Александр Генис: Накануне Первого мая, самого левого праздника в международном календаре, Америка горячо обсуждает политические перемены в своей Демократической партии. После того как долгожданный доклада Мюллера, похоже, не оставил противникам Трампа надежд на импичмент президента, главным стала подготовка к выборам 2020 года. Борьба формально еще не началась, но идеологическая война уже идет, причем в рамках одной партии – Демократической.

Умеренные полагают, что после эксперимента с Трампом избиратели нуждаются в нормальном центристском кандидате. Но левое крыло партии, напротив, видит в ситуации шанс реализовать свою радикальную программу. Это и универсальная государственная медицинская страховка, и экологический блицкриг с полным отказом от углеводородов и перестройкой всех зданий в стране, и репарации афроамериканцам за ущерб, причиненный рабством, и бесплатное высшее образование, и решительная борьба с экономическим неравенством, и неизбежное для реализации этих планов резкое повышение налогов – сперва для богатых, а там как получится.

В итоге всех этих преобразований, как считает ведущий пока кандидат в президенты, убежденный социалист Берни Сандерс, его соратники и конкуренты, Америка должна преобразоваться в страну, напоминающую скандинавские государства, в частности – Данию.

Дания и правда завидный пример. Я очень люблю эту страну, и не только потому, что вырос, как все, на сказках Андерсена. Здесь даже замок Эльсинор, где страдал Гамлет, кажется светлым и приветливым. К тому же Дания стала сверхдержавой в области телесериалов. Интересно отметить: чтобы 5-миллионная страна сумела производить крайне оригинальную и высокохудожественную телепродукцию, потребовалось административное вмешательство. Во-первых, ТВ в Дании платное, а значит, меньше зависит от рекламы. Во-вторых, совет директоров запретил экранизации и костюмные драмы. Все датские сериалы – про то, что происходит сегодня.

​Следя за датскими сериалами, Европа и немалая часть Америки наслаждается лучшей разновидностью скандинавского нуара. Но больше криминальных историй меня привлекла огромная – на 30-серий – политическая драма "Борген". Стивен Кинг назвал ее самым увлекательным зрелищем на малом экране. Борген – это датский Кремль или Белый дом, адрес высшей власти, за которую борется женщина, выбранная премьер-министром, но не переставшая быть матерью, женой и любовницей. В каждой серии мы узнаем что-то новое о демократии. Мир реальной политики – это трудная, далеко не всегда опрятная борьба в поисках шаткого компромисса. Корабль государства, ворочаясь слева направо, медленно движется вперед, выдерживая при этом бешеный и никогда не утихающий напор свободной прессы. Следя 30 вечеров за этим путешествием, я понял, почему датчане считают себя самым счастливым народом Европы. Живя в маленькой, условно говоря, обозримой, как античный полис, стране, они и впрямь считают политику общим делом и своим домашним хозяйством.

(Музыка)

Александр Генис: Поскольку Данию сегодня часто приводят в пример американцам, я воспользовался старым знакомством с видным датским журналистом Сэмюэлем Рахлиным и связался с ним через океан, чтобы обсудить сакраментальный вопрос: почему Америка не Дания и может ли она ею стать?

Самуэль, представьтесь, пожалуйста, нашим слушателям, чтобы объяснить им, как нам повезло встретить сразу русского, датчанина и американца.

​Самуэль Рахлин: Дело в том, что я родился якутянином в послевоенные годы в маленьком поселке на Лене под Якутском. Мои родители, у меня мать была датчанка, отец литовец, их сослали из Литвы в Якутию в 1941 году как спецпереселенцев, социально опасные элементы, как их называли. Я закончил три класса сибирской школы, стал пионером в 1957 году. Потом в этом же году нам чудом удалось уехать в Данию, на родину моей мамы. Так я стал датчанином. 20 лет спустя вернулся в Советский Союз корреспондентом датского радио и телевидения, отработал 7 лет в период расцветающего застоя, похоронил многих его руководителей. Тогда был период, как его называли, пышных похорон. Потом я уехал обратно в Данию в 1984 году. После этого Советский Союз начал распадаться. 6 лет спустя я со своей семьей уехал работать корреспондентом в Вашингтон. Правда, я не стал американцем, но живу там почти 30 лет.

Александр Генис: Скажите, а какой ваш родной язык?

Самуэль Рахлин: У меня было два родных языка. В Якутии мои родители друг с другом разговаривали на немецком, а мы дома говорили на немецком и на русском.

