В конце 1980-х годов я работал в агентстве "София-Пресс", это болгарский эквивалент советского АПН. Будучи самым молодым сотрудником редакции, я пользовался некоторыми преимуществами, например, мог приходить на работу в джинсах и футболке. Агентство выпускало "Софийские новости" – еженедельную пропагандистскую газету на пяти языках, включая и русский. Я числился в штате газеты литсотрудником и писал на популярные в то время молодежные темы. Работа считалась синекурой, зарплата для молодого холостяка была вполне приличной, вдобавок выплачивали гонорар за каждый опубликованный материал.
Во второй половине дня 10 ноября 1989 года мне позвонил на работу мой знакомый Борис и, задыхаясь, выпалил: "Тошо свергли!" Я сперва подумал, что он затеял какую-то нелепую шутку, но Борис повторял взволнованным голосом: "Тошо свергли! Конец!" Вернувшись домой, я первым делом настроил приемник на волну Болгарской службы Радио Свободная Европа. К тому времени станцию уже не глушили. Вечерний выпуск новостей был полностью посвящен отставке генерального секретаря ЦК Болгарской коммунистической партии Тодора Живкова, известного в народе как Тошо.
Если оценивать по 10-балльной шкале Рихтера, то отставка Живкова сотрясла общественное пространство Болгарии на все 11 баллов. Да, к тому времени по Центральной и Юго-Восточной Европе уже бушевала волна уличных протестов, уже перешли границу Австрии первые поезда с восточными немцами, за день до отставки Живкова пала Берлинская стена. Болгарский аппарат цензуры уже не приостанавливал распространение в стране отдельных выпусков советских периодических изданий, тех, в которых Тошо подвергали критике. Интеллигенты русской закваски с лихорадочным нетерпением дожидались свежих номеров "Московских новостей" и "Огонька", а потом пожирали их от обложки до обложки. Тем не менее идея о том, что жизнь возможна без присутствия Тошо, не укладывалась в наших головах. По крайней мере, у тех, кому к моменту ноябрьских событий было меньше 30 лет и чья жизнь полностью прошла под зорким взглядом "правецкого вождя" (Живков родился в городке Правец километрах в 60 от Софии).
Неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, эта абстракция – жизнь без Тошо – стала реальностью. Первые несколько месяцев после ухода Живкова прошли в попытках разобраться в происходящем, однако лавина наступивших перемен сметала всё на своем пути и не давала возможности толком осмыслить ситуацию. Живков был свергнут с вершины пирамиды, но, как именно это произошло, оставалось загадкой. Единственной оказавшейся в открытом доступе информацией было лаконичное коммюнике заседания ЦК Болгарской коммунистической партии от 10 ноября 1989 года, в котором сообщалось, что Живков подал заявление об отставке и что оно было принято. Было ясно, что где-то за кулисами Политбюро шли баталии, плелись интриги, формировались группировки и заговоры, но что именно, где, когда и как – тогда оставалось загадкой.
Жрецы фараона на вершине пирамиды – их суровые, непроницаемые лица не излучали ничего человеческого
Профессор Дина Станишева, чьим студентом я был за несколько лет до этого в Софийском университете, продолжала читать лекции на кафедре русского языка и литературы. Мне пришла в голову мысль, которая поначалу показалась сумасбродной. Я попросил Дину помочь мне встретиться с её супругом, бывшим секретарем ЦК БКП Димитром Станишевым. Дина и Димитар познакомились в Москве в начале 1950-х, когда они оба учились в МГУ. Молодая пара поженилась в Москве и осталась там на несколько лет. В Софии у них родится сын, Сергей Станишев, будущий премьер-министр Болгарии (2005–2009).
Помимо работы в "София-Пресс", я сотрудничал и с некоторыми молодежными журналами. Редактором в одном из них работала Боряна Петрова, дочь бывшего члена Политбюро ЦК БКП Йордана Йотова. Через Боряну я вышел на Йотова и тоже успел договориться о встрече. Мои предположения опирались всего лишь на слухи в журналистских кругах: якобы Йотов, Станишев, а также министр обороны Болгарии, генерал Добри Джуров, сыграли ключевую роль в устранении Живкова от власти. Все трое являлись ближайшими соратниками Живкова в партизанском отряде "Чавдар". Можно предположить, что давление с их стороны Живков воспринял как предательство.
