Подкаст "Вавилон Москва", из архивной тревел-серии "Далеко от Москвы".
Я побывала в Волгограде в дни 60-летия Сталинградской битвы, записала ветеранов из штрафбата и заградотряда, студентов возле статуи Родины-матери, экскурсовода в подвале ЦУМа, где пленили фельдмаршала Паулюса, женщину, которая пережила Сталинградское сражение ребенком, немецкого пастора, который служит в лютеранской общине Старой Сарепты. Говорят историки, культурологи, архитекторы, черные копатели. Никто из них не "хочет повторить".
Первое, что видит путешественник, который приближается к Волгограду на поезде, – огромная скульптура Родины-матери. Она появляется в окне вагона внезапно и почти устрашающе. Ее размеры явно превышают умопостигаемые человеком. Потом это впечатление имперской мощи будет подкрепляться сталинской архитектурой центра города.
Главный архитектор Волгоградской области Александр Вязьмин: Новая планировочная структура послевоенного Сталинграда была придумана. Она не была связана с той планировкой, которая была в Царицыне. Как это ни кощунственно звучит, война дала возможность расстелить чистый лист на эти руины и нарисовать так, как видели в то время архитекторы, идеализированный, что ли, город. Широкие улицы, размещение площадей там, где это нужно с композиционной точки зрения. Этот ансамбль начинается с воды, с пропилей Центральной набережной и потом широкой торжественной улицей идет в сторону главной городской площади.
Наталья Шипулина, культуролог: Волгоградцы, коренные жители этого города, замечают не только широкие улицы, колосья, звезды и другую символику, которая вплетена в архитектуру, а какие-то связи, которые сохранились еще с более давней эпохи. К примеру, в центре города на остановке Порт-Саида находится здание синагоги дореволюционных времен. Это, наверное, тоже символ нашего города. Кстати, немцы, силами которых восстанавливали Сталинград, умудрились каким-то образом вплести частицы своей культуры в нашу архитектуру. Есть здание, в котором расположен салон для новобрачных, на одном из его торцов изображена эмблема – крест розенкрейцеров, с розами, такая архитектурная виньетка барельефная.
Анатолий Волгин, директор Планетария: Наш планетарий открылся 19 сентября 1954 года. Подарок трудящихся Германской Демократической Республики товарищу Сталину. Ну, а Сталин подарил его своему городу. Строили его наши строители, а материал приходил из Германии. 400 вагонов: паркет, панели, отделанные красным деревом. А вот наверху – вы обратили внимание? – стоит женщина. Это скульптура Веры Мухиной. Она, собственно, изобразила себя. Это последняя фундаментальная работа, которую она сделала.
Портрет Сталина – это работа художника Аракелова. Это называется "флорентийская мозаика". Белый цвет – это мрамор, зеленый – это яшма, малахит. А вот это – так называемая "кошачья лапка", на Урале ее еще называют фальшивым золотом. Ею погоны отделаны, пуговицы отделаны. А все приходят и не верят, пальцем трогают: "Это золото, наверное?"
Борьба с культом личности велась, и была команда – уничтожить. Директором работала женщина, у нее просто рука не налегла на это дело. Они его загрунтовали и зашпаклевали в несколько слоев, а потом вспомнили и решили восстановить его. Это же художественное произведение. Можно относиться к Сталину по-разному, любить или не любить, но это историческая личность, никуда не денешься.
Елена Фанайлова: 2 февраля, в день шестидесятилетия победы под Сталинградом, к подножию Родины-матери идет поток людей. Кордоны милиции сдерживают желающих посмотреть на президента Путина, приезда которого город с нетерпением ждал все предпраздничные дни. Молодые парни в форме вежливо, но настойчиво предлагают ветеранам ждать своей очереди: первыми должны пройти столичные чиновники и иностранные делегации. Старик в медалях пьет водку на могиле своего командира, плачет и гладит гранитную плиту. Местные мальчишки прячутся от ветра за постаментом Родины-матери, на котором кто-то нацарапал: "Здесь были Сережа и Паша".
Молодые люди:
– Там, конечно, не пускали, но место можно везде найти. Русский человек, он везде пройдет.
– Тут просто весь цвет интеллигенции Волгограда собрался, почти все вузы.
- У меня было большое желание увидеть все это, почувствовать дух, атмосферу единения народа, морально как-то подняться, почтить память наших дедов. Просто поздравить ветеранов. Мне очень приятно, что я здесь нахожусь и вижу эту большую толпу народа. Я бы хотел даже сейчас поговорить с кем-нибудь из ветеранов, послушать их рассказы.
