80 лет назад, в марте 1940 года, завершилась советско-финляндская, или Зимняя война, стоившая советской стороне более полутора сотен тысяч, а финнам – двадцать шесть тысяч погибших. Тем не менее кровопролитие на этом не закончилось. В ходе так называемой “войны-продолжения” 1941–1944 годов финны потеряли вдвое больше солдат, да и советская сторона недосчиталась не меньше, чем в ходе трёхмесячной Зимней войны.
Сталин в течение четырёх лет дважды останавливал свои войска, не доходя до Хельсинки, и в лексикон холодной войны вошёл термин “финляндизация” – сохранение независимости, демократии и рынка при некотором приспособлении своей внешней политики курсу Кремля. Как получилось, что Финляндия – маленькая страна, не обладавшая традицией суверенитета, более того, до этого входившая в состав Российской империи, наконец отстояла свободу?
Неудобное соседство
Предыстория Зимней войны берёт своё начало в годы, когда РСФСР и Финляндия после первой советско-финской войны 1918–1920 годов подписали Тартуский мирный договор 14 октября 1920 года и перешли к условно мирному сосуществованию. Тем не менее ни о каком добрососедстве речь не шла, хотя на финском направлении активность сторонников мировой революции была сравнительно невысока. Если против Польши, Румынии, Эстонии и даже Болгарии в 1920-е годы велась своего рода гибридная война, то активность Москвы в отношении Финляндии тогда была минимальной.
Однако мало кто знает, что в 1920–30-х годах советская сторона всё же держала нож за пазухой против северного соседа – созданный в Петрозаводске в 1925 году карельский егерский батальон, в 1931 году развёрнутый в отдельную карельскую егерскую бригаду. Распущена она была не из-за того, что Финляндию решили оставить в покое, а, наоборот, в ходе сталинских приготовлений к войне – в 1935 году. Многие бывшие командиры этой бригады были репрессированы в ходе Большого террора. Сталин считал, что надо уничтожить или изолировать каждую потенциально ненадёжную группу, чтобы в период войны не было проявлений нелояльности – бунтов, заговоров, перехода на сторону противника, шпионажа. В национальных чувствах он видел один из возможных источников крамолы, поэтому ссылал, сажал или даже расстреливал представителей многих национальных меньшинств СССР, в том числе карелов и финнов.
Большевики того времени пытались исправить исторические ошибки, которые они наделали в 1917 году
Таким образом, у просоветской Финской народной армии, которую наспех набрали в 1939 году для предполагавшегося парада в Хельсинки, а потом тихо распустили, прототип существовал ещё с 1920-х.
Владимир Путин на встрече с членами Военно-исторического общества достал из нафталина советские мифы о причинах вторжения 1939 года: “…Государственная граница была в 17–20 километрах от Петербурга – это, в общем и целом, достаточно большая угроза для пятимиллионного города. Думаю, что большевики того времени пытались исправить исторические ошибки, которые они наделали в 1917 году… Потом опомнились – граница рядом. Договориться уже не смогли и пошли на эту войну”. Подобное объяснение встречается и в западной историографии: профессор Киммо Рентола в книге “Сталин и судьба Финляндии” пишет, что осенью 1939 года советский вождь “воспользовался свободой рук, чтобы гарантировать безопасность со стороны пограничных стран”.
Однако советское оперативное планирование двух межвоенных десятилетий никоим образом не напоминало замысел упорной обороны от широкомасштабного наступления. Историк Юрий Килин пишет, что в 1924 году большевистские стратеги думали о схватке как на суше, так и на море в категориях победного марша: “Наиболее важной задачей первого этапа войны командование Балтийского флота считало захват принадлежащих Финляндии островов в восточной части Финского залива для расширения оперативного плацдарма”. А в последующие годы разрабатывались “силами специалистов военно-морской академии планы операций по овладению важными стратегическими пунктами на южном побережье Финляндии. Сухопутные же войска ЛВО до 1930 г. имели задачи по прикрытию границы на Карельском перешейке и одновременному разгрому армий Эстонии и Латвии”.
С проведением индустриализации и насыщением Красной армии техникой горизонты советских военачальников расширились. Начальник Генштаба Борис Шапошников возглавлял Ленинградский военный округ в 1925–1927, а затем в 1935–1937 годах. 17 апреля 1940 года на совещании у Сталина он вспоминал о том, какие оперативно-штабные игры проводились на северо-западе СССР: “Я сам в качестве играющего два раза принимал участие в играх. Играл от Ленинградского округа и на финской территории… Я воевал летом и даже до Выборга доходил”.
