Александр Генис: Сегодня по давней традиции “АЧ” предлагает нашим слушателям Рождественскую антологию, составленную из лучших праздничных программ прошлых лет.
(Музыка)
Александр Генис: В конце уходящего года Русский Нью-Йорк собрался, как это у нас принято, в клубе-ресторане “Самовар”, чтобы торжественно и тепло отметить 70-летие любимого поэта Владимира Гандельсмана. Цветы, речи, водка, пельмени – и стихи юбиляра, которыми он щедро делился с собравшимися.
Я читаю Гандельсмана много-много лет, и не перестаю ему удивляться. Одни поэты, и их большинство, идут от музыки, другие – от картин (“любите живопись, поэты”). Но муза Гандельсмана живет в театре, где и ему есть место.
Однажды я в этом убедился на конференции в Дартмутском колледже, где Лев Лосев собрал филологов и переводчиков, чтобы умно поговорить о поэзии. Когда пришло время выступать Гандельсману, дело шло к полуночи, и отупевшие от умного мечтали добраться не до стихов, а до подушки. Володя со своими стихами и переводами ворвался в эту осоловевшую аудиторию, доказав, что стихи рождают праздник, как новогодний фейерверк. Не удивительно, что его так любят дети, которых он учит не только писать стихи, но и быть поэтами.
Это еще не значит, что поэзия Гандельсмана несерьезна. Скорее наоборот, в нашу эпоху, приученную к тотальной иронии, Гандельсман исполняет “печальную песнь под флейту”. Так древние определяли жанр элегии. Каждая из них – шедевр сценографии. Поэт выстраивает декорацию, попав в которую лишнее становится необходимым. И пусть ружье не стреляет, оно висит не зря. Каждая попавшая в стих вещь удостоилась своей реплики, помогающей автору спеть тихую арию мудреца и стоика.
– Смешных стихов не бывает, – сказал Гандельсман на нашей вечеринке, но потом одумался и прочел чудные сатирические куплеты, а потом еще и спел вместе с залом сочиненный им шуточный “Гимн “Самовару”.
(Музыка)
Александр Генис: Я не случайно начал нашу Рождественскую антологию с Гандельсмана. Дело в том, что его отношения с “АЧ” начались с одной беседы, вспомнить которую будет крайне уместно в эти дни и в этом году. Тогда, 14 лет назад, мы встретились с Володей у микрофона, чтобы отметить 100-летие знаменитого в Америке, но не в России детского поэта Доктора Сюсса. Гандельсман перевел его лучшие стихи, и вот теперь они добрались до российского книжного рынка, вышли в прекрасных иллюстрированных изданиях и оказались лучшими подарками под елку для детей любого возраста.
Сегодня мы вернемся к той давней беседе, чтобы помочь праздничному настроению подготовить нас к зимним торжествам.
Александр Генис: Сюсс – бесспорно самый популярный поэт США просто потому, что его книги были первыми для миллионов маленьких американцев. Хотя доктор Сюсс не был настоящим доктором, вся страна ходила в его пациентах. Он лечил своих малолетних клиентов от неграмотности, обучая чтению.
Теодор Сюсс Гейзел родился в Спрингфильде, штат Массачусетс. (Теперь в этом городе, известном как родина баскетбола, устроен литературный музей поэта). В молодости Гейзел, который тогда еще не был "доктором", писал юмористические рассказы и печатал карикатуры, сделавшие его известным. Во время войны он работал в Голливуде. Два его короткометражных фильма получили "Оскара". Но главным делом его жизни была детская поэзия. В 1936 году, по пути в Европу, Гейзел, вслушиваясь в шум пароходного двигателя, написал подсказанные ритмом мотора первые детские стихи. Однако 28 издательств отвергли рукопись. Вторая попытка была куда удачнее. В мае 1954-го года журнал "Лайф" опубликовал статью о причинах неграмотности среди школьников. Главной из них автор считал дефицит хороших детских книг. Прочитав эту статью, издатель Гейзела отправил ему список из 400 слов (словарный запас первоклассника), подбивая своего автора написать книгу, составленную только из этой лексики. Гейзел загорелся и сочинил сказку, ограничив себя всего 220 словами. Так появилась на свет признанная теперь детской классикой книжка "Кот в Шляпе".
Не остановившись на достигнутом, несколько лет спустя Гейзел, которого к этому времени уже все знали как доктора Сюсса, написал на пари книжку, использовав всего 50 слов. Она тоже стала бестселлером. Окрыленный успехом поэт открыл свое издательство, выпускавшее серию для самых маленьких – "Моя первая книжка". Так доктор Сюсс стал лучшим учителем чтения.
