Повтор программы от 24 августа 2019
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как я всегда оговариваюсь, не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
И вот жизнь подбрасывает новые темы. В рамках нашей программы существует мини-цикл, посвященный новому поколению российской оппозиции. Его героями будут люди, вступившие в политическую жизнь и борьбу в это десятилетие. И сегодня в гостях у меня Александр Соловьев, глава московского отделения Партии перемен, кандидат в депутаты Мосгордумы по округу номер три.
(Видеосюжет об Александре Соловьеве. Закадровый текст:
В дни, когда эта передача впервые выйдет в эфир, Россия отмечает годовщину августовских событий 1991 года. Отмечает – не отмечает, просто вспоминает те тревожные и вместе с тем породившие много иллюзий дни. А власти, правящей Россией в течение двух последних десятилетий, не только что отмечать, но и вспоминать те дни совершенно, как говорил Воланд, не к лицу: организованный духовными отцами этой власти, советскими еще спецслужбами, путч провалился благодаря тому, что на защиту едва народившейся российской демократии вышли десятки тысяч людей, главным образом москвичей… Другая тема – как события развивались дальше, как Борис Ельцин разбазарил все завоевания демократии, достигнутые прежде всего Михаилом Горбачевым, и как привел за руку в Кремль человека из тех самых спецслужб… Получился в итоге из всего этого, конечно, трагифарс. Но тогда, в августе 91-го, после провала кагэбэшного путча мы верили, что Россия будет свободной, станет цивилизованной, демократической, процветающей страной.
Александру Соловьеву в дни тех событий было три года. Сегодня он – один из наиболее активных участников нового демократического протестного движения, народившегося в Москве в июле – августе этого года. Несмотря на молодость, за плечами уже есть некоторая политическая биография: помощник одного из единичных порядочных людей в составе Госдумы предыдущего созыва, Дмитрия Гудкова; руководитель московского отделения "Открытой России", ненавидимой и преследуемой российской властью; теперь вот возглавляет московское отделение гудковской Партии перемен, плюс выставил свою кандидатуру в депутаты Мосгордумы…
У него набор прекрасных личных данных – он образован, умен, красноречив, наконец, просто собой хорош, привлекателен. Россия-матушка за два последних десятилетия поотвыкла от таких в политике, довольствуясь, как сказал бы Булгаков, говорящими костюмами, читающими не ими написанные спичи с экрана суфлера…
В политическую жизнь вступает новое поколение, не испытавшее ни страхов и душевной раздвоенности советской жизни, ни фрустрации и утраты иллюзий, которую все мы пережили в 90-е. Совиные крыла, которые простерлись над Россией в 2000-е, тоже не должны были застить свет этому поколению – просто в силу молодости и присущего молодости оптимизма и беспечности.
На них, на молодых, – надежда, что у России со второй попытки что-нибудь наконец получится. Должно получиться. Ведь дальше так просто жить нельзя.)
Студия
Леонид Велехов: Задам вам такой вопрос, может быть, каверзный, потому что программа наша выйдет в эфир через две недели после сегодняшней записи, и будет интересно увидеть – оказались мы правы или нет. То, что происходит в эти последние недели в Москве, – это сугубо московское дело?
Александр Соловьев: Я люблю каверзные вопросы, но мне кажется, что этот вопрос мог быть каверзным до всех этих событий. Разумеется, то, что происходит сейчас в Москве, перестало быть московской темой, причем только из-за того, что власти сами начали этот сценарий жесткого противодействия. Фактически они своим противодействием эту тему и раззадорили, разворошили. Ну, кому могли быть интересны выборы в Мосгордуму? Самая моя главная привычка, которой меня научили родители, – это сохранять трезвое отношение к тому, что происходит, и трезвое отношение к себе. Ни в коем случае не уходить в какое-то "вот, нас сейчас поддержат миллионы граждан!" Никому реально не были интересны эти выборы. И только власть своим противодействием сама сделала так, что это уже даже не столько про выборы, а скорее про человеческое достоинство. О людей вытерли ноги раз, два, потом людям откровенно в лицо плюнули, потом сказали: вы не люди, вы – навоз. Шаг за шагом власть делала все для того, чтобы разозлить честных, обычных, спокойных, мирных людей. Это в первую очередь сделала сама власть.
Леонид Велехов: Я понимаю, но я только частично с вами соглашусь. Потому что это так, как вы говорите, по канве событий, а по сути похоже, что эта власть и не могла себя по всей логике ее поведения последнего времени, последних лет, повести себя по-другому, когда начались все эти события, связанные с выборами. Так что своя глубинная закономерность в этом есть. И получилось так, что эти выборы в Мосгордуму, которые, казалось, сами по себе не такое уж архиважное событие, стали таким событием. Что это? Это начало революции, назовем ее, пугая власть, оранжевой? Или в большей степени это начало новой политики – откровенного государственного террора?
