Во второй части этого выпуска: стихи Лены Элтанг (Вильнюс).

«Мои любимые пластинки» с немецким журналистом Борисом Райтшустером.

Сто лет назад Александр Блок, описывая жестоких варваров с раскосыми глазами, писал:

Привыкли мы, хватая под уздцы

Играющих коней ретивых,

Ломать коням тяжелые крестцы,

И усмирять рабынь строптивых...

В стихотворении этом много всякого наворочено, но я цитирую строфу, где речь идёт о конях. Блоковские персонажи хрустят тяжёлыми крестцами коней для устрашения. Такой лирический образ. Но есть и другие образы коня, менее лирические. Со мной в студии – монгольский художник Дэн Барсболдт, и говорить мы будем о конях, лошадях, жеребцах и об отношении к этим животным в Монголии.

– Дэн, мой первый конь в жизни — это детская лошадь-качалка. Если я не ошибаюсь, она была деревянная, светло-серой масти. Помните ли вы своего первого коня или лошадь? Это была игрушка или это был настоящий живой конь?

Дэн Барсболдт:

– Я в пять-шесть лет стал выковыривать из окна замазку, пластилин, которым мама замазывала окна на зиму, я из них лепил разных животных, в том числе и лошадей, естественно. Надо сказать, что для монгола лошадь — это как, наверное, для любого горожанина всего мира голуби, воробьи. Я помню, что по нашей главной площади бродили кони, верблюды, козы, овцы. Мы ловили этих коз и на них катались. В пригородных районах выпускали скот в ночное. То есть эти бедные козы, овцы вместо того, чтобы ужинать, должны были в качестве коней нас таскать. Мы их до изнеможения доводили. В Монголии к коню отношение очень трепетное, сдержанное. Кстати, к детям такое же отношение: сдержанное. Я научился ездить верхом на лошади довольно поздно, мне было лет 9. До этого я лошадей очень любил, с детства. Я помню, мне было лет пять-шесть, отец нам с братом перед сном читал Сетон-Томпсона, я очень часто вспоминаю до сих пор его рассказ«Мустанг-иноходец». Уже в молодости, когда учился в Ленинграде, был в БДТ, смотрел «Историю лошади» про Холстомера, играл его Лебедев, и это меня тоже очень поразило. До сих иногда вспоминаю Холстомера, вспоминаю «Жерминаль» Эмиля Золя, там несчастная лошадь, которая в шахте что-то крутила, видимо, для поднятия горняков вверх, лифт был такой, потом она погибает.

– Дэн, вы цитируете западную литературу. Мои первые литературные лошади — это все-таки сказки, русские сказки: «Сивка-Бурка», волшебный «Конек-Горбунок». Есть ли монгольские сказки или фольклор о лошадях и конях?

– Все богатыри, как правило, на конях, конь всегда играет какую-то очень важную роль.

В Монголии ведь холодно, у нас практически 9 месяцев очень холодно и морозно, поэтому монгольская лошадь внешне довольно неказистая. Она очень выносливая, очень неприхотливая. Тем не менее, у нас скачки бывают и на скачках кони, быстрые кони, они даже по экстерьеру совсем другие, они больше похожи, я бы сказал, на хищников, на волков, худые, поджарые. У монгольских лошадей обычно довольно большое пузо, короткие ноги, а монгольские кони для скачек, их специально выводят, выращивают, работают над их мускулатурой, уменьшают желудок путем диет и постоянных тренировок. Поэтому монгольский конь, который участвует в скачках, он абсолютно другой по виду, по экстерьеру.

– Вы уже сравнили коней с козами. Когда вы впервые попробовали конское молоко, может быть даже конину?

