- Военно-спортивные игры "Зарница" и "Орленок" оставили свой след в судьбах практически всех советских детей 60-х, 70-х и 80-х годов.
- Эти игры входили в план начальной военной подготовки, которая в те времена была обязательным предметом школьной программы.
- То, что проводится сейчас, сильно отличается по содержанию от проводимого в СССР. Чаще всего это не игра, а скорее смотр строя и песни.
Алексей Юдин: Разговор пойдет о военно-патриотических, военно-спортивных играх "Орленок" и "Зарница". Наверное, многие из нас еще помнят это в России.
Корреспондент: Сегодня в школах не редкость групповые фотосессии ребятишек лет 8–9 в военной форме и с муляжами оружия в руках, приуроченные к 9 мая или 23 февраля. К ним прилагаются строевые смотры и строевые песни, заботливо организованные школьными учителями. Это часть патриотического воспитания, которое почему-то часто крутится вокруг Второй мировой (как ее называют во всем мире) или Великой Отечественной (как ее называют в России). Помимо этого до сих пор практикуются военно-патриотические игры "Зарница" и "Орленок", оставшиеся в наследство от советских времен.
Впрочем, скажем прямо, отношение к этим играм сегодня неоднозначное. Старшее поколение нередко вспоминает их с ностальгической нежностью, а вот сегодняшние родители школьников делятся на два лагеря. Одни говорят: ну, и что же тут плохого: лучше, чем в телефоне сидеть. Другие ратуют за какой-нибудь иной, по возможности не милитаризованный способ выражения любви к родине.
Вообще, в самой игре в войнушку, когда в наличии имеется как минимум две противодействующие группы, вроде как нет ничего плохого. Но "Зарница", в которую играли ребята 9–13 лет, и "Орленок" для ребят постарше – это несколько иной тип игры. Здесь дело доходит до реальных военных учений с использованием спецтехники и спецсредств. Игра была придумана пионервожатой Зоей Кротовой в Пермском крае в 1964 году, чтобы как-то оживить пионерскую работу. На момент введения "Зарницы" военизированные игры уже были устоявшейся частью детской культуры: казаки-разбойники, белые и красные, Красная Армия против фашистов. Поэтому "Зарница" воспринималась взрослыми абсолютно адекватно.
Сегодня мы чаще всего встречаем "Зарницу" в усеченном виде: строевые и военно-спортивные мероприятия, непосредственно сама игра, как правило, отсутствует. Напомним, что по правилам ребята, разбившись на две команды, выбирали себе роли: стрелка, снайпера, связиста, медсестры, повара, разведчика и так далее. Затем каждая из команд устанавливала свой штаб, наблюдательные пункты и прятала свой флаг. Задача – найти флаг противника и не выдать свой. Впрочем, были и другие сценарии для детских лагерей, спортивных площадок и игр во дворе.
В прежнее время "Зарница", равно как и "Орленок", была инструментом воспитания "советского человека"
В прежнее время "Зарница", равно как и "Орленок", была инструментом воспитания "советского человека". Очевидно, что сегодняшняя попытка инсталлировать эти игры в школьное воспитание тоже связана с неким госзаказом. Государству необходимо юное поколение с определенными политическими и идеологическими взглядами. Возможно, бег в противогазах и навыки быстрой сборки автомата Калашникова и не приведут к школьному шутингу, но насколько эти навыки нужны современным детям и подросткам? И нет ли случайно иных моделей формирования патриотизма?
Алексей Юдин: У нас в студии антропологи, старшие научные сотрудники Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Александра Архипова и Мария Гаврилова. Из поколения в поколение одно и то же: девочки – куклы, мальчики – войнушка, индейцы, ковбои, казаки-разбойники. Более того, существовали какие-то интересные проекты, связанные именно с воспитанием мужской части, которые имели какую-то цель, программу: я говорю прежде всего о скаутизме. Какие были сценарии и возможности до "Зарницы"? Понятно, что было пионерское детство. Сейчас надо понять, что было до пионерского детства, что было заимствовано, а что нет. Были ли какие-то предки "Зарницы" в самом отвлеченном плане?
Мария Гаврилова: Предки "Зарницы" были до Второй мировой войны. В Советской России, начиная с 20-х годов, очень активно старались вовлекать детей в массовые игры, многие из которых были именно военизированными.
Алексей Юдин: Патриотическое воспитание в том понимании было целью. Все это было построено на военно-спортивной истории.
Александра Архипова: Не обязательно. Часто все должно было быть построено на правильном восприятии советской ритуалистики. Например, я помню вопли преподавателей детского сада из журнала 20-х годов: дети играют в похороны Ленина – это хорошо или нет? Дети играют в Съезд народных депутатов – это хорошо, а похороны Ленина – непонятно. Спустя десять лет дети играют в суд над врагами народа – это хорошо или нет? Этот вопрос всегда волновал, и всегда очень внимательно присматривались к тому, какие социально-политические реалии попадают вниз, в детскую среду. Но это был самостийный поток, они попадали сами, никто не заставлял детей играть в похороны Ленина или в гражданскую войну.
Алексей Юдин: Играли в красных и белых?
Мария Гаврилова: Да, в красных и белых, в фашистов и коммунистов. Дело в том, что до войны было два периода: 20-е годы – одно, а 30-е, начало 40-х – уже совсем другое. В 20-е существовала своя инерция, очень активно развивались всякого рода педагогические эксперименты, и часть из них пыталась вытеснить то, что они считали устаревшими, идеологически вредными играми, и изобретались новые, идеологически правильные. Часть из этих игр как раз включала какой-то элемент информации о международной политике, о тогдашних событиях в Испании, Германии. Выпускались сборники, где педагогам предлагалось проводить игры с детьми. Брали достаточно известную игровую модель, обычные догонялки или что-то посложнее, под это дело подкладывали сюжет из международной политики или из идеологической доктрины под буржуев и рабочий класс и пытались предложить это детям взамен "бояр", "золотых ворот" и прочего.
Александра Архипова: Одновременно с этим и просто играли во дворе. Услышали про события в Испании – и обыгрывают сценарий.
Алексей Юдин: Эти прообразы "Зарницы", "Орленка" рождались снизу, или они все-таки спускались сверху?
Мария Гаврилова: Отчасти так, отчасти так. Действительно была готовая модель – войнушка, красные и белые, такого типа игры бытовали в народе. С другой стороны, их можно было наполнить разным содержанием, более нейтральным или более идеологизированным. Тогда дети достаточно много времени были предоставлены сами себе, и взрослые не всегда знали, чем они занимаются. А в школе они, в числе прочего, занимались массовыми мероприятиями.
Александра Архипова: В 30-е годы массово начались детские лагеря, и как раз там перед пионервожатыми и педагогами стояла адская задача во что-то сорганизовывать массив этих детей. Как, например, рассказывала мне одна деревенская бабушка из Вологодской области, самых отличников отправили по путевке очень далеко, за 40 километров, в лагерь, и для нее это самое лучшее воспоминание детства. Прежде всего, они не работали (ведь тогда дети должны были постоянно работать). В лагере все игры были организованными, с утра до вечера предлагали разные интересные игры. Это важная мысль советской педагогики того времени, что ребенок не должен оставаться сам с собой. Кроме того, игра должна быть не просто развлекательной, но обязательно полезной.
Алексей Юдин: Что могло быть сформулировано как патриотическое воспитание в 30-е годы, когда еще была жива память о мировой революции?
Мария Гаврилова: Между 20-ми и 30-ми годами есть большая разница. То, что производилось в 20-е, все эти фашисты, буржуи, красные и белые, в 30-х годах исчезло из игровых сборников. Это было признано идеологически вредным, детей перестали в такой степени накачивать идеологической составляющей. Военная подготовка, конечно, была, они стреляли по мишеням в тирах, упражнялись, но это все не имело именно игрового вида. Игра была отдельно, а военная подготовка отдельно.
