"Юнармия" и балетный кружок на Кольском полуострове как способы воспитания через насилие и муштру. Русский мат, секс и алкоголь в Подмосковье. Женщины и дети в глубинке. Вертикаль власти и море социального зла. Памятник Путину, покрашенный золотой краской, и бараки вечной мерзлоты.

Где находятся мужчины в фильмах о стариках, женщинах и детях – и главное, в семейной жизни?

Военно-патриотические игры, дисциплина, борьба за чистоту и порядок. Как городская среда, ее тоталитарная симметрия и постсоветское уродство влияют на структуру времени молодых людей и их самоидентификацию? Как один художник может изменить представление коммунальных работниц о прекрасном? Достаточно ли красив город Минск и хорошо ли он охраняется от уличных художников и иностранцев?

Фестиваль "Артдокфест" в кинотеатре "Октябрь" в Москве. В первой части программы режиссеры Ксения Охапкина (фильм "Бессмертный") и Максим Швед, фильм "Чистое искусство", Белоруссия. Комментируют продюсер Рихо Вястрик (Эстония) и президент "Артдокфеста", режиссер Виталий Манский.
Во второй части программы режиссеры Елена Ласкари (фильм "Где Матрена?") и Стася Грановская ("Как мы с Диной ездили в Набережные Челны").

Ведет программу Елена Фанайлова.

Видеоверсия программы

Елена Фанайлова: Оба фильма вызывающе красивы, вызывающе прекрасны, они подчеркивают красоту зла. Обстоятельства, в которых проживают герои ваших картин, относятся к махровому советскому времени, причем там явно эстетика 60-х и 70-х, очень модно снятая: плоские прямые планы, графические конструкции, напоминающие Дейнеку. Ваш герой сам художник, и он работает с этими цветными плоскостями. А у вас, Ксения, один из графических мотивов – это разбитый напополам кадр, где наверху происходит одно графическое движение, внизу другое. И совершенно сумасшедший инфернальный свет создает впечатление, что речь идет не о конкретном даже времени и месте, а люди, персонажи, живущие в ваших фильмах, как будто не вышли из мира 70-х, присутствуют в мире то ли Андропова, то ли Брежнева. Я права в своих ощущениях, Ксения, у вас была такая художественная задача?

Ксения Охапкина: Здесь не было задачи – помещать. Мы выбрали этот город по той причине, что там уже есть описанная вами атмосфера. Города Апатиты и Кировск задумывались как один город – Хибиногорск, там был трудовой лагерь, его сделали после того, как нашли апатитовую руду. Это было 50 километров лагерей, где люди создавали эту шахту, строили железные дороги. Мне важно было показать именно некий процесс, найти взаимосвязи внутри определенного стиля, образа жизни, который сводит людей в могилу раньше времени и заставляет прожить какую-то не свою жизнь. Там ничего не было до лагеря, потом появился лагерь, это советское пространство в каком-то совершенно космическом пейзаже.

Елена Фанайлова: У меня полное ощущение, что я читаю Стругацких или смотрю их новую экранизацию или экранизацию Владимира Сорокина. Это постутопия, пространство, в котором все есть и нет ничего, в котором люди вроде бы живут, но существуют то ли в бараке, то ли в каком-то лагере, хотя понятно уже, что это обычная хрущевка. Но это мышление, это пространственное мышление прежде всего говорит нам о том, что это люди из посттоталитарного мира.

Ксения Охапкина: С этим проектом у меня был связан вопрос: что такого было создано в Советском Союзе, что создает вот эту реальность?

Елена Фанайлова: Ваш герой, художник, оказывается победителем, он убеждает все окружение, в том числе и теток из коммуналки, пытавшихся с ним бороться и закрашивать его граффити, что это все отличный коммунальный проект, что здорово красить в разные цвета эти городские поверхности. Но меня не оставляло ощущение, что это разговор про тоталитарное пространство прежде всего. Это Минск, выстроенный как абсолютно советский проект, и элемент насильственного даже в таком прекрасном и почти веселом фильме мне видится через архитектуру, которую вы показываете.

Максим Швед: Да, польский оператор Джегош Хартфиль был самым опытным членом нашей команды и с этой задачей превосходно справился. Да, конечно, в Минск часто приезжают гости, большинство туристов – россияне, и они отмечают первым делом, что город чистый, красивый. Но для меня всегда чистота – часть фразы "чистота и порядок", которая уже граничит с нездоровой, казенной стерильностью. Мне не хотелось быть слишком назидательным, слишком однобоким, потому это и личная история, это мой город, моя страна, атмосфера, и какой бы чудовищной она ни была, мы живем в ней уже много лет. И это еще рецепт, как с ней справляться, – это ирония, интерпретация реальности.

