Самый молодой обвиняемый по делу о "массовых беспорядках" Валерий Костенок вышел на свободу. Двадцатилетний студент текстильного университета имени Косыгина отсидел в СИЗО почти месяц и узнал о том, что против него прекращено уголовное дело, за 15 минут до выхода на свободу. Костенок частично признал вину, сожалел о том, что 27 июля на акции протеста в Москве бросил в полицейских пластиковую бутылку, но категорически отверг обвинение в участии в массовых беспорядках (часть 2 статьи 212 УК). Валерий убежден – его судьба решалась не в рамках закона, и он готов к любому повороту событий, вплоть до повторного заключения под стражу. О своих ближайших планах на воле Валерий Костенок рассказал Радио Свобода.
– Зачем вы бросили бутылку в полицейского?
– Не скажу, что это ярость или злость. Злого умысла в свой бросок не закладывал. Чувство несправедливости, отчаяния, когда вижу, как сотрудники полиции без имен, без представления своим гражданам так с ними обращаются. Я участвую в несогласованных властью акциях с 2016 года и никогда не видел такой жесткости. Огромное чувство несправедливости, очень эмоциональный момент, мне тяжело его описывать. Когда приехал в Следственный комитет, не знал, по какому деянию мне будут инкриминировать статью, и вспомнил про бутылки, когда мне показали видео.
– Была одна бутылка или две?
– Одна и та же бутылка, которая просто отскочила. Беспорядки продолжались. Из урны выпал какой-то мусор, стеклянные и тяжелые предметы, и я взял самый безобидный предмет. Был первый бросок, сотрудник не обратил внимания, я подобрал эту бутылку и кинул в их сторону второй раз.
Одна и та же бутылка, которая просто отскочила. Беспорядки продолжались
– Пластиковую.
– Пластиковая бутылка 0,33 литра. Она вызывала одинаковые эмоции у разных людей и в тюрьме, где за страшные деяния сидят люди, и на свободе, у интеллигентных людей, которые так никогда не делали в своей жизни. Но я молодой, не вижу здесь противопоставления – интеллигентности и этого поступка. Возраст... и всё. Человек прожил 20 лет, не нарушал никогда закон, учился, получал образование, был в кругу интеллигентных людей. Произошло такое событие, он взял и поддался эмоциям.
– Это произошло 27 июля, но вас задержали 11 августа. Почему такой большой разрыв?
– Ко мне перед каждым митингом приходил участковый. Я с ним хорошо общаюсь, уважаю его работу, он уважает мой выбор. Я находился после 27-го числа двое суток в спецприемнике. У меня была административная статья по тому же самому митингу – 20.2, часть 6 "Перекрытие дорожных трасс". Дело было заведено на следующие сутки, 28 июля. Следственный комитет знал, где я нахожусь. Две недели работал, никуда не уезжал, не скрывался. Я видел, что происходит, я стал 14-м фигурантом уголовного дела, знал, что могут прийти ко мне. Почему власть ждала две недели – не знаю. Может быть, она смотрела на реакцию на первые задержания. Выбор был в их руках.
– Двое суток вы просидели в ОВД?
– В спецприемнике. Суд мне назначил штраф – 10 тысяч рублей, я его не выплатил. Если бы у меня был процесс по уголовному делу, меня бы определили в колонию от 3 до 8 лет, по 212-й статье. Суд, возможно, учел бы, что у меня не было административных дел до этого, учел бы поручения знаменитых людей. Может быть, дал три года, и это считалось бы честным, и по телевизору бы сказали: "Да, был интеллигентный парень, студент, он совершил глупость и по всей строгости закона получил минимум".
– Как вас задерживали 11 августа?