Игра "Зарница" интересна тем, что все время, пока она существовала, не было единого стандарта ее проведения. Эта история похожа на историю с "Бессмертным полком". Такая же штука, которая родилась сама по себе, но очень хорошо встроилась в общую систему, и власти достаточно успешно попытались ее оседлать и использовать в своих целях. Но поскольку она родилась сама и обладала своей собственной жизнью, она не совсем поддавалась полному контролю со стороны властей.
Алексей Юдин: Что хотели власти от этой игры?
Александра Архипова: Те, кто играли в нее в 60-е годы, рассказывали, как это было замечательно: ты собираешься и идешь в ночной поход, ты разведчик, ты ищешь флаг!
Алексей Юдин: Это что-то похоже на скаутизм. Но при этом явно назревал большой заказ на эту игру. Соответственно, рождались вопросы о сценариях.
Александра Архипова: Школьники должны были уметь приготовить себе кашу, ориентироваться в лесу, принимать какие-то решения. Это было интересно, увлекательно.
Мария Гаврилова: Разрабатывали стратегию, тактику, чувствовали себя защитниками родины, солдатами: романтика, воля, инициатива…
Алексей Юдин: Кто с кем и за что воевал?
Мария Гаврилова: Почему в 30-е годы постарались убрать разработки, которые были в 20-е в связи с белыми, красными, фашистами и рабочими? Один из доводов был такой, что вы делите детей на две команды, и одну из команд заставляете быть фашистами. Эти дети могут, не дай бог, победить, либо, если вы не допускаете этой ситуации, получается, что это уже не игра, и какой смысл этого мероприятия? Такая же история возникла и с "Зарницей". Там постарались убрать историю про то, что одна из команд – это какие-то враги. И даже если одну из команд называли немцами, а другую русскими, то "немцы" обязательно проигрывали по сценарию игры.
Алексей Юдин: Что-то наподобие договорных матчей.
Александра Архипова: Делили на зеленых и голубых, например, или синих и красных.
Мария Гаврилова: Но все равно это достаточно сомнительная история, потому что все равно одна из команд одерживает верх, и возникает агрессия, ненависть, конфликты, и этим очень сложно управлять.
Алексей Юдин: Что надо было делать, как и за что вести войну?
Мария Гаврилова: По-разному. Методички 70–80-х годов описывают "Зарницу" как такое большое движение, в рамках которого возможны разные игры. В каких-то есть две команды, у каждой из них свой штаб, и одна команда должна захватить флаг другой. Это мог быть какой-то спрятанный клад, и команды просто из разных точек должны, ориентируясь по картам, найти его: кто нашел, тот и победил. Мне рассказывала одна информантка, что у них не было никакой игры на местности, а просто в течение нескольких месяцев класс признавался каким-то военным подразделением, за пятерки им давали очередные звания, они чуть ли не всем классом повышались в званиях до генералов. Им это страшно нравилось. Был еще вариант, когда в игру внедрялся диверсант. Это часто был вожатый или группа вожатых, которые устраивали какие-то диверсии, и обе команды их ловили и обезвреживали. Был вариант, когда объявляли что-то типа чрезвычайного положения, всех будили в четыре утра, они стояли на посту, за чем-то наблюдали. Было множество различных вариантов. Когда я пытаюсь их все описать, задавая вопросы людям в интервью, мне говорят: нет, у нас все было не так, – и рассказывают какой-нибудь новый, 101-й вариант.
Школьники должны были уметь приготовить себе кашу, ориентироваться в лесу, принимать какие-то решения
Александра Архипова: Мы недооцениваем возможности пионервожатых, которые организовывали эти игры. Во-первых, во многих случаях было почетно быть пионервожатым. Во-вторых, это были люди, вовлеченные в идею, и им хотелось придумать что-то новое. В-третьих, в 60-е годы пионерская организация на волне оттепели рекомендовала давать свободу низовой организационной инициативе: вожатые были свободны в придумывании разного виды коллективного досуга. Им нравилось это делать.
