Хотя эпоху после 1945 года принято считать временем "большого мира", на самом деле на планете всё больше войн. Причем подавляющее большинство из них – не войны между отдельными государствами, а гражданские войны. 95% военных конфликтов, возникших на Земле после 1989 года, были именно таковы. Историки и военные специалисты не исключают, что в будущем таких войн станет еще больше.
В этом году с гражданскими войнами связано сразу несколько исторических юбилеев. 1 апреля исполнилось 80 лет с момента окончания гражданской войны в Испании. На октябрь приходится 70-летие завершения такой же войны в Греции. Ну и, наконец, сто лет назад был "незабываемый 1919 год" – так назывался прославлявший Сталина советский фильм о Гражданской войне в России. Если отбросить в сторону пропаганду, то на 1919 год действительно пришлись решающие события войны, определившей дальнейшую судьбу России на многие десятилетия.
Историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий, – один из ведущих российских специалистов по периоду революции и Гражданской войны. В интервью Радио Свобода он рассказал о том, как события столетней давности предопределили победу большевиков, и о том, почему феномен гражданской войны как таковой продолжает сопровождать человечество и явно не исчезнет в обозримом будущем.
Неоднозначная гражданская война
– Что вообще такое гражданская война? Очевидное определение – это война между гражданами одного государства. Но, может быть, историки различают какие-то нюансы? И сопутствующий вопрос: чем гражданская война отличается от революции, между ними есть какая-то грань?
– Гарвардский исследователь Дэвид Армитедж говорит, что любая большая революция – это гражданская война. Может быть, это слишком крепко сказано, но любая революция – это зародыш гражданской войны. Хотя, как мне кажется, не только из революций могут рождаться гражданские войны. Единого определения нет. Дело усугубляется тем, что участники конфликта, а потом и историки, иногда разделяются: одни склонны именовать тот или иной конфликт гражданской войной, а другие яростно это отрицают. Например, гражданская война в США – это некорректный термин с точки зрения многих американцев.
Любая революция – это зародыш гражданской войны
– Почему же?
– Они называют ее "войной между штатами" или "войной Севера против Юга". Иногда это связано с какой-то местной памятью. А память о гражданской войне для Юга – более горячее дело, чем для Севера сейчас. Или, скажем, гражданская война в Финляндии в 1918 году. Там вовсе не все склонны так ее именовать, многие называют "войной за независимость". Она подавалась как война против большевистской России, агентами которой являлись финские красные. Хотя это сильное упрощение ситуации: финские красные, по крайней мере некоторые, были очень себе финскими патриотами и торговались с большевиками за территорию вовсю. Или более свежий пример: с точки зрения одних, конфликт 1990-х годов в Югославии был гражданской войной, а другие это яростно отрицают. По поводу российской Гражданской войны такой терминологической борьбы нет, хотя там тоже возможны разные определения. В некоторых книгах говорится о "второй русской Смуте" или "красной Смуте". Но это традиция, идущая от книги Деникина "Очерки русской Смуты". Как бы то ни было, термин "гражданская война" – общеупотребительный применительно к событиям, которые начались в 1917 или 1918 году и закончились в начале 1920-х, – потому что вот по поводу дат начала и окончания этой войны споры как раз есть.
– Переместимся ровно на сто лет назад. Весна 1919 года, начало наступления войск адмирала Колчака с Урала в центр страны с целью разгромить красных и взять Москву. Оно развивалось поначалу так быстро, что его назвали "полетом к Волге". Но потом это наступление захлебнулось, как и две другие попытки белых: наступление генерала Юденича на Петроград, а Деникина – на Москву. Все они были разнесены по времени, на несколько недель или месяцев друг от друга. Почему белые не наступали одновременно в 1919 году и вообще не слишком хорошо координировали свои действия?