– Конину у нас обычно едят зимой, так, без пафоса. Она считается очень калорийной, очень чистой. Считается, что у коз и коней меньше болезней. Вкус очень странный, специфический, я бы не сказал, что его можно каждый день есть, но в виде деликатеса можно. Я люблю. Кобылье молоко вообще не пьют, его сбраживают, из него делают то, что по-тюркски называется кумыс, по-монгольски айран. Это делается обычно летом, с конца июня, потому что сначала нужно, чтобы жеребята наелись, напились, которые родились весной, потом часть этого молока кобыльего забирают, и из него делают то, что называется во всём мире кумыс, это тюркское слово. Кумыс – слабоалкогольный напиток. Говорят, что он очень полезен для костей, для всего, против туберкулеза. Есть даже специальные больницы или курорты, где пьют кумыс. Им можно упиться, можно до потери сознания упиться. Очень коварный, как и весь восток глазами европейца, очень коварный напиток. Пьешь, а потом не помнишь. Обычно пьют литрами, как чехи пьют пиво, например. Я могу два-три литра выпить.

– А чем закусывают кумыс?

– Обычно не закусывают, настолько он калорийный. Почему летом, например, монголы никогда не воевали? Потому что скот должен нагуливать жир, надо заниматься хозяйством, надо искать пастбища.

– Мне кажется, что эмблема пустыни — это верблюд, а эмблема, например, тундры — собачьи упряжки и олени. Можно ли сказать, что эмблема степи — лошадь?

– Да, наверное. Потому что верблюд все-таки пустынное животное, полупустынное. Хотя Монголия очень разная. Люди, которые не знают Монголии, думают, что степь да степь кругом безбрежная, какие-то верблюды стоят. Верблюдов не так много, 250, может быть 300 тысяч голов во всей Монголии, но это все равно считается в мире большим стадом. То есть, когда вы едете по монгольской степи, которая пересекается реками, горами, холмами, опять степи, то конь — это абсолютно неотъемлемая часть монгольского пейзажа, без коня даже странно бывает. Правда, иногда, когда едешь в Гоби, видишь куланов диких, их называют то ли дикими ослами…это дикие какие-то родственники коней, лошадей. Их даже не приручают, видимо, они не приручаемы, как и лошадь Пржевальского.

– В Монголии знают лошадь Пржевальского?

– Сейчас благодаря чехам и голландцам, которые практически из нескольких голов вырастили очень большой табун. Они время от времени привозят на самолетах этих лошадей Пржевальского, которые родились и выросли в неволе в Европе, их отпускают в Монголии. У нас есть несколько мест заповедных, где есть табуны лошадей Пржевальского. Они очень хорошо приспособились, они себя там чувствуют хозяевами, довольно наглые, вредные животные, между нами говоря. Их практически невозможно приручить.

– То есть в Монголии известно имя Пржевальский?

– Да, конечно. Городские люди знают, что это связано с именем русского исследователя Центральной Азии, через русский язык пришло, поэтому воспринимается без критики.

– Европейцы придумали сотни имен и кличек лошадям, причем это самые разнообразные имена, как правило, комплиментарные. Есть ли какие-то особые имена у монгольских лошадей?

– Как ни странно, монголы не дают коням кличек. Вообще у монголов считается, что имена имеют только люди. Поэтому они могут делить на каурый, гнедой, буланый. Кстати, русское слово «буланый» – это от тюркского слова «лось». Потому что буланый похож по цвету темно-коричневому на лося. Называют «быстрый, как ветер», какие-то эпитеты есть. Знают коня обычно по хозяину. В последние годы после развала империи, когда скот отдали обратно простому народу, до этого у нас были госхозы, ничего такого, чтобы развивать породы не делали, интерес вернулся.То же самое, кстати, было с собаками, все собаки были какие-то полудворняжки, полуублюдки, примерно то же самое было с конями. Потом, с 1990-го года пастухи стали хозяевами своей земли, своего скота, и скот разросся до 60-70 миллионов голов, вместе с тем люди стали заниматься конями, не только, конечно, и коровами, и верблюдами, и козами, но стали заниматься конями, потому что это стало очень престижным, дорогим. Потому что хороший скакун, который побеждает на монгольских провинциальных или национальных скачках, он стоит очень дорого. 200-250 тысяч долларов, и никто в обморок не упадет от этих цифр. То есть это дороже, чем очень хорошая машина. И это предмет гордости бизнесменов и некоторой части бюрократии, которые вдруг стали очень большими лошадниками. Везде в газетах, телевидение, кино, всё об этом. Еще с прошлых времен у нас остались оды и восхваления лошадям. Когда конь побеждает на скачках, ему поют, прямо державинские оды, все сравнения — глаза такие, ноги такие, как ветер, как горы.

