Марина Ефимова: В Америке постоянно идут опросы и всякого рода проверки общественного мнения о моногамном браке. В 2001 году журнал "Психология семьи" сообщил, что 20–25% американцев имеют внебрачные любовные связи. В 2010 году исследователям Чикагского университета примерно по 20% мужчин и женщин признались в адюльтерах. А сколько не признались? А сколько имели в прошлом? Журналист Марк Оппенгеймер в обзорной статье 2011 г. "Женаты и неверны", опубликованной в New York Time Magazine, пишет, что идея честных обсуждений своих адюльтеров с супругами, как и идея публичных обсуждений этой темы, вызывают у многих американцев ностальгию по старинному коду умолчания. "Но всё чаще, – пишет журналист, – раздаются голоса, которые предлагают учителям и священникам осторожно предостерегать молодожёнов от романтизации брака. "Вы горячо любите друг друга, – можно им сказать, – и не верите, что когда-нибудь вам захочется завести роман или сексуальную связь с кем-то другим. Но если это случится (а это случается), не думайте, что это конец света".
Мне кажется, что и в этом, на первый взгляд, мудром предупреждении есть своя опасность. Ведь, для создания новой семьи нужен энтузиазм, ощущение счастья и уверенность в прочности своего союза – как строителю нужна уверенность в твёрдости грунта при постройке дома. Кто же станет инвестировать душевные силы и годы жизни в брак, зная заранее, как зыбка почва, на которой он его строит?..
Как же нам обезопасить себя от обид и боли? Думаю – никак.
Он – американские Хармс и Чуковский в одном лице, автор популярнейших стихов про Кота в шляпе
Один из моих героев – американский детский поэт Доктор Сьюз. Вот уже почти столетие он остаётся кумиром детей и родителей не только в Америке, но и во всём англоязычном мире. Он – американские Хармс и Чуковский в одном лице, автор популярнейших стихов про Кота в шляпе (нахального, но обаятельного сноба), про существо по имени Сэм-ай-эм (который всем навязывал странное блюдо из ветчины и зелёных яиц) и сотен других стихов в том же роде.
(Один пример популярности этого поэта: в середине 1950-х годов на очередных выпускных торжествах Дартмутского университета вручали почётные докторские степени, в том числе журналисту Теодору Сьюзу Гейзелу – за журналистскую деятельность во время войны. Когда президент университета назвал псевдоним Гейзела – Доктор Сьюз, зал зашумел. А когда Гейзел вышел на сцену получать диплом, выпускники элитарного, томного Дартмута повскакали с мест и начали скандировать: "IamSam. Sam I am. / Do you like green eggs and ham?” К студентам присоединились профессора. И зал хором продекламировал до конца всё это длиннющее стихотворение).
Идея честных обсуждений своих адюльтеров с супругами, как и идея публичных обсуждений этой темы, вызывают у многих американцев ностальгию по старинному коду умолчания
Теодор Гейзел не только в стихах, но и в жизни был весёлым человеком и шутником. На полпути из Нью-Йорка в Бостон есть кафе и одновременно букинистический магазин – Food& Books. Стены там украшены портретами известных писателей с их автографами. Среди них – рисунок знаменитого "Кота в шляпе" с автографом Доктора Сьюза и надписью: "Я бы очень хотел посетить ваше кафе, но не уверен, что вы обслуживаете котов". Теодор Гейзел был душой тесной компании литераторов, в которую входили и двое его лучших друзей – супруги Грэй и Одри Даймондс. Летом 1967 года они вчетвером – Даймондсы и Гейзел с женой Хелен (с которой он прожил к тому времени 40 лет и которая уже несколько лет мужественно боролась с онкологическим заболеванием) – отправились в морское путешествие. И там, на корабле разгорелся роман между Теодором и Одри – двумя здоровыми, энергичными и жизнерадостными людьми. Вскоре поэт ушёл от жены, и та покончила с собой, оставив Гейзелю записку:
"Дорогой Тэд! Что с нами случилось? Не знаю. Чувствую, что мчусь по спирали – вниз, вниз и вниз. И со всех сторон слышу вопль: "Поражение! Поражение!" Я так тебя люблю!.. Я слишком стара и слишком связана со всем, что делаешь и чем живешь ты, поэтому не смогу жить без тебя. Мой уход вызовет, конечно, толки, но скажи всем, что я устала бороться с болезнью. Друзья и поклонники поверят. Твоя репутация не пострадает. Вспоминай иногда, сколько радости было у нас вместе".