Александр Генис: Сложная у вас биография. Слава богу, нам очень повезло, что она у вас такая. А теперь поговорим о Дании. Дания постоянно входит в пятерку самых счастливых стран мира, сейчас она на втором месте после Финляндии. Как вы это объясняете?

Самуэль Рахлин: Дания – родина "Дюймовочки" Андерсена, мы – крохотная страна: расстояние, население, все масштабы, все крохотное по сравнению с большинством других стран. Это во многом упрощает жизнь. Нам гораздо легче обеспечить благоустройство, инфраструктуру, экономику, образование, здоровье и сделать жизнь более легкой и простой для людей. Правительство у нас по традиции берет на себя ответственность обеспечить гражданам, как мы говорим, все от колыбели до могилы. Оно предоставляет жителям бесплатную медицину, образование, пенсии, пособия при безработице. Все обеспечено, как мало где еще. Поэтому в Дании легче ощущать себя счастливым.

Александр Генис: Но бесплатного ничего не бывает. Поэтому ключевой вопрос: в среднем американцы платят 27% своего дохода на налоги, а датчане – 46%. Почему датчане соглашаются платить такую огромную часть своих заработков?

Самуэль Рахлин: Дело в том, что никто их не спрашивал.

Александр Генис: Как это?! Выборы же регулярно происходят.

Самуэль Рахлин: Вопрос так не стоит. Хотя были партии, которые боролись за снижение налогов, но в основном датчане охотно платят свои налоги и не слишком много жалуются. Они довольны тем, что получают за свои налоги – это снимает с них огромную тяжесть: ответственность за плату, за образование своих детей, за школу, за детский сад и всю остальную систему социальной обеспеченности.

Александр Генис: Для этого нужно доверять правительству. Я живу в Америке 41 год, но могу ли я сказать, что безоговорочно доверяю своему правительству? Вряд ли, потому что боюсь, что Вашингтон растранжирит мои деньги. Пожалуй, примерно так относится к своему правительству большая часть американцев, как вы и сами знаете. В чем разница между американским подходом и датским?

Самуэль Рахлин: Вы совершенно правильно это отмечаете. Но у нас вся система построена именно на доверии. Если рухнет доверие между правительством и народом или народом и правительством – это же с обеих сторон срабатывает, то, конечно, было бы трудно поддерживать нынешний статус. Но это доверие есть. Ведь налогоплательщикам – народу, избирателям – выгодно жить при существующей системе. Отсюда высокая степень удовлетворения у населения.

Вы сказали, что датчане платят 46% своих доходов на налоги, но это в среднем. Налогоплательщики с самыми высокими доходами платят до 70%. Таково распределение общего добра и богатства. Конечно, так получилось по традиции: датский социальный контракт. Пока он срабатывает, вся система работает.

Александр Генис: Скажите, я не раз задавал этот же вопрос жителям скандинавских стран, мне они объясняли это еще и тем, что, например, датчане – как бы одна семья, это мононациональная страна, где все чувствуют себя родственниками, тем более что и фамилии, как шутят, у всех одинаковые. Правда ли это так?

Самуэль Рахлин: Самая большая разница между этой частью Северной Европы и Америкой в том, что американцы – индивидуалисты, а у нас более коммунальное, коллективное общество. Есть чувство солидарности и желание помочь друг другу – с помощью тех же налогов. В Америке очень богатые люди, филантропы, тратят часть своих доходов и показывают, какие они хорошие, а у нас все это делается с помощью государства, через налоги.

Александр Генис: Самуэль, а вы представляете себе, чтобы американцы согласились на подобную налоговую ставку? Возможно такое, по-вашему?

Самуэль Рахлин: Нет! Мне это очень трудно себе представить, что можно датскую систему перенести в Америку. Тут нельзя повысить цены на бензин на 10 центов. Это могло бы решить массу социальных проблем, но ни один политик не согласился бы на такой шаг – это было бы самоубийственно в американской политике. Такова разница между системой, построенной на индивидуализме, как у вас в Америке, и на “общем добре”, как у нас в Дании. Это совершенно разные понятия о гражданском долге и ответственности, разные традиции, разный социальный строй. Это разница между "я" и "мы". Здесь, как мне кажется, Америка и Дания как день и ночь. В Америке говорят: “Будь всем, чем ты хочешь быть”. А у нас в Дании говорят: “Не думай, что деревья растут до неба”. В этих двух поговорках проявляются различия между двумя странами.