– Вы говорите, что богатые монголы, может быть, их можно назвать «новые монголы», полюбили лошадей. А ваши колени, ваши ягодицы знакомы с лошадиным крупом?

– В 9 лет меня как-то родители послали в степь в гости к нашему очень хорошему знакомому, он был пожилой человек, я там провел месяц. В первый день, когда мы приехали, он меня посадил на смирную кобылку, и мы отмахали километров 20. Ему надо было по делам, заодно по дороге мне объяснял, рассказывал, как надо сидеть в седле, держать узду, все объяснял, связанное с конями. И вот этот месяц для меня был бесценный. Правда, я первые два-три дня ходил с трудом, у меня ноги были, внутренняя часть ног, ягодицы были фиолетового цвета, как будто меня долго пороли. Но тут же появляется гордость, ты не можешь этого показать. Потом я постепенно привык. Эта любовь к верховой езде у меня осталась до сих пор. Вы даже не можете представить себе, что такое сесть на коня в степи, на хорошего коня и поскакать.

– Но я могу предположить, что ваш любимый цвет – фиолетовый.

– Говорят, что фиолетовый — это цвет разлуки, кажется. Тем не менее, в прошлом году я ездил к нашим друзьям, у них очень большое хозяйство, в том числе очень много лошадей. Причем эти лошади европейские, высокие, и седла английские. Встал утром, походил, днем перед обедом хлопнул полстакашка односолодового, вскочил на коня и часа на два исчезаешь, причем едешь в горы, такие сопки с деревьями, между деревьев, потом вниз скачешь по проселочной дороге, среди полей, нив. Чувство, которое потом держит тебя в тонусе год, эти воспоминания, эти ощущения даже. Сейчас с нетерпением жду лета, чтобы поехать в Монголию, дома какое-то время понаслаждаться. Причем не надо ни с кем соревноваться, просто сел на коня и исчез.

– Дэн, вы художник, вы скульптор, почему скульпторы и художники, причем разных эпох и разных культур, так любили и любят изображать лошадей, лепить лошадей? Чем отличаются эти лошади разных культур?

– В Древнем Египте лошади появились только где-то в середине Древнего царства. Лошади были привезены из Месопотамии, с тех пор они у них есть. Потом это все перешло к грекам, римлянам, если вы помните, все эти Пегасы. Конь был намного сильнее, чем человек, его некоторые органы похожи на человеческие, например, мышцы. Я вам расскажу интересный случай: когда я учился в институте Репина, там была одна девушка, она лепила лошадей, очень красивых коней из пластилина, из глины. Я, получается, степной человек, друг степей калмык, она мне иногда показывала работы, стилизованные, очень красивые, европейского типа лошади. Я ей сказал по молодости: дура, тебе мужика надо завести. Она так обиделась. Это не только Зигмунд Фрейд объяснял, не знаю, прав он или нет, но конь — это скрытая сексуальность именно для женщин. Она обиделась. Через полгода она мне говорит: «Дэн, ты знаешь, ты был прав». Я говорю: «Что, нашла мужика?». Она говорит: «Да». Я говорю: «Ну вот, видишь. То-то я смотрю, ты лошадей перестала лепить».

– Поэтому мужчин иногда называют жеребцами.

– Да, естественно. По крайней мере, в России называют и козлами тоже. Но, правда, любой козел, наверное, раньше был жеребцом. Конь всегда был выражением, продолжением мужчины. И я так думаю, что, наверное, многие мужчины иногда с завистью поглядывали на коня, на хорошего жеребца.

– Я думаю, у кентавров все в порядке, они не завидуют.

– Вы знаете, что у некоторых кентавров, особенно древних, не классического периода греческого, у них было два члена.

– Прямо математический термин.

– Двучлен. А потом это как-то все ушло. Тем не менее, когда смотришь на кентавра, ведь очень здорово придумано, это не сатир пьяный с козлиными копытами, а создание красивой стати. Вы когда-нибудь видели старого дряхлого кентавра?

– Как правило, кентавры были дикими, необузданными.

