На 1 января 2019 года в учреждениях ФСИН содержалось более 563 тыс. человек, в том числе 45 тыс. женщин. 61,5 тыс. заключённых ВИЧ-инфицированы, лишь 43,9% из них получают антиретровирусную терапию. ФСИН ежегодно отчитывается о снижении смертности, как и о количестве заключённых, однако Россия продолжает лидировать по показателям смертности в тюрьмах в Европе. Последние данные, впрочем, касаются 2015 года, в 2016-м ФСИН перестала предоставлять информацию, на запрос Радио Свобода пресс-служба ведомства не ответила.

Правозащитники бьют тревогу: ВИЧ и туберкулёз ежегодно убивают сотни человек, которые могли бы жить, получай они грамотное лечение. Вообще любое серьёзное заболевание в тюрьме зачастую приводит к летальному исходу, причём шансов спастись у заключённых практически нет.

Лечим без врачей

1 сентября 2016 года 21-летний житель города Краснотурьинска Свердловской области Сергей Иванов выпивал с друзьями. Выпивки и закуски не хватило, молодые люди зашли в супермаркет, где украли пару бутылок конька, водку, один из них "тайно из корыстных побуждений похитил грудинку "Венгерскую", – как сказано в приговоре. Всё вместе на полторы тысячи рублей. В декабре Иванову со товарищи дали условные сроки, однако в октябре 2017-го за нарушение режима срок заменили на реальный, этапировали его в ИК-3 в родном Краснотурьинске.

Ещё в 17 лет Сергей инфицировался ВИЧ: по словам его матери Марины, которая работает санитаркой в местной больнице, его знакомый соблазнил его и ещё двоих человек "уколоться", не предупредив о своём ВИЧ-статусе, впоследствии ему якобы дали 4 года колонии по 122-й ст. (заражение ВИЧ-инфекцией). Вряд ли речь идёт об одноразовом употреблении наркотиков, но по словам мамы, до ареста Сергей был здоров, занимался спортом, регулярно обследовался у местного инфекциониста. За два месяца до ареста Марина сама водила сына сдавать кровь на иммунный статус. Показатели были хорошие, терапию ему не назначили (согласно рекомендациям ВОЗ антиретровирусную терапию (АРВТ) назначают при любом уровне вирусной нагрузки и иммунном статусе, российский Минздрав рекомендует назначать АРВТ, когда уровень клеток CD4 опустится до 350 клеток/мм³ и ниже; норма для здорового человека – 700 клеток/мм³, стадия СПИДа начинается при 200 клеток/мм³. – Прим.). Через полгода после прибытия в колонию Сергей умер.

При поступлении в СИЗО Сергей Иванов, как и все, кто попадает в систему ФСИН, сдал всевозможные анализы, терапию ему и тут не назначили. По стандартам Минздрава ВИЧ-инфицированные люди должны сдавать анализы каждые полгода, однако, по словам правозащитников и самих заключённых, с которыми удалось поговорить Радио Свобода, в колониях попросту нет тест-систем: "Когда начинаешь чувствовать себя плохо, пишешь заявление, тебя увозят на ЛИУ (лечебно-исправительное учреждение. – Прим.)", – рассказывает один из заключённых. Вот только увозят в ЛИУ не сразу после появления жалоб, а когда человек видимо заболевает, так что у администрации отпадают подозрения в симуляции. Для ВИЧ-инфицированного пациента это обычно значит, что ВИЧ перешёл в стадию СПИДа.