Александр Генис: Скажите, именно сейчас в Демократической партии Америки, как вы знаете, резкий сдвиг влево. Сторонники Берни Сандерса, как и других представителей левого крыла Демократической партии, ставят в пример Америке именно Данию. Они говорят: если в Дании может быть универсальная система медицины и бесплатное образование, почему этого не может быть в Америке?

Как вы считаете, если бы Сандерс баллотировался в президенты не Америки, а Дании, могли быть у него шансы на успех?

Самуэль Рахлин: Никогда в жизни. Просто из-за того, что для нас Сандерс – милый, но слишком старый. Дедушки у нас не избираются в парламент или в правительство. Большинство наших политиков в этом возрасте уже давно на пенсии. У нас в парламенте только парочка таких политиков этого поколения. Но я думаю, что если бы появился такой кандидат, как Александрия Окасио-Кортес, то это совершенно другое дело. Она тоже левого уклона.

Александр Генис: Еще какого!

Самуэль Рахлин: Ее датчане полюбили бы сразу, избрали бы без всяких сомнений, я думаю. Она бы стала звездой у нас.

Александр Генис: А у датских политиков, если их перенести в Америку, могли бы быть шансы на успех?

Самуэль Рахлин: Нет, вряд ли. Может быть кто-нибудь из крайне правых партий смог бы пойти на выборы, но и это тоже невероятно. Различие в политической культуре слишком большое.

Александр Генис: Скажите, при каких условиях Америка смогла бы стать, условно говоря, Данией? Именно к этому ведет левое крыло демократов. Какие условия для этого нужны, по-вашему?

Самуэль Рахлин: Как говорят на идиш, когда ночь станет днем или наоборот. Даже через тысячу лет такого не будет. “Датская Америка” – новая утопия. У нас в Дании есть много такого, чему могли бы поучиться другие страны, включая и Америку, безусловно. Но копией Америка никогда не станет, она очень другая – своя судьба, свое направление, своя политическая культура. То же самое, естественно, у “Дюймовочки-Дании”.

Александр Генис: Во время перестройки спросили одного российского экономиста: "Почему Россия не может выбрать себе экономическую систему по образцу скандинавских стран, в частности Швеции?" Он ответил: "Нет, этого сделать нельзя". – "Почему?" – "Слишком мало шведов". Похоже это на Америку?

Самуэль Рахлин: Конечно. Эта традиция политической культуры, которая складывалась не десятилетиями, а столетиями. К нам приезжают со всего мира, учатся, в частности, изучают наши специальные школы. То, что у вас называется хай-скул, в Дании тоже есть хай-скул, но это совершенно другие заведения. Это школы для взрослых, где три-четыре месяца обучают культуре, традициям, истории. И это очень повлияло на то, как строится политическая система в Дании.

Александр Генис: Ну а теперь последний вопрос: где вы сами предпочитаете жить – в Дании, в Америке? Где вам больше нравится?

Самуэль Рахлин: Мне нравится кочевой образ жизни. Но я должен признаться, что всем странам предпочитаю Данию и Америку, а также Италию, где я тоже провожу много времени. Мне хорошо в этом глобальном мире, пока он есть.

(Музыка)

Александр Генис: Продолжая нашу, приуроченную к празднику Первого мая программу, я хочу вернуться из Копенгагена, чтобы познакомить слушателей с американскими социалистами, причем той редкой породы, которая до сих пор встречается в Нью-Йорке. Я еще, правда, застал остатки американской коммунистической партии и их бессменного вождя Гэса Холла, который десятилетиями послушно колебался вместе с линией партии – от Сталина до Горбачева, пока Советский Союз не распался. Лишившись патрона, американские коммунисты разбрелись, а кучка оставшихся собиралась у магазина с марксистскими брошюрами в нижнем Манхэттене. Раз в неделю к ним приезжал на старом грузовичке сам Гэс Холл. У него в Квинсе был дом с огородом, и он делился урожаем с товарищами по партии. Я сам был свидетелем этой трогательной сцены. Гэс Холл, крепкий мужчина (в юности он был лесорубом), происходил из финской семьи, эмигрировавшей в Америку еще из Российской империи и привезшей с собой увлечение марксизмом.

В 2000 году в возрасте 90 лет Гэс Холл умер, и не сказать, чтобы дело его живет. Я люблю повторять то, что говорил в эйфорические 90-е годы, когда победа либерально-демократической системы казалась очевидной, знаменитый Фрэнсис Фукуяма:

– Марксисты остались только в Гарварде и Пхеньяне.