Мария Гаврилова: Где-то люди, которые в этом участвовали, рассказывали, что это было дико скучно: тупая маршировка, стрельба по мишеням, и все. Другие говорят: это было очень интересно, мы голосовали, как нам провести игру, зимой или летом, ночью или днем.
Александра Архипова: Уходили на три дня, в маскировочных халатах ползали по заснеженному полю, жгли костры, готовили себе кашу, пели песни. Это были самые лучшие воспоминания о школе.
Мы недооцениваем тему "дети на войне". В 60-е годы это было поднято на поток. С этой оттепельной деятельностью возникает романтизация гражданской войны, где есть и белые, и красные, и те не очень плохие, и те не такие уж хорошие, но им часто помогают дети. Вспомним классический фильм "Неуловимые мстители", который на самом деле является римейком. Был немой черно-белый очень страшный фильм "Неуловимые мстители", где девочке жгли ноги углями. Но идея о том, что есть такие партизаны, разведчики, юные герои, которые воюют, все время присутствует. "Тимур и его команда", "Адъютант его превосходительства". Это дает ощущение, что это нормально, это элемент жизни – дети на войне.
Алексей Юдин: Взрослые 60-х – это дети войны, и они хотят что-то передать детям. Тогда возникает вопрос: а где же была доблестная Красная армия, уже ставшая советской? Она участвовала в потешных детских играх?
Александра Архипова: Кто-то, пройдя войну, стал военруком, преподавал в школе. Другие фронтовики, по рассказам их детей, когда все это видели, плакали и говорили, что нет, невозможно так весело играть во все это.
Мария Гаврилова: Насколько я знаю, это зависело от пионервожатых, которые проводили игру: есть ли у них связи с военными, могут ли они с ними договориться. Это каждый раз решалось в индивидуальном порядке.
Алексей Юдин: В какой-то форме, наверное, регулярная армия участвовала?
Александра Архипова: Скорее нет. Могли дать грузовик, чтобы подвезти детей куда-нибудь, могли пригласить на территорию воинской части, проинструктировать.
Мария Гаврилова: Я встречала варианты, когда молодые призывники выполняли какие-то роли. Это действительно больше зависело от личных договоренностей. Если неподалеку была какая-то воинская часть, администрация лагеря или пионервожатые договаривались с военными, чтобы они им как-то посодействовали, пригнали, например, военно-полевую кухню.
Алексей Юдин: Насколько перед этой игрой была поставлена какая-то идеологическая задача?
Мария Гаврилова: "Зарницу" пытались вовлечь в качестве одного из этапов начальной военной подготовки. Но, насколько я знаю, какой-то разработанной системы не было. Хотя люди, которые играли в 80-е годы, говорят: если бы не эти навыки, то, бог его знает, может быть, всех перебили бы в Афганистане, а не только часть. Значит, это все-таки помогло.
Александра Архипова: Кроме всего прочего, в "Зарницу" много и активно играли девочки. Это была та военизированная форма деятельности, которая была разрешена девочкам.
Алексей Юдин: Медсестры, полевая кухня?
Александра Архипова: Не обязательно. Часто они играли такую же роль, как и мальчики, тоже были разведчиками, ходили по лесу, стреляли. Здесь не всегда присутствовало гендерное деление.
Мария Гаврилова: Часто присутствовало. Моя собственная мама мне рассказывала, что она была страшно фрустрирована из-за того, что ей сказали: ты идешь на кухню, а другие будут бегать по лесу.
Алексей Юдин: Происходит дворовая, школьная "Зарница", потом "Зарница" по району, по городу, по области. А была всесоюзная игра?
