Есть гласные и негласные прописные истины, которые делят поступки на "плохие" и "хорошие". Преследования по политическим мотивам недопустимы, решать проблемы силой – не лучший выход, убийство животных и издевательство над ними порицаются и обществом, и законом. И люди, в общем, вынуждены подчиняться правилам – в том числе чтобы быть хорошими и иметь место и статус в обществе. Так и табуированные темы становятся открытыми для обсуждения, разделение "хорошо – плохо" добирается и до них. Например, совсем недавно в России начали открыто говорить о проблеме домашнего насилия, хотя появилось оно не 10 и не 20 лет назад. Несмотря на многочисленные дискуссии об институте семьи и брака, для общества это по большей части оказалось довольно понятной историей: есть "плохое" – абьюз, и с ним надо бороться.
Проблемы, в которых границы между так называемым плохим и так называемым хорошим менее очевидны, решать сложнее. Он, например, погладил её по ноге. А, может, она на него "так смотрела? А что в этом такого? Ну, а чего она сразу не сказала? А может быть, над ней бы не смеялись? А как он тогда должен был понять, что этого делать не надо?
В твиттере новая волна рассказов о харассменте и изнасилованиях – на этот раз об этом заговорили сотрудники медиа. Это истории о домогательствах на работе, изнасилованиях на "вписках", чересчур назойливом и агрессивном внимании. Со многими из тех, кто обвиняет и кого обвиняют, я знакома лично, поэтому увиденное и прочитанное причиняет мне почти физическую боль: жизнь твоих друзей и знакомых крошится, а ты не только ничего не можешь сделать, но и не понимаешь, что вообще в такой ситуации можно делать, а чего делать нельзя. Это как будто у тебя перед глазами схлопываются и рушатся башни. Смотреть на это невозможно, но и отвернуться, сделав вид, что ничего не происходит, нельзя. Ты мечешься между разрывающим тебя на части сочувствием к авторам постов и мантрой "Да нет, ну как он мог это сделать!".
События, о которых пишут, по большей части происходили несколько лет назад. И самое жуткое в том, что всё это время девушки, которые подверглись харассменту, учились с этим жить, или забывать, или шутить и смеяться над этим, или молчать. Многие из тех, в том числе мои знакомые, кого сегодня обвинили в домогательствах, возможно, за это время что-то для себя поняли, а может, и нет, начали жить "новую" жизнь, стараясь не причинять никому боль, или не изменили ничего. И все жили так, как будто ничего не случилось, а обсуждать нечего.
Но после того, как истории были рассказаны, в глобальном смысле мало кто смотрит на то, как хорошо девочка справлялась с ролью "всё в порядке, ничего не случилось" и сколько сил на это ушло, или как мальчик пытался переделывать себя и как ему это удалось. Никто не смотрит на них как на людей, которые работали с психотерапевтом, выли ночами, просили прощения или не просили, винили во всем себя или нет, испытывали боль и боялись. Теперь есть две позиции-абсолюта: "девочки хайпят и врут" и "мальчики вели себя как животные".
Каждая история – отдельные боль, ужас, страх, непринятие и борьба, и нам ещё придётся укладывать в голове прочитанное и увиденное. Наверное, кто-то в этом порыве и хайпил, но проблема, очевидно, есть и абсолютно точно не может продолжать существовать только в пределах кухни. Мы привыкли считать, что половое воспитание это про то, как не заболеть, не забеременеть, а в масштабах страны – как сократить количество абортов. Но это и про умение разговаривать, слышать другого человека, с уважением относиться к его личному пространству и телесным границам, согласию и отказу. Это про то, что соглашаться – это нормально, отказывать – не неловко, слышать и принимать отказ – не унизительно.
