Молодой режиссер Евгения Куль сняла документальный фильм о психологе, который не предлагает выйти из так называемой зоны комфорта, а показывает, как ее найти. Съемки проходили в Москве, Дюссельдорфе, Дели и Гималаях. Осенью 2018 года 24-минутную ленту представили зрителям в Зверевском центре современного искусства в Москве.
...Несколько раз исправляем одно и то же слово, потому что пальцы торопятся и не попадают по нужным буквам, нетерпеливо дергаем молнию куртки, стоя в пробке, не глядя солим закипающую воду, на автомате чешем за ухом собаку и упускаем запятую, порыв мысли, закатное небо, запах дождя, звук стука хвоста по линолеуму. Мы маскируем свои желания и эмоции под опекой рационального.
"Мы разгоняем свою жизнь до какой-то такой скорости, как поезд, что мы перестаем видеть то, что в окне – поля, леса. Замкнутая капсула такая". Это первая фраза главного героя документального фильма "Гора" Максима Олитского. Он говорит медленно, как будто старается взвесить каждое слово. Говорить Максиму трудно – после операции прошло всего две недели, но про операцию, как и про болезнь, зрители пока еще не знают.
Максиму 51 год, он психолог и отец пятерых детей. Последние 25 лет он не учит – потому что он не учитель, а показывает людям, как жить настоящим, как бороться со своими страхами, как брать вершины, без которых жизнь становится "мультиварочной". Летом 2018 года Максим собрал группу пациентов и впервые повел ее в Гималаи: в атмосферу "медленной" жизни, неэлектронной музыки, стихии, красок и запахов.
Фрагменты фильма Евгении Куль "Гора"
– Я потом со всеми разговаривал, все говорят, что в какой-то момент появляется ощущение "здесь" и "теперь", – говорит Максим. – Это самое главное, это то, чего я хочу. Люди описывают это как замедление. Ты начинаешь видеть другие цвета, чувствовать другой вкус. Часто жизнь – это как если бы мы ели салат, очень вкусный, но думали, например, о каких-то проблемах. Салат был бы не таким вкусным. Так проходит жизнь. А если мы едим салат, концентрируясь только на салате, мы можем сказать: "Вот здесь была морковка, здесь авокадо, здесь креветочка" и так далее. Соответственно, научить человека ценить "здесь" и "теперь", научить человека откидывать ненужные мысли очень сложно. Первый день все думали: "Зачем мы пришли сюда, много денег отдали, зачем, зачем? Второй день – все думают. Третий день – уже думают меньше. На четвертый все устают так, что перестают думать, для них главное дойти. И вот за этим состоянием мы все ходим. Ты видишь, как тебе хорошо в нем, у тебя нет страха, у тебя нет депрессии. Так как это Индия, а она настолько не похожа, например, на Подмосковье, что у тебя не остается времени на внутренние процессы, ты так занят тем, что вокруг тебя, у тебя нет времени на какую-то рефлексию. Это состояние сознания и есть то, к чему я подвожу людей.
– Долго это состояние держится?
– Две недели точно держится. Но ты все равно запоминаешь этот опыт, ты знаешь, к чему идти. Раньше ты так ездил один раз в три года, а сейчас уже раз в год. Потом три раза в год. Ты начинаешь множить это состояние, сидя в парке перед прудиком, тебе уже не надо ехать, ты знаешь, что надо ловить, – рассказывает Максим.
У каждого участника поездки свои вершины и страхи, от которых они хотят укрыться в Гималаях, а на самом деле оказываются наедине с ними же. Гомон Дели оглушает, недалеко от этнической деревни бликует костер, мелькают сари всех цветов, танцуют и смеются индийские дети, поют люди, с которыми пришел в горы Максим. Они сидят на земле, вытянув босые ноги, смотрят на хребты гор, идут и дышат, подстраиваясь каждый под свой собственный темп. Вдохновляющие кадры экзотической страны, гор, цветов рисуют сказочную картину отдыха, но поход никому не дается легко.