Федеральные власти оказали ему высшую честь, доступную писателю по эту сторону от вечности: американская почта выпустила марку с портретом поэта на фоне фантастического зверинца – его любимых персонажей.
Наверное, Сюсса можно было бы назвать американским Чуковским, можно было б сравнить его и с Хармсом, но, в сущности, он похож только на самого себя. Литературный эквилибрист, мастер смешного абсурда, тонкий поэт, влюбленный в фонетику, Сюсс, отметая всякую назидательность, вернул в детскую словесность стихию чистой игры, обходясь при этом минимальным набором средств.
Умер Сюсс в 91-м году, 87-летним патриархом поэзии, которую любят американские дети любого возраста.
Кстати, у самого доктора Сюсса не было детей. Он говорил: "Вы их делаете, я их развлекаю".
На сегодняшний день 44 книги Сюсса напечатаны общим тиражом в полмиллиарда экземпляров. Они вышли на 21-м языке, включая – во многом благодаря нашему соотечественнику из Нью-Йорка поэту Владимиру Гандельсману – и русский язык.
Александр Генис: Владимир, чем Сюсс привлек вас?
Владимир Гандельсман: Вы, в сущности, перечислили, чем он меня привлек в своей вступительной речи. Привлек замечательной игрой слов, фонетикой, отсутствием (не всегда), назидательности. В общем, переводы детских стихов и само писание детских стихов (хотя я этим практически не занимаюсь) – это сплошное удовольствие, игра. Взрослая серьезная литература, она неизбежно идеологична. А здесь, при переводе, я тоже могу поиграть. Или, как сказал Гриша Кружков, переводя Милигана, помилиганить. Это замечательно, это очень привлекает. Я, к счастью, никогда не переводил ради заработка, а исключительно ради удовольствия.
Александр Генис: А теперь, расскажите, как вы переводили Сюсса?
Владимир Гандельсман: Тут легче привести пример. Единственное, что я хочу сказать, для переводчиков это очевидно, и я говорю для неосведомленных радиослушателей, вы обязаны найти адекватное решение в своем языке. Допустим, использование уменьшительных суффиксов и вообще суффиксов, что русский язык позволяет замечательно сделать, или название мест, неологизмы, все это должно работать именно в контексте вашего языка, чтобы было понятно вашему читателю. Просто для примера:
"Оленя изловлю! Такого миленького, маленького и неуловименького".
Здесь суффиксальная игра. Или:
Где речка Сырборск и гора Помидорск...
Естественно, у Сюсса другие названия.
Я зверя найду под названьем Уморск,
похожего очень на зверя Касторк,
он ест кукурузу и страшный обжорск,
и хлынут все люди ко мне без разборск,
и скажут они: "Это просто восторсг!"
В своем языке вы отыгрываете все, что проиграли в чужом. У меня есть даже такое шуточно название, как будто бы я придумал теорию усиления перевода в самых неожиданных местах. В одном месте вы проиграли, но в другом вы добрали в своем языке что-то.
Александр Генис: Отец Сюсса был смотрителем зоопарка. Неудивительно, что поэт больше всего любил описывать – и рисовать – диковинных зверей. Как вы справились с этим комическим анимализмом?
Владимир Гандельсман: Это опять же сплошное удовольствие. И это легко в русском языке делать, потому что были предшественники, крокодилы, масса знаменитых животных в детской литературе. Например:
То ли будет потом, то ли будет когда
Я войду в униформе, ведя под уздцы
Огромадного слонокота,
Все проглотят свои леденцы.
Здесь герой этой поэмки Сюсса придумывает зоопарк. Это не реальные животные, а вымышленные. Или:
Раз мы заговорили о рогах,
Я привезу оленей, просто ах!
Там папа, мама, две сестры и брат,
Хоть каждый в их семействе и рогат,
У них рога срослись у всех подряд,
И каждый член семейства был бы рад,
Распутавшись, сказать себе: "Ага.
Теперь я знаю, чьи на мне рога".
Кстати, попутно, хорошие детские стихи и для взрослых хороши. И взрослые любят повторять: "Не ходите дети в Африку гулять". Блистательная фонетика Чуковского – это и взрослые стихи тоже. И Хармса взрослые любят. И здесь, с этими рогами, дети, конечно, не поймут, но взрослый человек улыбнется.
Потом я из Африки, с острова Йорка,
Доставлю Мазурку в чепце и в оборках,
Тот вид канарейки, чья длинная шейка
Намного длинней, чем сама канарейка,
И если она в полвторого в апреле
Съест зернышко проса, оно еле-еле
Дойдет к тридцать первому мая до цели.
И потом, он впадает в совершеннейший раж, перечисляя всех невероятных животных.
В Сибири добуду пичужку Полушку.