И вот такого полового воспитания у нас нет. Получаешь отказ – ты не мужик. Говоришь "нет" – неженка и недотрога. Переспали по пьяни, когда он или она делать этого не хотел(а), – круто, это же приключение. Вот так выглядит норма, получается. И, чтобы не казаться проблемным, надо её принимать. Если в советское время из-за консервативных тенденций было не принято и страшно говорить о сексе, то сейчас страшно говорить о домогательствах и изнасилованиях – из-за современных "виноваты оба", "если бы не хотела, не случилось бы", "не надо было напиваться", "не надо было так себя вести". В детстве нам вшивали, что мужчина сильный, он опора, а женщина красивая и умеет готовить, но не было ни одного урока, на котором сказали бы, что говорить "нет" – это нормально и что получать отказ – это тоже нормально, что никто никому ничего не должен, а пьяного человека надо отправить спать. Мы не умеем разговаривать, не слышим отказ, когда не хотим его слышать, не научились принимать его и мириться с ним.
Принято, что мужчина должен идти до конца, иначе что это за мужчина; принято, что если к женщине пристают, значит, она дала повод. Если она не говорит "нет" так громко, что из рам вылетают стекла, значит, её всё устраивает. Если она напилась и ведет за руку в другую комнату, то всё так, как должно быть. А на пьяных вписках и не такое случалось, ну что поделаешь. Так? Нет. Это двойные стандарты. Пьяного человека, который ест землю из клумбы, от клумбы оттаскивают, ему не позволяют садиться за руль или брать на руки ребенка. А когда тот же выпивший распускает руки и зажимает кого-то в коридоре, это не кажется таким уж недопустимым, опасным и травмирующим. Еще лучше – "она выпила и сама хотела, поэтому всё в порядке". Но если бы она выпила и решила поесть битого стекла или лечь спать зимой на открытом балконе, то её бы непременно остановили, потому что она не понимает, что делает.
О боли говорить стыдно, страшно, безопаснее превратить её в шутку или сделать вид, что ничего не было, найти этому объяснение в себе
Почему проблема не поднимается сразу – когда все протрезвели/успокоились/ушли в безопасное место? Потому что травмированный человек защищается. А лучшая защита – забыть, перевести всё в шутку или сделать вид, что не тебя использовали, а ты использовал, что тебе вовсе не плохо и не больно. Итог: одна сторона убеждена, что всё нормально и ничего особенного не случилось, вторая – делает вид. Почему так? Всё оттуда же. Все помнят, как в детстве говорили: "Не плачь, ты же мужчина". Но когда плачут девочки, это тоже не приветствуется. "Ты что плачешь, у тебя что-то болит?" И если болит: "Не смертельно, ты что, не можешь потерпеть?" Можешь, конечно. И ты терпишь и молчишь.
Потом вырастаешь и понимаешь, что лежачего в российском обществе XXI века, может быть, и не бьют, но остерегаются, считают проблемным, игнорируют, стыдятся, иногда стыдят. Слабым или пострадавшим быть страшно, немодно, его эмоционально добивают, убеждая, что ничего особенного не произошло, и обесценивая его переживания. Это как жить с родственником алкоголиком: проще и безопаснее делать вид, что всё в порядке. Потому что если признаешься, расскажешь кому-то – значит, и тебя в этом могут винить, косо смотреть, избегать, а ещё хуже, придется проживать ужас воспоминаний снова и снова.
О боли говорить стыдно, страшно, безопаснее превратить её в шутку или сделать вид, что ничего не было, найти этому объяснение в себе. И это, конечно, не история, в которой виноваты оба. Это история об обществе, в котором тема секса остается табуированной, в котором быть жертвой по-прежнему страшно, отказывать начальнику – значит ждать последствий, а получать отказ стыдно, поэтому проще сделать вид, что ты не слышал слова "нет". Чтобы рассказать свою историю, нужно огромное мужество. Чтобы работать над собой – не меньшее. И если наши близкие боятся говорить о домогательствах, значит, что-то не так с нами, а не с ними. Значит, это мы посмеялись там, где был нужен разговор, мы не уняли пьяного, мы не увидели зазорного в "погладил по ноге".
Светлана Осипова – московский журналист
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
