- Российские суды назначают людям, пережившим пытки, очень небольшие компенсации. ЕСПЧ значительно выше оценивает жизнь и здоровье людей.
- Полиция на непонятных основаниях проверяет Трудовой дом "Ной" в Ивантеевке. Десятки бездомных могут снова оказаться на улице.
- Правозащитники судятся за право всех детей, а не только тех, кто имеет постоянную регистрацию в Москве, ходить в школы и детские сады.
"Медиазона" намерена судиться с Роскомнадзором. Редакция требует отменить блокировку статьи с рассказом о расследовании пыток в отделе полиции Нижнекамска, после которых 22-летний Ильназ Пиркин совершил самоубийство. Роскомнадзор обнаружил в этой публикации информацию о способах суицида и призывы к совершению самоубийства, поэтому внес материал в реестр страниц с запрещенной информацией. Юристы "Медиазоны" считают, что ведомство буквально трактует правило и удаляет все упоминания о суициде как явлении.
В то время как "Медиазона" пытается отстоять свое право рассказывать людям правду о пытках в полиции и их последствиях, суды выносят решения о компенсациях в пользу тех, кто эти пытки пережил, или родственников тех, кого запытали до смерти. На этой неделе вынесено по меньшей мере три подобных решения суда.
Видеоверсия программы
В Элисте суд взыскал в пользу бывшего заключенного 50 тысяч рублей за пытки в колонии. Ахмеда Салиева избил и пытался задушить младший инспектор группы надзора отдела безопасности. В 2018 году суд приговорил этого инспектора к трем годам лишения свободы,а теперь Салиеву выплатят компенсацию в 50 тысяч рублей.
В десять раз меньше Нижегородский областной суд оценил моральный вред, причиненный Низами Гасанову и Эльшану Заманову. В 2012 году их избили в отделе полиции, угрожали изнасилованием, требовали подписать явки с повинной в преступлении, которого они не совершали. В 2016 году шестерых полицейских, которые участвовали в этих пытках, осудили, но дали им условные сроки.
Третье дело тоже Комитет против пыток вел на протяжении многих-многих лет, а на этой неделе оно получило разрешение в Европейском суде по правам человека. Страсбургский суд опубликовал решение по жалобе нижегородки Елены Аношиной, чей брат Александр был убит милиционером в медицинском вытрезвителе еще в 2002 году. Страсбургские судьи установили, что Российская Федерация нарушила право Аношина на жизнь, а расследование его убийства было проведено неэффективно. В связи с этим Европейский суд по правам человека присудил Елене Аношиной 36 тысяч 600 евро.
По 5 тысяч рублей назначает Нижегородский областной суд людям, которых пытали в отделении полиции, и 36 тысяч евро – ЕСПЧ
Поражает разница в размере компенсаций: по 5 тысяч рублей назначает Нижегородский областной суд людям, которых пытали в отделении полиции, и 36 тысяч евро – Европейский суд по правам человека.
Ситуацию комментирует руководитель Московского отделения Комитета против пыток Анастасия Гарина.
Анастасия Гарина: Практика такова, что российский суд, как правило, намного ниже оценивает человеческую жизнь, страдания, здоровье. Вы поставьте себя на место этих людей: вас пытались избить и задушить сотрудники, от которых вы никуда не можете деться, вы находитесь с ними в запертом помещении.
Марьяна Торочешникова: А пять тысяч рублей для двух людей - Низами Гасанова и Эльшана Заманова? Мало того, что их пытали, им угрожали, на них хотели повесить чужое преступление. В итоге их могли даже посадить, поскольку они подписали явки с повинной. Но тем, кто их пытал, дают условные сроки, то есть они ходят на свободе.
Анастасия Гарина: Пять тысяч рублей – это дополнительное унижение для заявителей.
Марьяна Торочешникова: Им как бы указали: "Знайте свое место!".
