Недавнее выступление Владимира Путина перед главами государств СНГ о причинах начала Второй мировой войны развязало острую общественную дискуссию. В связи с этим имеет смысл напомнить о ситуации Польши и польского еврейства в сентябре 1939 года.
"Сильные, сплочённые, готовые!" – таков был лозунг, выдвинутый польским правительством в предвоенные годы. Россиянам старшего поколения знаком этот афористический лаконизм и рубленый ритм фразы. "Бить врага на его территории!" – эти слова звучали в те же годы в Советском Союзе. Тот же фанфарный оптимизм, тот же дух самоуговоров. "...И первый маршал в бой нас поведет!" Щёточка ворошиловских усов, благородная седина висков. У поляков имелся свой маршал, который должен был вести их в бой, – верховный главнокомандующий Эдвард Рыдз-Смиглы. Во главе разбитой нацистами армии он покинул родину, перешёл румынскую границу 18 сентября в городе Залещики (теперь на территории Украины). Залещицкое шоссе стало в Польше символом конца межвоенного режима, называвшего себя режимом санации – очищения.
"Сильные, сплочённые, готовые!" Эти слова произносились в то время, как в польской армии только начиналась моторизация, танков катастрофически не хватало, пушки были в основном времен Первой мировой войны, воздушный флот на 60 процентов оснащён устаревшими самолетами, а военно-морской вообще крайне немногочислен. Между тем в конце августа на границах Польши с незаконченными линиями укреплений и старыми крепостями были сосредоточены 44 немецкие дивизии, сотни мощных немецких танков грели моторы, а две тысячи самолетов ждали сигнала, чтобы подняться в воздух. Зажатая между могучими державами, больше ста лет владевшими её землями и не отказавшимися от территориальных притязаний, находясь под дулами немецких пушек, не имея военного опыта и опираясь только на обещания союзников, Польша была обречена.
Это была трехнедельная война, проходившая по канонам блицкрига. Уже 1 сентября 1939 года немецкая авиация разбомбила польские аэродромы и перешла к бомбардировке железных дорог. Одновременно две группы немецких армий, сосредоточенных на юге, в Силезии, и на севере, в Восточной Пруссии, взяли страну в клещи. В течение первой недели они прорвали приграничную оборону и двинулись навстречу друг другу, рассекая польские армии танковыми клиньями, образуя большие и малые котлы. Ожесточённое сопротивление поляков было бесполезным. Натиску немецких моторизованных колонн пытались противостоять отряды силезских повстанцев, соединения национальной обороны, названные по имени средневековых партизан кракусами. Всё это было так по-польски! Средневековая патриотическая традиция, готовность умереть – и катастрофический недостаток сил и средств для того, чтобы победить.
А что же союзники? Франция и Великобритания объявили войну Германии 3 сентября, формально выполняя свои обязательства перед Польшей. Однако для мобилизации своей армии и ее стратегического развёртывания французским генералам был необходим трехнедельный срок – как раз столько времени, сколько немецкому командованию понадобилось для почти полного разгрома Польши: еще держалась Варшава, отдельные воинские соединения отчаянно сопротивлялись на разных участках разорванного немцами фронта, но общий исход войны был ясен. Британия же располагала к началу войны лишь четырьмя боеспособными дивизиями, две из которых могли прибыть на континент только к началу октября. Но главное – у политиков и генералов западных держав на тот момент не было большого желания воевать, слишком свежа была память о Первой мировой войне, в которой Франция и Великобритания хоть и победили, но понесли колоссальные потери.
Зато восточный тактический союзник Германии оказался более оперативным и воинственным. 17 сентября, когда исход немецко-польской войны был предрешен, советские войска перешли польскую границу. Документ, оправдывавший подобные действия, был написан с характерным для сталинской дипломатии мрачным цинизмом: "Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что польское государство и его правительство перестали существовать, тем самым прекратили свои действие договора, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам". 217 тысяч военнопленных и земли, расположенные восточнее Буга, – таков был кусок польского пирога, полученный СССР в результате сентябрьской войны. А немецкие армии меж тем смыкали кольцо вокруг Варшавы. 19 сентября столица Польши была окружена. Город, разрушенный бомбёжками и вражеской артиллерией, держался еще девять дней. Но это была агония.