– В городах теперь все пошло по-другому. К сожалению, если мы обратно вернемся к нашим степям, у нас половина монгольского населения живет в столице. Монголия, говорят, занимает одно из первых мест по числу внедорожников. Эти пробки уже стали проклятьем просто. У меня несколько лет назад зародилась мечта. У меня в Улан-Баторе дом, сад, я хотел завести коня, то есть сделать такое стойло, чтобы зимой можно было подогревать, чтобы конь не замерз. Коня я не могу за 200 тысяч купить, но нормального коня можно купить в пределах тысячи долларов. Причем цель у меня очень прагматичная. Поехал я в магазин или в банк счета какие-то оплатить, сел на коня, поехал, привязал где-то, заплатил и вернулся. Не надо на машине портить воздух. Я это предлагал многим нашим друзьям, членам парламента. Я все хочу пойти к мэру города. У нас была подружка — посол Великобритании, я ей предлагал, она тоже лошадница: давай вместе сядем на коней, поедем в мэрию, зайдем, дадим петицию, давайте, ребята, очистим город от этого смога, жить невозможно, очень большая часть смога идет из машин. А так сел на коня, приехал, привязал. Я даже подсчитал, что вместо одной машины на парковке четыре коня можно спокойно привязать.

– Они уживаются друг с другом?

– Да, конь очень быстро привыкает, ничего не будет. Это в степи какой-нибудь жеребец, который не видел ничего другого, он может взбрыкнуть — но это жеребец. В основном же кони, мерины, кобылы, поэтому они более мирные. Поэтому я даже предлагал такую вещь, да и в городе появится много рабочих мест. Это люди, пока ты пошел на переговоры куда-то, водичку принесут за несколько монгольских шекелей, сено дадут. Люди будут заниматься своими делами, которыми они занимались две-три тысячи лет, а потом их отлучили от этого. Сейчас все ездят на машинах. Дошло до того, что в степи очень редко можно встретить всадника, пасущего овец или табун лошадей, они на мотоциклах разъезжают теперь.

– Дэн, я все-таки хочу вернуться к изображению коня. Чем отличается конь в изобразительном искусстве, например, Средневековья, Ренессанса или барокко?

– В Тёмные века, я сейчас беру Европу, потом можем подойти к Китаю, там совершенно другое, если вы возьмете романский период Европы, то кони очень схематичные. С Ренессанса начинается наиболее реалистичное изображение, причем опираясь, естественно, на эллинизм, на Рим, каноны оттуда брались. Очень часто приукрашивалось. Если вы посмотрите ренессансные памятники всех этих кондотьеров, этих полубандитов, у них же очень красивые кони, на самом деле не бывает таких. Если вы посмотрите вот эту картину Леонардо да Винчи не сохранившуюся, есть копия Рубенса «Битва при Ангиари», роскошные кони, очень, я бы даже сказал, сексуальные — это все каноны, которые пошли из эллинизма и поздней Римской империи. Только практически через тысячу лет европейцы подошли к этому уровню изображать коней, когда, видимо, образ жизни людей тоже улучшился, жизненный уровень, уже могли иметь коней, феодалы всегда их имели, но кони стали неотъемлемой частью не только сельского, но и городского пейзажа, когда появились кареты, украшения коней, красивая узда, попона, подковы, когда коням красили копыта в разные цвета, стригли. Как сегодня, наверное, богатенькие хвастаются «Феррари» и «Ламборгини». Конь, кроме чисто хозяйственных нужд, для человека имеет престижное значение. Именно сегодня в Монголии происходит то, что в арабских странах было давно или, например, в Великобритании. Конь — это очень престижно, это говорит о том, какой ты крутой.

– Вам когда-нибудь заказывали изображение коня, лошади, скульптурное или графическое?

– Я время от времени это делаю, так как я скульптор, художник и живу за счет своих работ. У меня были периоды, когда я только с них и жил. Я помню, где-то в 90-х годах в Гамбурге мы случайно жили вместе с кинорежиссером Александром Миттой, мы жили у нашего друга. Он долго рассматривал мои рисунки коней, потом он изрек: «Дэн, занимайся лошадьми, рисуй, лепи, будешь миллионером». Я, наверное, не послушался его, стал делать другие вещи, поэтому, наверное, не миллионер. Я рисовал очень много коней. Например, когда я учился в институте имени Репина, летом нас отправляли на практику на Кавказ, терский конный завод — это роскошное место было тогда, 1978-79 годы. Я там помню арабского скакуна Асуана, его еще Абдель Насер подарил Хрущеву, помните времена: плотина, дружба с Египтом. Я на нем даже сидел. То есть он уже был старенький, он был большим производителем, из многих стран приезжали для того, чтобы его семя купить. Я на нем сидел. У меня были хорошие отношения с лошадниками, там были бывшие жокеи, которые играли эпизодические роли в фильме «Смелые люди», если вы помните, такой был фильм 1950-го года. Роскошные кони. Там Сергей Гурзо играл главного героя, который на коне убивал всех немцев. Я там рисовал очень много лошадей. Потом часто ходил в зоопарки. Естественно, когда приезжал в Монголию, специально выезжал в степи и там рисовал лошадей. На зиму у меня был материал, что лепить. Я с этого довольно долго жил.

– Кони часто выступают в цирке, есть даже конные театры. Монгольский цирк работает с лошадьми?

– Я иногда вижу афиши, какой-то международный цирк приехал в 20 стран или 30 стран. Но сам по себе у нас цирк, мне кажется, дышит на ладан. Там же должны быть очень большие капиталовложения. Государство, наверное, особенно туда не лезет, а частным предпринимателям держать цирк — это накладно, дорого. Чем кормить их? Если только лошади будут — это еще ладно, а ведь мы же видим в нормальных, уважающих себя цирках и тигров, и львов, и обезьян. У нас были лошади, я помню, в детстве, но я бы не сказал, что это на меня произвело большое впечатление. Жалко их.

– Монголы хорошие наездники?

– Есть такие штампы, шаблоны: монгол рождается на лошади, умирает на лошади. Это так, видимо, раньше и было. Обычно с двух-трех лет маленький монгол достаточно сносно держится в седле. Дети, насколько я вижу, довольно панибратски относятся к коням, дергают их. Кони умные животные, они на детей обычно реагируют куда менее агрессивно, чем на взрослых. Это относится ко всем животным, включая верблюда. В четыре-пять лет пасти овец — это абсолютно нормально. Или отец скажет 6-7-летнему сыну: а ну-ка пригони того каурого, который куда-то исчез. Сядет сын на коня и куда-то исчезнет, потом приводит. Для монголов это настолько естественно, что даже не задаешься вопросом, как руки вымыть, наверное.

Вообще, знаете, интересный есть этнографический момент. Мой дед переводил книгу, то ли «Хаджи-Мурата», что-то такое, с русского языка, там конь под всадником гарцует. Для монгола это очень странно. Для монгола, если конь гарцует, значит наездник плохой, то есть он не может его удержать. Я помню, в начале 80-х годов я смотрел монгольский фильм, какую-то сказку, там наездники. Видимо, молодой режиссер, наверное, закончил ВГИК или ГИТИС, он вобрал в себя европейскую часть, русскую часть лошадиной культуры, хотя, мне кажется, гарцевание коня — это все-таки даже в русской культуре влияние Запада. Вы можете себе представить Ивана Грозного, который гарцует на коне, например, или Петра Первого? Я думаю, что это позже пришло, но это мое мнение. И влияние картин уже позднего XIX века. Помните, у Карла Брюллова есть «Всадница», роскошная девушка? У неё такая европейская посадка, и все это сделано в европейской манере. Если бы я с детства не знал, что это Брюллов, я бы подумал какая-то западная, французская, может быть английская картина.

–Брюллов тоже не самая русская фамилия.

