"Мы – народ!" (Wir sind das Volk!). Под таким лозунгом 30 лет назад, в недели и месяцы, предшествовавшие падению Берлинской стены, выходили на улицы городов Восточной Германии десятки и сотни тысяч демонстрантов.

Лозунг напоминал коммунистическому руководству ГДР во главе с престарелым Эрихом Хонеккером, кто должен быть источником власти в стране, официально именовавшей себя "демократической республикой". Когда Хонеккер ушел, а стену снесли, лозунг изменился на Wir sind ein Volk! ("Мы – один народ!"). Это было требование немецкого единства, воссоздания Германии, с 1949 года разделенной надвое. Этого тоже удалось добиться – год спустя, осенью 1990-го, когда ГДР добровольно и, как казалось тогда, без особых проблем "растворилась" в Западной Германии, став шестью новыми федеральными землями ФРГ.

Очень скоро, однако, выяснилось, что реальное объединение запада и востока Германии – процесс долгий и довольно мучительный. В 1995 году в служебной командировке в Лейпциге я услышал от одного из местных жителей поразившее меня откровение: "Мы думали, что оккупанты – это русские, чьи войска стояли здесь почти 50 лет. Но оказалось, что настоящие оккупанты пришли в 1990-м с запада, причем они говорят с нами на одном языке!"

Это, конечно, было радикальное мнение, но тогда его разделяли многие Ossis (от немецкого Ost – восток), как стали называть жителей бывшей ГДР. Они были недовольны болезненными переменами, которые принесло объединение, и новыми порядками, которые ассоциировались с приехавшими на восток западными немцами – Wessis, занявшими, к неудовольствию местных жителей, абсолютное большинство руководящих позиций и в бизнесе, и в государственной администрации. Ситуация с тех пор заметно изменилась, уровень жизни в восточных федеральных землях многократно вырос: по данным Всемирного банка, если в 1990 году ВВП на душу населения составлял на востоке Германии $9700, то в 2018 году он почти достиг $34 000. Но различия все-таки не исчезли.

Общественное мнение воспринимает их обостренно, показывают данные социологов. Согласно одному из опросов, проведенному летом этого года, 62% немцев считают, что жизненные перспективы лучше у жителей западных земель страны, 21% не видят в этом отношении разницы между западом и востоком, и лишь 2% полагают, что лучше жить на территории бывшей ГДР.

Неудивительно, что многие немцы "голосуют ногами": со времени объединения Германии с востока на запад навсегда уехали почти 2 миллиона человек.

"Вы гуляете по восточногерманским городам, и всё выглядит хорошо, – рассуждает в интервью Financial Times писатель и гражданский активист из саксонского города Майсен (родины знаменитого фарфора) Франк Рихтер. – Все эти годы мы обновляли фасады. Но если заглянуть за эти фасады, то мы увидим, что большие надежды и иллюзии, которые были у людей, оказались утрачены. Люди оглядываются вокруг и видят: их дети уехали, и они не вернутся; их внуки уехали, и они не вернутся".

Ему возражает уполномоченный правительства Германии по делам восточных земель Кристиан Хирте: "Объективно Восточная Германия сейчас живет лучше, чем когда бы то ни было. Нам пора отказаться от этого негативизма. Есть все основания с гордостью смотреть на наши достижения".

Немецкий политолог Роланд Фройденштейн, директор политических программ Центра европейских исследований имени Вильфреда Мартенса, в интервью Радио Свобода анализирует причины сохраняющегося внутригерманского раскола.

– Если судить по результатам недавнего опроса общественного мнения, 47% жителей восточных земель Германии, входивших до 1990 года в состав бывшей ГДР, считают себя в первую очередь именно восточными немцами, т. е. региональная идентичность для них важнее национальной – общенемецкой. Так есть ли в вашей стране тот ein Volk – один народ, от лица которого выступали антикоммунистические демонстранты 30 лет назад?

– И да, и нет. Я бы не сказал, что за прошедшие годы в этом плане что-то сильно изменилось. Надо понимать, что демонстранты 1989 года не составляли большинства общества в ГДР. То есть в тот период, а особенно в 1990 году, наверное, большинство восточных немцев желали объединения с Западной Германией. Но даже тогда, а тем более потом, существовало очень заметное число Ossis, которые желали бы отдельной Восточной Германии – демократической, но отдельной. А в начале 90-х, безусловно, значительное большинство жителей бывшей ГДР считали, что объединение должно быть иным – на более равных условиях. Чтобы они, восточные немцы, принесли с собой в единую Германию какой-то свой опыт, свои политические идеи.