Елена Фанайлова: Это примерно то, о чем Тимоти Снайдер говорит в своей книге "Как жить в тоталитарном мире", – ты должен придумывать способы обращения, обмана реальности, полной насилия, и коммуникации с людьми, которые являются, сами того, может быть, не желая, проповедниками и носителями этого зла. В фильме Ксении это выражено с невероятной силой. Он оставляет чувство горечи и безнадежности, потому что так называемые взрослые люди, которые разговаривают с подростками, а иногда и с восьмилетками, позволяют себе страшное, они матерятся, устраивают казарменный стайл, занимаясь как бы воспитательной работой с детьми.

Ксения Охапкина: Для моих героев это немножко по-другому, что для преподавателей, что для детей. Я расспрашивала одну из восьмилетних девочек, которая посещает танцевальный кружок, где мы снимали, и патриотический, "Юнармию". Она такая взрослая, собранная, отличница, и я ее спросила: "Ты сама выбрала такой способ проведения времени?" Она говорит: "Нет, родители. Но если бы у меня был выбор, я сделала бы то же самое. Потому что мальчики у нас в школе первые нас бьют, и я должна учиться быть сильной". Для детей это способ научиться выживать, у многих есть трудности в семье, и эпизоды с домом очень хорошо показывают бэкграунд, в какой ситуации живут эти люди. Для многих детей эти кружки – вообще лучшее, что есть в их жизни. Это тоже страшно. Они это ценят, это учит их выживать в такой среде. Не важно, как мы называем такие организации, такую идею, да хоть бессмертие, а важно, что есть навязанный способ существования, лишающий людей возможности свободного выбора и принятия решений.

Максим Швед: Когда я поступал в польскую киношколу Вайды, у меня проект изначально был про патриотизм. Я тоже хотел снять какую-то историю про Беларусь, но через призму патриотических праздников, которых у нас очень много.

Елена Фанайлова: А в Белоруссии есть для детей школы патриотические, как в России?

Максим Швед: Конечно. Через год моей учебы вышел польский фильм про праздники, и я понял, что моя тема потеряла актуальность. Таких фильмов много сейчас, и не только в России.

Елена Фанайлова: Поговорим о названиях. У вас обоих названия, конечно, многослойные и символические. "Чистое искусство" – это, во-первых, термин из истории искусства, говорящий нам о том, что искусство должно быть отдельно, видимо, и от политики, и от социума, это представление еще из мира позднего романтизма. Чистое оно и потому, что это чистый город, как вы сказали. Что еще за этим стоит?

Максим Швед: Чистое – это еще однозначное искусство. Фильм – еще и небольшое размышление о том, что можно называть искусством, а что нельзя.

Елена Фанайлова: Да, нужно обладать чувством юмора, душевной стойкостью и терпением для того, чтобы разговаривать с публикой, приходящей критиковать твои труды.

Максим Швед: Да, для художника стоял этот вопрос. Он либо был сильно погружен в свою работу, либо хотел говорить только об искусстве, а нам хотелось поговорить за жизнь.

Елена Фанайлова: Он демонстрирует разные степени свободы и выходов. Например, в "Бессмертном" понятно, что это машина насилия. Для меня этот фильм символически сгущенный, и я понимаю, почему его награждают везде. Он не только про родину, он вообще про природу зла, про природу тоталитарного, государственного, про природу вообще человеческого насилия. А ваш герой все-таки человек свободы. И тетки, закрывавшие его произведения, считая, что это все непорядок и не надо, оказываются потом приглашенными героинями на этой выставке, и они чувствуют себя вовлеченными в процесс превращения стен города Минска в прекрасные декорации, чтобы у людей настроение улучшалось.

Максим Швед: Наш герой со всеми готов говорить, он очень разносторонний человек, и скульптурой занимается, и он хотел бы, чтобы искусство находилось рядом с людьми, чтобы они его не боялись и интерпретировали, и он готов слушать любые интерпретации.

Елена Фанайлова: В вашем фильме, Ксения, появляются устрашающие граффити типа "Береги глаза, когда заходишь в эту зону". Что это за удивительное пространство сталкинга, где происходит эта детская война?