Согласно медицинским документам Иванова, АРВТ ему назначили только в ЛИУ-23 Свердловской области в январе 2018-го. Ещё в ИК-3 диагностировали туберкулёз, в лечебной колонии диагноз подтвердился. По словам Марины Чукавиной, эксперта екатеринбургского отделения Межрегионального центра прав человека, в ЛИУ-23 нет инфекциониста, вообще на всю Свердловскую область их якобы всего четверо – на 3500 ВИЧ-инфицированных заключённых. Такая же ситуация и в других регионах. Терапию часто назначают, поглядев схемы в интернете, если не подходит, ищут новую. Иванов от назначенной терапии чувствовал себя плохо, впрочем, возможно, это был синдром иммунного восстановления, когда при начале приёма АРВТ состояние пациента временно ухудшается. Долг врача рассказать человеку об этом синдроме и успокоить его, но в системе ФСИН таких специалистов нет. "Что медперсонал – раз в сутки подойдёт к нему, а остальное время те же осужденные помогают ему в туалет ходить, менять постельное, туда-сюда", – рассказывает Радио Свобода один из пациентов ЛИУ-23. По его словам, больным дают раз в день в произвольное время от 20 до 40 таблеток, которые нужно единоразово выпить в присутствии врача: там и от ВИЧ, и от туберкулёза, и от всего. Это тоже могло быть причиной плохого самочувствия, которое заставило Иванова дважды отказываться от АРВТ – о чём врачи ЛИУ-23 написали в анамнезе: мол, сам виноват.

Марина Иванова тем временем пыталась спасти сына. Никто не сообщил ей о том, что Сергея этапировали в лечебную колонию, весь январь она искала его, а в феврале поехала на длительное свидание. Сын был "совсем плохой". "Он говорит: "Мама, я умру, я это чувствую, я умираю. Прости меня. Похорони меня рядом с Сашкой (старший брат, умер от порока сердца. – Прим.)", – вспоминает Марина. "Я ходила, ходила, пыталась поговорить с медиками, никто, никто со мной не стал разговаривать, ни до кого не дозвониться, это не колония, а просто… – рыдает она в трубку. – Они мне говорят: "Он получает лечение". – "Какое, – говорю, – лечение? Он же умирает на глазах!"

В конце февраля Марине позвонили из колонии и попросили прислать по факсу документы на т.н. актировку (по ст. 81 УК, освобождение от наказания в связи с болезнью. – Прим.). Бумаги Марина отправила, но 28 февраля Серовский районный суд в актировке отказал. Суд прошёл заочно, больной уже не вставал с постели.

В апреле Сергей умер. Умер он, впрочем, не от туберкулёза, от которого его лечили в ЛИУ-23, а от пневмонии. Ошибка в диагнозе стала основанием для возбуждения уголовного дела против врачей ЛИУ-23. Против ИК-3, которая не смогла вовремя назначить АРВТ, дела не завели.

Жди, когда станет плохо

Случай Сергея Иванова – стандартная история. Опрошенные РС правозащитники, в частности Алексей Михайлов, руководитель отдела мониторинга ITPCru, сообщили, что лекарствами ФСИН обеспечена нормально: если терапию назначают, перебои с препаратами бывают редко. Проблемы, впрочем, начинаются уже при попадании в систему. Как рассказал РС житель Екатеринбурга, в СИЗО-5, куда попала его ВИЧ-инфицированная супруга, не было тех препаратов, которые она пила на свободе, ему приходилось курсировать между СПИД-центром и тюрьмой. По словам Марины Чукавиной, это системная проблема, больше всего страдают те, у кого нет родных, чтобы бегать за лекарствами.

Та же женщина была приговорена Верх-Исетским районным судом Екатеринбурга за хранение наркотиков к реальному заключению – несмотря на 4В стадию ВИЧ, открытую форму туберкулёза и новообразования в прямой кишке, которое диагностировали уже в СИЗО. Срок дали небольшой – всего два месяца административного ареста, но за эти два месяца она вполне может умереть. Руководитель проектов центра социальной помощи "Луна", член ОНК по Свердловской области в 2013–2016 гг. Людмила Винс в интервью РС рассказала, что тяжелобольных потребителей инъекционных наркотиков часто присуждают к реальным срокам. Колония не может по своей инициативе освободить умирающего заключённого, лечение в медучреждениях ФСИН оставляет желать лучшего, поэтому шансов дождаться суда по актировке и умереть на свободе у них не много.