– Были политические разногласия. Хотя в конце концов все лидеры Белого движения признали главенство Колчака, некоторые разногласия сохранялись. И технические сбои были очень большие. Белым, действовавшим в разных регионах России, даже по телеграфу связаться между собой было очень сложно, непосредственной связи не было, они буквально через весь мир кружным путем общались. Кроме того, ситуация на фронтах была очень разной. Но все-таки октябрь 1919 года, на мой взгляд, переломное время Гражданской войны, когда почти одновременно наступали и Деникин на Москву, и Юденич на Петроград.
– То есть осень была более важна, чем весна, когда Колчак перешел в наступление?
– Она тоже была важна, там и на юге у большевиков возникли проблемы одновременно. Но октябрь 1919 года – это окончательный перелом Гражданской войны.
Шансы Ленина и Деникина
– Историки часто отмечают, что у красных были преимущества, которые их победу предопределили. Из наиболее частых аргументов один – то, что власть большевиков была в центральных регионах, наиболее экономически развитых и густонаселенных. Второй – большевики более эффективно и жестко использовали средства принуждения по отношению к населению, средства мобилизации всех возможных ресурсов. Белое дело было обречено с самого начала?
– Думаю, что нет. Вожди большевиков сами иногда описывали ситуацию 1919 года как критическую для них. Но Красная армия в большинстве случаев пользовалась значительным количественным превосходством. Красные хвастались, что у них было в конце Гражданской войны более 5 миллионов человек под ружьем. Может быть, это преувеличение, но несколько миллионов в Красной армии, безусловно, было. Белые никогда и близко ничего подобного не имели. У Колчака, если я верно помню, была армия в 350 тысяч человек. И они должны были противостоять не только красным, но и партизанскому движению, которое угрожало тылу, в том числе Транссибирской железной дороге, имевшей ключевое значение. У Деникина на пике его сил было, по-моему, 150 тысяч человек. Юденич почти дошел до Петрограда, имея менее 20 тысяч человек.
Первая большая победа большевиков в Гражданской войне – перенос столицы в Москву
– А сколько ему противостояло?
– 7-я армия красных, Балтийский флот со своей артиллерией. При этом Ленин требовал еще и еще гнать войска под Петроград. Туда элитные части Красной армии перебрасывались, курсантские части, башкирское кавалерийское соединение и так далее. Но и аргумент о численном превосходстве красных слишком простой, чтобы его однозначно принять. В годы Гражданской войны не так просто было провести мобилизацию. Много народу отсиживалось в лесах. Иногда большевики вели буквально войну, чтобы обеспечить мобилизацию в Красную армию. Военные действия, чтобы завербовать людей в армию. Да, у красных был центр, как вы правильно сказали, промышленные регионы, были многие запасы старой армии. Но не только эти запасы, а и свое производство вооружений они наладили. Что еще очень важно – большевики контролировали внутреннюю железнодорожную сеть, в первую очередь Москву. Первая большая победа большевиков в Гражданской войне – перенос столицы в Москву. Это был очень верный тактический ход, потому что Москва – железнодорожное сердце России.
Но давайте тогда поговорим и про козыри, которые были в руках у белых. Это продовольственные районы, что в условиях голодающей России того времени важно. Некоторые промышленные районы тоже у них были: Донбасс какое-то время Деникин контролировал, а Колчак был на Урале. Ижевск – важное место по производству винтовок, участвовал, как мы знаем, в антибольшевистском восстании. Ижевско-Воткинская дивизия, которая составлена из повстанцев, сражалась на стороне Колчака. Еще важный козырь, который был у белых, – за их спиной была граница, которая иногда была дружественной. Получается, что красные использовали свои преимущества, а белые своими преимуществами воспользовались недостаточно.
– Поставки оружия белым союзниками играли большую роль?
– Они были важны, и не только оружие, но и обмундирование, и продовольствие. Некоторые фронты Гражданской войны вообще бы не появились, если бы не было помощи союзников. Например, на Севере территории, которые контролировались белыми, Архангельским правительством, зависели напрямую от продовольственного снабжения из-за границы. Конечно, помощь эта была пульсирующая, нерегулярная. Конечно, были противоречия между союзниками, да и разные державы, в первую очередь Великобритания, имели свои интересы, которые не всегда совпадали с интересами Белого движения. Но в целом помощь была важна.