Ксения Охапкина: Это немножко как видеоигра для детей, более того, я считаю, все эти милитаристские игры возможны только потому, что в России воюют не на своих границах, а где-то на Северном Кавказе, в Сирии, где угодно. Для нас война давно стала виртуальным развлечением из телевизора, и для них это продолжение видеоигры, в которой они участвуют физически. Да, это новая реальность, не совсем советская.

Елена Фанайлова: Да, это уже некий симулякр, который использует эти декорации, но имеет в виду что-то совершенно другое, и в каждом случае нужно разбираться, что именно. Так что это за место?

Ксения Охапкина: Это строение 30-х годов, сталинская архитектура. Это вокзал в Кировске, одно из первых зданий не барачного типа, появившихся в этой местности. Вообще, мне кажется, что вокзалы – самые красивые объекты советской архитектуры. В Минске, в Апатитах, в России вообще, складывается ощущение, будто есть желание вернуться в эту замерзшую структурированную, очень жесткую форму – и социально, и эстетически. Но вопрос в том, куда возвращаться. Сталинская эпоха построена как замерзшая форма авангарда, а в 90-е, к сожалению, ничего не было создано, и возвращаться особо некуда, поэтому есть ощущение симулякра. И это стремление утвердиться в чем-то не может найти себе почву. В 90-е была не совсем настоящая революция, мне кажется.

Елена Фанайлова: Возможно, незавершенная. Именно поэтому мы, наверное, и имеем такие проблемы сейчас. У вас очень много прекрасных крупных планов, того, как фактура работает сама. У вас обоих нет авторского комментария, там говорят только герои.

Ксения Охапкина: Основной оператор у нас – Александр Демьяненко, с которым мы начинали снимать фильм. Он был со мной в первой экспедиции, когда мы снимали День народного единства. Артем немножко другой, с Артемом мы больше снимали пространства и поезда, он абсолютно гениальный мастер натюрмортов, фотографии.

Елена Фанайлова: А как вам удалось такого света добиться? Это какая-то обработка пленки?

Ксения Охапкина: Мы хотели создать ощущение сказки, сна. Я думаю, что им очень страшно, они не понимают, где находятся, и им неловко.

Максим Швед: Наши фильмы, кстати, очень интересно смотрятся в одном сеансе. Одна зрительница даже сказала, что мой фильм более светлый, как свет в конце тоннеля.

Елена Фанайлова: Еще одна интересная штука у Ксении в "Бессмертном" – это внезапное появление уха с золотой сережкой и шляпы, непонятно, мужчина это или женщина. Это человек, который стоит на остановке рано утром, и это дает просто удивительный информационный сбой. Ты понимаешь, что такой персонаж выпадает из этого мира, он из другого смыслового пространства. Это тоже говорит о том, что это как бы не совсем правда, это сконструированная модель. А вашего героя можно представить в любой стране Восточной Европы.

Максим Швед: Нет, я поспорил бы. Мне кажется, Минск отличается, прежде всего архитектурно, он же после войны был построен практически заново, поэтому это сконструированное пространство.

Елена Фанайлова: Что будет с вашими героями? И почему, Ксения, ваши герои вообще остались в этом месте? Мне кажется, это место не для жизни, туда можно приезжать только вахтовым методом, отработать и уехать.

Ксения Охапкина: У меня тоже был к ним такой вопрос, поэтому я и стала снимать. Вся промышленность и экономика России держится на таких местах и на тех, кто там остается. Сейчас люди, родившиеся там, уезжают в Москву или в Санкт-Петербург. Работать на фабрики приходят мигранты из Средней Азии. Они соглашаются на эти зарплаты, условия труда, и местные жители вынуждены искать что-то новое. Я не знаю, что там произойдет дальше, там сложно, наверное, что-то поменять, потому что там огромный концерн "ФосАгро". У него международные собственники – русские, немцы, американцы, невероятный оборот. Когда экологическая компания "Беллона" пыталась бороться с местной экологической ситуацией, им довольно быстро закрыли все дело, хотя они смелые и профессиональные ребята и многие дела выигрывали. Я думаю, оттуда можно только уехать, но все равно найдутся люди, которые будут в этом участвовать, потому что там гражданские войны, там люди живут в состоянии Средневековья. У меня история про систему, поэтому на месте моих героев могли быть любые другие люди.