Александр Соловьев: Я не могу сказать точно, потому что у меня нет документальных свидетельств, у меня нет данных о приказах – кто приказывал разгонять людей, избивать людей и так далее. Я думаю, что это один из абсолютно органичных этапов жизни авторитарного режима. То есть, в принципе, любой авторитарный режим, который идет на ужесточение собственного устройства, всегда с этим сталкивается. И любой авторитарный режим не вечен. Сейчас один из этапов его агонии, когда у руля оказывается кто-то, кто привык исключительно к топорным действиям – бить, сажать, убивать, размазывать, унижать… У меня ощущение, что в игру вступили некие силовики, но уже с намного большим весом и полномочиями. Такое ощущение, что эти силовики пришли к человеку, который, по моему субъективному мнению, страдает очень глубокой параноидальной шизофренией, и сказали: "Вот, видите, до чего довели так называемые либералы, доигрались с московскими хипстерами. Теперь нужно их всех бить да сажать, чтобы все было в порядке, чтобы ваша власть была вечной". И он сказал: "Да, конечно, давайте". Мне это представляется так, особенно после того, как он что-то говорил про червей, которые выползают из земли от вибрации ветряков.
Леонид Велехов: Сегодня или вчера на сайте "Эха Москвы" появился блог очень умного человека, Владимира Пастухова, который наблюдает за событиями издалека, из Лондона, но, на мой взгляд, очень точно их оценивает. Он написал, что власть своими руками готовит новое поколение революционеров. И с этим как-то трудно спорить. Саша, вы недавно вернулись из кратковременного, но все-таки заключения: восемь суток у вас было…
Александр Соловьев: Да.
Леонид Велехов: Как там прошло время? Потому что Владимир Милов, который отбывает тридцать суток, написал о совершенно бесчеловечных условиях, в которых он содержится. У меня нет никаких оснований ему не верить.
Александр Соловьев: Я бы хотел начать с того, что Владимир Милов был через стенку от меня. Мы с ним отбывали наказание в одном спецприемнике, затем к нам подселили Михаила Светова, но еще до того, как меня выпустили, к нам подселили еще Константина Янкаускаса. Ко мне обращалась его супруга за чисто бытовыми советами, и я ее успокоил, что если он не звонит в 13:00, это не означает, что что-то плохо, потому что в нашем спецприемнике были другие распорядки. У каждого спецприемника действительно свои распорядки. С Владимиром Миловым я соглашусь по простой причине. Да, это был мой первый арест: я не знал, как должно быть, как в других спецприемниках. Но со мной в камере находились двое людей, которые в свое время имели, к сожалению, обширный опыт пребывания в местах лишения свободы: у одного общий стаж 10 лет, у другого – 22 года колоний строгого и особого режима, а это еще строже, чем строгий режим. Так вот они удивлялись: "Это что такое?! У нас в тюрьмах уже лет тридцать не так плохо! У нас уже давным-давно нет таких ужасных матрасов, которые все в моче, и вообще, в чем только они не испачканы!" Хотя матрасы проходят так называемую прожарку, да толку-то что, если они в экскрементах?! Подушки в том же самом. Эта бесконечная вонь в камерах, гнилые полы, туалет… Как они мне сказали, что уже давным-давно в тюрьмах туалет не такой, как у нас был в спецприемнике. То есть у нас просто дырка в полу и дверца до середины, ну и, соответственно, приходится предупреждать всегда, когда кто-то сидит, ест за этим маленьким столом, который, как выяснилось, называется "общак", что ты хочешь воспользоваться туалетом. Либо ты из уважения ждешь, пока они доедят. Они говорят, что уже сто лет в тюрьмах у туалета стенки всегда в потолок. Да, это не отдельная комната, она не звукоизолированная, но хотя бы не так… запахи распространяются. Все какое-то гнилое, старое, грязное и воняющее – вот это основная претензия. Меня не били, не пытали, но когда ты находишься в камере, которая форменный клоповник… Меня выручало то, что руководство спецприемника согласилось, чтобы мне передали привезенный матрас, потому что без него просто-напросто очень жестко. Кровать, чтобы вы понимали, правильней называть шконкой все-таки. Три шконки под окном и одна ближе к выходу, у стола. Это четыре трубы, торчащие из пола, намертво, и на эти четыре трубы горизонтально положено несколько досок. На эти деревянные доски кладется воняющий матрас, и вам выдают пародию на постельное белье – это одноразовые простынки, как в поликлинике. Одна должна служить простынкой, другая пододеяльником. Я в обе обернул матрас и не стал пользоваться подушкой: просто положил пародию на наволочку в районе головы. И вот так лег и лежал до первой передачки. На бок перевернуться сложновато, потому что матрас у меня был настолько прохудившийся, что на боках образовались синяки. Может быть, потому что я слишком сильно схуднул за последнее время: я восемь килограмм за время кампании потерял. Но выручил матрас, когда мне его привезли, серьезно! Я Милову предложил свой матрас оставить, он сказал, что у него все есть, хотя я так понимаю, что он все-таки без матраса остался, и не понимаю почему. Может быть, он просто впопыхах сказал, что все есть.
