В Петербурге, в Пушкинском Доме прошли Первые Крюковские чтения – к 150-летию писателя Фёдора Крюкова, которого ряд исследователей считают истинным автором "Тихого Дона". Точнее, автором его первоначального текста, переработанного Михаилом Шолоховым по заданию чекистов.

Федор Крюков родился 14 февраля 1870 года в семье казака-хлебороба в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского. Отец его был атаманом, мать – донской дворянкой. Федор Крюков окончил с серебряной медалью Усть-Медведицкую гимназию, в 1892 году – Санкт-Петербургский историко-филологический институт, после чего 13 лет работал учителем в Орле и Нижнем Новгороде. Летом он приезжал к себе в станицу, помогал семье пахать и сеять, а станичникам писать прошения и жалобы.

В 1906 году Федор Крюков был избран в Первую Государственную Думу от донского казачества. Он был близок к фракции трудовиков и стал одним из основателей партии народных социалистов. 13 июня 1906 года на пленарном заседании Первой Государственной думы депутат Крюков выступил с речью против использования правительством казачьих частей для подавления гражданских волнений, вызвав бурную реакцию со стороны других депутатов. После роспуска Первой Думы Крюков уехал на Дон, но через год донской наказной атаман выслал его с Дона в Петербург. В 1909 году Крюков три месяца отсидел в петербургских "Крестах" за то, что подписал Выборгское воззвание – с которым депутаты распущенной Думы обратились к народам России.

Во время Первой мировой войны Крюков – санитар отряда Государственной Думы и фронтовой корреспондент. В феврале 1917 года он оказался в Петербурге, весной возвратился на Дон, где через год вместе с войсковым старшиной Голубинцевым поднял в Хоперском округе первое на Дону антибольшевистское восстание. В бою Крюков был контужен, а затем арестован большевиками, спас его командарм Филипп Миронов, приказавший выпустить друга молодости. Через некоторое время в Новочеркасске Крюков был избран секретарём Круга Войска Донского, стал редактором газеты "Донские ведомости", одним из идеологов Белого движения. По решению Войскового Круга он собрал и опубликовал свидетельства о Вёшенском восстании. По официальной версии, он умер от тифа весной 1920 года в одной из кубанских станиц во время отступления казаков к Новороссийску, по другой – расстрелян красными.

Федор Крюков начал печататься в 1890 году в "Северном вестнике", был членом редколлегии неонароднического журнала "Русское богатство", который издавал Владимир Короленко. В 1907 году вышел его сборник "Казацкие мотивы. Очерки и рассказы", в 1910-м – "Рассказы". Федора Крюкова при жизни называли "Гомером казачества", его прозу ценили Горький и Короленко. В советское время имя этого писателя было забыто, но не всеми. Нашлись люди, которые исследовали его творчество и пришли к выводу, что именно он – истинный автор романа "Тихий Дон". В 2000-х годах группу исследователей Крюкова собрал поэт, переводчик, историк литературы Андрей Чернов – по его инициативе и прошли в Пушкинском Доме Первые Крюковские чтения.

– Вы считаете, что "Тихий Дон" под авторством Шолохова – это спецоперация чекистов. А зачем она была нужна?

– Существуют воспоминания о том, что сестра Крюкова Мария Дмитриевна в начале 20-х годов приезжала в Москву, хотела разыскать Серафимовича, но тот был в отъезде, и она какие-то бумаги брата о казаках передала Демьяну Бедному. Когда я это прочитал, я просто охнул: Демьян Бедный жил в Кремле, был близок к Сталину, был кем-то вроде секретаря – Сталин ему какие-то свои рукописи показывал для правки, книжки у него брал. Это объясняет все: и почему Серафимовичу потом предлагали взять на себя авторство "Тихого Дона", но он отказался, о чем рассказал молодому Паустовскому. Паустовский потом вспоминал, что когда выходил "Тихий Дон", Серафимович прятал глаза. Паустовский знал всю подноготную. Ну вот, Серафимович отказывается подписать роман своими именем, и тогда ОГПУ начинает поиски кандидата на роль автора и вербует 20-летнего мелкого коррупционера Шолохова, но тот тоже сначала отказывается. Тогда его судят, даже выводят на расстрел, запугивая. Тогда он соглашается, его осуждают на год, а потом отправляют в Москву, и он живет на квартире у Миронова, крупного чекиста по экономическим делам, который, видимо, Шолохова и завербовал: вдова Шолохова упоминала, что он познакомился с Мироновым еще на Дону.