Ее черепушка, как чушка в печушке,
и синее брюшко. Добуду пичужку.
Я буду охотиться в Джунге-Мажунге,
где водятся злые Харунги-Марунги,
Харунги-Марунги из Джунги-Мажунги
получше живущих на Клунге-Малунге
и краше живущих на Тьфунге-Мафунге!
Я буду охотиться в Джунге-Мажунге,
а вовсе не в Клунге и Тьфунге-Мафунге.
Александр Генис: Больше всего это мне напоминает "Зверинец" Хлебникова, особенно когда вы его так читаете. У Хлебникова действительно, было много детского.
Владимир Гандельсман: Слава богу, есть предшественники, есть традиция в русской литературе.
(Музыка)
Александр Генис: Мы продолжаем беседу с гостем нашей программы, поэтом и переводчиком Владимиром Гандельсманом.
Владимир, позвольте мне на время отойти от симпатичного героя нашей беседы, чтобы поговорить на более общие темы, которые вы уже затронули в первой половине нашей передачи. Каковы традиции перевода, которые вам близки в детской поэзии? Чуковский, Хармс, Маршак, Заходер?
Владимир Гандельсман: Я, пожалуй, лучше скажу не о традиции перевода, а просто о традиции детской литературы. Чуковский, по-моему, не переводил детскую поэзию. Маршак переводил, но я не могу сказать, что я в восторге. Заходер пересказывал. Но все они помимо переводческой работы писали детские стихи и делали это порой блестяще. Я бы хотел вспомнить замечательных авторов, таких как Сапгир, Овсей Дриз, Юрий Энтин, помните эти пластинки с "Бременскими музыкантами": "Ох, рано встает охрана" – это шедевры детской литературы. Это ленинградцы, например, Михаил Яснов. Такое стихотворение:
Мясо в мясорубку,
Мясо в мясорубку,
Мясо в мясорубку
Шагом марш!
Стой, кто идет?
Фарш!
Остроумнейшая вещь, за которую, по-моему, Михаилу попало, потому что в этот момент шла война в Афганистане, и нашли в этом какой-то политический подтекст.
Александр Генис: Как вы только что говорили, детские стихи всегда что-то говорят и взрослым.
Владимир Гандельсман: Да, например, наш замечательный Олег Григорьев, который написал:
Прохоров Сазон воробьев кормил,
Бросил им батон,
десять штук убил.
Вообще у него масса замечательных стихов.
Юнна Мориц, Гриша Кружков замечательный переводчик. Так что традиция богата. Я забыл назвать Хармса, конечно, и Введенского. Его детские стихи тоже знаменитые. Я переводил у Сюсса "Спящее царство" где все спят, а у Введенского есть знаменитое:
Спят ли волки?
Спят, спят, спят,
Спят ли пчелки?
Спят, спят, спят,
Спят синички?
Спят, спят.
А лисички?
Спят, спят.
Александр Генис: "Большая элегия Джону Донну".
Владимир Гандельсман: Да, такая спятившая поэмка.
Александр Генис: Мы заговорили о традициях перевода, и я задумался вот о чем: что обеспечивает присутствие зарубежного автора в русской детской литературе? Оригинал или перевод? Скажем, Винни Пух. Он стал, несомненно, русским персонажем. Мы даже забыли о том, что Винни Пух – иностранец. Также, как Буратино. А "Алиса в стране Чудес", которая для англоязычного читателя и слушателя – как Шекспир, в России она все-таки не прижилась, несмотря на, я бы сказал, героические попытки перевода.
Владимир Гандельсман: Я согласен. Это дело случая, везения автора. Повезло ему с переводчиком или нет. Если говорить о Винни Пухе, во-первых, это пересказ Заходера.
Александр Генис: Заходер по этому поводу сказал замечательно: “Конечно это вольный перевод – поэзия в неволе не живет".
Владимир Гандельсман: Да, но вы знаете. Скажу небольшую гадость, мне кажется, что пересказ Заходера немножко рассюсюканный. Отчасти из-за этого такой успех.
Александр Генис: Я с вами совершенно не согласен. На мой взгляд, Винни Пух в России совершенно изменил свою роль. Посмотрите американский мультфильм Винни Пух – он толстый обжора. А кто Винни Пух у Заходера? Это поэт-футурист заумной складки.