– Это какие же? Ведь ГДР была жестким авторитарным коммунистическим государством.

– Я лично с вами согласен: из политической системы ГДР ничто не подлежало сохранению. Но есть Ossis, и их немало, которые смотрят на это иначе. Они считают, что называть ГДР тоталитарной диктатурой – это "черно-белое видение", типичное для Wessis. Это сохранилось до сегодняшнего дня и даже в какой-то мере передалось следующему поколению. Мол, да, это была диктатура, но не самая жестокая, на уровне частной жизни люди жили достаточно свободно, были социальные гарантии, бесплатные детские сады и т. д. Есть даже феминистский позитивный нарратив о ГДР, которая хоть и управлялась пожилыми мужчинами, но вроде бы было немало женщин на среднем и низшем уровне управленческой иерархии. Ну и в конце концов, люди вспоминают о ГДР как месте, где они были на 30 лет моложе – а такие вещи тоже не надо сбрасывать со счетов. Людям свойственно ностальгировать по молодости, даже если она пришлась на времена диктатуры.

– В 90-е годы западные земли ФРГ выделяли на нужды восточных по 70 млрд евро в год. Огромные деньги – но как получилось, что разница в уровне жизни между востоком и западом так и не исчезла?

– Не исчезла, но очень сильно сократилась, если учитывать, насколько велика она была 30 лет назад. Сейчас есть разрыв в доходах в пользу запада, но есть он и в реальных ценах – в пользу востока. Однако субъективно ощущения разные: Wessi помнит о десятках миллиардов, выделенных на нужды востока, а Ossi помнит о безработице в 25–30%, которая была у них в начале и середине 90-х. Другая вещь – негативное отношение восточных немцев к тому, как проводилась тогда экономическая реформа. Все госпредприятия, а это значит вообще все предприятия, на которых работало больше 10–15 человек, были переданы специальному холдингу, которым руководили западные немцы. По своим капиталистическим стандартам. Очень много компаний они закрыли как неконкурентоспособные. Это был шок, психологический удар для людей, живших при социализме, никогда не знавших массовых увольнений. С этого времени восприятие ситуации на западе и востоке стало весьма различным.

– Ангела Меркель сама родом из бывшей ГДР. За 14 лет на посту канцлера Германии она уделяла какое-то особое внимание проблемам восточных земель?

– Я бы сказал, что большинство восточных немцев сейчас не воспринимают Ангелу Меркель как Ossi. Она слишком нетипична. Она слишком ярко и публично олицетворяет западные ценности: либеральную демократию, права человека, партнерство с США (пока не появился Трамп), скептицизм в отношении Путина… Всё это вещи, которые не очень интересуют или вообще не разделяются значительной частью восточных немцев. Они не могут воспринимать Меркель как свою. Скорее, ее упрекают в том, что она "продалась" Wessis. Самое любопытное, что как раз это – одно из обвинений в адрес канцлера со стороны правых радикалов, особенно сильных на востоке Германии.

– В чем, как вы считаете, причина этой их силы? Причем не только правых радикалов, но и левых – у Левой партии (Die Linke), наследницы, хоть и не совсем прямой, восточногерманских коммунистов, там тоже сильные позиции.

– С левыми всё просто. Часть восточных немцев просто верила в коммунизм – как во времена ГДР, так и после ее краха. Это небольшое меньшинство, процентов 10–15, но всё же. Эти люди и после объединения верили в то, что ГДР была лучшей Германией. Кстати, я не думаю, что Левую партию ждет на востоке какой-то новый взлет. Да, она выиграла недавние выборы в Тюрингии. Но это особый случай: главой правительства Тюрингии является Бодо Рамелов, он представитель Левой партии, но крайне умеренный, фактически это политик мейнстрима. И вся партия там воспринимается несколько иначе, за нее голосовало очень много бывших избирателей социал-демократов. Кстати, в целом Левая партия лояльна демократическим принципам нашей конституции, она не является, в отличие от правых радикалов, антисистемной. Хотя внутри нее есть такая неприятная экзотика, как небольшая фракция, именующая себя сталинистской платформой.