Анастасия Гарина: Недавно была такая новость. Диджей Smash за избиение – ему сломали челюсть – получил компенсацию 200 тысяч рублей. У нас очень по-разному оцениваются жизнь и здоровье разных людей. В Московской области человека в отделе полиции забили до смерти, бросили умирать в коридоре. У него были сломаны ребра, он задохнулся. Не менее 76 ударов насчитала потом экспертиза. Его брат находился в отделе полиции вместе с ним и слышал, как брата убивают. Брат получил компенсацию в 200 тысяч рублей за перенесенные страдания от потери родственника. И мы думали, чем руководствуется суд, пересчитывали с "Русской Правдой" виру за убийство свободного человека. По "Русской Правде" она была больше, чем Мосгорсуд установил за убийство свободного человека, по-моему, в 2017 году.
Марьяна Торочешникова: Считается, что компенсация морального вреда не должна стать предметом обогащения заявителя. Но ведь даже для того, чтобы получить эти 200 или 5 тысяч рублей, нужно сначала добиться, чтобы этих людей, которые пытали в полиции, привлекли к ответственности: пока этого не произойдет, ни на какую компенсацию рассчитывать нельзя. А насколько тяжело добиваться этого?
Анастасия Гарина: Есть два вида компенсации. Первый – это компенсация за само преступление. Второй – это компенсация за страдания, которые человек испытывает в связи с неэффективным расследованием. Европейский суд установил четкие критерии того, что является эффективным расследованием. Наш УПК тоже установил достаточно четкую процедуру, как должно проходить расследование. Но, к сожалению, на деле эта процедура зачастую достаточно сильно отличается от того, что установил УПК.
Изначально, когда заявление поступает в правоохранительные органы, они его проверяют и потом должны принять решение: либо они возбуждают уголовное дело, либо не возбуждают. Но ситуация, когда его не возбуждают, потом отменяют это решение, а потом снова проверяют, снова не возбуждают и отменяют, может длиться годами: отказ бывает и по 10, и по 20 раз. Это девять кругов ада, которые нужно пройти заявителю….
Марьяна Торочешникова: …который и так уже прошел несколько кругов ада.
Анастасия Гарина: Конечно, пытки не повышают уровень доверия к правоохранительным органам, и люди падают духом.
Марьяна Торочешникова: Анастасия, расскажите о той истории, которая сейчас развивается в Анапе. На днях в Сахаровском Центре в Москве Комитет против пыток представил документальный фильм "Крайний Юг". В нем меня поразило то, что взрослые мужчины, пережившие пытки, рассказывали о происходившем с неподдельным изумлением: "Когда мне в полиции начали надевать наручники, противогаз, я не верил, что такое бывает! Они вели себя как какие-то гестаповцы, фашисты". И было ощущение, что люди впервые слышат о том, что в российской полиции не все в порядке.
Анастасия Гарина: А откуда им это слышать? Я слышу это каждый день, а люди, может быть, смотрят сериалы про хороших сотрудников полиции. Но, к сожалению, это не всегда так. Пытки – это одна из рутинных вещей, с которыми сталкиваются люди. Наш комитет существует 19 лет, и за это время мы собрали достаточно неплохую статистику, которая повторяется практически в каждом регионе. Где-то 80% всех жалоб на пытки – это жалобы на пытки со стороны сотрудников полиции, из них 80% - это жалобы на оперуполномоченных. А ведь именно эти люди добывают доказательства по делам. И мое мнение, что это основной метод добывания доказательств в РФ.
По нашему действующему УК пытки подпадают под "превышение полномочий". Там спорная юридическая ситуация. Правозащитники настаивают на том, что нужна отдельная статья по пыткам. Наш председатель Игорь Каляпин недавно получил ответ от президента Владимира Путина, что пытки у нас предусмотрены Уголовным кодексом. На самом деле слово "пытки" в кодексе встречается дважды: один раз – в порядке "истязания", а истязания – это когда один гражданин истязает другого.
Марьяна Торочешникова: И это обычный гражданин, не наделенный властью.
Анастасия Гарина: Да. Что под этим подразумевает международное право и мы? Один из признаков пытки – это когда их применяет представитель государства, человек, обладающий определенными полномочиями, что влечет за собой и административный ресурс, и доступ к каким-то определенным вещам. Конечно, когда один сосед избил другого соседа, это никакие не пытки: это два человека, находящиеся в одинаковой весовой категории.