Так вот, он у него живет на квартире, его учат писать рассказы – сам он, видимо, никогда ничего не писал: никто не видел его писем, и его рукописи – возможно, поддельные, никто не знает – его ли почерком написаны или почерком брата жены, Ивана Громославского, который, как сам Шолохов признавался, переписал ему две книги "Тихого Дона". А вот "Поднятую целину", "Судьбу человека" и прочее писала уже команда литературных негров. Этот как Стаханов, который за смену 10 или 100 норм выдавал, и вся бригада на него работала – но Стаханов хоть и сам тоже рубил уголек, а этот не рубил ничего. Это был люмпен, не казак, с тремя, вернее, тремя с половиной классами образования.

Можно быть гением, да, но никакой гений, не будучи казаком и без образования не опишет ни казачий, ни военный быт, ни высшее общество. Миф стоит на вере – постсоветский народ пока, в основном, верит в миф о Шолохове. И никакими аргументами миф не побороть, кто верит – тот, скорее всего, верить продолжит. Но, как сказал мне один знакомый, Шолохов и "Тихий Дон" ментально не пересекаются. Они находятся в разных языковых, стилистических, нравственных и человеческих пространствах. Такого писателя – Михаила Шолохова – не было, это была спецоперация ОГПУ, благословленная Сталиным, поэтому она и шла как по маслу – и, по сути, идет до сих пор.

– А что не устраивало чекистов в "Тихом Доне" – фигура автора?

– Конечно, Крюков – знаменитый белый писатель, третий человек в Донском правительстве – секретарь войскового круга, а войсковой круг – это парламент, под его именем роман никто издавать бы не стал. А нужен был великий роман, написанный юным пролетарским гением. Роман они частично перекрасили, много его редактировали, насовали туда цитат из разных белых авторов. Это небольшая нарезка во 2-м и 3-м томе, и где эти заплаты – мы можем догадаться, а вот что они убрали – не можем.

– Есть ли надежда, что где-то все же сохранилась рукопись "Тихого Дона"?

– В 90-е годы благодаря потеплению архивисты с Лубянки на вопрос, где рукопись "Тихого Дона", почему не отдаете, отвечали – мы бы отдали, но семья Шолоховых возражает. Я очень люблю цитировать Юрия Полякова, который в 2005 году написал в "Литературной газете", что для нас утратить Шолохова – все равно что утратить победу в Великой Отечественной войне. Я думаю, рукопись где-то у них и лежит, КГБ ведь искало по всему Дону после выхода книжки Ирины Николаевны Медведевой-Томашевской, которая написала в 1974 году первое исследование, разоблачившее Шолохова. У Шолохова после этого случился инсульт. Книжка вышла в Париже с предисловием Солженицына. У нас на Крюковских чтениях есть доклады о вкладе Солженицына в эту историю и об эпопее с публикацией книжки.

– И все же пока все эти исследования, можно сказать, в подполье – как же удалось организовать чтения, да еще в Пушкинском Доме?

– В последние годы об этой проблеме появилась масса публикаций. Академику Александру Лаврову его учитель академик Алексеев говорил, что Шолохов ничего написать не мог. И вот Александр Лавров поддержал идею конференции.

– А есть ли в научном сообществе силы, которые считают, что правда должна быть восстановлена?

– Конечно. По крайней мере, в Пушкинском Доме. Сейчас вышло новое издание "Тихого Дона", с такими чудовищными несообразностями, с такими описками, которые говорят о том, что рукопись копировал человек, не понимавший текста. Может, это был и не сам Шолохов, а Иван Громославский, но ошибки там явные. И потом красть роман у Крюкова было абсолютной глупостью. Просто это была эпоха до интернета, а сейчас – лет 10–15 назад – мы составили волонтерскую группу из разных городов и даже разных стран, собрали всего Крюкова в интернете, и мы выделили тысячи параллелей. Мы пересняли его тексты в старых журналах, оцифровали, расшифровали и выложили все это на моем портале Несториана. Там около 150 исследовательских текстов о Крюкове и столько же его произведений.

– Что же нужно, чтобы сказать окончательную правду, поставить окончательную точку?