– Есть такой стереотип о белых офицерах, "поручиках Голицыных", которые были в царской армии, а потом пошли воевать против большевиков. Но мне доводилось видеть подсчеты, согласно которым на самом деле большая часть офицерского корпуса бывшей Русской императорской армии в итоге оказалась у красных в качестве военспецов. Как это объяснить?
– Этот вопрос очень подробно разбирает в ряде своих публикаций московский историк Андрей Ганин. Он подсчитывал офицеров, которые оказались не только у белых и у красных, но и в других армиях, участвовавших в Гражданской войне, – в украинской, например. Он говорит, что в общем, если суммировать всех офицеров, кто служил у противников большевиков, то получается немножечко больше, чем у красных. Но если сравнивать в рамках какого-то отдельного фронта, то получается значительное преимущество красных. В целом, однако, цифры сопоставимые, включая и высококвалифицированных специалистов.
Красные использовали свои преимущества, а белые своими воспользовались недостаточно
– Причина какая? Вроде бы это люди "социально чуждые", если с большевистской точки зрения смотреть. Тем не менее шли, воевали, и воевали неплохо.
– Во-первых, многие остались там, где их застала революция, – например, в Петрограде и Москве было много бывших офицеров. То есть множество из них оказалось в местах, где красные проводили мобилизацию. Во-вторых, были чисто житейские острые проблемы – как выжить? А тут предлагают паек и службу. В-третьих, были противоречия между офицерскими группами. Например, такая харизматичная фигура, как генерал Корнилов, разделяла военную среду. Кто-то его боготворил буквально, а кто-то – недолюбливал по разным причинам.
– А патриотические мотивы большевики с самого начала использовали? Или только в конце Гражданской войны, в 1920 году, когда началась советско-польская война и вышло известное воззвание Брусилова к офицерам, применялись эти приемы убеждения в том, что красное правительство на самом деле за Россию-матушку воюет?
– Это была кульминация. Но в целом тема патриотизма имплицитно, а потом и открыто использовалась и раньше. Например, призыв "Все на защиту социалистического Отечества!" в момент наступления немцев на Петроград в феврале 1918 года. Некоторые бывшие офицеры как раз вступали в Красную армию, думая, что, может быть, придется противостоять немцам, а потом оказались участниками Гражданской войны.
Не только красные и белые
– Помимо красных и белых, в Гражданской войне участвовали, как известно, многие другие силы: национальные движения народов распавшейся империи, разного рода повстанческие формирования – махновцы, григорьевцы, "зеленые" и прочие. Некоторые историки в этой связи даже пишут не об одной Гражданской войне в России, а о гражданских войнах во множественном числе. Это правильный подход?
– Я думаю, что мы должны говорить о множестве конфликтов, в том числе и о разных гражданских войнах, которые были связаны с кризисами на территории бывших империй, рухнувших в результате Первой мировой. Согласно традиционной советской схеме, окончание гражданской войны – это осень 1920 года. Есть основания с этим не соглашаться, но давайте допустим. Это разгром Врангеля, но это и окончание войны с Польшей. А война с Польшей – это не белые и красные, она косвенно затрагивала многие страны Центральной Европы – например, повлияла на конфликт Польши с Чехословакией по поводу Тешинской области. И это одновременно периферия большой Гражданской войны в России. А внутри самой бывшей Российской империи конфликты были самые разнообразные.
Нужно отметить удивительное тактическое мастерство красных
Вот пример. Мы упоминали про октябрь 1919 года, Деникин идет на Москву, под Орлом и Кромами очень жестокие бои, с обеих сторон элитные части принимают участие. И что же? Против красных сражается лучшая, но меньшая часть армии Деникина, примерно треть. Где остальные? Во-первых, огромную угрозу деникинским тылам представляет Махно как союзник красных. Сложные отношения с украинцами, там большой войны нет, но столкновения есть, так что войска держать надо. С Грузией сочинский конфликт. Некоторые "зеленые" в районе Причерноморья дрейфуют и становятся "красно-зелеными". Пытаются играть политическую роль вновь эсеры, создавать какую-то свою "третью силу". Они, может, ее искренне и создавали, но противостояли в этой ситуации белым. С горцами Северного Кавказа тоже очень жесткий конфликт.