Леонид Велехов: И ведь, главное, все понятно, что это в таком состоянии не потому, что у московской полиции не хватает денег. Это все сделано для унижения человека.
Александр Соловьев: Я думаю – да.
Леонид Велехов: Сталинские технологии. Чтобы человек сразу почувствовал себя никем, ничем, какой-то жалкой игрушкой в руках власти. Это самое отвратительное!
Александр Соловьев: На людей там всем наплевать абсолютно! Они ссылаются на какие-то постановления сорокалетней давности, то есть там все застряло в прошлом. И там всем на все плевать! Вот и все.
Леонид Велехов: Какая ведь еще подлая тактика, что вам, активистам и лидерам этих всех событий, они дают административный арест, а людям, которых они чуть ли не случайно выхватывают из толпы, они сразу шьют уголовные дела по тяжелым статьям! Не сочтите вопрос демагогическим: вы чувствуете свою личную ответственность за тех людей, которым сейчас грозит тюрьма? Готовы ли вы их в дальнейшем как-то поддерживать?
Александр Соловьев: Разумеется, я чувствую свою личную ответственность за все, что происходит. Более того, я всегда всем говорю, что пока каждый не будет понимать, что не существует никакой коллективной ответственности, а существует только личная, которую мы каждый несем, до тех пор никаких изменений в стране не будет. Да, реально моя личная ответственность заключается в том, что мы упустили – и я лично! – какой-то момент, когда власть скатилась в авторитаризм, который деградирует успешно в тоталитаризм. И теперь я чувствую свою ответственность за то, что, да, мы делаем совместное дело, которое рискованное. Но все-таки чрезмерно брать на себя вину за то, что ты не совершал, тоже не надо.
Леонид Велехов: Я не говорю о вине: я говорю об ответственности и солидарности.
Александр Соловьев: Да, ответственность – да. Эти приговоры абсолютно незаконны: не было никаких массовых беспорядков! Разумеется, мы будем помогать этим людям, которые находятся сейчас в СИЗО, которым могут дать сроки. И я сам фигурант этого дела, пусть пока свидетель. Но мой процессуальный статус могут поменять в любой момент. Поэтому мы разделяем всю ответственность. Я прекрасно понимаю, что это мои соратники, которые предъявили к себе высочайшие требования и вышли на улицу с мирным протестом, осознавая колоссальные риски. Поэтому я им благодарен, я горжусь тем, что люди все равно выходят на улицы и пользуются своим законным правом – мирно протестовать. У нас даже по современным законам, выхолощенным, не существует понятия "несанкционированный митинг" – у нас уведомительный порядок. Но власти понапридумывали кучу норм, кучу законов, по которым можно все извратить и людей закинуть за решетку. Со мной в камере сидел Влад Барабанов, которого, как потом выяснилось, сразу по выходу забрали в СИЗО до 27 сентября, я этого не знал, потому что он на сутки раньше меня вышел из-под административного ареста. Его обвиняют в организации массовых беспорядков. Мой соратник, Егор Жуков, самый молодой член нашей команды, ему, кажется, недавно 22 года исполнилось: ему грозит до 8 лет лишения свободы. Он тоже находится в СИЗО. Этот человек тоже предъявил к себе высочайшие требования, решил бороться с этой системой. Мы не какие-то слабоумные – никто не хочет садиться! Но если мы попрячемся по норам и ничего не будем делать, то так ничего и не поменяется! И потом бомбанет еще хуже, если мы не будем пытаться что-то сделать. Вы абсолютно были правы, когда говорили, что существует мнение, что нынешняя власть растит революционеров. Мы должны для чистоты нашей совести попытаться сделать все, что сейчас законно, что можно сделать мирным образом! Чтобы наша совесть была чиста! Видит бог, мы попытались сделать все по закону, когда шли на эти выборы. Мы выполнили все их идиотские требования, даже которые незаконные. Мы преодолели их барьеры, которые они делали для того, чтобы ни у кого их не получилось преодолеть. Мы их преодолели, но они все равно сказали: "Вы знаете, нет, вы все равно навоз для нас, а не люди. Поэтому мы о вас вытрем ноги и выкинем на свалку истории. Сделаем с вами все, что захотим: плюнем в лицо и смешаем вас с помоями". Вот что произошло. Поэтому наша совесть чиста: мы в плане закона все выполнили! Нас вынудили выходить – пользоваться последним законным правом на мирные демонстрации. Мы им пользуемся. Потом, если они нам не дадут это сделать, придут другие, злые. И они не будут слушать ни нас, ни вас, ни их. Эти новые злые начнут всех поливать бензином и поджигать. Именно это я хочу предотвратить! Потому что нам с вами разгребать беспорядки, которые будут, если власть продолжит закручивать гайки. Мы с вами ассоциируем наше будущее с будущим этой страны. А этих сволочей, извиняюсь за выражение, все в Европе, все в Штатах! У них дети там, с гражданством европейским и американским. У них там дома, банковские счета, у них даже любовницы там. У них все там! Они обожают западный образ жизни, а нас учат родину любить. Поэтому они уедут, убегут, а проблемы разгребать нам с вами. Именно поэтому я сейчас этим занимаюсь, понимая, что каких-то моих соратников могут сажать в тюрьму, меня могут посадить в тюрьму, да, но меня воспитали так: я не могу сидеть на одном месте ровно, когда такое происходит.