Мария Гаврилова: Бывало. Но дело в том, что это был набор совершенно разных "Зарниц". Бывали "Зарницы", которые проходили по уровням, был какой-то отбор, можно было поучаствовать в городских, областных, а потом и всесоюзных соревнованиях. Была целая огромная куча независимых "Зарниц", никак не связанных с пионерской организацией, это было просто развлечение, способ занять детей. Мне попадались такие рассказы: а у нас "Зарницу" в районе проводил дедушка, он был ветераном и умел хорошо организовывать детей. Дети, которые жили в этом районе, собирались, устраивали игру, он разрабатывал сценарий, было очень весело и классно. Ни школа, ни какие-то организации не имели к этому никакого отношения – это была чисто низовая инициатива.
Алексей Юдин: Несмотря на всю кажущуюся унификацию советского периода, его идеологическую заточенность, какой-то элемент игры в чистом смысле слова все-таки был.
Мария Гаврилова: И очень большой.
Александра Архипова: Какую задачу ставили перед пионерской организацией: пионер должен был уметь почувствовать дух коллектива, быть единицей в коллективе, уметь сорганизовать себя, поступиться своими интересами. Все варианты "Зарницы" отвечали этой задаче.
Алексей Юдин: Послушаем комментарий Александры Евдокимовой, независимого эксперта, историка.
Александра Евдокимова: Содержание самой игры было очень разнообразным, а сегодня фокус лежит именно на патриотическом содержании. Нигде не объясняется, для чего это нужно. Сегодня эта игра является какой-то самоцелью идеологов современной России, даже показывает неспособность к анализу. С одной стороны, ребенок в ней учится формам социального взаимодействия, учится адаптироваться к тому обществу, в котором живет. Взять те же самые роли "Зарницы": девочки были военными корреспондентами или медсестрами, мальчики – разведчиками или саперами, то есть это какая-то гендерная социализация.
Но с другой стороны, игра ни в коем случае не только продукт культуры, и играющие создают какой-то свой неповторимый опыт. Это как раз тот компонент, которого не хватает сегодняшней "Зарнице", то есть сегодня можно поставить вопрос, является ли "Зарница" игрой. Все это как-то сжалось, скукожилось до масштабов актового зала и викторин на патриотическую тематику.
В целом человеку свойственно определять себя через противопоставление другому, и война – это очень простой способ иметь какого-то противника, создать антагонизм, идентифицировать себя через противопоставление с другим. Но даже если обращаться к советскому опыту, то в 60-е годы очень широко развернулся краеведческий туризм. Если что-то и перенимать из советского опыта, то, к примеру, турпоходы.
Алексей Юдин: Существуют какие-то проекты перезагрузки, восстановления этих игр. Вопрос о задачах и сверхзадаче этой игры сейчас ставится в жестко военно-патриотическом ключе или все-таки существует некоторое разнообразие, как в 60–70-е?
Сейчас "Зарница" – это чаще всего не игра, а как бы смотр строя и песни
Мария Гаврилова: Существует разнообразие, но оно другое. С разрушением Советского Союза и пионерской организации "Зарница" вовсе не перестала существовать. Все эти годы она продолжала подспудно существовать в ряде школ. Она шла без какого-либо контроля, без санкций, без бюджета, просто эта была готовая форма, которая нравилась детям. Почему нет? Надо же чем-то занимать детей. Возрождение "Зарницы" на государственном уровне началось с 2011–2012 годов, но в основном взлет идет с 2014 года, когда опять попытались использовать эту форму для того, чтобы каким-то образом вложить туда новое содержание.
Александра Архипова: И освоить распределяемый бюджет на патриотизм.
Мария Гаврилова: То, что проводится сейчас, довольно сильно отличается по содержанию от того, что проводилось в Советском Союзе. Чаще всего это не игра, а как бы смотр строя и песни. Отчасти это военный конкурс, отчасти – ритуальное мероприятие, когда все поют песни, возлагают цветы к какому-нибудь памятнику павшим в Великой Отечественной войне. Часто это приурочивают к 9 мая.
