направлен в Архангельск для "зачистки территории" от следов интервенции и Белой армии, и успешно справился с задачей. Об этом напоминает улица имени Кедрова, вопрос о переименовании которой периодически становится предметом общественного обсуждения, но дальше этого дело не идет. Попытки местных активистов избавить улицы города от имен тех, кто его уничтожал, неизменно наталкиваются на сопротивление. "Мне просто стыдно перед своими детьми и внуками за то, что мы позволяем им жить в пространстве лжи. И пока именами этих людей называются улицы, мы как бы соглашаемся с тем, что они сделали, – возмущается Ирина Пономарева, учитель местной школы. – Преступления эти не названы и не признаны. Может быть, цифры репрессий неточны, но мы не можем отрицать сам факт террора. Я думаю, что настанет время, когда градус правды будет установлен, но, возможно, это время ещё не настало, потому что мы до сих пор не делаем нравственного усилия в России, чтобы свою историческую память осмыслить".
Пока это время не настало, старые раны продолжают саднить, а мифы и легенды процветать, и каждый справляется с ними по-своему. "1917 год реально разделил Россию пополам, – напоминает Игорь Гостев. – Но вот даже сейчас, глядя на распределение убеждений и взглядов по самым разным мотивам, начиная от отношения к царизму, к монархии, к большевикам, по отношению к современным событиям, мы можем сказать о том, что народ разделен строго напополам. И вот это вот противостояние, когда нет перевеса каких-то убеждений, и говорит о том, что нет победителя. А раз нет победителя, то противостояние продолжается. Да, оно кухонное, в глубине людских умов пока что, но не дай бог оно выльется на улицы. Не дай бог мы убедимся в правоте русского классика, утверждавшего, что русский бунт бессмысленен и беспощаден".
Документальный аудиосериал "Бѣлый Северъ" выходит с 21 сентября до конца ноября 2020 года, при поддержке Архангельского краеведческого музея. Он рассказывает о людях и судьбах Северной области, оказавшихся по разные стороны баррикад. И о том, что это значит для нас сегодняшних.