– Нужно открытие архивов. ФСБ не сдает своих агентов, но Болотов Шолохова сдал, потому что он написал другому чекисту записку о Шолохове как о чекисте, работавшем у Миронова с 1923 года. Эта записка осталась у сына Болотова, и он несколько лет назад выставил бумаги отца на интернет-аукционе, там много замечательных документов и эта записка тоже – мы ее показываем у себя на выставке. Это смертельный приговор авторству Шолохова. Конечно, миф так сразу не умрет. Литературовед Мезенцев нашел в новочеркасской газете за сентябрь 1917 года редакционную статью, автор которой пишет о том, как он навещал Крюкова и что Крюков задумал роман о казачьей жизни, где он коснется и современности, и прежних казаков. Есть воспоминания о том, как Крюков посылал сотрудника "Донских новостей" собирать свидетельства для романа. Так что по документам все понятно. Непонятно только, когда умер Федор Крюков: 8-я часть романа – вторая часть 4-го тома целиком сфальсифицирована, написана "неграми", а вот концовка 7-й части, где на новороссийской пристани появляются всадники Апокалипсиса, это, конечно, Крюков. Но по официальной версии он уже две недели как умер ко времени ее написания, судя по газетной публикации, основанной, вероятно, на слухах. А он, видимо, не умер. В общем, надо добиваться открытия архива.

– В советской школе Крюкова не изучали…

– Конечно. Свою книжку о нем я назвал "Запрещенный классик". Это оксюморон – но советская власть могла это устроить. А в 90-е годы, когда его книжки начали выходить, читателю было уже не до Крюкова. А Крюков – это огромный кусок России, русской культуры, казаческой культуры. Мы открыли в Пушкинском Доме выставку, на ней несколько сенсационных материалов. Письмо с Дона, из хутора Хованского, от потомка Дмитрия Бирюкова, Хованского атамана, которого Крюков знал. Там описывается хутор Татарский – на самом деле Татарниковский, от цветка татарника, это идет еще от Толстого, татарник – символ несгибаемости человеческой. И вот, курень атамана Бирюкова стоял прямо на фундаменте куреня Мелиховых. Ну и где Шолохов, а где Усть-Медведица и Хованский, который находится рядом с Усть-Медведицей? Крюков там жил, в Усть-Медведице ходил в гимназию, в Хованском все время бывал.

На выставке лежит цветная фотокопия записки чекиста Болотова, который в 1928 году докладывает по начальству, что Шолохов с 1923 года является сотрудником 4-го отдела экономического управления ОГПУ, работал у товарища Миронова. Это обрушивает все. Был паренек, которого завербовали и заставили играть роль будущего великого писателя. А паренек ничего не писал, за него работали стахановские команды совписов. Кончил паренек страшно, спился в результате, хотя и Нобелевскую премию получил. Это очередной миф. Как льды Антарктиды сейчас рушатся при оттаивании – и это нехорошо, так и этот миф из крови и льда рушится – но это как раз хорошо. Уверен, что на Лубянке есть рукопись, они в начале 90-х намекали на это. Понятно, что семья Шолохова возражает – это же бизнес огромный, президент приезжает туда, там фестивали Шолоховские ежегодные. Для них это потеря, а для нас нет – выплывает из небытия великий русский писатель, даже без "Тихого Дона" великий.

Почему же все-таки эти Крюковские чтения – первые? Известного литературоведа, академика Александра Лаврова это не удивляет:

– Потому что еще не было 150 лет знаменитому писателю – хотя он никогда знаменитым не был, его сделала по-новому знаменитым история с "Тихим Доном", издаваемым под фамилией Шолохова. Но в первую очередь его сделал знаменитым Солженицын, издав в 1974 году незаконченную книгу, как выяснилось потом, близкой к нашему институту исследовательницы, вдовы крупнейшего пушкиниста и текстолога Бориса Викторовича Томашевского Ирины Николаевны Медведевой-Томашевской "Стремя "Тихого Дона", в которой она провела незаконченный, но убедительный анализ всевозможных несообразностей и чересполосиц в тексте романа. Об этом начали говорить еще в 1929 году, когда только появились первые части романа – уже тогда многие указывали на полное несоответствие текста и его автора – титульного автора. Академик Михаил Павлович Алексеев, с которым я работал 10 лет, много раз встречал академика Шолохова на академических заседаниях, и он говорил с полной уверенностью: "Я его знал, я его видел, он никогда не мог этого написать".

То есть некоторые личностные качества титульного автора разительно не соответствовали тексту, изданному под его именем. Никому не ведомо, что происходило с черновиками, беловиками, все это пропадало, потом находили. Многие ищут подлинного автора романа. Сначала его нашли в лице Федора Крюкова, потом Зеев Бар-Селла пытался доказать, что это Виктор Севский, тоже участник Белого движения на Дону, есть еще 900-страничная монография, где говорится, что у "Тихого Дона" целых четыре автора во главе с Серафимовичем. У меня самого четкого мнения на этот счет нет, но я вижу, что в основе романа лежал чужой текст. Хотя после первой, журнальной редакции романа его много редактировали и подчищали, он все равно несет на себе много несообразностей и совершенно убийственных реалий, которые не могли выйти из-под пера писателя-большевика.