Марьяна Торочешникова: А зачем выбивать из людей явку с повинной, если нет никаких гарантий, что действительно этот человек совершил преступление? Нужно же искать реального преступника.
Анастасия Гарина: По идее – да. Но это же проще! Не нужно полгода бегать и опрашивать кучу людей, делать поквартирный обход по 1000-квартирному дому, собирать доказательства. Как было у нас, что чистосердечное признание – царица доказательств, так, к сожалению, во многом и остается.
Марьяна Торочешникова: Сейчас все чаще стали говорить пытках в ФСБ.
Анастасия Гарина: И это особая категория дел, потому что ФСБ – это неприкасаемая, абсолютно недостижимая для правосудия организация. У нас есть одно такое дело. В Москве была спецоперация, и избили двух граждан – отца и сына Рагимовых. Там есть все доказательства, но в этой операции участвовала ФСБ, и дело не возбуждают, мне прямо говорят: "Поскольку это ФСБ – нет".
Сотрудников ФСБ проверяет Военно-следственный отдел, к которому у меня очень большие вопросы. Считается, что они все оформляют красиво, отвечают четко в срок, даже на 30 суток продляют свою проверку, но она пустая: вы же ничего не сделали, вы только опросили, допустим, сотрудника ФСБ.
А с Рагимовыми была удивительная история. Обычное следствие, проверяя сотрудников полиции, в том числе опрашивало сотрудников ФСБ. Человек приходит и говорит: "Я сотрудник ФСБ. Я стоял там-то, выполнял те-то функции, участвовал в этой спецоперации". Соответственно, он опрошен. Направляем запрос в Военно-следственный отдел, а он отвечает: "В этой спецоперации не участвовали сотрудники ФСБ". Как же они не участвовали, если они говорят, что участвовали?! Это не проверка, а фикция, причем достаточно демонстративная.
Марьяна Торочешникова: За время работы Комитета против пыток встречались и более страшные дела. В Нижнем Новгороде женщину вызвали в отдел полиции в качестве свидетельницы, а в итоге произошло групповое изнасилование, в котором участвовали следователи, прокуроры... Они выбрасывали презервативы из окна отделения, были все доказательства их виновности, но никого не осудили.
ФСБ – это неприкасаемая, абсолютно недостижимая для правосудия организация
Анастасия Гарина: Это не единичный случай, когда есть все доказательства виновности, но никого не осуждают. Как правило, это обусловлено тем, что в это дело вклинился какой-то административный ресурс. Тот случай, о котором вы говорите, - это случай Масловой. Там была достаточно непростая часть участников изнасилования.
Марьяна Торочешникова: Дети судей, прокуроров...
Анастасия Гарина: Да, различных уважаемых людей. А некоторые у нас "равнее других. Здесь нельзя говорить о справедливости.
Марьяна Торочешникова: Но, как я понимаю, Комитету против пыток удается добиваться (часто- спустя многие и многие годы) какой-то справедливости для тех, кто к вам обращается, если не в российских судах, то хотя бы в ЕСПЧ.
Анастасия Гарина: Мы стараемся ориентироваться все-таки не на Европейский суд, а на национальный уровень. Было бы хорошо, чтобы и здесь у нас что-то работало.
Десятки бездомных, нашедших приют в "Трудовом доме Ноя" в подмосковной Ивантеевке, рискуют снова оказаться на улице. Кому помешал трудовой дом, выясняла Анастасия Тищенко.
"Прописка", давным-давно отмененная в России, все равно является ключевым словом для многих чиновников при решении тех или иных вопросов. Юристы Комитета "Гражданское содействие" судятся с московскими властями за право всех детей, а не только тех, кто имеет российское гражданство и постоянную регистрацию в Москве, ходить в школы и детские сады. Тяжба длится уже несколько лет, но чиновники не сдаются.
Рассказывают председатель комитета "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина и юрист комитета Мария Красова, которая представляет интересы заявителей в Мосгорсуде.
Мария Красова: Законодательство у нас довольно хорошее, то есть все основания взять детей в школы и детские садики. Но есть и какое-то нежелание. Сейчас в судах мы сталкиваемся с таким обоснованием: "Если бы мы брали в садики детей с временной регистрацией, то мы нарушали бы конституционное право детей с постоянной регистрацией". Обязанность Департаментов образования - планировать необходимое количество мест в детских дошкольных учреждениях и средних общеобразовательных учреждениях, но они этого не делают.