– Люди, которые были в походе с ним, все шли с проблемами, все шли туда не развлекаться. Поход был не очень простой, физически нам было очень тяжело. Мы попадали в тяжелые условия: проливной дождь, гром, в какие-то моменты, мне кажется, мы рисковали жизнью, потому что было очень скользко, мы могли сорваться в пропасть, иногда было очень холодно. Не сказать, что это было лайтовое путешествие, – вспоминает Евгения Куль, выпускница ВГИКа и автор восьми документальных фильмов, снятых в разных регионах мира, от Арктики до Вьетнама, от Кубы до Забайкалья. "Гора" – ее дипломная работа. Сейчас Куль, врач-психотерапевт по первому образованию, учится коучингу в ВШЕ и работает над фильмом о многодетных матерях.
"Самое главное открытие, конечно, – для того, чтобы успеть максимум, нужно остановиться", – говорит Лена, вернувшись из похода в Гималаи. "Одиночество, которое я там искала, оказалось другим. Когда я достигала ощущения, что я одна в лесу, что я одна иду в эту гору, наверное, я пугалась. Потому что в этот момент ты понимаешь, что ты действительно один… Мне нужна была гора в Гималаях, чтобы сосредоточиться на ней, а не на том, на чем мы обычно все сосредоточены", – говорит Маша. "Конец – это не сама цель. Вот он процесс, тебе нужно просто идти", – делает вывод Настя.
Путь
Максим всерьез увлекался музыкой, играл на трубе, но из-за разрыва легкого от занятий музыкой пришлось отказаться. Мир Максима рухнул, но он все же последовал совету сестры и поступил на факультет психологии РГГУ. Говорит, что наши цели – горы, которые мы покоряем, вершины, которые берем. Чтобы разглядеть нужную, надо остановиться и посмотреть вокруг. "Нам надо отойти на какое-то расстояние, чтобы увидеть картину целиком", – считает Максим. Своих пациентов он ведет к такой метапозиции, с которой человек может увидеть свою картину целиком. Евгения Куль признается, что первоначально хотела сделать фильм о страхах, которые преследуют каждого из нас, – о страхе нового, о страхе сделать первый шаг, пойти не так, как все, но получилось сразу и о страхе, и о скорости жизни, и о поиске себя.
В августе 2018 года у Максима диагностировали рак головного мозга. Это случилось в перерыве между съемками фильма, но зритель узнает об этом только в последние минуты картины. Друзья и пациенты Олитского узнали об этом раньше и теперь пытаются собрать средства на лечение болезни.
– Мы же не знали о том, что будет такой ужасный диагноз! Мы-то планировали просто подняться на гору, для нас гора была как метафора подъема в жизни: вершину взять. У каждого была своя гора, у каждого была своя вершина. Мы же не ожидали, что после того, как он покорит гору высотой в 4500 метров в Гималаях, ему придется вернуться и покорять эту болезнь, как очередную гору, – говорит режиссер фильма.
– Как вы поняли, что именно про Максима нужно снимать кино?
– Да он уникальный! И он меня всегда восхищал, способностью вдохновлять людей, умением настроить человека на то, чтобы он мог услышать самого себя. Многие из нас не получают этого разрешения от своих родителей: мы не получаем безусловную любовь и не получаем разрешения в собственных семьях быть собой, слышать себя, делать то, что мы хотим, то, что нам нравится, реализовывать себя. И вот есть такие люди, такие как Макс, которые на собственном опыте, личным примером показывает: это возможно. Он в фильме говорит: "Мне кажется, что для меня жизнь – это подъем на какую-то высоту, возможно, для меня это смерть". Макс произнес эту фразу, еще не зная, что у него такой диагноз. То есть, мне кажется, это история о том, что мы планируем сами те высоты, те горы, те вершины, которые преодолеваем в жизни.
Фильм заканчивается не диагнозом, а тем, что, узнав об этом диагнозе, он опять идет в гору
Мы себя программируем, но не многие на это способны. Все участницы похода, когда увидели, как он справляется с этим диагнозом, с этой болезнью, с этим вызовом, осознали, насколько мы не ценим то, что имеем, как мы драматизируем то, что у нас есть. Надо качать эту мышцу, надо качать мышцу волевую, уметь отсеивать ненужное, второстепенное, наполнять жизнь смыслами. Для меня красной нитью через весь фильм шла мысль о том, что мы разгоняем жизнь и перестаем видеть то, что происходит в окне. Это вызывает рефлексию, и ты тоже понимаешь: да, и моя жизнь так же летит, и я тоже много чего не замечаю. Получается, это даже не основная мысль? Это называется спусковой крючок. Начинается всё с этого. На самом деле в этом и заключается, наверное, проблема. В том, что мы в какой-то момент не осознаем, что мы делаем и для чего мы это делаем.