Леонид Велехов: Робеспьер! Продолжаю про тактику власти. Они же еще все время какие-то хитроумные штучки придумывают. Кто-то обратил внимание на то, что они из толпы на протяжении этих двух суббот, когда были большие задержания, очень часто выхватывали заведомо случайных людей. Кто-то выскочил в аптеку, не захватив с собой документ; или ставший классическим случай с мужем женщины-члена "Единой России", они просто переходили улицу! Теперь эта женщина решила из "Единой России" выйти. Еще один протрезвевший человек. То есть совершенно очевидно, что они стремятся запугать именно обывателя, человека политически пассивного, считающего, что его это все не касается. Они стремятся его запугать в первую очередь. Их тактика: не то она становится все более изощренной, не то там царит какой-то хаос, и правая рука часто не знает, что делает левая. Что тут происходит?
Александр Соловьев: Абсолютно согласен в некоторой степени с обоими постулатами. Действительно, иногда правая рука не ведает, что делает левая, и связано это, в первую очередь, с тем, что 20 лет у нас происходила отрицательная селекция. В системе оставались худшие из худших люди по своим морально-этическим качествам. Им не нужны были никакие морально-этические качества, а, наоборот, нужно было их отсутствие, чтобы получать повышение. У нас сегодня реально власть худших, то есть у нас во власти находится огромное количество людей, которые получают удовольствие от посадок, от садистских действий, от избиений. В Росгвардии служат некоторые ребята, которым нравится избивать людей. Они чувствуют свою власть. Да, у других я вижу в глазах сомнение, я не всех под одну гребенку стригу, но реально очень много людей прошло отрицательную селекцию. И вот это ужесточение идет по простой причине – это же, как снежный ком, когда у вас идет отрицательная селекция, она, рано или поздно, все ниже и ниже скатывается. И появляются люди, у которых главный постулат – запрещать и не пущать – умножается на два, на четыре, на восемь в прогрессии. И он приводит к таким откровенно нечеловеческим, фашистским, оккупационным действиям – отнять ребенка, избить мирных, чтобы все остальные боялись. Они ведут себя как оккупанты на захваченной территории. Настало время называть вещи своими именами, как бы пафосно это не звучало. Они ведут себя как натуральные оккупанты и мыслят именно этими же категориями, потому что им нужно сохранить власть на оккупированной территории, потому что это превратилось в вопрос сохранения их личной безопасности. Если они не будут у власти, то – все! Они столько натворили зла, что там даже самый умеренный следующий правитель должен будет пересажать добрую половину из них, потому что есть за что. Если вы хотите хоть какого-то восстановления справедливости, а сейчас в обществе назрел именно спрос на банальную справедливость, хоть какую-то… Это ведь беспросветная несправедливость сейчас творится! Людям показывают все время: что ты ничтожество, а тот, кто у власти, может с тобой все, что угодно сделать! Именно поэтому этот запрос надо выполнять. И именно поэтому я и занимаюсь тем, чем я занимаюсь, потому что все, что происходит в этой стране, зависит от нас. Вот и все!
Леонид Велехов: А теперь давайте обратимся к вашей собственной персоне, постараемся разобраться в тех чертах и вашего характера, и вашей биографии, которые вас привели на баррикады. Я прочитал, что вы родились в Душанбе…
Александр Соловьев: Да.
Леонид Велехов: Это такое случайное или значительное, важное обстоятельство вашей жизни?
Александр Соловьев: Это обстоятельство, которое случалось в жизни, наверное, большинства советских людей. Историю, наверное, надо брать со времен, когда мою бабушку эвакуировали из Крыма, когда началась Великая Отечественная война, и переселили в глубокий тыл – Таджикистан. А затем, в 1945 году, моего дедушку из-под Воронежа отправили в Таджикистан. Это должен был быть промежуточный этап для отправки на войну с японцами. Но к этому времени война закончилась, и мои бабушка и дедушка по папиной линии встретились там, в Таджикистане. Потом там родился мой папа, а моя мама тоже оттуда родом, и там они уже встретились. Потом мой отец начал служить в армии, его перекинули на территорию современного Казахстана, в Семипалатинск. Там, на ядерном полигоне под городом Аягус, родился мой старший брат, потом они вернулись, и я уже родился в Душанбе. Потом произошел распад Советского Союза. Мы еще какое-то время там пожили. Закончилась гражданская война: слава богу, никто из родственников не пострадал в ней. Правда, одного из соседей убили. Там стало все тяжелее и тяжелее жить. Отец сталкивался, если честно, с шовинизмом: пару раз его хорошенько побили за то, что он русский, это было в 90-х. Мы переехали в Москву к родственникам по отцовской линии.