Даже со своей опорой, донскими и кубанскими казаками, у Деникина были очень сложные проблемы. Среди кубанцев имелись автономисты и федералисты разного толка. Кончилось тем, что белые в 1919 году устраивают на Кубани переворот, арестовывают тамошних лидеров, к большому недовольству казачества. А ведь треть сил белых на юге – это кубанские казаки. Как-то тщательнее нужно было, аккуратнее, я бы сказал. Нужно отметить в этой связи удивительное тактическое мастерство красных, которые тут превосходили белых значительно. Я имею в виду умение вступить в различные тактические временные союзы во имя борьбы с наиболее опасным на данный момент противником. Это у большевиков получалось отлично.
– У красных это получалось, а почему это не вышло, допустим, у Деникина с поляками в 1919 году? Ведь если представить себе одновременный удар по советской части России с запада и с юга, то большевики могли бы и не выдержать. Или с украинцами никак не получалось договориться. В чем была проблема? В лозунге Белого движения "За единую и неделимую Россию"?
– Это было, конечно, важно. Этот лозунг был, можно сказать, сердцем и знаменем Белого движения. На каком-то этапе Василий Витальевич Шульгин, без которого сложно представить белых на юге, говорил, что мазепинцы, как он называл сторонников украинской независимости, хуже большевиков. Вообще очень важны в истории Гражданской войны конфликты пограничья. Киев ведь был и центром украинского движения, и вместе с тем важным городом для русского национализма. На выборах в украинское Учредительное собрание, которое так и не собралось, от Киева был избран русский националист, тот самый Василий Шульгин. Киевский русский национализм – это очень такой богатый слой. И белое дело на юге – это дело в том числе нескольких киевских семейных кланов, разветвленных и влиятельных. Для примера: быть сербом в Белграде – это одно, а вот быть сербом в Хорватии или Боснии – совсем другое. Так и тут: этот русский национализм на нерусских территориях империи – это очень обостренное национальное сознание, которое сыграло свою роль в Гражданской войне. Это один ответ на ваш вопрос.
Гражданская война в России – это ситуация кризиса и развала империи
Второе: честно говоря, партнеры по переговорам у белых были непростые. С Пилсудским было сложно договариваться, у него были свои "представления о прекрасном". А уж с украинцами и подавно. Тут мы переходим к третьему моменту. Вспомним слова Клемансо о том, что "война – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам". Это проблема политического контроля для ведения большой войны. Для гражданской войны это совершенно особая задача. Ленин и другие вожди большевиков психологически, культурно и политически были готовы к ситуации гражданской войны, они хотели ее, в общем-то. Ленин достаточно откровенно об этом пишет еще в 1917 году. Другое дело, что они хотели этой войны в мировом масштабе, а не только в российском – но мировой революции не получилось. У Деникина же есть такие наивные слова в "Очерках русской Смуты": вот, мол, опять политика вмешалась в организацию военного дела. То есть мысль о том, что гражданская война – это в первую очередь политика, это проблема альянсов, коалиций, достижения политических целей, – такая мысль белым лидерам в голову не приходила. Они мыслили сугубо военными понятиями.
Гражданская война в России – это ситуация кризиса и развала империи. Поэтому я бы включал в общую схему большой гражданской войны и этнические конфликты. Это, например, армяно-грузинская война, армяно-азербайджанская война или сеть конфликтов на Кавказе, в Прибалтике, польско-украинская война и т.д. Войну белых и красных невозможно понять без учета и локальных особенностей, и других конфликтов на постимперском пространстве.
– Завершающий период Гражданской войны – это 1921 год, это восстание Антонова на Тамбовщине и мятеж в Кронштадте. Их можно считать выступлением той самой "третьей силы", которая была не за белых точно, но уже и не за большевиков? И если да, то почему она так поздно поднялась?