– Вам лично близка эта проблема?
– Конечно. Мне кажется, что мне очень повезло, что я познакомилась с Максом в 20 лет. Для меня он был проводником, для меня он и сейчас проводник, потому что я вижу, как он выкарабкивается. Обычно, когда герой фильма чем-то болен, зритель узнает об этом в начале. Это как механизм, который заставляет нас смотреть фильм внимательнее. У нас этого нет, потому что так было в жизни. То есть у него был запрос. Он почувствовал, что разгоняет свою жизнь, как поезд. И почувствовал, что необходимо идти за запахами, за цветами, что это очень опасно, когда крылья сложены. И он отправляется в путешествие, берет с собой людей, совершает это путешествие. Действительно получает определенный ресурс, покоряет гору. Так было в жизни. И после возвращения узнает о том, что у него новая гора, новое преодоление. И фильм заканчивается не диагнозом, а тем, что, узнав об этом диагнозе, он опять идет в гору. И он борется с этой болезнью таким образом. Даже если бы не было этого диагноза, может быть, история была бы не такой пронзительной, но она бы все равно получилась – про гору.
– С кем или с чем у вас ассоциируется Максим?
– С горой. Да, гора он. Го-ра.
Гора
В центре фильма – человек, который помогает другим чувствовать и ощущать движение жизни. В то же время проблемы, к решению которых проводник старается подвести пациентов, ему не чужды, он также сталкивается с ними каждый день. Острое чувство скорости и скоротечности жизни, страх и осознание этого страха, желание взобраться на гору, кажется, помогает ему быть поддержкой для других людей, для кого-то – проводником. Максим ведет в горы 10 человек, своих пациентов, но не проводит там с ними никаких занятий и групповых терапий. Он признается, что его главной задачей было добиться того, чтобы каждый участник похода сконцентрировался на настоящем моменте, не думал о проблемах, не загадывал, холодно ли будет на вершине.
– Максим, почему Гималаи?
– Гора – это метафора преодоления. Вот есть определенная высота. Физически твоих сил хватит зайти сюда, но ты, например, идешь очень быстро по гордости своей и оказываешься в 300 метрах до вершины с горной болезнью. Она тебе не дает идти, потому что у тебя раскалывается голова, у тебя понос, рвота, и тебе надо спуститься. Поэтому высота – какая-то такая точка, где ты должен разобраться психологически с самим собой, здесь нельзя спешить, нельзя думать, что ты все можешь, нельзя забежать. Вот когда я первый раз ходил, то неправильно акклиматизировался и думал, что я в прекрасной физической форме и все отлично. Я зашел всего на 4000 метров, а надо было – 5500. И меня горная болезнь накрыла так, что пришлось спуститься на 500 метров вниз. И я понял, почему я такой сильный, ловкий, легкий не мог зайти. Потому что я подумал: я все могу. И поэтому Гималаи. Потому что там очень высоко. Там надо как-то по-другому залазить на горку, там надо смиряться, потому что горделивым там нечего делать и горы просто пожирают гордыню.
– Поэтому вы на вершине, когда Женя спрашивает, чувствуете ли вы гордость, говорите: "Нет, смирение"?
Горы – хорошая точка в музее собственной жизни: можно посмотреть во-он с той точки на проблемы, которые тебя волнуют
– Именно поэтому. Потому что мы идем на вершину, мы дерзим, мы забираемся. Мы бросаем вызов, но в тоже время очень аккуратно, чтобы гордыня нас не погнала на вершину, к которой мы не готовы внутренне. И правильное чувство – не чувство "я это все преодолел", правильное чувство – это смирение, на мой взгляд. И горы пропускают людей, которые в какой-то момент смиренно поднимаются, и всегда гибнут гордецы – либо они срываются, либо они неадекватно оценивают сложность подъема и свои силы. Конечно, не на этой высоте, но здесь очень много такого психологического, мне кажется, появляется. Можно это отрабатывать. И там ощущение, что ты на крыше мира. Даже на такой высоте. Ты видишь мир с метапозиции, тебе оттуда кажутся уже неважными какие-то проблемы, которые мы имеем в нашей повседневной жизни.