Через год после смерти жены Доктор Сьюз женился на Одри Даймонд и прожил с ней еще 22 года, кажется, вполне счастливых. Только в его стихах появлялась иногда несвойственная ему печаль. Вот один такой стишок (в переводе Владимира Гандельсмана):
Что-то слишком рано стало поздно.
До заката ночь явилась грозно,
За год до зимы уже морозно.
Боже мой, как всё это серьёзно!
Что-то слишком рано стало поздно.
Да, так о чувстве вины. Были среди моих персонажей и "голубые воришки", стыдившиеся своих адюльтеров. Самый удивительный пример – Чарльз Диккенс (в мой невод попалось и несколько англичан). Удивительно не то, что писатель изменил немолодой и располневшей жене – матери его десятерых детей, и даже не то, что он ушёл от неё, а то, как ужасно он боялся обнародования реальной ситуации. Читающей публике уход от семьи надо было объяснить какой-то достойной причиной, а не влюблённостью 45-летнего патриарха в молоденькую актрису. Почему гениальному прозаику, популярнейшему романисту это было так важно? Именно из-за популярности, я думаю, – которую он принимал не как известность, а как доверие. К этому времени он написал уже свои самые знаменитые романы, и его воспринимали в Англии, да и во всем мире как образец семьянина, охранителя домашнего очага, символ сердечной лояльности. И Чарльз Диккенс не мог признаться, что он соскучился в своей семье, до отвращения раздражён на жену, разочарован в сыновьях. Свой уход Диккенс оформил чрезвычайно не по-джентльменски, если верить книге Роберта Гарнета (2013 года) "Влюблённый Чарльз Диккенс":
"В августе 1858 года – пишет автор, – Диккенс опубликовал печально знаменитое заявление для публики, в котором писал: "Много лет наш брак с миссис Диккенс был несчастливым". В заявлении намекалось на нестабильность психики жены и на ее неспособность заботиться о детях. Многие знакомые Диккенсов были возмущены неблагородным поведением всеобщего кумира. В Америке язвительно писали: "Обидно, что после 25 лет брака мистер Диккенс не мог еще немного потерпеть. Правда, говорят, что после рождения десяти детей у миссис Диккенс была склонность к тучности, что крайне неприятно мужчине с таким элегантным вкусом".
Я не провел с ней ни одного счастливого часа, но все 24 часа в сутки мечтаю о счастье жить с ней до самой смерти
Только самые близкие друзья знали, что Диккенс без памяти влюбился в 18-летнюю актрису Эллен (Нелли) Тернан. Немногие известные обстоятельства этой его любви – драматичны и унизительны. Похоже, что Диккенс вымаливал любовь и почти покупал ее, помогая деньгами непутёвой театральной семье Тернан щедрее, чем своей собственной. Он снял Нелли квартиру, жил отдельно и держал свои отношения с ней в таком секрете, что первые подробности стали выплывать наружу лишь в 1933 году – после смерти последнего сына Диккенса. К тому же и счастливой эту любовь не назвать, скорей, она была горькой – как в романе "Большие ожидания" любовь к Эстелле уже повзрослевшего Пипа, который говорил: "Я не провёл с ней ни одного счастливого часа, но все 24 часа в сутки мечтаю о счастье жить с ней до самой смерти". Этого-то как раз Диккенс добился – он тайно жил с Нелли 12 лет, до самой своей смерти в 1870 году (она после этого уехала в другой город, сменила фамилию, вышла замуж и родила двоих детей). А Диккенс в терзаниях и восторгах этой любви написал два самых своих мощных романа: "Большие ожидания" и "Наш общий друг". О терзаниях совести Диккенса ничего не известно, хотя это, разумеется, не значит, что их не было.