Александра Архипова: Мы несколько раз наблюдали игру "Зарница" в маленьком городе N на Русском Севере. Это происходило 10 мая. Школа города N единственная вывезла всех детей на заливной луг у реки, они шли строем. Рано утром все собрались у школы, с некоторым трудом построились в колонны.
Мария Гаврилова: У них прошел смотр строя и песни. Каждый класс был командой, они должны были к этому мероприятию подготовить какую-то песню и под нее промаршировать. Еще они разрабатывали флаг, достаточно экзотичную форму и какое-то название команды. В этой школе принято каждый год посвящать "Зарницу" какой-нибудь новой теме, и в тот год был столетие русской армии. 10-й класс придумал себе название "Трудовые резервы русской армии". Потом у них был пикник с участием небольшого количества военных.
Александра Архипова: Они отмаршировали от школы к этому лугу, посреди луга должны были быть устроены многочисленные конкурсы по прыжкам, скачкам, ползанию. Это и была, собственно говоря, "Зарница". С одной стороны, формализованный военный ритуал, смотр строя и песни, форма, никакого потенциально опасного действия для ребенка нет. Если искать за этим некоторый смысл, то, наверное, такой: ты должен быть готов к унификации. Тебе должно это нравиться, ты будешь частью какого-то коллектива, будешь в какой-то форме. Дальше ты должен участвовать в некоторых конкурсах, они абсолютно безопасные, никакого реального оружия нет, только муляжи. И это еще совмещено с пикником родителей, окрашенным в ностальгические тона: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались".
Алексей Юдин: А звучат какие-то сопутствующие правильные слова по этому поводу про пионеров, про то, кому они преданы, верны и так далее?
Мария Гаврилова: В предыдущий год у них игра была посвящена пионерской организации, потому что тогда как раз праздновали юбилей, и они все постарались одеться в соответствующем стиле. Спрашиваешь этих детей: а ты представляешь себе, кто такие были пионеры, чем они занимались? Выясняется, что они ничего не знают.
Александра Архипова: Одновременно с этим в городе Z, не очень далеко, бывшие пионеры, то есть те, которым от 50 до 80 лет, воскресили свою дружину имени Дзержинского, собираются на День пионерии, надевают галстуки, произносят пионерские клятвы, делают строй, поют песни, сидят у костра, ищут клады с бутылкой лимонада. И им очень хорошо! Когда при этом в городе Z произошла реконструкция, где детям показывали посвящение в пионеры, как была устроена пионерская организация, то у этих настоящих престарелых пионеров это вызвало страшное отторжение, потому что это театр, игра.
Алексей Юдин: Какой патриотизм может вырасти из таких потешных игр?
Мария Гаврилова: Дети говорят: мы в этом участвуем, потому что хотим порадовать наших старших: им это нравится, они вспоминают свою юность. Я не видела, чтобы они вкладывали в это какое-то особое содержание.
Алексей Юдин: В том, что мы обсуждали на советских довоенных и послевоенных примерах, когда возникают "Зарница" и "Орленок", смыслы были соразмерны человеку, тем более что изначально эти игры имели человеческое происхождение, не были спущены сверху. То, что мы видим сейчас, конечно, сильно озадачивает.
Александра Архипова: На самом деле здесь все-таки есть смыслы. Скажем, смысл для взрослых. У конкретной Марии Ивановны есть небольшой бюджет на патриотическое воспитание. Можно сделать в школе стенд, и она этим ограничится, можно не затевать игру "Зарница", а она затевает. У Марии Ивановны есть определенные интенции, почему она это делает, и это не только ностальгия. Как правило, хотя и не всегда, у многих организаторов современной "Зарницы" есть такая фрустрация, ощущение того, что Европа нас предала, раньше мы все дружили, а теперь нет, мир разваливается, у нас крадут нашу историю.
Алексей Юдин: По-моему, настал важный момент и в научных исследованиях, которые проводите вы, и вообще в наших размышлениях о том, чтобы найти источники живой и мертвой воды. Это все, конечно, ради будущего, потому что будущего не бывает без прошлого.