Если терапию пациенту назначают уже в СИЗО, у многих синдром иммунного восстановления совпадает с абстинентным синдромом (попросту говоря, ломкой), человек винит во всём терапию, отказывается от неё, а "разъяснительная работа" ведётся только на бумаге: не хочешь пить, ну и не пей. Есть и просто ВИЧ-диссиденты, которых, впрочем, тоже никто не старается переубедить. Многим заключённым назначают терапию, но поскольку не берут анализы на иммунный статус, не могут отследить, эффективна она или нет. "В 2016 году у Г. было 400 клеток, – рассказывает Марина Чукавина про одного из своих больных. – До ноября 2018-го у него ни разу не брали анализы. Когда в ноябре взяли, у него уже 13 клеток, при этом он пьёт терапию, то есть она не подходит ему". Бóльшую группу составляют заключённые, как Сергей Иванов: на момент ареста врачи не видят показаний для назначения терапии, а в колониях ждут, "пока станет плохо".

"Губы были съедены"

34-летний заключённый ИК-52 в Камышловске Дмитрий Банников начал жаловаться на самочувствие за полгода до смерти. Родным он о диагнозе ВИЧ не сообщал, но в колонии знали. Вообще, как пояснили РС заключённые, утаить диагноз невозможно: ВИЧ-инфицированные получают специальную диету (дополнительно молочные продукты, масло, яйца). По словам заключённого из ИК-52, в самой колонии никогда не брали анализы на иммунный статус: реактивов нет. Банникова полгода "кормили завтраками": то в ЛИУ мест нет, то на этапе. "Дмитрий писал несколько заявлений, их игнорировали, говорили, подожди, позже уедешь", – рассказывает молодой человек. Дмитрий сильно похудел, у него постоянно болела голова, держалась высокая температура, но в санчасти давали только анальгин или цитрамон, всё обещали отправить в больницу, но не отправляли. "А ему даже освобождение от режима нельзя, он до последнего в шесть утра ходил на зарядку", – рассказывает его солагерник, добавляя, что Дмитрий не исключение: за последние полгода в его бараке на 100 человек по той же схеме умерло пятеро. Всем от 22 до 36, никто не жаловался на здоровье при поступлении в колонию.

Для родных Банникова стало новостью, что его в тяжёлом состоянии перевели в ЛИУ-51 6 декабря 2018 года. 10 декабря сестру и мать пустили к нему на свидание. "Когда мы приехали, нам сказали: "А вы памперсы ему привезли?" Мы сказали: "Какие памперсы?" – рассказывает сестра Дмитрия Екатерина. – Его к нам в комнату свидания заключённый волоком приволок, посадил его на стул и подпёр коленом – он не мог сидеть, падал. Он никого не узнавал, хватался за голову и орал от боли, стучал по столу, ковырял там какую-то дырку невидимую. У него повязка была на лице, вся в крови, он её снял, там губ не было, губы были съедены! На это невозможно было смотреть". Через два дня после свидания Дмитрий умер.

Екатерина Банникова вместе с Мариной Чукавиной пошли на личный приём к заместителю начальника ГУФСИН по Свердловской области Евгению Устинову. Приём вместе с ним вёл заместитель начальника медико-санитарной части по организации медицинского обеспечения личного состава Алексей Кривенко. По словам Банниковой, чиновники орали на них: они, мол, "сочиняют ерунду", а Банников был ВИЧ-диссидентом, и у них даже есть его письменный отказ от АРВТ. Отказ, впрочем, не упомянут в ответе ФСИН на жалобу Банниковой – по мнению Марины Чукавиной, это значит, что его нет, а терапию ему назначили за неделю до смерти.

Безвыходная статья

81 статья УК даёт право на освобождение тяжелобольным людям, но по словам правозащитников, на практике она не работает. Согласно официальной статистке ФСИН, в 2017 году по болезни было освобождено 2341 человек из 4191 человек, которые подали заявления на актировку.

По словам Марины Чукавиной, суды часто отказывают в освобождении из-за того, что колония не может предоставить правильный пакет документов. К примеру, 32-летнему Александру Ромазанову отказали потому, что ЛИУ-23, где он лечился, не сообщила суду, что у него помимо туберкулёза была ещё и 4В стадия ВИЧ-инфекции. ВИЧ у Ромазанова диагностировали ещё при поступлении в 2006 году (ему тогда было 20, его приговорили к 15 годам тюрьмы за разбой). АРВТ в колонии он не получал, анализы на иммунный статус не сдавал, в 2015 году его мать Светлана Ромазанова (она работает горничной в гостинице) заплатила ИК-54 в Новой Ляле 120 тыс. рублей, чтобы сына выпустили по УДО, – то ли 40, то ли 60 тыс. передала "в дар" колонии, а на остальные купила стройматериалы. ИК-54 свои обязательства выполнила и написала хорошую характеристику, однако суд в УДО отказал.