Все это происходило весной 1990 года, я ни с кем не говорил о своих контактах, поскольку знал, что тема может оказаться политической и журналистской бомбой. В социалистический период портреты Живкова и членов Политбюро были размещены во всех общественных местах, школах, университетах, учреждениях. Это были мифические фигуры, имена которых были известны всем, но которых мало кто видел в лицо. Жрецы фараона на вершине пирамиды – их суровые, непроницаемые лица не излучали ничего человеческого. До сих пор не могу понять, как мне, 28-летнему журналисту в джинсах и кроссовках, удалось уговорить этих вымуштрованных в коридорах власти хищников разговаривать со мной, но каким-то образом у меня это вышло. Возможно, они уже понимали, что тектонические плиты общества сдвигаются, что наступает новая эпоха. Осознавая необратимый ход истории, они решили проявить инициативу и создать более благоприятный образ самих себя в этой самой истории.
Вначале состоялась встреча со Станишевым. Местом для интервью он выбрал Докторский сад за зданием Национальной библиотеки, где спокойно можно было подыскать скамейку в укромном уголке. Я чувствовал себя персонажем бондианы, да и Станишев, в темных очках и макинтоше, напоминал героя романа Иэна Флеминга. Станишев назвал себя, Йотова и Джурова главными инициаторами отставки Живкова, которые "убедили" коммунистического лидера Болгарии отказаться от власти после 35 лет на её вершине.
С Йорданом Йотовым я встретился примерно месяц спустя в его квартире в охраняемом доме в центре Софии. Там жили и другие аппаратчики верхушки БКП, но к моменту моего визита будка охранника перед домом уже пустовала. В отличие от Станишева, Йотов был не слишком эмоционален и пытался придерживаться фактов. В молодости он закончил аспирантуру в МГУ и защитил кандидатскую диссертацию по истории марксизма-ленинизма. Чуть больше часа мы говорили о смещении Живкова, а затем Йотов начал философские рассуждения о лидерах тогдашней оппозиции, партии СДС (Союз демократических сил). Он знал в деталях их биографии, поучительно по-отечески предупреждал меня, что это люди с нечистой совестью и то, что они представляли народу как демократию, на самом деле является битвой за распределение власти. Я был склонен не обращать особого внимания на его слова, передо мной стоял проигравший битву пожилой гладиатор, его горечь по поводу стремительных перемен было несложно понять. С другой стороны, то, что мне рассказывал Йотов, странным и тревожным образом подтверждалось моими собственными наблюдениями.
В канун Рождества 1989 года я вместе с коллегой-репортером оказался в здании в центре Софии на улице Раковского, которое недавно предоставили оппозиции. Внутри кипела жизнь, происходило распределение кабинетов для различных группировок СДС. С грузовика разгружали новое офисное оборудование от западноевропейских доноров. И вдруг, прямо на наших глазах, началась перебранка между двумя лидерами оппозиции, которая быстро превратилась в ссору и чуть не завершилась дракой. Поводом для стычки стали копировальные машины, принтеры и факсы. На лестничной площадке громко зазвучала грубая брань, а я смотрел и не верил своим глазам: неужели это были те самые люди, которые всего месяц назад произносили пламенные слова надежды и упования перед храмом Александра Невского в центре Софии?
Сложнее всего оказалось устроить встречу с генералом армии Джуровым. В отличие от Йотова и Станишева, Джуров продолжал весной 1990 года исполнять функции министра обороны и оставался участником политических событий. Но и тут мне повезло: примерно через неделю мне удалось договориться – правда, о коротком, всего 15-минутном интервью. На рандеву с Джуровым мне пришлось надеть выглаженные брюки и белую рубашку: не хотелось, чтобы мои 15 минут славы превратились в 5 только из-за мятых джинсов. Генерал встретил меня без приветствий в приемной Минобороны. Вместо разговора у нас получился монолог: генерал поучительным тоном предупредил, что ещё не настало время для откровений, а когда это время настанет, то он сам расскажет, как именно все произошло. Расстались мы с бывшим членом Политбюро ЦК БКП без рукопожатий, Джуров ничего не сказал по существу.
Голоса троих главных участников заговора против Живкова были у меня записаны, и никто из них не догадывался, что я разговаривал с остальными двумя. В течение нескольких дней я анализировал интервью и обнаружил несколько важных отличий в версиях Йотова и Станишева. Хронология событий более или менее совпадала, но видна была разница в описании реакции самого Живкова и их, Йотова и Станишева, ролей в убеждении Тошо. Каждый из них выставлял себя героем, который рискнул собственной жизнью, чтобы спасти страну от катастрофы или от "румынского сценария".