Елена Фанайлова: И в финале ждешь, что такого не должно быть, эта экономическая модель должна быть сломана, потому что это, конечно, рабский труд, и в современном мире это невозможно. А ваш парень?

Максим Швед: Я сказал бы даже не про парня, а про Инну и Зину, работниц коммунальных служб, закрывающих граффити. Надеюсь, что с ними все в порядке, они работают так же, и проблем на работе у них нет. В Минске сейчас идет прокат этого фильма, его уже два раза продлевали, он стал очень популярен. Несмотря на то, что Захар – самый молодой художник, чья работа попала в Национальный художественный музей, его жизнь, конечно, нелегкая. Он остается художником, даже не потому, что пишет живопись, а внутренне, он и музыку сейчас играет, и даже займется стэндапом.

Елена Фанайлова: Женский мир, детский мир, современный мир, мир провинции – в фильмах "Где Матрена?" и "Как мы с Диной ездили в Набережные Челны". Это мир, где явная нехватка любви и явная нехватка мужчин. Или это мое зрительское ощущение?

Елена Ласкари: Вроде да, но мне кажется, что мужчина там не помог бы.

Елена Фанайлова: Вашей героине 18 лет, и формально у нее есть старший мужчина, он на пять лет ее старше…

Елена Ласкари: Но там мужчины такие, что лучше бы без мужчин.

Елена Фанайлова: Тем не менее, бабушка говорит, что хорошо, что он есть, он ею руководит, и поколачивает даже правильно, как бабка считает, потому что слишком вольная девица.

Елена Ласкари: Нельзя поколачивать ни при каких обстоятельствах, это очень вредное заявление. Во многом, думаю, поэтому у нас не все хорошо.

Елена Фанайлова: Я думаю, бабка просто устала, потому что она после смерти своей дочери тащит двух девочек, одна из которых инвалид.

Елена Ласкари: Да, она хочет хорошо пристроить Наташу, чтобы и Алине тоже было хорошо. Потому что, не дай бог, если что-то случится с бабушкой, Алина пойдет в ПНИ и умрет.

Елена Фанайлова: Да, ситуация, когда семья становится заложником болезни одного из ее членов, потому что государство не в состоянии обеспечить ни достойное лечение, ни достойный уход этой молодой женщине. Стася, а как у вас в фильме обстоят дела с героинями, чего им не хватает? Мужчин там просто нет. Отец ребенка, к кому поехала Дина, с которой вы поехали, давно отсутствует, потому что плохие отношения с матерью, драки, нездоровые отношения в семье.

Стася Грановская: Отец есть. Это тот случай, когда сильная женщина, и мужчина рядом с ней не принимает никаких решений, ни в чем не участвует, он просто есть, и дочка, Рамина, его любит. Он не стал частью фильма.

Елена Фанайлова: Оба фильма кажутся мне страшно близкими. Удивительное ощущение, что женский мир отделен от мужского, и эти мужчины где-то далеко.

Стася Грановская: У нас еще есть папа Дины, которого довольно много.

Елена Фанайлова: Я имею в виду партнерские отношения. У Натали, героини Лениного фильма, вроде бы и есть молодой человек, партнер, но лучше бы его и не было. А как родители Дины пустили вас в дом? Это ведь ужасно интересные персонажи.

Стася Грановская: Дина – мой ближайший друг, они много слышали про меня от нее, и им было интересно со мной познакомиться. Они очень хорошо меня приняли.

Елена Фанайлова: Дина уехала, насколько я понимаю, из Набережных Челнов. Она живет в Питере. Кто она по роду деятельности?

Стася Грановская: Она сейчас работает в клинике в Индии, до этого работала в Одессе на фейс-контроле. Еще она пишет очень хорошо. Она делает все.

Елена Фанайлова: Да, она ищет себя. Что мне кажется важным, наши героини – творческие натуры. Наташа при всей ее кажущейся простоте собирается быть экономистом, ведет дневник, рисует, она очень одаренный человек. Как они со своим артистическим началом живут в мире, где бабка, прагматические дела выживания семьи, родители – советские мещане, обыватели, не понимают жизни дочери? Куда им девать свою артистическую часть?