Леонид Велехов: Я, между прочим, знаю много таких историй, связанных со Средней Азией. Сколько русских оттуда вынуждено было бежать, бросив все. В том числе, и у меня есть такие родственники. Между прочим, за этих русских никогда российская власть не заступалась!
Александр Соловьев: Абсолютно!
Леонид Велехов: Она у нас очень любила шуметь о положении русских в Прибалтике, которое совершенно несравнимо с ситуацией русских в Азии! Что-то никто из Прибалтики не бежал в Россию, или какое-то мизерное количество. А про Среднюю Азию мы знаем, что совершенно опустел от русских и Узбекистан, и Таджикистан, и Туркменистан. И в Казахстане им несладко пришлось. Огромное количество сложно повернувшихся жизней, и никогда никто этот вопрос не поднял – ни Борис Николаевич Ельцин, ни тем более Владимир Владимирович Путин…
Александр Соловьев: Да, в конце 90-х и в начале нулевых, вообще, наверное, вплоть до 2012–2014 годов, наше государство, в основном, русским, кто переезжал из Средней Азии, говорило одну простую фразу: "Откуда вы приехали, туда и возвращайтесь. Вы для нас граждане Узбекистана, Таджикистана. Что вам там не нравится?" Я знаю огромное количество русских, которые сталкивались с серьезными проблемами, чтобы получить гражданство, просто потому что они там, например, засиделись и успели получить гражданство Узбекистана, Таджикистана, чтобы как-то не быть вне правового поля. Наше государство о них вытирало ноги! Это люди второго, третьего, пятого сорта были для нашего государства. А вот покричать про Прибалтику – это хлебом не корми, что там русских обижают. Я ездил в Прибалтику, и большинство русских мне там говорило: "Не обижают нас. Нам тут нормально". Это все как обычно пропаганда при этом лживая.
Леонид Велехов: Пропаганда и лицемерие, к сожалению.
Александр Соловьев: Да, абсолютно.
Леонид Велехов: Вы до эфира рассказали мне, что в эти дни маме вашей звонит участковый и говорит, что хочет с ней побеседовать – выяснить, почему она так плохо воспитала сына. Как ваши родители относятся к вашей политической активности, к вашему небезразличию к тому, что происходит, вообще, к вашей позиции? Я как участковый, но с другой стороны захожу… (Смех в студии.)
Александр Соловьев: Мои родители – это очень важная часть поддержки в том, чем я занимаюсь. Я в 2017 году был очень близок к тому, чтобы уходить из политики по простой причине: к ним ворвались впервые с обыском. Это совершенно отвратительное ощущение беспомощности, когда ты не можешь ничем помочь своим близким. И у них проблемы из-за тебя, из-за того, что ты такой непоседа, из-за того, что ты не держишь язык за зубами, не сидится тебе спокойно… Я приехал к ним, у них закончился обыск, я просил прощения, я говорил: "Извините, ради бога, родители! Мне так неудобно!" Отец сказал такую фразу, естественно, с иронией: "А что ты у нас прощения просишь? Это наша проблема, что мы так тебя воспитали, что не сидишь на одном месте ровно, когда кто-то врет и ворует". (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Замечательно!
Александр Соловьев: "И если в таком авторитарном режиме к тебе приходят из-за деятельности твоего сына, значит, хорошо воспитал сына. Значит – это знак качества!" К ним пришли с постановлением об обыске по делу ЮКОСа, возбужденном в 2003 году в отношении эпизодов, происшедших в 1994-м. Мне в 1994 году было семь лет! Отец у них спрашивал: "Вы как к своим погонам относитесь? Вы пришли по делу ЮКОСа к человеку, говорите, что он может обладать сведениями по делу, а ему было тогда семь лет! Из Душанбе он должен был руководить этой схемой, по-вашему?!"
Леонид Велехов: Боже мой!
Александр Соловьев: И они там что-то бубнили, изъяли всю технику, всю электронику, даже старый стационарный компьютер изъяли. Причем, даже какие-то лейтенанты говорили руководившему обыском майору тихонечко: "Не надо весь системник изымать, нужно только жесткий диск взять. Не надо нам это все таскать". Он: "Нет!" У него глаза загорелись, он не понимает, как работает компьютер, он говорит: "Все изъять!" Чуть ли не монитор требовал изъять. Ему тогда сказали: "Слушайте, ну, это уже перебор. Монитор это не носитель информации". (Смех в студии.) А принтер забрали – посчитали, что там может храниться какая-то информация. Это люди из далекого прошлого, которые отчаянно цепляются за власть и не дают стране развиваться. В этом фундаментальное противоречие. Они пытаются остановить неостановимое.