Уже ожидая суда по УДО, Ромазанов чувствовал себя плохо, но работал до последнего – разгружал мешки на угольном производстве. В августе 2017-го его состояние значительно ухудшилось, его перевели в ЛИУ-23, где поставили туберкулёз. Лечение результатов не давало, 9 июня 2018 года суд отказал ему в освобождении по болезни, второй суд 16 июля всё же согласился освободить Ромазанова, но он умер 25-го, не дожив дня до вступления решения суда в силу. По словам Людмилы Винс, около трети её подопечных умирают в течение этих 10 дней после актировки, хотя закон не запрещает судьям выпускать людей незамедлительно.

Марина Чукавина рассказывает о другом заключённом, которому дважды отказывали в актировке без подписи врача-инфекциониста на медицинском заключении – в колонии такого специалиста не было. Отпустили только на третий раз, несмотря на протест прокуратуры: в дело пришлось вмешаться лично начальнику ГУФСИН Свердловской области Александру Фёдорову.

В любом случае документы на актировку практически всегда подают слишком поздно, так что подавляющее большинство заключённых умирает в течение нескольких дней после освобождения. "Мне, бывает, врачи звонят, спрашивают, как он там, потому что они не уверены, что он не умрёт сразу, как они его за ворота вынесут", – рассказывает Марина Чукавина. "У меня в 2018 году было около 70 человек на сопровождении, выжило из них человек 20", – говорит Людмила Винс. Тех, кто живёт на свободе какое-то продолжительное время, – единицы.

Ожидая вступления в силу решения суда об актировке, можно не только умереть, но и получить новый срок, как это произошло с содержащимся в ЛИУ-51 37-летним Евгением Ж. 24 января Ленинский районный суд Свердловской области освободил его от отбытия наказания в связи с крайне тяжёлым состоянием и диагнозом: 4В стадия СПИДа в фазе прогрессирования и терминальной стадии, генерализованная инфекция, лимфоаденопатия, токсическая энцефалопатия, диссеминированный туберкулез, наркомания в стадии вынужденной ремиссии. Но 4 дня спустя прямо в больничной палате-камере состоялось заседание Дзержинского районного суда, приговорившего его к 5 годам заключения по другим эпизодам разбойных нападений и краж. “Судья, видя его состояние, должен был истребовать [медицинские] документы, вынести приговор, признать его виновным, но от наказания освободить, поскольку эти заболевания препятствуют отбыванию наказания”, – комментирует ситуацию Алексей Федяров, начальник юридического департамента фонда помощи осужденным "Русь сидящая". Случай Евгения Ж. не исключение.

Тюрьма не сахар

Проблема с некачественными обследованиями касается не только ВИЧ-инфицированных заключённых. Так, у 36-летнего Сергея Ладанова, заключённого ИК-29 в Кемеровской области, диагностировали сахарный диабет. Автослесарь Ладанов сел по глупости: как рассказала его жена Марина Маркс, он как-то после работы зашёл домой к своей маме, порылся там и украл водку. Мама обратилась в полицию, Ладанова арестовали. То ли они не знала, что в дом залез сын, то ли хотела попугать и потом не смогла забрать заявление, но ему дали пять лет заключения, не помогло даже то, что Ладанов был прописан по месту совершения кражи.

Осудили его в 2016 году, уже в 2017-м он начал жаловаться на здоровье, а в марте 2018-го у него обнаружили диабет. По словам Марины Маркс, ему становилось всё хуже, болела голова, он за неделю похудел на 20 кг, его перевели на обследование в "лечебную" ИК-5, назначили схему лечения и выписали, впрочем, эта схема не подошла, а новую выписали уже в ИК-29 – непонятно как: по словам Маркс, эндокринолога в колонии нет, главный врач по образованию психолог, уколы себе Сергей делает наобум – когда "чувствует, что повысился сахар". "Нам эндокринолог [в ИК-5] сказала: "Захочешь жить, сам себе всё подберёшь", – рассказывает Марина.