За большевиков, но против коммунистов
– Не поздно. И до этого мы встречаем немало случаев крестьянских восстаний, чьи участники в общем-то за советскую власть, но за какую-то другую советскую власть. "За большевиков, но против коммунистов", на полном серьезе. В сознании многих крестьян эти границы были размыты. Вроде большевики – хорошие ребята, заключили мир, дали землю, бедноту поощряют, но с другой стороны – продразверстка, мобилизация, с церквями что-то не то делают… Много недавних героев Октября достаточно быстро с центральной властью испортили отношения. Речь идет и о Махно, и о том же тамбовском вожде Антонове. А Кронштадт – это даже не третья сила, а лозунг "третьей революции". Первая, Февральская, – хорошо, вторая, Октябрьская, – отлично, а сейчас мы сделаем третью, чтобы вообще все было замечательно совершенно. То есть они считали себя наследниками Октябрьской революции.
Фрагмент из фильма "Чапаев". Василий Иванович – о своих политических взглядах:
Войны всех против всех?
– Для нас Гражданская война – это уже отдаленное событие, хотя оно политически то и дело актуализируется по разным причинам. Меня очень удивил факт, который вы приводите в вашей недавней статье, посвященной феномену гражданских войн. Вы там приводите статистику, что после Второй мировой войны в мире именно гражданские войны резко преобладают над войнами между государствами. Почему так происходит?
– Я думаю, что холодная война сдерживала большие конвенциональные войны, в том числе гражданские. Хотя иногда гражданские войны, как в Афганистане в 1980-е годы, были связаны с глобальным противостоянием двух сверхдержав. Они и сейчас остаются иногда связаны с какими-то геополитическими конфликтами, которые их подпитывают и которых стало больше. Мне сложно представить любую гражданскую войну без интервенции в той или иной форме. Это необязательно прямая вооруженная интервенция, но разные формы политической поддержки, снабжения, логистической поддержки той или иной стороны извне.
– Тут сразу Сирия вспоминается, куда уже влезли, кажется, все, кто только мог.
– Не только Сирия, но и Ливия, и Ирак, и Афганистан. Поэтому термины "революция", "гражданская война" в зависимости от ситуации и аудитории иногда приобретают разный смысл – в том числе и легитимирующий. Скажем, конфликт на востоке Украины многие за ее пределами называют гражданской войной.
– Но в самой Украине – российской агрессией.
– Да, чистой агрессией, хотя в таких конфликтах редко бывает что-то "чистое".
– Можно сказать, что феномен гражданской войны, при всем его ужасе, будет сопровождать нас и дальше, и факторов, которые к ним ведут, становится больше?
Антиреволюционный консенсус сам по себе не является гарантией, что страна в революцию не вляпается
– Боюсь, что да. Прогнозы я не рискую делать, но и тех гражданских войн, которые есть уже сейчас, думаю, хватит надолго. Потому что перспектив быстрого разруливания в Ливии, Сирии, Афганистане я не вижу. В России, правда, сейчас существует антиреволюционный консенсус. То есть большая часть жителей России готова платить какую-то цену, чтобы избежать революции в будущем. Уровень поддержки этой идеи – хватит революций – значительно выше, чем лоялистские настроения, уровень поддержки президента Путина, например.
Но никогда не надо говорить "никогда". Всегда есть развилки. Ясно, что рано или поздно Россию ждет существенный политический кризис. Он ждет, потому что иначе просто быть не может, потому что кризисы рано или поздно происходят. И тогда многое зависит от такой вещи, которую я бы назвал культурой конфликта, то есть опытом прохождения через конфликт. И вот с этим проблемы. Антиреволюционный консенсус сам по себе не является гарантией, что страна в революцию не вляпается. А любая революция – это потенциальная гражданская война. Выйти из состояния революции, нормализоваться, вернуться к легитимному правительству и к стандартным способам осуществления власти – это довольно сложное дело.