Леонид Велехов: Когда-то был такой революционер, потом он стал дипломатом, Федор Раскольников, к которому в результате Сталин подослал убийц, потому что он не захотел вернуться из-за границы в СССР на верную расправу в 1938 году. Он Сталину написал потрясающее письмо, где, в частности, сказал, цитирую по памяти: "Вы лежите, как колода, на пути развития нашей страны".
Александр Соловьев: То же самое происходит.
Леонид Велехов: Саша, вы по образованию…
Александр Соловьев: Специалист-международник.
Леонид Велехов: Что на сегодня? Научную карьеру вы пока приостановили?
Александр Соловьев: Да, я ее приостановил, каюсь. Я не дописал диссертацию. Я сдал кандидатский минимум, но настали интересные времена моей работы в Госдуме. И я сначала снизил количество своих лекций и семинаров, а потом перестал писать диссертацию вообще. Честно признаюсь – это была просто лень, нет мне оправдания. Мне нужно было ее защитить в течение двух-трех лет после начала работы в аспирантуре, но я просто поленился. Это только стыд и позор мне.
Леонид Велехов: Защитите еще, никуда ваша диссертация не денется: рукописи не горят. Вы уже упомянули имя Дмитрия Гудкова. Вы начинали с ним, вы сейчас продолжаете с ним работать. Это такой ваш тьютор политический?
Александр Соловьев: У нас просто хорошие дружеские отношения сохранились со времен Госдумы. Как я попал в Госдуму? Я просто приходил на все митинги, начиная с 2011 года. И 10 декабря 2011 года я увидел людей, в том числе, депутатов Госдумы, чьи высказывания соответствовали моим воззрениям. К этим депутатам принадлежали Гудков-старший, Гудков-младший и Илья Пономарев. Я ничего о них не знал, но услышал, что они говорят правильные вещи. Я знал только Алексея Навального к моменту 2011 года и некоторых других оппозиционеров. И я решил, что моя помощь от выборов к выборам в качестве наблюдателя или члена избирательной комиссии с правом совещательного голоса или даже с правом решающего голоса слишком спорадическая. Поэтому я решил как-то помочь на более постоянной основе. Я написал на электронную почту всем трем. Гудков-младший ответил, что у него нет сейчас никаких позиций, хотя я писал, что готов на общественных началах помогать. У Гудкова-старшего был слишком большой завал на почте, до моего письма даже не дошло. У Ильи Пономарева ответил его помощник Денис и сказал, что ему нужна помощь в составлении депутатских запросов. Мне заказали пропуск, я пришел, спросил, какой фронт работы, мне дали фронт работы. Я научился писать депутатские запросы, узнал внутреннюю думскую кухню. Приходил раза два в неделю, писал эти депутатские запросы, помогал, узнал, куда какие документы носить. Потом научился писать законопроекты, в том числе, взаимодействовал немного с аппаратом Дмитрия Гудкова, с ним лично изредка. И потом он спросил у Пономарева: "Илья, у тебя есть классный помощник, а у меня ушла помощница по законодательству. Сколько ты ему платишь? У тебя два помощника по законодательству. Может быть, я могу его как-то переманить?" А Пономарев говорит: "Нисколько не плачу: он на общественных началах работает". (Смех в студии.) И так я получил ставку на работе в Госдуме, 30 тысяч рублей, и начал работать у Дмитрия Гудкова. Потом была "Открытая Россия"…
Леонид Велехов: С этого места немного подробнее. А вы, вообще, понимали, как опасно ввязываться в такое мероприятие, как "Открытая Россия"? Это опаснее, чем работать на Радио Свобода. Это можно сравнить только с работой на Радио Свобода в советское время.
Александр Соловьев: Понимал, что опасно, ну, а что делать?!
Леонид Велехов: Извините меня, в качестве примера то, что случилось дважды с нашим дорогим Володей Кара-Мурзой-младшим, – тому доказательство.
Александр Соловьев: Да, я с Володей в очень хороших дружеских отношениях.
Леонид Велехов: Я знаю.
Александр Соловьев: Конечно, опасно, но опять же здесь надо было делать выбор – либо уходить из политики, если считаешь, что опасно, либо принимать на себя риски. Я честно скажу, я пытался уходить из политики. Я думал: "Ладно, сделаю перерыв, а потом, может быть, когда-нибудь вернусь или никогда не вернусь". Но, так или иначе, когда я пытался уйти, меня как-то обратно во все это оппозиционное движение…
Леонид Велехов: Волной приливной приносило.