Непонятно,каков критерий отбора: отчетов нам не дают. Даже через суд нам не удается запросить официальную статистику по тому, сколько детей с временной регистрацией было принято в сады в Москве или области. Более того, дети с временной регистрацией - очевидно, это не только беженцы и заявители нашего комитета. Я знаю, что на территории ТиНАО есть округи, где очереди достигают более 300 человек: понятно, что там не хватает как минимум нескольких садиков.
Марьяна Торочешникова: То есть чиновники просто отсекают всех "посторонних", как они считают, и предоставляют места только тем, кто зарегистрирован, вместо того, чтобы строить детские сады. Так им проще отчитаться...
Светлана Ганнушкина: Они расширяют круг "посторонних".
Марьяна Торочешникова: А что с этим делать?
Светлана Ганнушкина: Мы можем только обращаться в правоохранительные органы и к судебной системе. Но судебной системы у нас нет, она совершенно разрушена. Судья открыто говорит нам, что он не может принять решение против государственного органа. О какой независимости судебной системы тут может идти речь?!..
Марьяна Торочешникова: Но когда рассматривалась ваша жалоба в Верховном суде РФ, насколько я помню, там позиция ответчиков – Министерства образования – была примерно такая: "Мы не виноваты. В законе все правильно. Это где-то на местах они чего-то...".
Светлана Ганнушкина: Не совсем так. Мы ведь оспаривали нормативный документ - приказ номер 32 Министерства образования. И это министерство утверждало, что там сказано не то, что читают и органы образования на местах, и мы, и Миграционная служба. Мало того, в Подмосковье в одном месте – в Лосино-Петровском - все нормально, там принимали в школу, а в другом категорически отказывались, при этом ссылаясь на Миграционную службу, которая грозит их оштрафовать, если они будут образовывать детей (это действительно было так). И там было видно, что руководитель миграционного отдела, очень бойкая дама, действительно всех держит в страхе, и все органы образования боятся, что их оштрафуют. А штрафы за всякие нарушения стали совершенно зашкаливающими. У нас есть человек, которого оштрафовали на семь миллионов, которые он никогда не выплатит.
Марьяна Торочешникова: Сейчас чиновники, следователи то и дело говорят, что необходима интеграция мигрантов в общество той страны, где они живут.
Светлана Ганнушкина: Это пустые слова.
Марьяна Торочешникова: И, казалось бы, общее образование – это как раз и есть тот самый путь к интеграции. Почему же они ничего этого не делают?
Светлана Ганнушкина: Миграционная служба и органы образования исполняют указания. У нас любое указание, как говорил Владислав Сурков, - сигнал, который подается властью: вот это и есть способ управления.
Марьяна Торочешникова: То есть это Путин подает сигналы?
Светлана Ганнушкина: Путин или его окружение. Это совершенно очевидно. Даже Министерство образования… Сигнал идет из другого места – оттуда, откуда идут все сигналы во все органы, которые должны исполнять законодательство. Вот у нас есть Конституция, вице-премьер говорил мне: "У нас Конституция написана для граждан". Это значит, что эти люди ее не открывали, потому что в Конституции есть четкая градация. Например, гражданин Российской Федерации не может быть выдан или выслан в другую страну, а иностранный гражданин может быть выдан и выслан. Гражданина РФ нельзя лишить гражданства. Везде в Конституции указано: "гражданин", каждый – это значит, что все без исключения.
Марьяна Торочешникова: Вне зависимости от гражданства.
Светлана Ганнушкина: И у нас самая доброжелательная социальная статья – это статья об образовании. Тут четко сказано: каждый имеет право на образование. Гарантируется общедоступность и бесплатность дошкольного, основного, общего и среднепрофессионального образования в государственных и муниципальных учреждениях. За это отвечает государство. Каждый вправе на конкурсной основе бесплатно получать высшее образование (но это не выполняется даже и для наших граждан, это можно спокойно вычеркнуть).