–Да, конечно. Скажем, как и Лермонтов и так далее, этот счет можно продолжать. Тем не менее, мы это сегодня считаем русским. У китайцев, если взять, вы спрашивали насчет изображений, я, например, могу, посмотрев изображение коня на китайских вазах или на китайских картинах, я могу сказать, что это империя Хань, две тысячи лет назад. Есть кони, я посмотрю и скажу — это танская эпоха. Цвета разные, манера разная исполнения. Например, ханьские лошади более грандиозные, более декоративные, а в танскую эпоху, это самая великая эпоха в истории Китая, у них другие кони, чувствуется очень большое влияние степи. Например, был такой китайский Пушкин, VIII век, Ли Бо по-русски его зовут, страшный пьяница, плевал на всех, император ему подавал суп, чтобы тот только опохмелился и прочел ему стихи. То есть он плевал на всех, как по-русски говорят, клал на всех. И вот у Ли Бо осталось письмо, приписывается Ли Бо, где он от имени императора пишет письмо восточным или северным варварам, там есть одна фраза, что «коней мы покупаем у курыкан». Мне было интересно, я в детстве или подростком возрасте это прочел, мне было очень интересно. Курыканы — это предки якутов. То есть одни из самых лучших коней китайцы покупали у курыкан, курыканы тогда жили в Прибайкалье, то есть очень близко к Монголии. С X-XI века северные монголы, буряты, их вытеснили с их земель, и предки якутов по Лене ушли на Север. У якутов сегодня есть одна якутская лошадь, она такая маленькая косматая коняга, которая живет в минус 50 градусов, может выдержать, неплохо живет, как я вижу. Но тем не менее, видимо та древняя культура курыканская коневодства была во многом утрачена, потому что отчасти перешла на оленей. И потом в минус 50, конечно, очень трудно заниматься конями.

– С монгольской точки зрения, наездники и кони в американских вестернах ведут себя подобающим образом или странно?

– Монгол прекрасно знает, что есть разные культуры, есть разные лошади. Монгол может сказать: смотри, как у них интересно, они вот такие. Фильмы, помните, начиная от Генри Фонды, Джона Уэйна и кончая Клинтом Иствудом, там всегда кони. Но если вы заметили, там кони особенно тоже не брыкаются, не гарцуют. Если там бывают индейцы, у них обычно тоже свой шаблон — они все время визжат, кричат, размахивают томагавками, хотя, мне кажется, чтобы напасть на какое-нибудь поселение белых им надо очень тихо подходить. Простой монгол скажет: чего же они так орут за километр? Белые уже будут во всеоружии ждать.

– В Англии, да не только в Англии, любят скачки дерби. В Монголии тоже скачки очень популярны. Я видел фильмы, документальные фильмы, об участии десятков тысяч лошадей, даже, говорят, двести с лишним тысяч участвуют в скачках. В чем своеобразие монгольских дерби?

– Я думаю, даже в лучшие годы Монгольской империи столько лошадей в одном месте не было. Не забывайте, что дерби все-таки проходят в специально отведенных местах типа стадионов, где ясно, какая почва, какие камни, какие могут быть препятствия. Монгольские скачки – от 12 до 26-27 километров дистанции, они зависят от двухлеток, трехлеток, четырехлеток. Это разные скачки, гонки, в них участвуют дети от 5 до 12 лет только. В английских дерби участвуют только взрослые люди, жокеи, они должны быть маленькими, поджарыми. Взрослый жокей должен быть похож на подростка, такого недомерка. В Монголии взрослые никогда не участвуют в скачках, только дети от 5 до 12 лет. Я думаю, у русских, китайцев, у европейских народов, которые занимаются сельским хозяйством, у них должно быть много разных терминов для пшеницы, для ржи, для многих растений, а у монголов, так как мы особенно не занимаемся подобным сельским хозяйством, всё очень хорошо в скотоводстве, есть таблица, как кого называют в какой год. Вся эта культура обозначений, наименований коней ушла в машины сейчас. Тем не менее, конь для монгола остался такой, я бы не сказал незаживающей раной, но символом самости. Когда я сажусь на коня, я себя по-другому чувствую, есть какое-то ощущение, которое обычно не бывает, когда сядешь в машину.

​– Вы говорили, что монголы выражают свои чувств очень сдержанно. Вы человек, по меньшей мере, двух культур, я бы даже сказал, что вы живое опровержение цитаты из Киплинга «Запад есть Запад, и Восток есть Восток». Если бы у вас был любимый конь, как бы вы объяснились ему в ваших чувствах или в любви: по-русски или по-монгольски?