Правые радикалы, "Альтернатива для Германии" (АдГ) – более тяжелый случай. Есть причины их популярности, общие для всего западного мира: недовольство глобализацией, миграционный кризис и его последствия. Но есть и специфические факторы, характерные для Восточной Германии. АдГ критикует политкорректность, защиту прав меньшинств, идею открытых границ и т. д. Всё это вещи, которые многие Ossis в силу особенностей их жизненного опыта воспринимают как нечто чуждое, специфически западное, навязанное им извне. Политическое "чудо", совершенное АдГ, – в том, что эта партия, основанная в 2013 году на западе Германии как прежде всего евроскептическая, стала социально-консервативной партией восточных немцев. В то время как имеющая корни в бывшей ГДР Левая партия, наоборот, оказалась слишком "по-западному" терпимой, а потому перестала отражать националистические и ксенофобские настроения части Ossis. И теперь на востоке за АдГ голосуют 20 и более процентов избирателей, в то время как на западе ее рейтинг – в районе 10–12%.

– В Дрездене недавно городской совет объявил о введении "антинацистского чрезвычайного положения". Что это? Угроза со стороны ультраправых действительно так велика?

– Я бы назвал это удачным политическим маневром левой части дрезденского муниципалитета. Честно говоря, крупные города на востоке не так уж сильно отличаются по политическим предпочтениям от таких же городов на западе. Например, и там и там сильны зеленые. В целом неонацистов больше на востоке, поэтому страх перед ними там выглядит более оправданным. Этот страх и выражают решения вроде дрезденского. Я бы сказал так: есть отдельные районы некоторых городов на востоке Германии, куда людям с небелым цветом кожи или открытым геям лучше не заходить, чтобы не подвергать себя риску нападения. Таких районов, к счастью, мало. В то же время на востоке есть много очень активных антинацистских организаций. Парадокс в том, что правый радикализм в восточных землях – это тоже в какой-то мере наследие бывшей ГДР. На поверхности ее режим был, как и все коммунистические режимы, интернационалистским и антиимпериалистическим. Но в действительности, под поверхностью, политическая культура ГДР была глубоко авторитарной, националистической и мачистской.

Как бы то ни было, угрозу со стороны правых радикалов нельзя недооценивать. На выборах в Тюрингии в октябре АдГ была второй с результатом 23,4% голосов. К этому успеху ее привел политик по имени Бьёрн Хёкке, который не стесняется использовать в своих выступлениях нацистскую лексику. Он заявляет, что Гитлер не был чистым злом. Он совершает расистские и антисемитские выпады. Хёкке по профессии учитель истории, так что он совершенно четко знает, что делает, и делает это намеренно. В целом я бы назвал правый экстремизм на данный момент главной политической угрозой конституционному порядку. Но вопрос о том, способна ли эта угроза выйти из-под контроля и распространиться на западе страны в такой же мере, как на востоке, я бы оставил открытым. Та же АдГ на западе куда менее агрессивна и остается в основном евроскептической и антимигрантской партией, но без откровенно расистских и неонацистских мотивов.

В клипе Deutschland ("Германия") группы Rammstein обыгрываются многие моменты истории Германии, в том числе связанные с ГДР:

– Как вы считаете, исчезнут ли те различия между западом и востоком Германии, о которых мы говорили, в течение следующих 30 лет?

– Я бы очень хотел на это надеяться. Шансы, мне кажется, есть. Население смешивается, выходцы с запада учатся на востоке, выходцы с востока работают на западе… Вообще я думаю, что через 30 лет более серьезную проблему будет представлять собой разрыв между провинцией и крупными городами, как на западе, так и на востоке. Уже сейчас в Мекленбурге или Бранденбурге – это восток – есть районы, которые буквально обезлюдели. Жители уезжают. Остаются одни старики. Признаки чего-то подобного появляются и кое-где на западе Германии. И именно разрыв между крупными городами, которые выигрывают от глобализации, современных технологий, и провинциальными городками и селениями, которые остаются на обочине развития, может стать одной из угроз в будущем, – считает немецкий политолог Роланд Фройденштейн.