А вот у другого моего персонажа – американца – угрызения совести, похоже, были, и довольно мучительные, хотя его адюльтер по своему масштабу и драматизму не шёл ни в какое сравнение с диккенсовским. Да и времена были совсем другие, извиняющие – 1940 год, война, разгром Европы. Но место действия драмы то же – Лондон.
Я думаю, кто-нибудь напишет целую книгу о Лондоне времени блицкрига под названием "Любовь под бомбами" (или что-нибудь в этом роде). Полуразрушенный Лондон, потерявший 30 000 убитыми, был, тем не менее, так полон жизни, что получил прозвище "Париж Второй мировой войны". Два американца: администратор ленд-лиза Аверел Гарриман и журналист Эдвард Морроу – оказались в эпицентре этой поразительной жизни. "Лондон был тогда необыкновенным городом, – пишет историк Линн Олсон в книге "Граждане Лондона", – людей в нем бросало друг к другу. Там случалось то, чего не случается в обычное время. С одной стороны, люди работали на износ, жили на волосок от смерти (журналист Эд Морроу сменил три студии за время блица, потому что их по очереди разбомбили). Но при этом пабы работали, люди танцевали, веселились и страстно влюблялись".
Мой персонаж – знаменитый американский радиожурналист Эдвард Морроу (которого называют "победителем маккартизма"). В 1940 году 30-летним репортёром компании CBSNews он был откомандирован в Лондон для освещения блицкрига и вообще – войны в Англии. Он приехал вместе с женой Джаннет. Морроу был не единственным американским журналистом в Лондоне, но единственным, кто вел радиорепортажи под бомбами: иногда с крыш, иногда с улиц, интервьюировал людей у входов в бомбоубежища. Я однажды прослушала его репортажи: "Вы слышите эти звуки? – говорил он спокойно под вой сирены. – Это звук шагов: лондонцы идут в бомбоубежище. Идут, заметьте. Никогда не бегут. Город отказывается менять даже темп жизни". Эд Морроу стал любимцем лондонцев, в том числе и элиты. Его принимали в доме Черчилля, где он познакомился с очаровательной невесткой премьер-министра – весёлой и ласковой 24-летней красавицей Памелой Черчилль. И в 1944 году между ней и Морроу начался бурный, известный всему Лондону роман. Обстоятельства этому не способствовали. Жена Морроу была в Лондоне. Муж Памелы – сын Черчилля Рэндольф – был на фронте, и ситуация требовала от жены некоторой лояльности. Правда, Памела скучала не по нему, а по американскому дипломату Аверелу Гарриману: экзотический роман с ним (ещё до романа с Эдом Морроу) тоже гремел на весь Лондон, пока в 44-м дипломата не перевели в Москву.
Готовя передачу об Эдварде Морроу (в 2006 году), я взяла интервью у его биографа – Джозефа Персико (того самого, который написал книгу "Франклин и Люси"), и он кратко описал роман Морроу и Памелы:
"Жена Эда Морроу была достойнейшей женщиной, – сказал биограф, – и их брак был прочным и благополучным. Но в этом браке не было игры, возбуждения, страсти. Ни с той, ни с другой стороны. И вот во время войны, в Англии, где жизнь каждый день висела на волоске, он встречает яркую, прелестную Памелу Черчилль, с которой они страстно влюбляются друг в друга. В первый раз в жизни Эд Морроу испытал настоящую, сумасшедшую, безоглядную влюбленность. Он уже собрался развестись с Джаннет и жениться на Памеле, чей брак с сыном Черчилля тоже развалился, но в это время его жена забеременела (после 11 бесплодных лет брака). Морроу был человеком старомодных представлений: он не мог оставить жену с ребенком – даже ради того, чтобы последовать зову сердца".