Четвертый пункт 43-й статьи Конституции: государство и родители обязаны гарантировать то, что дети будут учиться. Все сказано - что еще нужно? Все, что может сделать министерство, - это установить образовательные стандарты, а учить обязаны всех.
Марьяна Торочешникова: А почему не пускают детей?
По делам об образовании решительно все российские суды отказывают
Светлана Ганнушкина: Нам говорят: "Закон – для граждан, Конституция – для граждан". Хотя и для граждан она не выполняется. "А на самом деле мы будем делать то, что нам указали. У нас была установка - и все: мигранты нам не нужны. То есть они нам нужны, конечно, но только для того, чтобы мы выжали из них все соки, чтобы они убирали наши дворы, что-то строили, но не мелькали у нас перед глазами".
Марьяна Торочешникова: "А учить, лечить мы их не будем".
Светлана Ганнушкина: Меня поражает, что люди совершенно не думают о государстве. Мы говорим о какой-то великой России, которая поднималась с колен (не знаю, когда она на них встала), о том,что мы сейчас играем огромную роль на политической арене. Но ведь лучшее распространение влияния - это язык и культура. Как же мы можем не учить этих ребят и не делать их - останутся они здесь или уедут – источником нашей культуры?! И будем ли мы с ними обращаться доброжелательно или плохо – от этого же зависит имидж страны. Но это никому не важно.
Марьяна Торочешникова: Комитет "Гражданское содействие" помогает множеству людей, которые уже много лет живут в России, для которых русский язык является фактически родным. И им через суд приходится добиваться того, чтобы им дали гражданство.
Светлана Ганнушкина: Да, любая форма легализации - через суд. И по делам об образовании решительно все суды отказывают.
Иногда нам удается устроить детей в школу. В Твери был суд, который мы выиграли, потому что дети уже учились, а их отчислили, а есть четкий перечень, когда можно отчислять детей из школы. Есть дела, которые мы выигрывали, когда по каким-то причинам родители не хотели водить детей в школы, и тут мы можем даже заставить, потому что этого требует Конституция. Но основную массу дел мы категорически проигрываем.
Еще есть одна проблема. Люди не могут попасть в школу, потому что записаться можно только в компьютере, онлайн, войдя в эту систему. И при этом вы должны указать место регистрации, а оно проверяется. И все - вы технически отрезаны от этого всего.
Иногда что-то удается. Мы предприняли такую акцию - по одной семье разослали то ли в 30, то ли в 50 московских школ просьбу: "Примите детей в школу". Одна школа отозвалась, но директор просит не называть ее имени, боится Миграционной службы, своего начальства. При этом министерство отвечает нам: "Школы автономны, они сами принимают решения". В другом случае директора школа наказали, объявили выговор за то, что она взяла детей в школу.
Марьяна Торочешникова: И что с этим делать?
Светлана Ганнушкина: А что делать с нашей страной?
Марьяна Торочешникова: Мне даже странно предположить, что вопросами устройства в детский сад и школу должен заниматься президент. Это немыслимо!
Светлана Ганнушкина: Есть такой принцип водопроводчика, который пришел по вызову и кричит: "Ваня, уходи! Здесь всю систему надо менять". Не может быть такой системы, когда чиновники, не глядя в Конституцию, не зная ее, совершенно ею пренебрегая, ждут какого-то указания из администрации президента, и это зависит от того, в каком настроении встанет президент.
Марьяна Торочешникова: Кстати, с 29 марта Владимир Путин может определять категории иностранцев, имеющих право на приобретение гражданства России в упрощенном порядке. Это потенциально касается многих беженцев, потому что этот закон разрешает давать гражданство в упрощенном порядке людям из стран со сложной общественно-политической и экономической обстановкой. Это не сигнал?
Светлана Ганнушкина: Нет. Я открою вам один секрет. И без этого закона президент у нас имеет право предоставить гражданство даже родственнице Деникина, которая не живет в стране со сложной обстановкой, но которой ему почему-то захотелось дать гражданство. А может он дать гражданство алкоголику и налогонеплательщику Депардье, бывшему большому актеру. И почему-то для этого не нужно никаких изменений в закон, потому что это действительно право президента.