– Я сидел на кухне, завтракал, мне позвонили с незнакомого номера. Взял трубку, это был мой сосед, которого я несколькими сутками ранее предупреждал, что "ко мне приходит участковый, меня может не быть дома, наберите меня, если кто-то будет приходить". Он набирает и говорит: "У тебя восемь человек за дверью. Ты дома?" Я ему говорю: "Дома, сейчас выйду, посмотрю". Посмотрел в глазок, открыл дверь – площадка пустая, закрыл дверь, подумал, ошибки быть не может, что 8 человек пришли, следственная группа.
– Это была съемная квартира?
– Семейная квартира. Я собственник. Позвонил в ОВД района, мне сказали, действительно, представители главка присутствуют по моему адресу. Начал собирать вещи, думать, для чего их собираю – чтобы уйти или остаться. Позвонил друзьям в партию "Яблоко", Николаю Рыбакову, он мне дал советы, остался ждать адвоката. Дальше глава следственной группы позвонил и попросил открыть дверь. Адвокат задержался, и из-за угрозы взлома двери был вынужден ее открыть.
– Было ли насилие?
– Никто не залетал в мою квартиру в масках, с дубинками. Меня попросили выйти, ознакомили с постановлением об обыске. Ничего не нашли. Компьютер не стали изымать, только телефон забрали, уверен, что он лежит выключенный сейчас в Следственном комитете.
– Вам объяснили, в чем обвиняют, подозревают?
– Массовые беспорядки, 212-я статья, часть 2-я. По факту ничего не сказали.
– Когда возникла бутылка?
– Когда уже привезли на Новокузнецкую, 3. Показали видео, дали материалы дела, там были скриншоты, где якобы я бросаю бутылку. Меня следователь спрашивает: "Бросал бутылку?" А я присутствую в той же одежде, что и на том видео, отчетливо видно, что это я.
– Многих удивило, что вы признали вину.
– Я признал вину по киданию бутылки. Есть 13 фигурантов, которые были задержаны до меня. Мы начали думать с адвокатом, как выстраивать защиту. Вспомнился афоризм: будешь делать то, что все делают, – получишь то, что все получают. Адвокат спросил меня, чего я хочу, и я сказал, хочу, как и все, на свободу. Он говорит: "Моя задача – максимально попытаться оставить тебя на свободе. Давай дадим такие показания, которые никого бы не оклеветали из других обвиняемых, никаких имен..." Я не видел никаких действий, не видел Егора Жукова на митинге, не видел Миняйло, с ними не был знаком до митинга. Со мной никого не было, никого не призывал к митингу. Мы вернулись к следователю, составили допрос. Честно скажу, солидарность была у следователя в этом деле. Не буду называть его фамилию...
– Что значит – солидарность?
– Солидарность конкретно по делу. Следователю неэтично свою позицию высказывать по митингам и так далее. Но он говорил: "Да, глупость. Да, надеюсь, что это закончится. У нас большая следственная группа, я ни на что не влияю, но, тем не менее, понимаю, что это строго". Справедливость, я считаю, это отношения между личностью и деянием, которое он совершил. Я считаю, что ни одна личность, которая была задержана по этому делу, не была достойна оказаться в тюрьме. Но суд посчитал иначе. Суд вообще работает автономно, не в связке ни со следствием, ни с прокурором, а с кем-то сверху.
- Как вырабатывали свою позицию? Это признаю, это не признаю?
– Спрашивали про массовые беспорядки, я в них не участвовал, не видел. Бутылку признал.
– Почему следственные органы изъяли это обвинение и выпустили вас на свободу? Ведь оно зафиксировано, оно есть.
Следственная группа раз – и снимает вину с того, кто признал все обвинения, дело прекращено
– Фантастическая история. Человек, который признает вину, и другие люди, которые берут там 51-ю статью Конституции, кто-то идет в отказ, кто-то частично признает вину, и следственная группа раз – и снимает вину с того, кто признал все обвинения, дело прекращено. Я сидел в ИВС (изолятор временного содержания), меня позвали на следственные действия, захожу – все. Дела нету. Заключенный Айдар Губайдуллин, с которым я был в конвое, сидел в первом ИВС, у него та же статья, возможно, то же самое деяние, не знаю, он там кидал, не кидал, бутылка или стаканчик, тем не менее, он остается там.