А оперативно-штабная игра весны 1939 года вообще обозначала место будущей советской осенней провокации и в каком-то смысле определяла её время – за четыре дня до агрессии: “На Карперешейке 22–23.07.39 в районе деревни МАЙНИЛА имел место ряд крупных пограничных инцидентов с Синими (финнами. – А. Г.). (…) Приморские группы Красной армии на Карперешейке и на южном побережье Финского залива, на рассвете 27.07.39 – переходят в наступление Виипури и Раквере”.
"Оставить только детей и стариков"
Начиная Зимнюю войну, Сталин преследовал три цели.
Во-первых, подобраться к шведским рудникам, которые снабжали Германию рудой и металлом. Вспомним, что уже в октябре 1939 года началось советское военное планирование боевых действий против Германии. 17 апреля 1940 года Сталин на совещании с военными заявил, что одной из целей прошедшей финской кампании было “создать плацдарм для того, чтобы, когда подвезем побольше войск, чтобы они имели плацдарм для прыжка вперед и продвижения дальше”.
Во-вторых, ему требовались базы на побережье Финляндии для поддержки наземных операций Красной армии в будущей войне. До лета 1940 года основным являлся так называемый северный вариант похода на Берлин. Основной удар должен был наноситься около и вдоль побережья Балтийского моря, через Восточную Пруссию.
Третьей причиной стало желание захватить собственно Финляндию. Там находились никелевые рудники в районе Петсамо, и этот ценнейшей стратегический продукт финны впоследствии поставляли немцам. Кроме того, присоединение ещё одной республики к СССР или как минимум создание там чего-то вроде “народной демократии” отвечало и замыслам политической экспансии. Согласно записи в дневнике главы Коминтерна Георгия Димитрова, 21 января 1940 года вождь разъяснил приближённым причины войны с идеологических позиций: “Мировая революция как единый акт – глупость. Она происходит в различное время в различных странах. Действия Красной армии – это также дело мировой революции. (…) Финских шюцкоровцев (бойцов самообороны. – А. Г.) 150 тысяч – это сила белофиннов. Мы 60 тысяч перебили (преувеличение потерь противника в несколько раз. – А. Г.), надо перебить и остальных, тогда дело кончится. Надо оставить только детей и стариков (...) Мы не хотим территории Финляндии. Единственное, что требуется от Финляндии, чтобы она была дружественной Советскому Союзу державой”. То есть Финляндской Демократической Республикой под началом коминтерновца Отто Куусинена.
Единственное, что требуется от Финляндии, чтобы она была дружественной Советскому Союзу
Финский оперативный план был рассчитан на полгода обороны. Причиной “шапкозакидательства” Главной ставки в Хельсинки было то, что разведка упустила масштабы стратегического сосредоточения Красной армии у своих границ осенью 1939 года. Ещё в январе 1940 года начальник британского генштаба генерал Эдмунд Айронсайд при разработке операции против СССР полагал, что финны смогут продержаться до мая.
Подобные ошибки совершали не только финны. Спустя полтора года немецкая военная разведка тоже проглядела весь второй стратегический эшелон РККА – семь армий. Ещё в начале июля 1941 года немецкий генштаб не подозревал о его существовании, из-за чего Франц Гальдер и отметил в дневнике, что кампания против СССР якобы выиграна в течение двух недель.
Финский командующий, впоследствии – президент маршал Маннергейм в мемуарах описывает, что он на протяжении межвоенного периода ратовал за увеличение военного бюджета, но политики отклоняли его предложения. Здесь, однако, возможна и другая интерпретация: сравнительно небольшие ассигнования на вооружение позволили обеспечить достойный жизненный уровень финнов, отчего они проявили такую стойкость, потому что знали – им есть что терять.
А вот советские потери стали такими большими еще и потому, что многие красноармейцы не хотели воевать, так как были призваны на фронт из колхозного убожества. В апреле 1940 года на совещании со Cталиным Александр Запорожец – член военного совета, то есть комиссар 13-й армии – заявил о низкой лояльности бойцов:
“СТАЛИН. Были дезертиры?
ЗАПОРОЖЕЦ. Много.
СТАЛИН. К себе в деревню уходили или в тылу сидели?
ЗАПОРОЖЕЦ. Было две категории. Одна – бежала в деревню, потом оттуда письма писала. Я считаю, что здесь местные органы плохо боролись. Вторая – бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. Таких несколько человек расстреляли. Сидят в землянке 3–5 человек, к обеду выходят на дорогу, видят – идёт кухня, возьмут обед и опять в землянку. Когда появился заградительный отряд НКВД, он нам очень помог навести порядок в тылу, до этого с тылом было тяжёлое положение. Вот был такой случай в 143-м полку. В течение дня полк вёл бой, а к вечеру в этом полку оказалось 105 человек самострелов. В одном полку 105 самострелов.
СТАЛИН. В левую руку стреляют?
ЗАПОРОЖЕЦ. Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги, и ни один себя не изувечит.
СТАЛИН. Дураков нет. (Смех)”.
В течение дня полк вёл бой, а к вечеру в этом полку оказалось 105 человек самострелов
Тем не менее, даже такие солдаты разгромили Финляндию.
В историографии встречается три объяснения того, почему Сталин решил не завоёвывать соседнюю страну, и они друг другу не противоречат.
По наиболее устоявшейся версии, вождь не захотел обострять отношения с Францией и Британией, лидеры которых планировали послать добровольческий корпус в Финляндию, а также начать бомбардировки бакинских нефтепромыслов. По замыслу Сталина, они должны были воевать не с ним, а с Германией.
Второе объяснение восходит к Молотову, который в 1974 году в беседе с журналистом Феликсом Чуевым намекнул на то, что Сталин не желал получить очаг повстанческой борьбы в стране тысячи озёр, тайги, болот, лесотундры и хуторского хозяйства: “Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную. Там ведь люди очень упорны, очень упорны. Там меньшинство было бы очень опасно”.
Третье предположение высказал историк Борис Соколов: Сталин не исключал похода Красной армии на Берлин уже летом 1940 года и полагал, что до весенней распутицы завершить покорение строптивых финнов не удастся. Поэтому держать там несколько тысяч танков, которые могут понадобиться на западном направлении, было бы неправильно, как и растрачивать горюче-смазочные материалы. В начале 1940 года никто не мог предсказать, как пройдёт летняя кампания 1940 года между западными демократиями и Рейхом. В случае поражения нацистов Красная армия должна была не наблюдать, как войска французов и британцев продвигаются на Восток, а получить свою долю в Центральной Европе.
Так или иначе, в финской историографии распространено мнение, что в начале 1940 года их стране сильно повезло: Сталин просчитался, не захватив её. Очевидно, что Финляндия к марту 1940 года находилась на грани поражения. Во-первых, основные ДЗОТы и железобетонные ДОТы находились уже за спиной красноармейцев, путь на Хельсинки был открыт. Во-вторых, световой день стал длиннее, а морозы слабее, то есть условия для наступления улучшились. В первый раз плюсовая температура появилась в этом регионе только в самом конце марта, а что-то похожее на кратковременную оттепель – в начале апреля, дороги развезло ещё позже. А после схода льда увеличивались возможности для действия флота, десантов с Финского залива. Тем не менее, играя по-крупному – пактом Молотова – Риббентропа провоцируя Вторую мировую – Сталин стремился избегать рисков, выигрыш от которых считал небольшим, и отложил поход на Хельсинки.
Попытка №2
С лета 1940 года, когда Гитлер завоевал Эльзас и Лотарингию, где также находились рудники, вопрос поставок металла из Швеции и вообще из Северной Европы потерял для Берлина и Москвы былую остроту. Сама Финляндия, ранее занимавшая нейтральную, или оборонческую позицию, стала антисоветской. Появилось желание вернуть утраченные в 1940 году земли. Кроме того, стали даже раздаваться голоса, что пока коммунисты правят в Москве, мира и покоя в стране не будет…
18 сентября 1940 года нарком обороны и начальник генштаба РККА представили Сталину “Соображения по развёртыванию вооружённых сил Красной армии на случай войны с Финляндией“. По ним на северную соседку предполагалось обрушить 4 тысячи самолётов и 800 танков, а также 46 стрелковых дивизий, и захватить её всю – от Северного Ледовитого океана до Хельсинки.
Нейтральная Швеция тоже не давала покоя Сталину. Летом 1940 года лётчики авиации Краснознамённого Балтийского флота изучали “дела-цели” в прибрежных государствах. На тридцать шесть финских объектов было выделено три часа, девяносто целей в Германии следовало изучить за тридцать часов, девяносто один объект Швеции – за семьдесят часов.