Нельзя сказать, что сегодня они вернулись в Америку, но можно заметить, что левая повестка стала весьма популярной и влиятельной. Возможно, за треть века без СССР оказались изрядно забытыми картины реального социализма, которыми пугали Америку в годы холодной войны.

Так или иначе, хотя слово “социализм” по-прежнему кажется рискованным в американском политическом словаре, многие, особенно в молодежной среде, увлечены борьбой с неравенством и поддерживают то самое радикальное крыло Демократической партии, о котором шла речь в начале нашей передачи.

Я ником образом не хочу сказать, что все они слепые фанатики, но есть среди них и забавные чудаки, не опасные, пока они в меньшинстве. С одним таким нас сейчас познакомит старинный участник наших передач Владимир Морозов.

Заново представляя его слушателям нашей переформатированной передачи, я хочу признаться, что чрезвычайно ценю его вклад именно потому, что мы с ним резко расходимся в политических взглядах. Верный сторонник Республиканской партии, убежденный охотник, любитель сельской жизни и прихожанин местной церкви, Володя обладает уникальным талантом не интервьюера, а исповедника. Люди охотно раскрывают ему душу и не уходят от самых острых вопросов.

Сегодня Морозов представит нам нью-йоркского марксиста-лениниста Джима Драгаса.

Владимир Морозов: Как известно, немало иммигрантов из бывшего Советского Союза ностальгируют по социализму. Вернуться туда, хотя бы ненадолго, можно, посетив книжный магазинчик с броским названием Unopressive Non-Imperialism Bargain Books, что можно перевести, как "Недорогие книги, которые против империализма и угнетения".

Его адрес Нью-Йорк, Кармин-стрит, дом 34.

Я марксист-ленинист, говорит мне его владелец Джим Драгас. Правда, тут же улыбаясь поясняет, что его марксизм происходит от имени некогда знаменитого американского комика по имени Граучо Маркс. Ну, а ленинизм, точнее леннонизм, от имени Джона Леннона.

Но, как известно, в каждой шутке есть доля шутки. И со стен магазинчика на нас глядят серьезные лица кубинского революционера Че Гевары, и американских социалистов Берни Сандерса, Нома Чомского и нашего российского, а потом и всемирно известного анархиста князя Петра Кропоткина.

Впрочем, в районе нью-йоркской богемы Гринвич-Виллидж такая компания не редкость. Джим Драгас – здешний старожил.

​Джим Драгас: Я продаю книги с тех пор, как помню себя. Начинал ребенком. Хотя пробовал учиться в колледже, хотел преподавать в младших классах. Но потом вернулся к продаже книг. А детей учит моя жена, она родом из Никарагуа. Жена намного моложе меня. Я поступил в колледж как раз в тот год, когда она родилась.

Владимир Морозов: Ты сказал, что владеешь этим магазином 27 лет. Как он умудрился выжить, когда большинство маленьких книжных лавочек давно закрылись? Вместо них теперь огромные в несколько этажей магазины с кафе, с просторными игровыми комнатами для детей. Там, как в Диснейленде, можно провести целый день и не соскучиться.

Джим Драгас: ​Да, нам выжить нелегко. В какой-то степени это чудо. Когда приходит время платить за аренду помещения, мы думаем, что все, теперь нам конец. Но всякий раз нас что-то спасает. Так, 5 лет назад мы нашли выход в том, что сдали часть нашего помещения другому магазинчику. Пришлось потесниться.

Владимир Морозов: Сколько ты платишь в месяц за аренду помещения?

Джим Драгас:​ (Смех.) Ну, этого я не могу тебе сказать. Потому что вокруг полно людей, которые хотели бы выпихнуть нас отсюда и занять наше место своим магазином.

Владимир Морозов: А конкуренты – вот они, рядом. Напротив книжной лавки Джима Драгаса – тоже небольшая лавочка Prodigy cafe (Кафе для вундеркиндов). Рядом Кафе голубого камня, магазин гитар, лавочка старинных грампластинок, магазин сувениров из Непала с волшебным названием "Карма". Об этой карме немало книг и в магазине Джима. Рядом на полках – "Мудрость буддистов", "Основы учения Далай-Ламы", "Дзен-буддизм для начинающих". Тут же на большом плакате делится своей мудростью известный писатель и художник Джон Уотерс. "Я думаю, что за подаренные на Рождество книги вы должны вознаграждать людей сексом". Дельное предложение. Это Гринвич-Виллидж. Наверное, сюда стоит иногда заходить, чтобы хотя бы на время почувствовать себя моложе. Как моложе своих 60 с хвостиком выглядит и сам Джим Драгас. Когда он улыбается, становится похож на Михаила Боярского, и шляпа у него почти такая же.