Елена Фанайлова: Поговорить с ветеранами в эти дни было вполне возможно. Я записывала их в музее-панораме Сталинградской битвы и на Мамаевом кургане.
Ветеран: 42-й год, лето особенно, здесь в Сталинграде заварилась такая каша, что у нас сил не хватает держаться, а у них уже нет сил наступать. Они уже в кольце сидят. И к ним рвались, чтобы этого Паулюса выручить. И вот наша Ржевско-Вяземская группировка там давала себя знать. Ни одного солдата сюда не выпустили оттуда, там все остались.
Ветеран: Михаил меня зовут, фамилия Пархоменко. Чистокровный хохол. Родился в Полтавской области. В Сталинград попал как? Я был в армейском заградотряде. Вы представляете, что значит заградотряд? Наша задача, вы знаете, какая была? Не давать отступать своим войскам. А потом, когда уже наступление было, очищали от немцев. Мы наступали вместе со стрелковыми частями.
Елена Фанайлова: А в своих приходилось стрелять?
Ветеран: В своих – нет. Тут дезертиров и паникеров не было.
Ветеран: Я в штрафроте был. Это все из-за вас, из-за девушек. Я в самовольной отлучке был и заслужил. Тогда был приказ 227, и я это отлично знал. Я был начальником радиостанции. У нас такие были санитарки, связистки – исключительные. Девочки такие отважные, можно сказать, заслуженные. Я когда был раненный, контуженный, считали меня, наверное, убитым, вот они меня вытащили.
Женщина: С шофером мы перепрыгнули через переправу и вдруг смотрим, летят самолеты. А самолеты летали сотнями. Небо черное. Потом слышу, он кричит: "Тамара! Танки, танки!" И мы отъехали километров тридцать. Очень трясло раненых. Ну, раненые мужики есть мужики. И матерились, и ругались – и на меня, и на него. А потом раненые передали письмо командиру медсанбата, в котором написали: "Просим командование отметить санитарку Павлову и шофера Самохина".
Мужчина: Я когда шел на связь куда-то, брал с собой две лимонки, и автомат у меня был. То есть, если я попал бы куда-то, я должен был бы взорваться, но я бы еще одной лимонкой уничтожил бы. Меня иногда спрашивают: "А сколько ты убил немцев?" А я что, их считал, что ли? Ну, стреляешь из автомата, и все...
Мужчина: Война, конечно, не самый лучший способ разрешения всех проблем. Беда в том, что все об этом знают, но мало кто выполняет. Никому ведь не дорога жизнь вот этих ребятишек. А мы в то время действительно были ребятишками.
Августа Васильевна, уборщица, бывший инженер: Все время оставались здесь, в оккупации. Мама моя страдала оттого, что она осталась в оккупации. Ее так преследовали, ее без конца вызывали. Преследовали всех, кто оставался здесь в оккупации. Но, наверное, ей более сложно было, поскольку отец был военным, политрук. Заставляли ее доносить на соседей. Мама вспоминает: "Ты знаешь, так страшно было. Вот сидим (а жили в таком частном домике, здесь у нас такое место есть, Ельшанка), и идет милиционер. Он мимо, оказывается, шел, а мы дрожим уже от страха, что за нами идут".
Экскурсовод, подвал ЦУМа: Это здание постоянно вызывало интерес. Поэтому, идя навстречу пожеланиям трудящихся, в подвалах этого помещения администрация ЦУМа решила создать музейный комплекс, посвященный этому событию. Шестьдесят лет назад в этом подвале было темно и грязно, освещение активаторного типа. Несколько дней обитатели подвала не выходили на улицу, и все отправления совершались здесь. Кроме того, офицерский госпиталь по левую сторону размещался, и весь перевязочный отработанный материал тоже не выносился на улицу. Вдоль стен стояли бочки с соленой кониной, мешки с крупчаткой, лежали авиаконтейнеры, в которых сбрасывалось продовольствие. Все это выглядело захламленно и грязно. Здесь у входа стояли немецкие часовые, потом были поставлены сразу же по несколько наших часовых.
Это жилая комната генерал-полковника (а в ночь на 31-е он получил звание фельдмаршала) Паулюса. Здесь он жил с адъютантом, полковником Адамом. Именно здесь и был подписан приказ о капитуляции южной группировки. Отсюда в одиннадцать Паулюса увезли.
Сергей Сена, архитектор-реставратор подвала-музея: Мой отец умер, но есть его, слава Богу, живой друг, который живет в Сан-Франциско. Он потерял руку под Сталинградом, и он был свидетелем пленения Паулюса. Поэтому всю эту историю я знаю с детства. Она, кстати, несколько отличается от официальной, именно деталями. Он служил в той самой 38-й стрелковой бригаде, которая собственно и пленила Паулюса. Он называл совершенно другие фамилии тех, кто первые вошли в подвал. Выглядят эти помещения так, как выглядели в январе 43-го года. В комнате, где был штаб Паулюса, был склад игрушек. Там валялись зайцы, медведи с оторванными лапами. Если их туда набросать, то атмосфера будет воссоздана совсем правдоподобно.
Елена Фанайлова: Сарепта – поселение немецких лютеран, основанное в конце восемнадцатого века, сейчас тут музей-заповедник и культурный центр шести национальностей Поволжья.
Евгений Хрипунов, историк: А вот мебель подлинная, сарептская, которая имеет сегодняшних еще живых хозяев. Ганна Кондратьевна Нуль узнала эту мебель, мы ее покупали у третьего лица, человека, к которому она попала после депортации немцев отсюда. То есть в 41-м году она была куплена, естественно, за бесценок. Ганна Кондратьевна после депортации сюда вернулась. Ее семья сейчас живет в Волгограде. В 70-е годы немцы начали возвращаться. Естественно, все женское население ощутило на себе все прелести трудовой армии. Но тем не менее, что удивительно, не озлобились.
Елена Фанайлова: Часть волгоградских русских немцев – прихожане лютеранской церкви Сарепты. Ее пастор Дитрих Хальман во время Второй мировой войны был ребенком, в юности исповедовал пацифистские взгляды, жил в Восточном Берлине. Ему известна история депортации поволжских немцев.
Дитрих Хальман: Российские немцы неохотно говорят о депортации, им трудно дается эта тема, потому что государство никогда не говорило им, что они – национальное меньшинство России, которому причинено зло. Я стараюсь говорить с людьми о том, что мы не должны забывать историю, например, что не только немцы пострадали, но и калмыки. Но мы ни в коем случае не должны сравнивать, какая сторона пострадала больше, потому что к сравнению приходят быстро, и люди говорят: ага! Со мной поступили ужасно, и если я сделаю что-то плохое другому, тому, кто меня обидел, это не будет аморально.
Важно помнить о жертвах с обеих сторон. Но национальная психология такова: люди думают, что об их страданиях забывают, а о других жертвах вспоминают постоянно. Мы должны помнить о жертвах с обеих сторон и говорить о них, хотя это может не нравиться каким-то силам или группам. Я говорю это осознанно, как немец, я знаю, кто начал эту войну и каковы были ее последствия. И они были ужасныВладимир Шипулин, преподаватель: Мы воспитывались в этой странной ситуации, что есть наши трупы, и есть трупы врагов. И вот трупы врагов – это не трупы. Это трофеи. И даже, если мы откапывали эти черепа, кости и т.д., мы их как людей не воспринимали. Сейчас прошел уже достаточно большой промежуток времени, мне как бы неловко об этом говорить, но, тем не менее можно сказать, что у меня была идея. Я хотел сделать цветомузыку. Тогда это было интересно, модно. Я откопал череп. Черепов было много, другой вопрос, что целый череп откопать было сложно, в основном все черепа были пробиты. И вот я откопал целый череп, принес его домой и хотел сделать цветомузыку, то есть в зубы вставить ему лампочки, чтобы они сверкали. Мне было лет двенадцать. Мама, когда увидела это, была в шоке. Она сказала, что какой бы он ни был, он человек, его надо предать земле. И для меня это была проблема, потому что – ну, какой он человек? Он же немец, он же враг. Его убили, и это правильно. Но мама меня убедила в чем-то, и я понес, закопал все это дело.
Александр Семенов, философ: В юности мы занимались таким нелегальным диггерством. Выехали далеко за город в район, где в свое время погибло более роты советских десантников. Ночевали около окопов, копали. Ночью меня товарищ будет и говорит: "Послушай!" А тишина, река была вдалеке, раздавался плеск. И в тишине была слышна немецкая речь. Я отчетливо это помню.
Потом мы разговаривали с другими людьми, которые занимаются этими проблемами, они говорят, что эти места просто насыщены боями, насыщены смертью и они хранят в пространстве эту энергетику.
