Размышляя о так называемой журналистской солидарности, обычно склоняешься к мыслям печальным. Вспоминаешь, как разгоняли те или иные уникальные коллективы. С каким веселым равнодушием более удачливые до поры коллеги из других изданий поплевывали вслед уникальным. Сколько злорадных речей доводилось выслушивать изгнанным с телеканала или радиостанции, из журнала или газеты. Как раскалывались разгромленные редакции и что потом оставалось от них, и во что они превращались.

Объяснять это следовало не только происками властей, начавших при Путине в рамках активных спецмероприятий массово прикупать, запугивать и увольнять журналистов. Внутри любого профессионального сообщества происходят конфликты, неизбежные по определению. Неминуемы всякие дрязги, основанные на сложных мировоззренческих разногласиях и простой зависти. Кого-то куда-то не взяли, те больно жирно зарабатывали, эти точно поучаствовали в заказухе, а тот вообще неприятный человек – и вот вам готовый механизм внутрицеховых разборок, откуда тут взяться солидарности.

Разумеется, начальство со своими спецслужбами в эпоху закручивания гаек, внедряясь в коллективы и усугубляя разброд и шатания в рядах четвертой власти, легко использует эту грызню в личных корыстных целях. Однако журналистские войны ведутся и там, где нет никакого Путина и никто прессу не зажимает. Вероятно, нечто заведомо конфликтное заложено в самой профессии, основанной на жесткой конкуренции в добывании первополосных новостей и яростном столкновении мнений при заметном недостатке рабочих мест в приличных СМИ.

Тем поразительней случай Ивана Голунова, в защиту которого выступил буквально весь наш журналистский цех, включая даже таких персонажей, от которых давно уже не ожидаешь ничего подобного. Исключая какого-нибудь совсем уж инфернального Соловьева, но если бы вписался и он, то это был бы верный признак конца света, и слава богу, что пронесло. Впрочем, и Киселев с Зейналовой мямлили что-то невнятное, как бы не постигая, что же произошло с журналистом и мучаясь проклятой неизвестностью, да. А когда за власть пытались вступиться менее известные труженики госпропаганды, то это оборачивалось жутким позорищем и для них, и для тех, кто заказывал им данный сюжет. Выяснялось, что "корреспонденты" телеканала "Россия-24" не в состоянии обнаружить в тексте официального документа частицу "не", и тут закрадывался вопрос: а не засланные ли они казачки гражданского общества, совершившие прямую диверсию против своих работодателей? Впрочем, на услужливых идиотов, разучившихся читать, они все-таки были похожи больше.

А так – создавалось впечатление, что протестуют прямо почти все до единого, от небожителя Познера до редакций районных газет. Причем вслед за журналистами в процесс включились и деятели культуры, от моложавых рэперов до вечно молодых народных артистов. И не скажешь ведь, что все они любят "Медузу", зачитываясь текстами спецкора отдела расследований. Нет, но солидарное сочувствие к жертве произвола, обаятельному и талантливому парню, соединяясь с единодушной ненавистью к полицейским, которые его похищали средь бела дня, калечили, морили голодом, не давали связаться ни с близкими, ни с адвокатом, поднимало до небес эту протестную волну.

Почему так случилось? Что заставило тысячи и тысячи людей, преимущественно журналистов, подписывать письмо с призывом немедленно освободить Голунова? Как получилось, что сотни граждан кричали "Свободу!" возле здания Никулинского райсуда, что митинги в его поддержку проходят по всему свету под окнами российских посольств, что десятки наших коллег, ни черта не боясь, стоят в пикетах на Петровке, что российские газеты выходят с одинаковыми заголовками на обложках: "Я/Мы Иван Голунов". Это ведь не спишешь на ментовской (или чекистский) беспредел в отношении журналиста, что тут нового. Не убили же, в конце концов, как не раз бывало.

Напротив, правоохранительный левиафан внезапно разжал челюсти, что так для него нетипично, и спецкор сидит под арестом в своих четырех стенах, а не в СИЗО. Но мирное цеховое восстание против режима продолжается, и это еще предстоит осмыслить: отчего довольно ординарный, в сущности, эпизод из жизни российского социума стал поводом для всеобщего возмущения.

Понятно, что речь идет о стечении обстоятельств, из которых нередко вырастают протестные акции общенационального масштаба. Вроде "Марша матерей" или яростных дискуссий в екатеринбургском сквере, в ходе которых граждане небезуспешно добивались отделения церкви от государства. Но тогда их требования ограничивались освобождением из тюрьмы девочек Маши и Ани либо возобновлением диалога региональных властей с горожанами. Дело Ивана Голунова – это совершенно другая история, в которой открылись проблемы еще более важные, чем торжество садизма в отдельно взятых судах или экология.

Здесь четвертая власть солидарно противостоит первой, и в яростном отчаянье, с каким люди выходят на свои одиночные пикеты, толпы несогласных осаждают здание райсуда, знаменитые и безвестные комментаторы у себя в блогах четвертые сутки подряд чуть не ежечасно фиксируют мелкие косяки следствия и беспримесное аршинное вранье, "База" мгновенно проводит и публикует расследование, посвященное "латифундиям" полковника Щирова, организатора расправы над журналистом, редакции перепечатывают все подряд тексты Ивана Голунова, отражаются наши прежние разгромные поражения. Крупные поначалу, вроде ликвидации НТВ. До мелких в конце, типа очередного исхода журналистов из "Коммерсанта".

То есть поздно, незачем, бессмысленно, гибельно выяснять отношения, когда уже дошло до края, и это касается не одной только профессии, это касается целой страны. Потому едва ли ошибемся, если предположим, что крик о свободе адресуется и верхам, и конкретным вершителям судьбы Ивана Голунова, и самим себе, и в нем запечатлелись два десятилетия подряд. От первых заморозков до полноценного удушения гражданских свобод. От забытой чеченской войны до бесконечной украинской. От кривой демократии к авторитарному маразму. Это крик боли и отвращения, и это крик неумолкающий, даже если завтра протесты сойдут на нет, с ними справятся, их задавят, потому что молчать уже невмоготу.

Илья Мильштейн – журналист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции