6 января в Воронеже в городской больнице умер поэт и художник Валерий Исаянц (1945–2019). Прощание с ним состоялось 18 января. Последние почти тридцать лет он жил как бездомный.
О нём написала книгу Анастасия Цветаева, он был знаком с Павлом Антокольским, Мартиросом Сарьяном, вероятно, Сергеем Параджановым и Евгением Пастернаком (сыном поэта), а редактором его первого сборника стихов (1978) выступил Арсений Тарковский. В январе в Москве планируется закрытая выставка живописных работ Исаянца, одна из нескольких за последние четыре года.
В отделении интенсивной терапии он оказался по скорой, ему диагностировали рак с метастазами. Документов при нём не было – с зимы 2017 года он жаловался знакомым, что потерял паспорт, из-за чего какое-то время не получает пенсию. Помимо паспорта, у него не было дома, денег и грамотного присмотра. Он нищенствовал, бродяжничал, ночевал по подъездам, из которых его часто прогоняли.
О родственниках Исаянца ничего не известно, тело не было востребовано ими, а значит, существовала опасность, что его могут похоронить на окраине кладбища просто под порядковым номером. Поэтому знакомые спешно собирали средства хотя бы на самые простые похороны.
История одного путешествия
Восстановить подлинную хронику жизни Валерия Исаянца крайне сложно: сам поэт из-за душевной болезни говорил отвлечённо, не отвечал на прямые вопросы. Поэтому рассказывать о нём приходится посредством чьих-то воспоминаний.
Валерий родился 1 января 1945 года. Его мать, Анна Петровна Исаянц, работала директором макаронной фабрики. Отцом, по его словам, был некий Иван Прокопьевич Буравлев. Валерий закончил Суворовское училище и филфак Воронежского университета. Судя по всему, уже в юности было диагностировано "душевное расстройство"; вероятно, речь идет о шизофрении. Он писал стихи, был образован, красив, любим девушками. Литераторы прочили ему яркую творческую судьбу.
Одна из главных встреч в его жизни произошла летом 1971 года в Коктебеле. Вдова Максимилиана Волошина, Мария Степановна, представила воронежца Анастасии Цветаевой, младшей сестре Марины Цветаевой и дочери создателя Пушкинского музея. Ему 26, ей 77 лет. Об их пылкой дружбе и дальнейшей ссоре Анастасия Ивановна напишет "Историю одного путешествия" – откровенно-дневниковое повествование, которое не публиковали при ее жизни.
Цветаева была очарована молодым поэтом, называла его ангелом, сыном и "моим мальчиком", признавалась, что в его присутствии "чувствует себя Мариной", своей влюбчивой и ревнивой сестрой. По Коктебелю, Старому Крыму, посёлку Новый Свет они гуляли за руку "пальцы в пальцы". "Валерик прекрасней всех юношей", – оценивала она. Он надписывает ей книжки и наборы открыток: "...И имени нежней уста его // Не прошептали, чем Цветаева"...
После возвращения в Москву она старается ввести его в литературные круги, организовать публикации в журналах, ищет ему работу, а он – позволяет себе вспышки гнева в ответ на заботу, резкие слова недовольства. Она хлопочет за него, чтобы выправить новый паспорт взамен утерянного, а он, отказываясь без ошибок переписать заявление, осуждает ее за испорченное настроение...
Книга Цветаевой вышла в 2004 году. Тогда все хватились: а где же сам герой?
Оказалось, он жив, но уже лет десять обитает в электричках и лесах, потому что лишился квартиры и так и не смог нигде работать. Добровольно выпав из социума, превратился в персонажа романа Нила Геймана "Никогде".
***
Небес терпеливые своды
водили беседы тайком…
И взят был взаймы у Природы –
я, ставший Её языком.
(здесь и далее – стихи Валерия Исаянца)
"Мне так этого захотелось…"
Вячеслав Битюцкий, председатель "Воронежского Мемориала", друживший с Цветаевой много лет, вспоминает:
– С Анастасией Ивановной я познакомился 14 декабря 1974 года в писательском доме отдыха Голицыно под Москвой. Вернувшись в Воронеж 16 декабря, я вскоре получил от неё открытку. В ней она просила разыскать ее воронежского знакомого Валерия Исаянца и морально поддержать его, потому что тот – одинокий человек, и это его угнетает. Телефон она сообщила, и я без труда нашёл Валерия в доме на улице Карла Маркса (это старый центр города. – РС), где он проживал с матерью Анной Петровной. Затем он жил уже один на улице Куцыгина, 6, и я довольно часто бывал у него. Был он весьма рассеянным. Жил непонятно чем. Хотя родственники ему помогали. Терять ключи от квартиры было у него обычным делом. И мне не раз приходилось чинить замки и двери, выломанные хозяином, чтобы попасть домой. Какое-то время он жил с незапертой дверью, потом просил ее починить, но снова терял ключ и снова выдирал замок "с мясом".
Жить в долг было у него делом привычным. Однажды он занял у меня некоторую сумму, сославшись на то, что речь для него идёт "о жизни или смерти". Через несколько дней я зашел к нему, и на вопрос о том, как у него с деньгами, он ответил: "Хорошо. Я слетал на них во Львов. Мне так захотелось побродить по Лычаковскому кладбищу…" – "А что, у вас там кто-то похоронен?" – "Да нет, мне просто нравятся эти старинные склепы и ограды".
В конце концов, мне надоела эта небрежность в отношениях. Я понял, что он неисправим, и прервал с ним всякое общение. Может быть, я неправ. И чувство вины не покидает меня. Он не то чтобы меня обидел. Да и грех сердиться на тех, кто одарен Богом, но им же и обижен, – говорит Битюцкий.
Ожидание Кутузова
Притаилась в поэте Москва.
Не качай головою — уронишь!
Край родного… В дуршлях рукава
просыпается зимний Воронеж.
Тверь, Коломна, застёжка Кремля,
всё горит, источая французов.
У поэта в кармане земля,
по которой не ступит Кутузов.
Место, где "слышны колокола"
В семидесятые годы Исаянц путешествовал, побывал на родине предков – в Армении. Переводил европейских поэтов: Гёльдерлина, Рильке, Верлена (эти переводы не сохранились). А вот попытки устроиться на службу, которая кормит, и не быть "тунеядцем" заканчивались ничем. Поэт Татьяна Шепелева, ведущий библиограф в Областной юношеской библиотеке им. Кубанёва, говорит:
– Году эдак в семидесятом он недолго работал в этой библиотеке, она тогда располагалась на улице Мира. Ну как – работал? Взял однажды и ушёл среди дня. А потом на вопрос директора, где был, ответил: "Вы слишком любопытны".
В восьмидесятые мать переехала на улицу Платонова, а Валерию выправила отдельную квартиру, где он часто принимал гостей. По словам очевидцев, "в квартире шёл поэтический бедлам". Переводчик Ольга Муратова вспоминает, что в один из таких вечеров в 1987 или 1988 году Валерий попросил её позвонить некоей Анастасии Ивановне.
– Скорее всего, у него самого не было средств на междугородний разговор, – предполагает Ольга. – Анастасия Ивановна ответила мне приветливо, но, услышав имя Валерия, закричала: "Что? Опять? Не звоните мне больше!" – и повесила трубку.
Первым делом Валера показал мне письмо, написанное им президенту Америки
В этот же период мать Валерия умерла. Скорее всего, далее он несколько раз менял квартиру с доплатой, и на эту разницу жил. Директор галереи современного искусства "Х.Л.А.М." Алексей Горбунов пересказывает фрагмент этой квартирной эпопеи:
– Якобы Исаянц сказал: "Я хочу жить поближе к месту, где слышны колокола". Он просто произнёс фразу поэта! Мол, из того, что вы мне предлагаете, я выберу это. (Речь идет о Покровском кафедральном соборе, архитектурном памятнике XVIII века. – РС).
Он переехал в дом на площади Ленина ("тоже центр, но намного хуже", говорят бывавшие там люди). Живущий ныне в Англии Александр Гунин писал у себя в соцсети в 2017 году о встречах с Исаянцем (орфография и пунктуация автора сохранены): "Подходя к дому, заметил везде надписи и стрелки мелом: "Исаянц, сюда" и стрелка указывающая в направлении подъезда. В стрелках был весь подъезд, указывающий уже на квартиру. Дверь, как всегда, открыта. Первым делом Валера показал мне письмо, написанное им президенту Америки, Джорджу Герберту Бушу. Вместо марки была маленькая фотокарточка Валеры. В письме рассказывалось о разработках нового языка, проводимого Исаянцем. Язык основывался на гортанных криках африканских птиц".
Но затем Исаянц потерял и эту квартиру и поселился в домике в посёлке Рыбачий. Вскоре там случился пожар. Поэт остался без крыши над головой. Встревоженных этим людей он успокаивал сообщениями о том, что зимует у каких-то старых знакомых, и в Северном районе города действительно есть адрес, по которому Исаянца видели. Но как долго продолжались такие зимовки, неизвестно.
***
И так не дозвонились мы до Бога –
"Алло, Центральная?" – и сказка отошла…
М.Твен в верхах испепелил крыла,
и сам он там стоит в углу убого.
В углу у мира, воскрешенный прах,
и глаза два, и зрячесть та же, та же...
До этого бывал он в тех мирах,
где о Земле молчат, как о пропаже.
"Пейзажи инобытия"
Благодаря поэту и журналисту Полине Синёвой спустя десятилетия увидел свет второй сборник стихотворений гениального бродяги.
– В Воронеже об Исаянце вспомнили и заговорили после того, как в 2004 году вышла книга Анастасии Цветаевой о нем. Он тогда бродяжничал, носил с собой пару пакетов или сумок, в которых умещались все его личные вещи, стихи и рисунки. Он много писал и рисовал – на случайных листках, картонках, оторванных книжных обложках. Но куда девать всю эту "продукцию"?
Поэт и коллекционер Михаил Болгов иногда пускал Исаянца к себе в домик в посёлке Масловка и ежемесячно платил небольшой условный "гонорар" за стихи. Это была своего рода стимуляция к творчеству. Он собирал и хранил тексты Исаянца. Несколько воронежских поэтов из клуба "Лик" брали себе стопки из этого архива, чтобы разбирать стихи с грязных бумажек с расплывшимися чернилами и заносить в компьютер.
Я понял, что всех поразила его судьба. Как рафинированное существо может жить 25 лет под брезентом?
В ту пору ещё был популярен ЖЖ, и я начала выкладывать тексты Исаянца. Многие люди, связанные с литературой, восхищались, задавали вопросы. Тогда я сделала пост с историей Исаянца. Я немного знала его семью: Анна Петровна одно время жила с нами на одной лестничной площадке. Новое знакомство с ним состоялось годы спустя, уже в связи с текстами, которые собирал Болгов. Это была совсем другая поэтика, чем в ранние годы, – парадоксальная и изумляющая. Видимо, душевная болезнь прогрессировала, поэт уходил все дальше в свою собственную реальность, но он создавал там уникальный мир, свою логику, свой язык. И это проявлялось не только в текстах, но и в обычной, повседневной речи. Казалось бы, вот стоит перед тобой странно одетый бомж, несет какую-то бессмыслицу, но при этом ты понимаешь, что где-то тут совсем рядом Хлебников или Платонов. Чувство языка у него было совершено особенное.
Он был с юности невероятно начитан и эрудирован, и вся мировая история, литература и мифология соединились в его голове в какую-то новую калейдоскопическую вселенную. И вот я написала в ЖЖ обо всей этой истории и о грудах черновиков, закончив словами, что хорошо бы издать книгу. И мне неожиданно ответил человек из издательства "Водолей Publishers": "Так давайте издадим, готовьте тексты", – вспоминает Синёва.
Так в 2013 году вышла книга "Пейзажи инобытия" с предисловием Полины Синёвой.
– Когда в 2013 году Полина сделала презентацию книжки, то людей в галерее "Х.Л.А.М." было битком, – говорит Алексей Горбунов. – Пришли даже те, кто никогда к нам не ходит. Когда явился Исаянц в белом пиджаке, все пали ниц, журналисты стали фотографировать, как будто Иисус Христос зашёл. Я не мог понять, что они хотят? Что, они так знают его стихи? Я понял, что всех поразила его судьба. Как рафинированное существо может жить 25 лет под брезентом?
Алексей Горбунов познакомился с Исаянцем в 1999-м или в самом начале 2000-х, и с тех пор так же, как многие, принимал в его судьбе активное участие. Давал денег, одежду, но главное – устраивал сам или содействовал организации выставок:
– В 2016 году проходила общая выставка в Москве (в галерее Винзавод), в неё вошли и его работы. Через год в Воронеже в галерее Х.Л.А.М. – персональная выставка. Его картинки передают армянский темперамент. Директор Австрийского культурного форума в Москве Симон Мраз был обрадован и поражён, увидев их. Девочка из армянской семьи просила: "Мама, купи, купи любую картинку!" Андрей Агишев из Музея наивного искусства Перми с женой купили двадцать работ в свою коллекцию.
По картинкам видно, что автор эрудит, интеллектуал, знающий персидскую, армянскую культуру, языки. В них отражаются темы цирка, театра, зоопарка, балета, писателя и многое другое. На картинках бывают надписи, и он сам всегда мог их прокомментировать. Например, рисунок "Наши воображения над нами": "Это громадный мир искусства! И вообще не только искусства, а мир человека и созданный человеком настолько огромен, что эпохи, прошедшие как катаклизмы в небытие, подводят наше пристальное внимание к тому, что человек остается этнически тем же и там же. И наше воображение устремляется к тем, кто был до нас – и над нами, и под нами", – цитирует Алексей Горбунов комментарий Исаянца к одной из своих работ.
***
Я поднёс огонь в горсти
к выдоху сухого дыма…
Я огонь души растил
и, когда необходимо,
спичку в страхе зажигал:
вот видения былого -
осязаемое Слово!..
И пока огонь мигал
(шорох серы в темноте
мирозданья и былины),
говорят – стихи слагал
из огня, воды и глины.
(Предпочтение – воде).
Привычка к свободе
Все годы, что Валерий Исаянц бродяжничал по Воронежу и области, разные люди пробовали ему помогать, но сталкивались со сложностью характера поэта и ретировались. Исаянц не научился пользоваться сотовым телефоном, ему боялись доверить квартиру, ведь её нужно содержать в чистоте и оплачивать коммунальные услуги.
– Анастасия Ивановна отвечала ему в 1988 году на просьбу о работе в Ленинграде, – пересказывает Алексей Горбунов. – "Я не могу Вас рекомендовать сторожем в Эрмитаж – это могло бы кончиться для Вас плохо – судом (этого ещё Вам не хватает!) И плохо для Эрмитажа. Я узнала (мне рассказали), что Вы, живя в разных местах, у друзей, только благодаря бдительности их, не допустили пожара: в одном месте, по рассеянности, ушли, заперев квартиру, в которой на печке варилась пища, а в другом – в трёх местах прожгли плед тлевшей папиросой. ...Сторожить с такой рассеянностью Вы можете только то, что не может сгореть..."
Человек живет на земле, на улице, а при этом огромное значение придает порядку слов и суффиксов
– На самом деле ему была нужна стипендия и зимой жилье, в остальное время он обходился лесом и привык к этой свободе. Конечно, это как-то странно звучит, но уж как есть, – печально признаёт Алексей Горбунов. – В декабре морозы наступили, и он пришел просить устроить его в подъезд (а то его выгоняют), а я недавно обнаружил теплый подвал, где есть трубы и картонные ящики. Отвел туда.
– Конечно, чтобы общаться с ним, требовалось определенное терпение, – продолжает Алексей Горбунов. – Его сердитость составляет нерв его поэзии. Поэзия содержится в его нервной речи, в его замечаниях парадоксальных. Представляете: человек живет на земле, на улице, а при этом огромное значение придает порядку слов и суффиксов, ударению в слове.
Я думал, он сделает вид, что меня не узнал, и не поздоровается. Но Валерий, поравнявшись со мной, зыркнув исподлобья, неожиданно спросил: "У вас есть десять рублей?"
Пример Исаянца, по мнению Горбунова, демонстрирует полное равнодушие местных чиновников к культурному феномену, лицемерие со стороны государства в отношении культуры.
– К нам приезжал из Нью-Йорка поэт Александр Гальпер, – приводит Алексей пример. – Он социальный служащий, к нему приходят мигранты, трансвеститы, бомжи, наркоманы. Его работа состоит в том, чтобы вести беседы, понимать и пристраивать этих самых невероятных личностей. Государство ему это оплачивает. Он с ними терпелив. То есть решение проблемы существует, если государство этого хочет.
Поэт, основатель клуба "ЛИК" Михаил Болгов, вспоминает, как трудно было помогать тому, кто не умеет помощь принимать:
– Пристроить его пытались десяток раз. Давали теплый, обустроенный гараж – отказывался: "Не подходит, всё не то". Несколько армян его забирали – возвращался. "Ты почему не остался?" – "А там человек мне не понравился". С ним вообще было сложно. Он у меня украл коллекцию монет и картины жены. Спрашиваю: "Куда дел?" – "А я их выставил для людей вдоль забора Авиационного завода, чтоб люди ходили и радовались".
– Мы не виделись долгие годы, я лишь иногда справлялся о нем у Михаила Болгова, знал, что тот ему помогает. Читал его талантливые стихи, – завершает свои воспоминания Вячеслав Битюцкий. – Последний раз я случайно встретил Исаянца на улице Фридриха Энгельса. Он шел мне навстречу. И мы почти столкнулись приблизительно на том же месте, где когда-то расстались лет 30 назад. Я думал, он сделает вид, что меня не узнал, и не поздоровается. Но Валерий, поравнявшись со мной, зыркнув исподлобья, неожиданно спросил: "У вас есть десять рублей?" Я молча полез в карман.
Послесловие автора
Я начала готовить этот материал дней за десять до Нового года, когда Исаянц зашел в галерею "Х. Л.А.М." и попросил Алексея Юрьевича Горбунова пристроить его на ночлег. Я хотела написать, что надо посодействовать ему хотя бы с паспортом, собиралась задать клубок вопросов: как помочь ему и кому-то в похожей ситуации? Могло ли вообще что-то сделать государство? С кого должна была начаться такая помощь?.. Всё было почти готово, когда раздались звонки с пересказом новостей: скорая, больница, агония, неверно понятое бормотание фамилии – услышали "Исаев", – поиск родных и три дня на сбор денег для нормальных похорон… Я собиралась написать, о том, что он ещё жив, а пришлось написать о другом.
Сейчас интернет полнится воспоминаниями, стихами, фотографиями о человеке, ставшем городской легендой.
***
Колеблемою тенью по Земле
я прохожу, весь в пепле и в золе,
и знаю: был я! Но я верю – не был!
И беззащитно предо мною небо.