Как и в случае с Рузвельтами, история, представленная профессором Персико, показалась мне слишком драматичной, романтичной и подозрительно благородной. Я начала вчитываться в биографию журналиста Морроу и нашла усложняющие детали. Жена Эда Морроу Джаннет Брюстер – гордый потомок пионеров с корабля MayFlower – в Лондоне не была просто женой, она занималась эвакуацией детей в Америку. Во время блица у нее самой случился короткий роман – с английским журналистом. Узнав (последней, как положено в таких случаях) о пламенном романе мужа с Памелой Черчилль, Джаннет в один день собралась и улетела в Нью-Йорк на военном самолёте – шёл 1944 год, до конца войны было ещё далеко. Через две-три недели Эд Морроу, не без трудностей закончив свои дела в Лондоне, улетел вслед за Джаннет. Что в Америке произошло между мужем и женой, известно только из короткой фразы в письме Джаннет ее подруге. Она написала: "Эд прилетел, и всё было чудесно". Видимо, буквально чудесно, потому что именно в этот его приезд Джаннет забеременела – действительно после 11 лет бесплодия.
Всякая долгая любовная история (включая брак) рано или поздно становится трагикомедией, и многое зависит от того, какой из этих двух жанров мы выберем
Эд Морроу довоевал в Европе и вместе с 3-й армией генерала Паттона вошел в лагерь Дахау, откуда вёл душераздирающий репортаж. В 1945 году, вскоре после рождения сына Криса, Морроу написал Памеле Черчилль: "Крис тебя победил". Правду ли он написал или не хотел огорчать пламенную Памелу скучным признанием в том, что ее победила жена, осталось его секретом. В послевоенных воспоминаниях об Эде Морроу знакомые рассказывали о его любви к жене и сыну, доходившей до крайностей. В командировках он рвался звонить им ежедневно из любой точки мира. Коллеги часто слышали, как он признавался жене в любви и даже иногда плакал. Были это слёзы раскаяния? Или слёзы благодарности за то, что он не потерял её и сына? Или это были слёзы сочувствия жене (в том случае, если её сердечная рана не зажила)? Или он плакал от ощущения невозможности восстановить прежние безоблачные отношения с ней?.. Неизвестно. Как говорит герой симпатичной американской пьесы MyOldLady: "Ужас в том, что когда мы завоёвываем одно сердце, мы раним или даже разбиваем другое".
А вот моё доморощенное обобщение: всякая долгая любовная история (включая брак) рано или поздно становится трагикомедией, и многое зависит от того, какой из этих двух жанров мы выберем. Тут невозможно не вспомнить второй роман, разгоревшийся в Лондоне под сенью блицкрига – той же Памелы Черчилль и знаменитого американского дипломата Аверела Гарримана. В разгар блица 40-летний Гарриман, как мог, баловал молодую возлюбленную. В полуголодном, жившем на скудном рационе Лондоне Гарриман (человек богатый) устраивал у себя на квартире роскошные приёмы с икрой и шампанским, привезёнными из Америки. Власти Лондона закрывали глаза на не вполне достойное поведение американца, потому что этот энергичный, с авантюрной жилкой дипломат был непревзойдённым администратором: его вклад в организацию ленд-лиза, а после войны – Плана Маршалла невозможно переоценить. С переводом в Москву в 1944 году лондонский роман Гарримана закончился, и он вернулся к жене, с которой и дожил в 40-летнем браке до ее смерти в 1970 году.
У Памелы после войны и после развода с Рэндолфом Черчиллем началась довольно печальная одиссея от одного неудачного романа к другому. Уже 40-летней (но всё еще красивой и весёлой) женщиной она вышла наконец замуж – за американского театрального продюсера Леланда Хэйворда, став его пятой (и последней) женой. Через десять лет Хэйворд умер. И в 1971 году, через четверть века после лондонского романа, Гарриман и Памела, оба вдовые (она 50-летняя, а он 80-летний), случайно встретились в Вашингтоне.