С помощью этой сделки мне удалось купить билет на самолет в США и оплатить визу
Я кропотливо подготовил текст и положил на стол Бояна Обретенова, главного редактора "Софийских новостей". После длительного раздумья он решился на публикацию. Материал был запланирован в следующий же выпуск, начало на первой полосе в центре плюс две внутренние страницы газеты. До того момента никто ещё не рассказывал, как именно произошло отстранение Живкова от власти. Но в день верстки газеты в типографии Боян неожиданно позвонил мне домой и попросил без задержки прийти в редакцию. Когда я явился, Боян сидел в своём кабинете, явно удрученный. Он сообщил, что ему позвонил Венцел Райчев, генеральный директор агентства "София-Пресс" (Венцел снискал себе славу в качестве первого переводчика Солженицына на болгарский язык), и распорядился остановить печатные станки.
Трое "героев" буквально за день до выхода нового выпуска поняли, что я брал у них интервью по отдельности. Прошло уже полгода после ухода Живкова, я не верил, что у них всё ещё есть власть останавливать печатные станки, но оказалось, что я ошибался: влияния хватило даже на то, чтобы прямо указать, что и как публиковать. Началась игра в кошки-мышки: Боян разговаривал по телефону с Венцелем, а тот в свою очередь со Станишевым и Йотовым, которые выступали единым фронтом. От них мы узнали, что Джуров попросил вообще не упоминать его имя. В конце концов, после телефонных переговоров почти до полуночи, при посредничестве Венцеля, был достигнут компромисс: Йотов и Станишев выступили с совместным заявлением, а мне было предоставлено право опубликовать текст как свой авторский материал. Я хотел отказаться, но Боян отговорил меня, ведь иначе ему пришлось бы заполнять пустые страницы рекламными материалами. Таким образом, я решился пойти на попрание собственных принципов и на серьезный профессиональный компромисс. На следующий день газета появилась в киосках.
Неделю спустя мне неожиданно позвонил мужчина, представившийся переводчиком корреспондента информационного агентства "Киодо Цусин": японский журналист хотел бы встретиться со мной. Встреча состоялась в одной из юридических контор в старом здании напротив Судебной палаты в центре Софии. Японец – высокий, стройный интеллектуал в очках в тонкой металлической оправе – вынул из дипломата копию моей статьи из англоязычного издания "Софийских новостей" и осторожно начал задавать вопросы. По лицу собеседника сразу стало ясно, что тема его живо интересует. В какой-то момент он спросил меня: "Есть ещё?" Я ответил, что осталось много чего, но не хотят печатать: у меня три кассеты по часу каждая, интервью всех троих, без сокращений. "Можно ли их купить?" Я растерялся: горе-репортер в коммунистическом государстве вдруг сталкивается с таким предложением! В шутку сказал: "Можно, почему бы и нет?" Японец пристально посмотрел мне в глаза и спросил: "Сколько?” – "Три кассеты за три тысячи долларов". Журналист попросил несколько минут на раздумье, вынул блокнот, начал что-то считать, потом снова посмотрел на меня и кивнул: "Договорились".
У него были два условия: он мог заплатить только австрийскими шиллингами (которые были конвертируемыми, как доллар и немецкая марка), и сделка должна состояться сразу, так как у него был куплен билет на вечерний самолет в Вену. Тогда мне стало понятно, что он прилетел в Софию только для встречи со мной. Мы договорились, что садимся в такси и едем ко мне домой, где я и отдам ему кассеты. Японец, очевидно, понимал, что если мы встретимся позже, то я успею дублировать кассеты, и у него пропадёт гарантия эксклюзива. А у меня стлался туман перед глазами: неужели всё это происходит? 3000 долларов в те времена были крупной суммой, моя зарплата за год в агентстве "София-Пресс". Сели в такси, поехали ко мне домой. Японец быстро переслушал кассеты, с прокруткой, затем достал толстый бумажник и отсчитал красивые австрийские купюры. А потом... улетел вместе с кассетами.
Моя журналистская карьера в Болгарии закончилась. С помощью этой сделки мне удалось купить билет на самолет в США и оплатить визу. Оставшиеся деньги позволили мне выжить в течение первых нескольких месяцев в Нью-Йорке. Вероятно, благодарить за такой поворот в своей жизни я должен товарища Тодора Живкова...
Никола Крастев – болгарский журналист, живёт в США
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