– А вы не согласны с Андреем Черновым и его группой, что автор "Тихого Дона" – Федор Крюков?

– Он вполне мог быть автором. Есть неоспоримые свидетельства современников о том, что он после 1912 года собирался писать большой роман. Сначала он хотел писать о русско-японской войне, в которой он не участвовал, он участвовал в Первой мировой, был на Кавказском фронте, его опыт отражен в целом ряде очерков и рассказов. В последние годы он писал мало беллетристики, но эволюция его творчества демонстрирует тенденцию вверх – от этнографической региональной беллетристики ко все более уверенному письму, яркой стилевой манере. К сожалению, его мало знают, при жизни он издал всего два сборника рассказов, не выделявшихся на фоне блестящей литературы 1900–1910-х годов. Он был писатель традиционалистского склада, печатался в народническом "Русском богатстве", во всем был скорее в тени Короленко. В общем, есть все основания думать, что к середине 1910-х годов у него были потенции для создания большого эпического произведения.

– Зачем советской власти понадобилось творить легенду о Шолохове?

– Требовался пролетарский писатель, способный творить на уровне старой русской литературы. Крюков и был представителем этой литературы, его можно было переделывать, обрабатывать, что и было проделано. Ведь многие исследователи находят первоначальные куски текста. Наверняка очень многое из исходного текста было просто выкинуто или переделано до неузнаваемости.

– То есть они погубили роман?

– Есть основания это предполагать. И в любом случае вивисекция, которой он подвергся, – это антикультурное явление.

– Есть ли надежда вернуть все на свои места?

– На что вообще сейчас есть надежда? Через все пертурбации последнего времени реноме священной коровы за Шолоховым все равно осталось, и посягательство на него считается посягательством на какие-то нынешние мифологемы. Гордость, патриотизм и прочая трескотня всегда становится аргументом при попытке разрешить атрибуционные и текстологические проблемы честным образом.

Среди докладов, представленных на Крюковских чтениях, был доклад Георгия Малахова о фольклорной основе раннего творчества Федора Крюкова и первой части "Тихого Дона", где говорилось о том, что Крюков начал собирать казачьи песни еще в студенческие годы и что в Доме русского зарубежья хранится его тетрадь 1889 года:

– Первая публикация Крюкова "Что теперь поют казаки" вышла в 1890 году, а интерес к казачьим песням сохранился у Крюкова на всю жизнь. Крупнейший собиратель донского фольклора Александр Листопадов говорил так: "Я собрал 2,5 тысячи казачьих песен, а Крюков знал все". Песенные сюжеты Крюков использовал в своих ранних рассказах, которые приобретают былинные формы и поэтическое звучание. Например, в рассказе "Гулебщики" 1892 года герой предрекает свою гибель пророческой песенной цитатой: "Знато, мать родила меня, чтобы помереть на чужой стороне". В этом рассказе использован литературный прием – автор показывает начало песни без ее продолжения, а сюжет рассказа развивается по линии недопетой песни. Тот же прием мы видим и в рассказе "Шульгинская расправа", а потом в очерке "Булавинский бунт": песня, иллюстрирующая событие или становящаяся к нему прологом, становится фирменным стилем Федора Дмитриевича.

Многие исследователи "Тихого Дона" обращали внимание на насыщенность первых частей романа фольклором, на связь песен и сюжета. Песни там иллюстрируют поворот сюжета или предвещают события. То есть мы видим, что автор "Тихого Дона" пользуется тем же приемом, что и Федор Крюков. В первой главе романа была неразгаданная сцена – Прокофий выносит свою жену-турчанку на вершину холма и сажает спиной к источенному ноздреватому камню. Нам удалось разгадать смысл этого действия: в журнале "Этнографическое обозрение" за 1898 год в очерке русской народной медицины приведено примечание о том, что сибирские киргизки, чтобы избавиться от бесплодия, обращались за помощью к фаллической каменной бабе. В романе мы видим обряд борьбы с бесплодием, который, как видим из развития сюжета, помог: жена Прокофия родила сына и продолжила род Мелеховых.

В тетрадке Крюкова есть песня "Невечерняя зорюшка истухать стала, Полуночная звездочка, она высоко взошла" – эта песня, подробно разобранная исследователями Черновым и Михеевым, иллюстрирует завязку любовных отношений Григория и Аксиньи. И "истухающая заря" – это тоже крюковский маркер, перекочевавший в роман из песни. Исследовано далеко не все, часть песен из тетрадки еще даже не расшифрована, просмотрено всего несколько номеров "Этнографического обозрения", а подписка "Русской старины" не изучена вовсе, так что материал будет пополняться. Все фольклорные материалы относятся к концу 1880-х – началу 1890-х годов, так что можно предположить, что уже в это время автор делал наброски, вошедшие затем в первую часть романа, что фольклорная тетрадка – это первое звено в создании "Тихого Дона".

Георгий Малахов также демонстрировал увеличенные фотографии автографов Крюкова и Шолохова. Малахов предполагает, что Шолохов копировал черновики Крюкова, вырабатывая у себя сходный почерк, даже пытался рисовать между строк, как это делал Крюков, но его рисунки выглядят беспомощными.

В Первых Крюковских чтениях принял участие Игорь Мурашкин, рассказавший о деятельности Фонда Федора Крюкова и музея писателя в станице Глазуновской. Он показал фотоматериалы о родных местах писателя, а также представил 6-томное собрание сочинений Федора Крюкова, изданное Фондом:

– В этот шеститомник вошли и те произведения, которые были нами недавно обнаружены, мы их обработали и издали. Судя по отзывам исследователей, это все равно неполное собрание, но теперь оно есть, и эти первые 6 томов я передаю Литературному музею Пушкинского Дома. Исследователи Крюкова, живущие на Западе, говорят, что когда-нибудь мы увидим собрание сочинений Крюкова в 10 томах.

Московский исследователь Галина Тюрина представила доклад "Федор Крюков – герой "Красного колеса" Александра Солженицына". Она напомнила, что Солженицыну была передана часть архива Крюкова и что он отложил публикацию о Крюкове на 7 лет, чтобы дать себе возможность закончить свой собственный труд:

– Несчастной судьбе этого заклятого истинного автора "Тихого Дона" Солженицын сочувствовал тем сильнее, что сам был автором произведения подобного масштаба и невольно ставил себя на место писателя, у которого украли и изуродовали роман всей его жизни. Солженицын писал: "Хотелось той мести, которая называется возмездие, которая есть историческая справедливость. Но кто найдет на нее сил?" Солженицын не мог отвлечься от своей эпопеи, но чувствовал нравственную необходимость заявить об авторстве "Тихого Дона". И он принял остроумное решение поместить эту загадку внутрь своего повествования и попытаться ее разгадать внутри художественного текста, сделав Крюкова его героем. Солженицын пишет, что этот шаг ему подсказала Елена Цезаревна Чуковская. Крюков фигурирует в романе Солженицына в образе Федора Ковынева, коренного донца, глазами которого дана жизнь на Дону до революции и в первые ее дни. Солженицын использовал опубликованные очерки Крюкова и материалы его архива – по сути на страницах своего романа он предоставил Крюкову голос, которого тот был лишен несколько десятилетий.

Эту тему продолжила Александра Никифорова, рассказавшая в своем докладе "Невидимки" Солженицына в сражении за автора "Тихого Дона" о тех людях, которые в конце 60-х – начале 70-х годов, несмотря на фактический запрет имени Солженицына на родине, оказывали ему помощь и поддержку:

– Солженицын написал о них, впервые этот текст был опубликован в 1991 году, для него было важно передать читателям будущей России ту неповторимую атмосферу бескорыстного служения правде и справедливости, которая объединяла в один отряд людей разных характеров и профессий. Венчает книгу рассказ об Ирине Николаевне Медведевой-Томашевской, петербургской заступнице злосчастного донского автора. Надо обязательно вспомнить, что впервые версию о том, что автор "Тихого Дона" – это Крюков, она услышала от своего мужа Бориса Викторовича Томашевского.

Александра Никифорова рассказала о переписке Медведевой-Томашевской и Солженицына: он первым получал главы ее исследования, а она была первой читательницей "крюковских" глав "Красного колеса", рассказал о том, как он готовил фрагменты ее исследования к изданию на даче Чуковских в Переделкине перед самым арестом. Рассказала Никифорова и о помощниках Медведевой-Томашевской, главным из которых была Елена Цезаревна Чуковская, об Екатерине Заболоцкой, вдове поэта, и о других, совершенно неизвестных людях, с риском для своего благополучия и свободы хранивших секретные материалы.

На Первых Крюковских чтениях были также представлены материалы о хуторе Хованском как прототипе хутора Мелеховых, о публицистике Крюкова, об особенностях его языка, о малоизвестных фактах биографии. Организаторы Первых Крюковских чтений считают, что эта конференция, прошедшая в стенах Пушкинского Дома, очень важна для того, чтобы проблема авторства "Тихого Дона" наконец была решена.