Встреча была немножко постановочной. Она произошла на обеде в доме Кэтрин Грэм – владелицы газеты "Вашингтон пост" и подруги Памелы. Гостей было много, два обеденных стола пришлось поставить параллельно, так что некоторые гости сидели спинами друг к другу. Когда Памела, заранее проглядывая список приглашённых, увидела имя Гарримана, она устроила так, что они оказались за столом не рядом и не напротив, а спина к спине. Услышав так неожиданно ее голос и смех, Гарриман заволновался, обернулся, позвал её, и последовала сцена взаимного (якобы) изумления. Они провели вместе весь вечер и закончили его в гостиной вашингтонского дома Памелы, где на диване, судя по её воспоминаниям, вновь загоревшийся роман перешёл в следующую стадию. Памятуя возраст Гарримана, хочется воскликнуть: "Какими вы не будете!" Через несколько месяцев они поженились и прожили вместе до самой его смерти в 1986 году. В течение этих 15 лет Гарриман был таким любящим и предусмотрительным мужем, что научил жену многим премудростям политико-светской американской жизни, так что когда он умер, Памела была уже неотъемлемой частью столичного истеблишмента. В 90-х годах она стала послом США во Франции.
Сейчас в Америке 40% первых браков кончаются разводами. Множество детей растёт с мачехами (иногда с двумя), с отчимами, гёрлфрендами и бойфрендами, с толпой незапоминающихся родственников – выбирай не хочу. Всё детство они кочуют из дома в дом со своими рюкзачками и мишками Тедди-bear. Право на стремление к счастью записано в американской Конституции, и люди рвутся к нему, сбивая с ног собственных детей.
Актёра Пола Ньюмана спросили, как ему удалось прожить с одной женой полвека. "Мы жили во времена, когда всё чинили, а не выбрасывали и покупали новое, как сейчас"
Неудивительно, что кто-то из молодых журналистов писал с нотками отчаяния: "Наблюдая, как богатые и знаменитые, разводясь, судятся за детей, за особняки, машины, столовое серебро, спрашиваешь себя: да стоит ли овчинка выделки? Может быть, и впрямь пора перейти с постоянного обладания на краткосрочную аренду?"
Но тут пора вспомнить и американцев-однолюбов. Уже упомянутый журналист Марк Оппенгеймер писал, например, что брак стал для него спасением от мучительного любовного хаоса юности. Из знаменитостей верными мужьями были Тедди Рузвельт, Гарри Трумэн, Роналд Рейган, актёры Грегори Пек, Пол Ньюман, Джимми Стюарт. (Да и среди знакомых можно, если постараться, найти человек шесть.) Актёра Пола Ньюмана, который прожил с одной женой полвека, спросили незадолго до его смерти, как ему это удалось. И он ответил: "Мы жили во времена, когда всё чинили, а не выбрасывали и покупали новое, как сейчас".
Есть, я думаю, и романтическая сторона долгого брака. Когда вы по доброй воле решаетесь на серьёзные отношения с любимым человеком, это предприятие становится не только главным содержанием вашей жизни и вашим трудом, но и вашей войной, и состязанием, и испытанием, и игрой – одной из самых увлекательных, опасных, непредсказуемо разнообразных, загадочных и рискованных игр на свете.
В этом очерке описаны в основном мужчины в браке. Почему же так мало о женщинах? Только потому, что это совсем, совсем отдельная и непохожая история. Известный психолог Джон Браун не для красоты образа назвал свою, ставшую бестселлером, книгу "Мужчины с Марса, женщины с Венеры". Грех любовных измен лежит и на тех, и на других (мне смешно, когда рассерженные жёны говорят: "Все мужчины одинаковые, все изменяют". А с кем они изменяют-то?). Но мужчины и женщины даже изменяют по-разному. Кстати сказать, и на эту тему немеркнущий фольклор порадовал меня довольно многозначительной шуткой: "Мужчины изменяют чаще, а женщины – лучше".