– Конь, как и собака, кошка, не нуждается в таких определенных ритуалах. Хотя я знаю, что в Европе, в Северной Америке к животным относятся, на мой взгляд, преувеличенно, гротескно, сюсюкаются, целуют, вместе спят и так далее. Конь всё чувствует. Когда мы в детстве с моим братом, с моими друзьями, катались на конях, я лучше всех чувствовал коней, и конь меня чувствовал. Коню надо очень мягко, по-доброму объяснить, кто хозяин. Конь обычно это чувствует сразу. Когда вы боитесь коня, когда у вас неуверенность, некоторые кони наглеют, пытаются вас сбросить или вдруг останавливаются, и вы летите через его голову. Он может вас лягнуть неожиданно. Это нам кажется, что неожиданно, а лошадник чувствует коня.

–Вы любите коня коленями?

–Я коня люблю, как он есть. Перед тем, как сесть на коня, я всегда его глажу, веду с ним внутренний диалог, смотрю на него и он на меня. Помните, глазом Пастернака смотрит.

–«Как конский глаз гляжу с подушки искоса». Цитирую по памяти.

–Именно конь всегда смотрит искоса.

–Вы говорите с ним по-монгольски или по-русски?

–Когда ты говоришь на таком бессловесном уровне, там же не нужны слова на монгольском или английским, или французском, или русском. Конь чувствует твои слова, и я чувствую, когда он мотает головой. Подойдет, понюхает тебя, возьмет тебя за воротник своими мягкими шершавыми губами и появляется какой-то контакт. Это как с людьми, ты увидел девушку красивую или не красивую, она тебе понравилась, и ты ей понравился, вы же не начинаете сразу.

–У любви богатый язык. По-моему, Стейнбек писал, что чем больше ты любишь женщину, тем больше ты придумываешь ей ласковых имен, кличек.

–Это, наверное, такая европейская традиция называть друг друга всякими уменьшительными. Помните, у Зощенко: «Не называй меня всякими уменьшительными именами». У нас, кстати, самое распространенное слово для того, чтобы сказать «моя милая» - хонгор, это цвет светлой охры. Это окрас лошади.

–Моя охряная?

–Моя песочно-желтоватая.

–Моя гнедая?

–Или моя буланая. Аналоги всегда бывают. Кстати, я вам скажу насчет аналогов, мой дед много переводил разных авторов, у него есть статья про переводы, как надо адаптировать. Вот он пишет, что ему попалась в каком-то рассказе фраза, что кто-то плакал, как раненый ягненок. Дед говорит: если я напишу «раненый ягненок» для монгола, у монгола ягненок, овца не вызывает нежных чувств, поэтому я перевел как «раненый олененок».

–У вас, по-моему, четверо детей?

–Трое.

–Ваши дети приобщены к лошадиной культуре?

–Да, очень. Очень хорошо чувствуют и очень любят коней. Моя младшая, которой сейчас 7 лет, она уже второй или третий год летом, когда мы уезжаем в степь, делает все, чтобы вскарабкаться на коня. Какое-то время, правда, ее кто-то держит, мало ли что. Я себе поставил цель, чтобы моя дочка научилась хорошо ездить верхом, чтобы она чувствовала себя на коне как амазонка, нормальная монгольская женщина или девушка.

(Полную версию разговора можно послушать в эфире).

Далее в программе:

Радиоантология современной русской поэзии.

Стихи Лены Элтанг (Вильнюс).

* * *
пчёлы ваш хозяин умер! я стучу по улью палкой
мы с ним ладили как будто - был он пьяница и мот
оставайтесь жить со мною мне орешника не жалко

только чур меня не жалить и делить со мною мёд

ну уж нет - гудят из улья - мы жильё свое закроем
место смертное покинем ивняки и сквозняки
завтра мы уйдем отсюда золотым чернёным роем

ты у нас как на ладони нам с тобою не с руки

ты не холоден ни жарок слишком легок слишком ярок
вот и бьют тебя мидяне персы властвуют тобой
ты любить нас не сумеешь мы ведь тоже не подарок

нас не всякий может холить ведать может не любой

нет! горчит твоя гречиха липнет тополь скучен клевер
за печатью восковою плачет сыростью перга
так и скажем королеве: завтра тронемся на север

подстригай свои поляны поливай свои луга

«Мои любимые пластинки» с журналистом Борисом Райтшустером (Берлин).