Елена Ласкари: Наташа, например, чувствовала себя актрисой. У нее мечта быть как Бузова, как Шурыгина, это ее героини. Она меня спросила: "Может, когда фильм выйдет, меня еще куда-нибудь пригласят? Чтобы снимали мою жизнь и еще за это платили деньги?" Я говорю: "Ты можешь поступить в театральное училище", – но прикладывать усилия она не хочет. И бабка потеряла дочь очень боится потерять Наташу, поэтому готова делать все, покупать ей кучу телефонов, готовить завтрак.

Елена Фанайлова: То есть Наташа просто использует бабку?

Елена Ласкари: В какой-то мере да, но она не знает другого способа жизни. Она не хотела жить в общежитии, а добивалась, чтобы ей сняли квартиру, а когда поняла, что ничего с этим не получится, ей пришлось вернуться.

Елена Фанайлова: В ней удивительное сочетание черт, которые хороши, и в то же время ты понимаешь, что она уже очень испорчена всей своей жизнью. В фильме есть образ – очень красивая кошка с пораненной мордочкой пробегает где-то в кадре, и у меня было ощущение, что душа героини выглядит примерно так. Что касается Дины, она свой артистизм как-то выражает.

Стася Грановская: У нее все максимально хорошо с выражением артистических качеств, она проживает всю свою жизнь осознанно и творчески.

Елена Фанайлова: А почему так зафиксирована на ребенке?

Стася Грановская: Они дальние родственники, я увидела у Дины фотографию с Раминой, и мне показалось, что человек, которому 38 лет, встречается с собой, которому еще восемь.

Елена Фанайлова: У вас у обеих есть сцены на кладбище. Дина с Раминой идут на кладбище к родне, и там происходят какие-то диалоги, попытки. Что это такое, как это устроено? Наташа плачет на могиле у матери. Это было желание героинь или какая-то ваша подсказка?

Елена Ласкари: Это мое желание абсолютно, для меня кладбище – особенный мир, и если его можно соединить с тем, о чем я снимаю, я всегда это делаю. Она не была у матери с момента ее похорон, и я сказала: "Давай поедем к маме не кладбище". – "Нет, я буду там плакать, я боюсь, не хочу". Ей лет 11 было, когда мать умерла. Мы подготовили ее и сходили на кладбище.

Стася Грановская: А у нас там ходить больше некуда. Это деревня, есть кладбище, дискотека и все. Дискотека – это типа дома культуры, и если что-то в этой деревне происходит, то там. Мама Рамины работает там, у нее находятся ключи, мы попросили ее устроить нам дискотеку.

Елена Фанайлова: И это пластическое ядро фильма – когда Дина и Рамина танцуют, причем под голимую русскую попсу. Дина посмотрела кино?

Стася Грановская: Посмотрела и сказала, что ей совсем не грустно. Мне это было очень важно. Потому что там все время было грустно. Конечно, она себе не нравится во многих местах, но это не важно по сравнению с тем, что фильм про правду.

Елена Фанайлова: Еще один герой обоих фильмов – это алкоголь. Женщины и алкоголь – вторая главная тема после женщины и их родственники. Фильм начинается с того, что Дина бухает с какими-то парнями. А у вас, Лена, – с того, что бабка укоряющее говорит: "Это что такое?" – и число бутылок, которые, видимо, были употреблены накануне. Что алкоголь делает с вашими девочками?

Елена Ласкари: Они не знают другого развлечения. В этом маленьком поселке, где они живут, это развлечение – купить алкоголь, если тебе нет 18, дали или не дали.

Елена Фанайлова: А что ей это дает?

Елена Ласкари: Это привычка, и без нее никуда. Я слежу за ее инстаграмом, она бесконечно постит разный алкоголь. И это не только с Наташей происходит. Я много снимаю в провинции, и там это основное развлечение.

Елена Фанайлова: Ее молодой человек был страшно недоволен, что она напилась на свой день рождения. Они помирились?

Елена Ласкари: Нет, расстались. У нее теперь другой молодой человек. Но это не важно, это как фон.

Елена Фанайлова: А для Дины алкоголь – это привычка или социализация?

Стася Грановская: У Дины нет никакой привычки. Мне кажется, что в моем кино алкоголь – положительный герой. Это способ сближения, может быть, самый простой.

Елена Фанайлова: А у Дины есть партнер или партнерша?

Стася Грановская: У нее был партнер, в которого она очень влюбилась, но потом они расстались.

Елена Фанайлова: А как часто она видит Рамину?

Стася Грановская: Она старается ездить к ней раз в год. Но это непросто, потому что для этого нужно приехать в Набережные Челны, встретиться с родителями.