Наталья Шипулина: Если говорить о так называемых "копаниях", слоев ведь гораздо больше. Была Первая мировая война, в Гражданскую войну здесь тоже неимоверные битвы шли.
Существует безумное количество легенд. Так называемая Лысая гора, есть у нас такой район в городе, и существует древняя легенда о том, что несли там царский дар – золотую цепь. Тут вдруг набег, ее спешно закопали. Каждый год копают, несмотря на то что здесь уже после этой золотой цепи нашпигована земля взрывчаткой и чем угодно, пороховая бочка и могильник одновременно.
Владимир Шипулин: Есть хорошая формулировка, она мне очень нравится: перекресток цивилизаций. Здесь была столица Золотой Орды Сарай-Берке. Она чуть-чуть южнее, в Цареве. Историки считают, что Царицын 100–150 лет выстраивался из кирпичей Сарай-Берке. Там работали бригады, они разрушали эти здания, дворцы, и строили из этих кирпичей Царицын. А потом, когда в Царицыне взорвали целый ряд монастырей, зданий, из них сделали так называемую подстилку. Что значит подстилка? Все здания центрального района выстроены на фундаменте Сарай-Берке, столицы Золотой Орды. Это так называемые сталинские дома. А сталинские дома построены военнопленными немцами. Потом здесь был Хазарский Каганат. Столица его была на Сарпинском острове, напротив которого мы сейчас и находимся.
Андрей Высоцкий, историк: Один из самых любопытных памятников в Волгограде, наверное, единственный в провинции, а может быть и во всей России, – памятник чекистам, но не тем, которые воевали с собственным народом. Это памятник воинам 10-й дивизии НКВД, которая оказалась в Сталинграде, когда немцы прорвались к Волге. Обычно дивизии НКВД использовались в качестве заградотрядов, внутренних войск, войск по охране тыла. А эта дивизия полегла недалеко от центра, близко к берегу бывшей реки Царица.
Одним из первых памятников, который построен в Сталинграде, был этот памятник воинам-чекистам. Автор этого памятника – молодой скульптор, грек по национальности. В конце 40-х годов памятник был поставлен на постамент, а через год-два его автор отправился в лагеря как враг народа. Ему повезло, он выжил. Через несколько лет началась реабилитация, он вернулся в родной город, работал по специальности.
Очень интересно само происхождение города Волгоград. Знаете, кто является автором этого слова? Хлебников. Правда, история немного подшутила. Он предлагал родной город Астрахань назвать таким образом. Но когда умер Сталин и зашла речь о переименовании, в ЦК нашелся грамотный человек, который читал запрещенного и не издаваемого Хлебникова, и оттуда выплыла эта идея, дать такое имя. И Сталинград стал Волгоградом. И уже вряд ли можно найти автора этого названия, хотя я не исключаю, что он еще жив.
Александр Семенов, философ: Был у меня однокурсник, он был из области, станица Явинская. Ну, условно говоря, в нашем регионе родина казачества, та станица, которая жила культурой казачества. Но, как он утверждал постоянно, казаков настоящих нет. Их вырезали, убили, депортировали. Два года назад он со своим другом приехал в станицу к родителям и отправился километров за десять вверх по Хопру. Там были заброшенные деревни, которые в 30-е годы были выселены. Там жили его предки, мама рассказывала, где были эти дома. Он приехал – стоят дома полуразвалившиеся. Входишь в дома, на стенах висят фотографии. Он собрал фотографии своих родственников, какую-то утварь. Как он мне рассказывал, их поснимали с постелей, со столов, со дворов в одной одежде и депортировали. Вот история о казачестве.
Владимир Шипулин: Именно отсюда пошли так называемые пластунские полки, в одном из которых воевал мой дед. Во время Второй мировой войны это были пешие полки казаков, которые воевали на стороне Советской армии. Если говорить про моего деда, он ушел на Гражданскую войну пацаном двенадцати лет, он был из достаточно зажиточной семьи. Белые казачьи эскадроны были разбиты, и он оказался в Красной Армии, его сделали, что называется, сыном полка. Потом он воевал во Вторую мировую войну. У него семь медалей за отвагу. Он вернулся домой только в 56-м году. Здесь происходила политика расказачивания. Это был практически геноцид, здесь вырезали целыми станицами. И те казаки, которые выжили, понимали, что с государством воевать нельзя. Государство убьет кого угодно.
Подписывайтесь на Вавилон Москва на сайте Радио Свобода. Слушайте нас на Apple podcasts Google podcasts Yandex music