Джим, а какую из своих книг ты читаешь сейчас?

Джим Драгас: ​Вот я только что закончил эту – "Расцвет и падение великих держав". Да, звучит как пособие по истории. Но это роман. Интересно, что один из героев, как и ты, родом из России. Вот что говорится о нем на странице 61-й.

(Джим читает.)

Владимир Морозов: (Мой краткий перевод.) Герой с вовсе нерусским именем Хэмфри заходит на площадь Вашингтона, что возле нью-йоркского университета, играет там в шахматы с группой завсегдатаев, потом идет по улице Кармин и обнаруживает книжную лавку Unopressive Non-Imperialism Books, где толкует о политике.

"Он был все еще не уверен по поводу результатов холодной войны. Полагают, что в этой войне победил капитализм, но Хэмфри думал, что дело кончилось в лучшем случае ничьей. Он считал, что капитализм долго не протянет, потому что какой смысл в системе, которая пробуждает в человеке самое худшее и возводит эгоизм в добродетель. Он провозглашал себя марксистом по убеждениям, хотя и не по образу действий".

Но, Джим, не удерживаюсь я, в самой России поражение в холодной войне давно признали даже квасные патриоты и коммунисты.

Джим Драгас: ​Я не сталинист, я понимаю ошибки Советского Союза. Но вот недавно мы с сыном провели неделю на Кубе. Там такие приветливые, оптимистичные люди. Решительные и революционно настроенные. Они счастливы, потому что участвуют в великом эксперименте. И не забывай, что они уже много лет живут в условиях блокады, которую ввели империалисты США. На Кубе я раздавал людям небольшие стикеры с названием моего магазина. Люди спрашивали, а что делать с этими стикерами. Я отвечал, что, когда в Америке произойдет революция, вы приедете к нам в гости и зайдете в мой магазин.

Владимир Морозов: Для справки, по данным кубинского Национального бюро статистики и информации, зарплата на острове около 40 долларов в месяц. Говорят, что почти у каждого там есть еще и свой частный подпольный бизнес, потому как на 40 долларов в месяц не только не станешь коммунистом или оптимистом, но просто ноги протянешь.

Какую же революцию имеет в виду Джим Драгас. Кто будет ей руководить?

Джим Драгас: ​Ну, сенатор Берни Сандерс, молодая конгрессвумен Окасио-Кортес... Молодежь в Америке теперь куда более открыта для новых идей. Такими выросли и мои дети. Молодые люди далеки от маоизма, они не выступают за насильственную революцию. Нужна национализация, перераспределение богатств... Да, на этом пути возможны трудности. Но хуже, чем теперь, не будет.

Владимир Морозов: Джим Драгас мечтатель и оптимист. И таким сделали его не только стоящие на полках магазина книги, но и сама жизнь.

Джим Драгас: ​Вот, сижу я без денег. Только что дочитал книгу, о которой тебе говорил. И вдруг нахлынули люди и стали покупать именно её. Хотя никакой рекламы я не давал. Может, у меня какие-то волшебные способности? Кстати, моя дочь, которая учится на кинофакультете в университете Сент-Лоренс, сделала недавно короткометражку, где вывела меня каким-то колдуном. И мне пришлось исполнять роль самого себя.

Владимир Морозов: Другой, снятый здесь уже полнометражный фильм, который, правда, больших сборов не принес, называется "Очевидный ребенок".

Джим Драгас: ​Вон в углу висит постер этого фильма. В нем героиня комедийной актрисы Джинни Слейн работает в моем магазине. Меня там нет, роль безымянного владельца исполняет профессиональный актер. Там есть сцена, когда эти актеры говорят о том, что магазин скоро закроется, потому что аренда помещения становится слишком дорогой. И героиня в отчаянии восклицает: нет, они не могут закрыть магазин, что мне тогда делать! Но в фильме магазин закрывают.

Владимир Морозов: Режиссера фильма зовут Джулиана, а фамилия у нее Робеспьер. Будто тут мало революционеров без нее! Жалко, фамилию одного из них я не запомнил. Он написал выставленную здесь книгу – "Нью-Йорк. Как великий город потерял свою душу". Лично я не уверен, потерял ли, но вижу, что потерянное ищут именно здесь – в Гринвич-Виллидж. Как в том старом анекдоте – здесь светлее.