13 ноября на берлинских переговорах Молотова с Гитлером Финляндия, согласно записи переводчика Риббентропа Пауля Шмидта, стала камнем преткновения: “В ответ на высказывание Молотова относительно безопасности в вопросе о Финляндии фюрер подчеркнул, что он кое-что в военных вопросах понимает и считает вполне возможным, что в случае участия Швеции в возможной войне Америка утвердится в этом районе. Он [фюрер] хочет закончить европейскую войну и может лишь повторить: новая война на Балтийском море лишь обременит германо-русские отношения теми последствиями, предвидеть которые нельзя…
…Молотов заявил, что никакого признака возникновения войны на Балтийском море он не видит“.
25 ноября 1940 года в директиве “С.3-20“ наркома обороны СССР Семёна Тимошенко и начальника Генштаба Кирилла Мерецкова командующему Ленинградским военным речь вновь шла вовсе не о безопасности города: “Основными задачами Северо-Западному фронту ставлю: Разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией в пределах разграничений и выход к Ботническому заливу на 45-й день операции…“
Дипломатическое давление на Финляндию усиливалось в первой половине 1941 года и завершилось 25 июня массированным авианалётом. На следующий день президент Рюти в радиообращении к нации произнёс свои знаменитые слова: “Мы не ненавидим многострадальные и всегда угнетённые народы Советского Союза, но после всего случившегося вряд ли можно ожидать от нас, что мы наденем траурные костюмы по поводу того, что господин Молотов и вместе с ним ответственные за политику СССР круги стали сейчас жертвами своей шакальей политики“.
В ответ на бомбардировки финны объявили СССР войну-продолжение, или же третью советско-финскую войну. Почему и по ее итогам Финляндия не превратилась в ФССР или хотя бы ФНР?
Главной причиной в этот раз стала не столько военная сила, сколько исключительная дипломатическая изворотливость финских руководителей. Финляндия вела войну с ограниченными целями, подчёркивая на международном уровне, что её устремления отличны от Германии и заключаются только в возвращении отнятых земель. После занятия удобной по тактическим соображениям линии Маннергейм отказался от продолжения наступления и даже провёл частичную демобилизацию армии. В 1942–1943 годах, когда на фронтах Второй мировой была настоящая мясорубка, на советско-финляндском фронте сражений не наблюдалось. Умеренная позиция дала все преимущества – войну Финляндии не объявили США, общественность которых симпатизировала финнам в ходе недавней Зимней войны.
В 1943 году Хельсинки начал осторожный зондаж условий Кремля относительно сепаратного мира. 1 декабря 1943 года на Тегеранской конференции, решив основные вопросы, большая тройка перешла к судьбе маленькой страны. Рузвельт заявил: “Теперь я и Черчилль хотели бы обсудить с маршалом Сталиным вопрос о Финляндии. Было бы желательно вывести Финляндию из войны“.
Было бы желательно вывести Финляндию из войны
Черчилль дал понять, что не разделяет планы Хельсинки по возвращению всех утраченных в 1940 году земель: “…Советский Союз должен иметь обеспеченные подходы к Ленинграду. Я думаю, что позиции России как доминирующей морской и военно-воздушной державы в Балтийском море должны быть обеспечены. Затем я хотел бы сказать, что в Англии считали бы большим несчастьем, если бы финны против своей воли были подчинены другой стране. Я не думаю, что со стороны Советского Союза было бы целесообразно требовать репараций с Финляндии“.
Глава Британии напомнил Сталину большевистский лозунг "Мир без аннексий и контрибуций", на что вождь парировал: "Я же говорил вам, что становлюсь консерватором" – но, главное, в общих чертах выразил готовность к переговорам. Подготовленный Ворошиловым к тому времени план безоговорочной капитуляции Финляндии отправили в архив.
"Мы не намерены терпеть упрямство финнов"
Дальнейшие бомбардировки Хельсинки, наступление на Карельском перешейке и в Карелии представляли собой выколачивание Красной армией у Финляндии выгодных Советскому Союзу условий. Линия Маннергейма была прорвана повторно, и на сей раз сравнительно быстро.
При этом на дипломатическом фронте Сталин, как вспоминает его переводчик Валентин Бережков, устроил расчётливую истерику:
"...В Москву прибыла шведская миссия для ведения с советским правительством переговоров о перемирии с Финляндией. …Был устроен большой прием. Среди приглашенных находились аккредитованные дипломаты, советские руководящие деятели, высшие командиры Красной армии… Поначалу все шло чинно и благородно. В залах вокруг длинных столов со всевозможными напитками и закусками толпились гости. Другие, с бокалами вина, стояли в сторонке, беседуя друг с другом.