Александр Соловьев: Да, меня закидывало обратно: я вроде как уже ухожу, а меня обратно, и так далее. Я не стал сопротивляться. Я стараюсь, вообще, не сопротивляться вещам, которые происходят органически.
Леонид Велехов: Что удалось сделать в "Открытой России"?
Александр Соловьев: Мы занимались в основном гуманитарно-просветительской деятельностью. Это и удивляло в том плане, что уровень противодействия нам был просто феноменальный. Если слышали: "Открытая Россия", то у всех силовиков рвало башню. Мне иногда казалось, что мы могли взять какое-нибудь помещение, арендовать, поставить туда пять стульчиков посередине, сесть, посидеть два дня, и все равно придут с обыском. Молча можно было сидеть иногда даже не два дня, а 15 минут, сказать, что "Открытая Россия" теперь здесь – и все равно придут. Занимались совершенно безопасной деятельностью для режима. Нас все время вся оппозиция уничижительно высмеивала, что "Открытая Россия" это самое вегетарианское, что может быть в оппозиции, что они ничего не делают революционного, не призывают выйти на улицу, ездят по регионам и рассказывают, как себя вести при задержаниях, как избежать уголовных статей, пытаются людей вытаскивать из тюрем… Какие-то форумы проводим, собираем политиков, которые рассказывают, например, Ройзман, Гудков, как они в политике чего-то добились. Просто просветительская деятельность! Пытался нормализовать на посту председателя отношения с другими оппозиционными движениями, но пришел к выводу, что такие вещи происходят органически, когда наступает время для нормализации отношений.
Леонид Велехов: Вот сейчас как раз.
Александр Соловьев: Да, вот сейчас, например, действия силовиков объединили всех оппозиционных кандидатов. Я искренне не понимаю, как нам можно ссориться. Даже если кому-то что-то не нравится, есть претензии к Явлинскому, претензии к Навальному, но ваши претензии давайте хотя бы на время оставим! У меня логика такая. Мне все говорят, что, мол, ты очень наивный, в розовых очках. Я поэтому перестал в какой-то момент навязывать всем это примирение, сказав, что рано или поздно, это случится само. Потому что, если начнутся какие-то изменения, то, поверьте, всем точно найдется, чем заниматься, и работы будет просто навалом – разгребать завалы.
Леонид Велехов: Это во-первых, а во-вторых, это рано или поздно случится, потому что приходите вы, приходит новое поколение. Многие связывают очень большие надежды с людьми, не обремененными интригами, конфликтами, дискуссиями 90-х годов. Так что это очень важный момент. С приходом нового поколения, я надеюсь, будет новый этап и в жизни оппозиции, и в жизни российского общества.
А теперь обязательно надо коснуться вашей кандидатской кампании. Это округ, в котором вы живете?
Александр Соловьев: Я зарегистрирован в Митино, да.
Леонид Велехов: Насколько серьезно вы занимались проблемами именно этого округа?
Александр Соловьев: Дело в том, что я старался не уходить в популизм и не говорить о том, что только наши проблемы. Я поднимал, в том числе, общемосковскую повестку. Например, это не только проблема Митино, что в Митино сокращают огромное количество узкопрофильных специалистов в поликлиниках, оставляют почти одних терапевтов. Это проблема всей Москвы! Конечно, митинцы возмущены тем, что это в их поликлиниках происходит, но я пытался поднимать тему о том, что нужно устанавливать реальный контроль за колоссальным бюджетом Москвы, чтобы он тратился не на пиар мэра… 19 миллиардов рублей в год на пиар мэра! Это три годовых бюджета города Владимира. Город Владимир живет три года на эту денежку, которую мы, москвичи, позволяем тратить на пиар мэра. И вот я поднимал проблемы на таком уровне. Ну, и, конечно же, были местные проблемы. В мой округ входит не только Митино, но и район Покровское-Стрешнево и половина Щукина. Округ специально нарезан так называемой "лепестковой нарезкой". Во-первых, протестный район Щукино, в котором слишком мало голосов у "Единой России", разделен пополам, к нему прикреплены другие районы, в которых чуть побольше процент у "Единой России". А мой округ, вообще, выглядит как какая-то непонятная кишка, то есть Митино, огромный район, и вот здесь к нему через МКАД, через узкий перешеек Покровское-Стрешнево, и вот так половинка Щукина. В Покровском-Стрешневе, в основном, проблема реновации, в Щукино проблема с благоустройством, с медициной, там много всяких проблем, а Митино составлял две трети моего округа – один из самых больших и густонаселенных районов и один из самых молодых районов. Поэтому мы сделали на него ставку, потому что молодежь еще и паспорта охотно дает. Когда вы собираете подписи, нужно давать паспортные данные. Примерно 95 людей из 100 отказываются давать паспортные данные, то есть выхлоп просто нереально низкий.