– Вы на свободе. Это же не искусство адвоката.
– Это не искусство адвоката. Мы с защитником ничего не успели сделать. Скажу так... мы держали это в тайне, но думали о том, чтобы идти совсем до конца вместе со всеми. Не знаю, как бы я вышел, если бы один оказался. Почему так произошло? Есть список людей, и скоро выборы, обстановка накаляется. Может быть, у власти просто появилась идея – пойти по списку, кого-то освободить, кого-то наказать.
– Логики вы в этом не видите?
– Думаю, не было логики.
– Политическое решение?
– Мне 20 лет, во многих вопросах не могу выступать как эксперт. Если кто-то даст логическое объяснение, возможно, с ним соглашусь.
– Когда вы узнали о снятии обвинения, за сколько минут до выхода на свободу?
– За 15–20 минут.
– Ваше состояние?
– Меня вызывают на следственные действия, захожу в кабинет, сидит мой замечательный адвокат Гаджи Алиев, который стал другом. Я ему очень доверяю. Он говорит: "Валера, к сожалению, нам придется расстаться". Я испугался. Очень не хотел расставаться с Гаджи. Он говорит: "Обвинения с тебя сняты". Один из первых вопросов, который я ему задал, и мы его обсуждали до этого: некрасиво выходить одному. Еще четыре человека, он сказал, со мной выйдут, обвинения в целом сняты. Я спросил: "Что будет с остальными, кто сидит по 212-й?", он сказал, что не знает. И я не знаю и не понимаю, почему Габдулин, тот следователь, который вел "Болотное дело", сейчас снимает 212-ю статью с меня и еще с некоторых, а кому-то ее оставляет.
– У вас было состояние шока: откроется дверь, вы выйдете на свободу?
– На всем протяжении моего заключения я ни разу не чувствовал шока. Разочарование было, какие-то другие мысли, воспоминания...
– Вы произнесли слово "разочарование".
– В очередной раз разочаровался в том, как в 2012 году ("Болотное дело") было, как со Свидетелями Иеговы, как с украинскими моряками, как с Карауловой, все то же самое происходит: захотят – заберут, не захотят – не заберут.
– Уголовное дело с 3 сентября отменено, прекращено, но в любой момент его могут возобновить?
– Это самое страшное сейчас. Я не понял, как все произошло, почему вышел, все пролетело, как один день, все события в СИЗО. Но спустя некоторое время задумался, на себе узнал, что такое реальные репрессии, когда к тебе приходят домой и задерживают ни за что. Почему в будущем это не повторит власть в отношении кого угодно, моего друга или меня? Было страшно. Сейчас страх переборол, его переборола злость – злость к тому, что происходит, злость к несправедливости. И я встану в один ряд со всеми, кто продолжает бороться за остальных политзаключенных.
На себе узнал, что такое реальные репрессии, когда к тебе приходят домой и задерживают ни за что
– Вы находитесь в подвешенном состоянии...
– Не в подвешенном, а на карандаше…
– В одном из интервью вы сказали, что готовы сесть в тюрьму за свои убеждения.
– За свои убеждения готов. Я не имею морального права уйти в тень, уйти из политики. Люди за меня боролись, люди продолжают бороться за остальных, и им тоже есть чего бояться, они тоже могут стать фигурантами этого дела. Не могу уйти, забыть и начать с чистого листа: "Все, я ушел в институт, ушел в работу, боюсь политики". Я даю интервью и буду продолжать заниматься политикой. У меня есть уникальная идея, как я займусь своим районом в ближайшие годы.
– Как вы провели время в изоляторе? Что вас больше всего шокировало?