…Вдруг к нам из Красной залы донесся какой-то необычный шум, послышались громкие возгласы, среди которых выделялся голос Молотова… Я поспешил к нему и, войдя в залу, увидел собравшихся вокруг наркома послов США, Англии, Японии, Китая и других стран, а также весь состав шведской миссии. Резко жестикулируя…, Молотов выкрикивал:
– Мы больше не намерены терпеть упрямство финнов! Если эти засранцы и дальше будут упорствовать, мы их сотрем в порошок! Мы не оставим камня на камне! Пусть не считают нас простаками. Мы знаем об их шашнях с гитлеровцами. Нас не п-п-проведешь! Если они хотят продолжать войну, они ее п-п-получат. Нет такой силы, чтобы остановить Красную Армию...
...Охранники осторожно взяли его под руки, подталкивая к выходу. Но он всякий раз вырывался:
– Оставьте м-м-меня, я сам знаю, что делать! Эти упрямые ослы еще пожалеют о своем глупом упорстве! Мы им п-п-покажем...
В конце концов он уехал, сопровождаемый двумя лимузинами с охраной. И сразу же особняк покинули все послы. Они явно спешили отправить своим правительствам депеши…
На следующее утро Молотов лукаво усмехался.
– ...Говорите все как было, без купюр. Что я сказал, как отнеслась публика?
Мне пришлось все повторить, почти слово в слово.
– Мне кажется, что гости были очень шокированы, даже испуганы, – закончил я свой отчет.
Эти упрямые ослы еще пожалеют о своем глупом упорстве!
Он отпустил меня со словами: “Очень хорошо, прекрасно”. И я понял, что вчерашняя сцена была им специально разыграна, скорее всего, даже согласована со Сталиным, а может быть, была и задумана самим “хозяином”… Шведов, а через них и финнов он изрядно напугал. Всполошились также американцы и англичане. Теперь и они нажмут на Хельсинки…
И действительно, вскоре шведы сообщили, что Хельсинки готов к серьезным переговорам, а спустя некоторое время в Москву прибыла и финская делегация". Неделю её заставляли ждать, вгоняя в напряжение. В ходе переговоров Молотов 18 сентября вновь изобразил вспышку гнева, перейдя к прямым оскорблениям в адрес правительства Финляндии и угрозам оккупировать страну.
В итоге Сталин получил не только больше того, что в 1943 году готов был дать Хельсинки, но и больше того, что предлагал в Тегеране Черчилль, в частности, контрибуцию в размере 300 миллионов долларов. Согласно перемирию 1944 года, Финляндия признавала границу 1940 года, а также лишалась региона Петсамо (Печенги) – выхода к Северному Ледовитому океану.
Но и этого Сталину было мало. Согласно свидетельству югославского политика и литератора Милована Джиласа, в начале 1948 года вождь во время попойки на даче сожалел о ранее проявленной осторожности: "Слева от меня сидел молчаливый Молотов, а справа многословный Жданов. Последний рассказывал о своих контактах с финнами и с уважением говорил об их аккуратности при поставке репараций:
– Все точно вовремя, в прекрасной упаковке и отличного качества.
Он закончил:
– Мы сделали ошибку, что их не оккупировали, – теперь бы все было уже кончено, если бы мы это сделали.
Сталин:
– Да, это была ошибка, – мы слишком оглядывались на американцев, а они и пальцем бы не пошевелили".
Мы сделали ошибку, что их не оккупировали
И эту свою ошибку Сталин готовился исправить окончательно. Кремль стал всё больше и больше использовать финских коммунистов, чтобы усилить их влияние как "пятой колонны". По сведениям Киммо Рентолы, из кассы взаимопомощи, которой распоряжалась ВКП(б), в 1951 году они получили почти 900 тысяч долларов, или же 40% от трат на "подкормку" коммунистов по всему миру. 26 апреля 1951 года Сталин встречался с Отто Куусиненом. По свидетельству переводчика Рудольфа Сюкияйнена, вождь сказал престарелому коммунисту готовиться к возвращению в Хельсинки на белом коне, завершить не доделанное в 1940 году.
Сколь большое значение Сталин придавал Финляндии, очевидно, по стратегическим причинам: чтобы защитить Ленинград, судоверфи под Архангельском и базы Северного флота от американского ядерного контрудара с севера, финскую территорию следовало использовать как аэродром для МиГов и место размещения зенитных батарей и радаров.
Таким образом, лишь смерть Сталина предотвратила четвёртую войну между СССР и Финляндией.