Елена Фанайлова: Да, пережить их критику и все такое. Она давно ушла из семьи, уехала от родителей?

Стася Грановская: Лет в 16. С отцом ей сложнее.

Елена Фанайлова: Что происходит с женским миром в провинции, в глубинке? Как вы нашли свою героиню, Лена?

Елена Ласкари: Мне попала в руки ее тетрадка. Когда я ее прочитала, поняла, что можно сделать такую историю. Я представляла себе совершено другую девочку, потому что тетрадка была написана языком семи-восьмилетнего ребенка: "Родилась Наташа в 2000 году, 5 января. Жила сначала с отцом, потом крестная меня забрала, потому что отец меня бил, и я стала жить с бабушкой. Мы живем с бабушкой, а еще у меня есть больная сестра…" Это было очень трогательно и очень трагично, и я представляла тонкую девочку, стремящуюся к свету. Я не предполагала такое количество страшной реальности вокруг нее, которая ее искажает и деформирует. Эта реальность деформировала и нас. Там закрытая воинская часть, хранятся какие-то старые снаряды, которые могут рвануть.

Елена Фанайлова: В фильме очень откровенно показан грязный язык этого мира, они очень агрессивно себя выражают. Дело даже не в мате, а в интонации, с которой они говорят. Там очень много агрессии по отношению друг к другу и к этому миру. Хотя бабку и Наташу связывает любовь, столько злости в том, как они разговаривают друг с другом. У ваших, Стася, этого нет. У Дины и матери Рамины вполне человечные отношения. И если даже отношения с родителями очень сложны, они очень старались выглядеть прилично.

Елена Ласкари: Потому что Стася приехала на несколько дней, а мне пришлось провести там полгода. Это просто привычность к камере. Я думаю, и у Стаси очень сложный клубок взаимоотношений.

Елена Фанайлова: Почему родители не любят своих детей?

Елена Ласкари: Это усталость от реальности во многом, от того, что окружает, и как устроена жизнь, которой они живут.

Стася Грановская: Родители, конечно, любят Дину, но у них есть какие-то ожидания, им нужно, чтобы она работала, вышла замуж, родила детей. Этого нет, и они очень переживают, что выражается это в недовольстве.

Елена Фанайлова: Но такой стиль поведения и привел, видимо, к тому, что она не живет с ними.

Стася Грановская: Да. Но мне кажется, что это еще про то, что не родственные связи определяют наши отношения. Иногда встречаешься с человеком – и он твоя семья.

Елена Фанайлова: У вас у обеих ощущение, что камера живет вместе с человеком. Это сделано как?

Стася Грановская: Моя камера со мной живет, я везде ее таскаю.

Елена Ласкари: Я никогда не снимаю сама, у меня было три оператора, но это опять же вопрос привыкания к камере, ко мне. Мы какое-то время живем с ними, дружим с ними, любим их.

Елена Фанайлова: Вы сказали, что можете позволить своим героям абсолютно все.

Елена Ласкари: Да, иначе не будет ничего. Я всегда выливаю столько любви и интереса на своих героев, что им нравится быть интересными кому-то, и поэтому ругани не будет. Я стараюсь, чтобы им было комфортно, чтобы герой расслабился и чувствовал себя естественно.

Елена Фанайлова: Что еще важно вам в вашей работе, в вашей профессии?

Стася Грановская: Важно, что я не знаю, про что я хочу снять фильм, просто я люблю Дину и любуюсь ей. Я хочу поехать туда и посмотреть на эту жизнь, а кино строится и само решает, про что оно снимается.

Елена Ласкари: Я тоже никогда не знаю, про что будет фильм, только предполагаю. Но продумываю, чем это может закончиться. Вообще документальное кино должно не давать ответы, а задавать вопросы.

Елена Фанайлова: Золотой бюст Путина появляется на несколько минут в фильме "Бессмертный", понятно, что он не золотой, а позолоченный и сделан юнармейцами, героями фильма. И весь остальной мир темный, это темный мир русской провинции, русской бедности. И фильмы, о которых мы сегодня говорили, о вертикали власти, отделяющей золотой мир памятников вождей от реального мира людей. И в гендерном смысле все устроено довольно печально. Есть мир вертикали власти и есть мир женщин и детей, которые подчинены этому порядку вещей. "Артдокфест", как всегда, не предлагает рецептов, он задает вопросы и занимается диагностикой.