Большую часть лекарств при этом приходится покупать самим, как и шприцы: в колониях выдают один шприц на день – на пять уколов. При этом в диагнозе Ладанова указан сахарный диабет, но не указана форма заболевания: лёгкая, тяжёлая или средняя, поэтому в сентябре 2018 года врачебная комиссия отказалась ходатайствовать о его освобождении. О тяжести заболевания мог бы свидетельствовать уровень глюкозы в крови, эти цифры есть в ответе ГУФСИН на жалобу Ладанова: от 8,4 до 9,6 ммоль/л – не так и плохо, вот только Марина Маркс уверяет, что эти результаты – фикция, анализы у мужа не брали, а тест, который она привезла ему на длительное свидание, показал 26 ммоль/л (тяжёлой формой считается уровень глюкозы свыше 14 ммоль/л. – Прим.). ФСИН, впрочем, безапелляционна: "Медицинская помощь осуждённому Ладанову оказывается своевременно и в полном объёме", – указано в ответе на жалобу больного, а в плохом самочувствии он виноват сам: не соблюдает диету. "Как он может соблюдать диету, если ему передачи разрешают раз в полгода? – чуть не кричит Марина Маркс. – В столовой тюремной разве что-то хорошее есть, что можно соблюдать диету? Воду оттуда хлебать?"

Туберкулёз как пытка

Болезни осуждённого часто используют как способ давления. По закону госпитализированных заключённых нельзя сажать в изолятор, однако, как рассказывает Марина Чукавина, администрации колоний часто заставляют врачей выписывать больных, которые слишком активно общаются с правозащитниками и адвокатами. "Они пишут, что у него не открытая форма туберкулёза, а закрытая, и сажают его в той же колонии со здоровыми. И потом с диспансера они могут его посадить в ШИЗО". Посидев некоторое время в изоляторе, многие становятся более сговорчивыми. Некоторых, как Ладанова, переводят в "здоровую" колонию, им там становится хуже, но пока их вернут в больницу, пройдёт несколько месяцев. Угроза перевода в "пыточную" зону также успокаивает жалобщиков.

С судебными исками особая уловка: "Есть такой Ринат Закиров, – рассказывает Марина Чукавина. – В 23-й колонии врачи ему поставили неправильный диагноз, написали, что у него открытая форма туберкулёза, и посадили его в отряд с открытой формой. Это, скорее всего, было сделано умышленно, он жалобщик. Он пишет в прокуратуру, та проводит проверку и устанавливает факт, что у него не открытая форма, а закрытая. Но пока шла проверка, его успели свозить в 55-ю колонию: он в машине ехал с [больными] с открытой формой, приехал на централ [в Екатеринбург], сел в камеру с открытой формой, потом попал в 55-ю колонию – в отряд с открытой формой [туберкулёза]. Тут выясняется, что у него тоже уже открытая форма. Он берёт ответ прокурора и подаёт в суд – что его заразили туберкулёзом".

Несмотря на то что туберкулёз у Закирова мог перейти в открытую форму независимо от его окружения, сотрудники ГУФСИН всё же нарушили закон и, чтобы уйти от ответственности… перевели Закирова в другую колонию – ИК-47. Когда через 2–3 месяца в ИК-23 придёт повестка о вызове Закирова в суд, колония ответит, что заключённый выбыл. Дело будет отправлено в суд по месту нахождения новой колонии, однако пока будут идти документы, Закирова снова куда-нибудь переведут или вернут в ИК-23 – и так до бесконечности.

Одно радует: как оказалось, в тюрьмах удалось изжить стигматизацию ВИЧ-инфицированных людей: "Сейчас уже не те времена, все понимают, каким способом можно заразиться. Нет таких предрассудков, как раньше, что даже ручки дверные через тряпочку открывали", – смеётся ВИЧ-отрицательный заключённый в другой колонии, который много знает о ВИЧ-инфекции, даже то, что на Западе терапию назначают при любом иммунном статусе. Но толерантность воспиталась только среди сидельцев. А сотрудники администрации и врачи? "Да они ко всем, в общем-то, относятся как к собакам", – заключает собеседник РС в одной из бесчисленных российских ИК.