– Было два изолятора. Когда я приехал в первый, меня отвели в камеру, посмотрел на условия, на людей, подумал: в принципе, можно спокойно сидеть, ждать, чем-то заниматься, читать книги, общаться. Большую часть времени провел в СИЗО №5, в разных камерах, они были покрашены, новые кровати и т.д.. Потом попал в противоположную ситуацию: крысы, убитые камеры с дырками в полу, с насекомыми, с облезлыми стенами, без окон, только решетки. Окна вставляют в октябре-ноябре, когда начинает холодать. Другие люди, другой контингент. Но такое есть мнение, что к политическим заключенным никогда не относятся плохо, и ко мне относились с пониманием сокамерники.
– Администрация?
– Администрация в первом СИЗО – такое обломовское, сонное царство, редко видишь сотрудников. Они приходят утром и вечером. Я много жаловался, ко мне приходила правозащита, много помогал сокамерникам. Когда сидишь год-два в СИЗО, портится здоровье, требовались медикаменты. Приходила правозащита, и я все это объяснял, кому что необходимо, и в следующие сутки выполняли все сразу; делали крючки, тумбочки в камерах. Когда нет правозащиты, и ты просишь, это все уходит. В основном заключенные на откуп самими себе предоставлены. Не дай бог, плохо кому-то станет – нет тревожных кнопок. Ночью можно стучать долго. Казалось бы, Москва, но... сотрудников СИЗО тоже можно понять, на них все жалуются, заключенные их не уважают.
– Чьи судьбы вам запомнились, с кем вы сидели?
– Со мной сидел пилот бывший компании "Трансаэро", мы много разговаривали, обсуждали российскую авиацию. У него произошла история. Он привез из сетевой аптеки, из "дьюти фри" препарат и в аэропорту был пойман, ему предъявили обвинение в контрабанде, 229-я статья Уголовного кодекса. У него пятеро детей, он трижды женат. У него огромное уныние, его поддерживают все сокамерники. К сожалению, он не может выйти из эмоционального состояния, он постоянно лежит. Он большой человек, два метра ростом, под 100 килограммов веса, постоянно лежит, только покушал – лег, покушал – лег. Мы пытались его поднять, развеселить. Я буду писать обращение во Всемирную организацию здравоохранения, чтобы мне дали характеристику на этот препарат. Я взял его контакты и в ближайшие сутки напишу ему в СИЗО и попрошу, чтобы он мне дал название препарата и связал со своим адвокатом. Он сказал, что в ВОЗ они еще не писали. Ему лично очень хочу помочь.
– Как пришли в политику, стали гражданским активистом?
– Это "московское дело" послужило включению в политику моей сестры, моей мамы, моих родственников, моих аполитичных друзей. Я пришел в политику примерно после похожего события. Причина – большая несправедливость. 2016 год, выборы в Государственную думу. Учился в школе, традиционно, каждая школа – один или два избирательных участка. Меня попросили на уроке поговорить о гражданском долге как избирателя. Тогда задумался: выборы, они проходят, каждый год в Москве кого-то выбирают, кто все эти люди? Мне было 17 лет, я открыл интернет, начал читать, за кого люди голосуют, про что мне рассказывать на уроках, куда я должен своих родителей позвать, условно говоря, 16 сентября на выборы. Наткнулся на партию "Яблоко". Характерным отличием была открытость партии: приходите, у нас лекция, круглый стол. Тогда его регулярно вела Галина Михайловна Михалева. По самым разным вопросам, по всем острым политическим вопросам, не навязывали никакой повестки, по всем вопросам – российским, международным. Она сама преподаватель. И все, и таким образом я втянулся.
– Почему вы не оказались в компании наиболее популярного сегодня оппозиционного политика Алексея Навального?