Владимир Гандельсман: И, кроме того, на мой взгляд, успехом своим Винни Пух обязан во многом мультфильму и Евгению Леонову, который озвучил его гениально. Что касается "Алисы", то надо вспомнить пластинку с "Алисой", где были замечательные песни Высоцкого. И, может быть, это лучшая интерпретация. Академический перевод Демуровой слишком академичен. Хотя там есть потрясающие куски и стихи – жемчужина нонсенса в переводе Орловской:
Воркалось. Хливки и шарьки
Пырялись по нове,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
Когда-то мы зачитывались этими стихами, потому что это шедевр нонсенса. Был первый пересказ Набокова "Аня в стране чудес". Я думаю, что "Алисе" менее повезло с переводом. Вообще, это вещь более сложная по своей абсурдности. Для русского читателя нонсенс, чистый абсурд – дело непривычное. Детская литература болела долгие годы назидательностью.
Александр Генис: Почему зарубежная детская литература так популярна в России? Дефицит своей?
Владимир Гандельсман: Я думаю дефицит чистого искусства. Как Хармс говорил: "Главное в искусстве – чистота порядка". Это очень похоже на то, что думал Кэролл, такой с виду комфортабельный человек.
Александр Генис: Как и Хармс. Совершенно английский джентльмен.
Владимир Гандельсман: Хармс говорил, что истинное искусство стоит в ряду первой реальности. Оно создает мир и является его первым отражением. И этого не хватало и до сих пор не хватает. Хотя детская литература уже вышла на простор. Даже если вы возьмете стихи Остера, – это тоже назидательные стихи, только наоборот. Трудно избавиться, трудно остаться в чистоте жанра.
Александр Генис: Это как советская и антисоветская поэзия.
Владимир Гандельсман: Совершенно верно. А надо так:
Иван Топорышкин пошел на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошел, как топор.
Иван провалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.
Александр Генис: Володя, вы ведь переводите не только детскую поэзию. Я знаю ваши прекрасные переводы серьезных американских поэтов, таких как Уоллес Стивенс, например. Чем отличается работа переводчика детских стихов от взрослых?
Владимир Гандельсман: Серьезные вещи можно переводить, зарабатывая этим деньги. Вам не хочется, а вы все равно переведете. И, может быть, даже получится хорошо. Но вы представьте себе, как можно детскую поэзию переводить без удовольствия? Если вам не хочется, вы абсолютно ничего не сможете сделать. Либо вы играете в эту игру, либо нет. При переводе серьезных вещей меньше простора. И там, и там дух произведения надо сохранить. Но в серьезной литературе вы должны быть гораздо ближе к тексту.
Александр Генис: То есть это работа и хобби.
Какой ваш перевод из доктора Сюсса вы считаете лучшим?
Владимир Гандельсман: Я не буду говорить, что лучший. Просто прочту тот, который покороче. Хотя он мне нравится.
Король Луи Который
В году неведомо каком,
любим кошачьей сворой,
был в Котолевстве королем
Король Луи Который.
Гордился он своим хвостом,
и хвост его, как в бане,
исправно мыли в золотом
восьмилитровом жбане.
– Своим хвостом я восхищен! –
хвастун хвостом кичился. –
Нельзя позволить, чтобы он
за мною волочился!
И вот Луи в хвосте хвоста
стеречь живые мощи
поставил прихвостнем кота
Луи Который Проще.
И в Котолевстве стар и мал,
все стали веселиться,
пока сей прихвостень не стал
на свой на хвост коситься.
– Мой чудный хвост! – ронял слезу
он в горе. – Не годится!
Я королевский хвост несу!
Могу и возгордиться!
И возгордился он. И вот
с тех пор и в зной и в стужу
с его хвостом носился кот
Луи Который Хуже.
И в Котолевстве был покой,
пока Который Хуже
не обнаружил хвостик свой
лежащим мирно в луже.
Из положенья выход прост:
довольствуясь судьбою,
взять на себя был должен хвост
Который Хуже Вдвое.
Так в Котолевстве повелось,
что нес (на всякий случай)
Который Хуже Больше – хвост
того Который Лучше.
Крутились все, как в колесе.
(Когда бы вы взглянули!)
Не лямка – хвост! В итоге, все
свой хвост и не тянули.
Воображули!
Кроме малышки позади,
который был последний,
последний всех котов среди:
О маленький! О бледный!
Несчастный котик позади –
Луи Который Бедный.
– Мой хвост – последний, как на грех,
я знаю это твердо,
но он не хуже, чем у всех!
Я маленький. Но гордый!
Он до того рассвирипел,
что, плюнув, крикнул смело:
– Я долго все это терпел!
Бросаю это дело!
Я, господа, не так уж прост!
Я рабство не приемлю! –
и шваркнул хвост, и шваркнул хвост,
и шваркнул хвост о землю.
Тогда Который Хуже кот
последнему поддакнул
и шваркнул тоже хвост, и вот
Луи Который Проще кот –
таков истории исход –
хвост королевский шваркнул:
Нет котовасий больше там,
все стало, как обычно,
и каждый – хвост свой носит сам,
и все демо-котично.