Леонид Велехов: Советская закалка.
Александр Соловьев: Конечно! Люди боятся, люди не доверяют, везде обман, везде мошенники. А молодежь оказалась… Я-то думал, что молодежь сознательная и попроще относится к этим паспортным данным. Да, это правильно, но я не знал из-за чего. И мне только в начале кампании объяснили, и я почувствовал себя даже старым, потому что у нас не было в молодости такой проблемы. Они все носят с собой паспорта, и на каждом углу готовы их показывать, потому что алкоголь и табак не продают без паспорта. (Смех в студии). Оказалось, что они без проблем дают паспорт, потому что каждый день им приходится его носить с собой и на каждом шагу его показывать. Даже комиссия, когда проверяла мои подписи, говорила: "Вот у других кандидатов сплошной пенсионный возраст, а у вас какая-то молодая гвардия". Я ей говорю: "Потому что, во-первых, настоящий сбор подписей был. Извините, это вам не единороссы, которые спрятались за самовыдвижением, и у них один к одному листочки, которые заполнялись в управе. Во-вторых, эти люди на улице соглашаются остановиться". Самые негативные люди, я сам собирал подписи вместе со сборщиками, 40-50 лет почему-то. Они сразу начинают говорить, даже если остановить: "Все плохо, никогда ничего не получится, у вас ничего не получится. У этой страны ничего не получится". Даже совсем старые люди, которые ностальгируют по Советскому Союзу, так негативно не были настроены. Совсем старым людям что-то рассказываешь, они так искренне удивляются. Они говорят: "А мы вот за Сабину Цветкову подпись оставили". Я говорю: "А вы в курсе, что это "Единая Россия"?" – "Да, вы что?! Я-то против "Единой России". А она же – самовыдвижение?! Она такая хорошая, беременная ходит". Я говорю: "Знаете, то, что человек беременный, еще не гарантия, что он не может врать. Вам этот беременный человек соврал с самого начала избирательной кампании. Она от "Единой России" и от мэрии абсолютно подконтрольный кандидат". Они там в шоке. А молодежь без проблем, даже агитировать иногда не приходилось: они смотрят на баннер, говорят: "Независимые кандидаты?" – "Да, против "Единой России". – "О! На, держи". Все! Я иногда, уставший, стоял у баннера в 8-9 вечера и просто так и говорил: "Кто против "ЕдРа" – подходите!" И народ активнее подходил. (Смех в студии.) "Против "ЕдРа" – давай!"
Леонид Велехов: А теперь ответьте мне на такой вопрос. Одни говорят: "На улицу вышло 20 тысяч человек!" Другие говорят: "Что такое 20 тысяч?! В Венесуэле выходят сотни тысяч. В Гонконге выходит миллион на улицы". Как вы относитесь к этому "взвешиванию" количества людей на улице как индикатору?
Александр Соловьев: Всегда нужно учитывать специфику. Во-первых, народ в Венесуэле, к сожалению, погрузили в пучину нищенства, куда жестче, чем Россию. Хотя я поездил в 2017-2018 годах много по регионам России, и могу сказать, что наш народ нищий. Он очень бедный! Он тратит больше 50 процентов своего бюджета на еду, а это катастрофа! Если у вас домовладение тратит на еду больше 50 процентов – это все, это значит крах системы! Это, значит, люди влачат жалкое существование. Никакого горизонта планирования у них больше полугода быть не может, они живут от зарплаты до зарплаты. Это позор 20-летнего правления Путина, который вывез из страны с помощью своих друзей триллионы нефтедолларов! Я не понимаю, зачем нужно столько воровать! Но я не соглашусь с тем, что 20 тысяч это мало. Нет! Я горжусь этими людьми, которые выходят на митинги. Я вижу перед собой открытых, думающих людей. Силовики больше всего бесятся от таких людей, потому что они не умеют помыкать такими людьми. Их постулат – не пущать и запрещать – на таких людей не влияет! И я просто удовольствие получаю от того, что эти люди собираются, смотрят друг на друга, подзаряжаются друг от друга и понимают, что нас много. И пусть эти силовики поймут наконец, что сами они это прошлое, это то, что никогда больше не будет у власти. Это то, что отомрет, рано или поздно. Они пытаются остановить неостановимое.
Леонид Велехов: Саша, спасибо за этот необычайно искренний, такой темпераментный разговор, за ваши речи, которые вдохновляют и воодушевляют.
Александр Соловьев: Спасибо!
Леонид Велехов: Я желаю вам успеха на этом вашем торном политическом пути, который, я уверен, приведет к успеху нашу, не очень счастливую родину.
Александр Соловьев: Спасибо! Я тоже в этом уверен.
Леонид Велехов: Закончим на этих пафосных, но искренних словах.
Александр Соловьев: Все будет замечательно, я уверен!
Леонид Велехов: Спасибо!