– Мнение по поводу Алексея Навального менялось. Первый аргумент я услышал в партии "Яблоко" – историю о том, когда он был исключен из партии за национализм. Кажется, это был 2008 год. Это было первое мнение. Ну, помимо этого, я изучал его журналистские расследования, журналистскую деятельность. Она бесспорна, и "Трансперенси Интернэшнл" ее оценивает очень высоко, и я ее оцениваю очень высоко, это действительно очень качественная и очень полезная для общества работа. Но должна существовать структура. Алексей Анатольевич – это яркий лидер, и до выборов в Мосгордуму, например, на муниципальных выборах я не знал его кандидатов, и он не выдвинулся, и от него как-то никто не выдвинулся. Ну, Илья Яшин был как-то автономно, Константин Янкаускас уж тем более был более тогда автономен, по крайней мере, я не знал о каких-то их тесных связях. И получаются две таких вот больших точки. Одна – политическая партия "Яблоко" со структурой, работающей в регионах. Ну, да, есть какой-то бюрократизм, как и в любой системе, он присутствует, но, тем не менее, это федеральная такая история. А Алексей Анатольевич просто яркий лидер.
– Что вы делали на этих выборах, кому помогали? Какова была ваша задача в рамках партии "Яблоко" накануне выборов в Мосгордуму?
– Помогал Кириллу Гончарову, 32-й избирательный округ: Донской, Даниловский, Нагатино, Садовники, часть Нагатинского затона. Те улицы, те дворы, те школы, где мы с Кириллом – Кирилл чуть раньше, я чуть позже – провели большую часть своей жизни. Я с Кириллом общаюсь опять же в партии "Яблоко", мы с ним друзья. Конечно, я пошел работать на его кампанию и помогать Кириллу, призывать своих друзей, агитировать своих соседей. Занимался обычной политической штабной работой, проводил встречи, организовывал встречи. Кучу уникальных знакомств получил в этой кампании к этим выборам.
– Вы учитесь в Текстильном институте. Какова атмосфера там?
Высшая школа экономики – это те, кто всегда созидают в политике
– Институты разные бывают. Есть Высшая школа экономики, есть МГУ, есть РГУ имени Косыгина – три самых разных института, антиподы вообще друг другу. Вот у коммерсантов есть такое правило: люди, потребители делятся на три типа – те, кто всегда покупают твой продукт, те, кто никогда не покупают твой продукт, и те, кто не знают вообще о твоем продукте. Я думаю, что Высшая школа экономики – это те, кто всегда созидают в политике. Это студенты, среди которых принято быть активными, разрабатывать повестку, участвовать в повестке. У меня много знакомых учатся и в Высшей школе экономики, и в МГУ. В МГУ не принято это делать, ну, я не знаю, не буду говорить о ректоре, он там член "Единой России", но просто там это не принято. Там тоже другой контингент учится. А вот РГУ имени Косыгина, на мой взгляд, пока не знает. Пока не знает о том, что происходит, не углубляется. И это моя миссия, я политик, я считаю себя политиком. Я остался в стране, и я буду заниматься политикой, это моя миссия – рассказывать людям о том, что происходит.
– Естественно, вы еще не были в своем вузе. Как вы думаете, как вас встретят?
– Хорошие преподаватели у меня, думаю, с пониманием очень большим. Я с ними поговорю. Я очень хорошо с ними общался. Я не могу сказать, что я там был каким-то самым показательным, лучшим студентом, но с преподавателями со всеми я общался всегда очень хорошо.
– Вы не ожидаете никаких выговоров, замечаний, косых взглядов?
– Знаете, почему нет? Потому что РГУ имени Косыгина пока что к третьему типу относится. Это вот в типе МГУ, которые никогда не покупают, вот там будут последствия, ну, вот как с Карауловой произошло. С Жуковым же не произошло. Хотя ему сейчас, возможно, дадут ту же статью, что и Карауловой. Я не знаю, что ему сейчас вменяют, но что-то с терроризмом связанное, какие-то ролики. И вот так поступил институт – вступился за него. МГУ так не поступает.
– Вы будете помогать тем заключенным, которые находятся сейчас в следственных изоляторах?
– Все деньги, которые мне пожертвовали люди, за что им огромная благодарность, я отдам тем, кто сейчас находится в СИЗО.