На смену лозунгу "Сильные, сплочённые, готовые!" пришел трагический афоризм "Сезонное государство". Он выражал горькую мысль, занявшую теперь воображение поляков: 120 лет неволи, 20 лет независимости – и снова чужеземный гнет. Огни потушены, музыканты уходят. Независимость была только сном, только коротким антрактом. "Сезонное государство" – что могло быть страшнее этого упрека, высказанного самим себе? Между тем польский сентябрь как этап политической и военной истории, казалось бы, освещённый и осмысленный всесторонне, имеет один малоизученный аспект. Этот сентябрь стал медовым месяцем польско-еврейских отношений.
Во временно допускаемых проявлениях патриотизма заключается одно из самых мучительных унижений диаспоры
Уже летом 1939-го, когда опасность войны стала особенно грозной, в Польше постепенно начали утихать вопли антисемитской прессы. А с началом военной кампании даже самые крайние националисты не могли отказать евреям в праве защищать своё польское отечество. И евреи делали это со всем героизмом отчаяния, с пониманием ожидавшей их трагедии, размеры которой тогда ещё не могли себе представить, с осознанием того, что на смену польскому антисемитизму приходит куда более бесчеловечный нацизм. Горечь ситуации заключалась ещё и в том, что только в час смертельной опасности в Польше утихли крики о внутреннем враге, только теперь на обломках исчезающей государственности евреи получили право, сражаясь плечом к плечу с поляками, сообща испить до дна горькую чашу поражения.
Эммануил Рингельблюм, еврейский историк, вспоминает антирусские восстания XIX века, польские патриотические манифестации, в ходе которых "кунтуши целовались с капотами". Во время восстания 1831 года варшавские евреи создали свою национальную гвардию. Эта традиция восходит к концу XVIII века, когда в восстании под предводительством Тадеуша Kостюшко принял участие еврейский кавалерийский полк, почти целиком погибший при штурме Варшавы армией Александра Суворова. Полковнику Береку Иоселовичу суждено было еще 10 лет провоевать в наполеоновских войсках, породив легенду о еврее-улане. Откинув романтические украшения, свойственные польской истории, приходишь к выводу, что евреи всегда сражались за Польшу, когда им это разрешалось делать. И в этих разрешенных, временно допускаемых проявлениях патриотизма заключается одно из самых мучительных, на мой взгляд, унижений еврейской диаспоры.
Горек был мёд польского сентября. Это был мёд отрядов защиты Варшавы, куда массами приходила еврейская молодежь, и совместного строительства баррикад, и общих дежурств на крышах. То было минутное забвение тысячелетних унижений перед лицом смертельной опасности, страшный и счастливый сон об обретённой родине. Немцы вошли в Варшаву 28 сентября. Город был сильно разрушен, чернели руины сгоревших и разбомбленных домов, кое-где ещё тлели пожары. Люди брели по улицам опасливо и осторожно, словно не веря, что кончился этот месячный кошмар. У немногих работавших пекарен вились хвосты очередей. Иногда по улицам проезжала немецкая полевая кухня. Повар-солдат, подождав, когда толпа станет гуще, разливал суп в подставленные кастрюли и котелки под стрекот киноаппарата, неизменно снимавшего этот процесс для немецкой кинохроники.
У Вислы стояли очереди за водой. Эти очереди за хлебом, супом, водой и стали ареной первых антисемитских инцидентов. Толпа как бы сменила свой облик. Словно и не было трагизма сентября, не было совместно пережитого поражения, гибели государства. Kазалось, всё это ушло в глубины национального сознания, а на поверхность всплыла пена ненависти и сведения мелких счетов. Крики в очередях у суповых котлов: "Это еврей!", обращенные к немецкому повару, стали провозвестниками избавления от кратковременных иллюзий межнационального мира. Так начиналась жизнь еврейского населения оккупированной Варшавы, продолжавшаяся более трёх с половиной лет.
Михаил Румер-Зараев – прозаик и публицист, соредактор газеты "Еврейская панорама"
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