– И каждый человек, находясь на условной вершине, может увидеть картину целиком?
– Вообще, я за то, чтобы занимать всегда метапозицию. Отодвинуться надо, сесть в музее в той точке, откуда видна вся картина, тогда ты видишь весь сюжет. И, естественно, каждый может отойти на правильное место в музее, чтобы увидеть картину. Просто горы – хорошая точка в музее собственной жизни. Посмотреть во-он с той точки на проблемы, которые тебя волнуют. Они, как правило, перестают тебя волновать.
– Чему вы стремитесь научить людей, которые к вам приходят?
– Сложный вопрос. Я просто стараюсь не учить, как учитель ученика, я строю такие отношения, где человек, который пришел ко мне, чувствует, что я его понимаю, я могу дать эмоциональную поддержку, я могу его отвести в эту метапозицию, а чему он там научится – я не знаю. Но основная задача – это путь к себе: кто ты, что ты, куда ты, в чем твой экзистенциальный смысл как биологического проекта, зачем ты сюда пришел, в чем твоя индивидуальность? Ты пришел как объект или как субъект? Ты идешь по какому-то уже проложенному руслу реки либо ты сам это русло пробиваешь? 80% процентов людей, как мне кажется, идут по проложенному тоннелю, по шаблону, начерченному либо обществом, либо родителями. А на самом деле у человека один единственный, свой тоннель. И это большое мужество – идти по своему руслу.
– Вы считаете себя смелым человеком?
– Отчасти да. Я все равно так или иначе боюсь смерти. Я не могу еще сказать, что я парю над страхом смерти и полностью свободен от этого. И я слушаю мнение врачей, а не свою интуицию. Не могу сказать, что прямо вот так доверяю мирозданию, что со мной все будет хорошо. Все-таки страх есть. Основная сейчас для меня история – не бояться. Тогда я могу быть свободным. Поэтому всегда – "отчасти".
– В начале фильма вы говорите: я точно знаю, что на другом берегу, и точно знаю, куда вести людей. А в конце фильма говорите, что сейчас не решились бы так сказать. Что изменилось?
Интуиция – это как океан, из которого мы вышли
– Ты живешь, живешь, и тебе так кажется, что ты будешь вечно жить, и все знаешь в этом мире, и все у тебя под контролем. Когда тебе говорят, что у тебя опухоль мозга и, может быть, тебе осталось жить месяц, полгода или год, все начинает меняться. Ты уже многого не знаешь. Потому что если ты все так знаешь, почему с тобой это произошло? Потому что я считаю, что любое заболевание – это не вирус какой-то, это, в общем, связано с нашей эмоцией. Сначала есть эмоция, потом есть мозг, мозг дает физическую локализацию этой эмоции. Например, я не могу сказать своему начальнику, что не могу больше работать за такую зарплату. Я очень много переживаю по этому поводу. Через какое-то время у меня начинает болеть горло, причем хронически. Как только я говорю или ухожу с этой работы, горло перестает болеть. Мир намного сложнее, чем я его представлял до болезни. До болезни мне казалось, я все понимаю и знаю, а сейчас – нет. Вопрос опять-таки в гордыне.
– Есть ли какая-то история или фраза, какой-то разговор, которые не вошли в фильм, а вам бы хотелось, чтобы они там были?
– Не знаю, честно говоря. Я бы сказал более отчетливо, что рацио проигрывает интуиции. Что вся глубина человека – там, в океане интуиции. И я бы сказал: ребята, не наращивайте рацио, а наращивайте интуицию. Интуиция – это как океан, из которого мы вышли. А залив – это уже такое рациональное. И если между заливом и океаном мы накидываем песчаную косу из всяких мыслей, то мы отрезаем себя от океана, получается болото. Так вот интуиция – это океан, и только там лежит творчество, например. Только там наша связь с чем-то более глубинным, с тем же богом, например. Здесь, в общем-то, очень быстро все становится ясно. Поэтому Сократ и написал, что он ничего не знает. Потому что знание, рацио – очень ограниченное болото, даже у очень умных людей. А у нас почему-то интуиция как-то воспринимается странно, что это скорее близко к безумию или какая-то вещь, которую нельзя померить линейкой. Не построить причинно-следственные связи. Это, собственно говоря, квантовая физика, там связи не видны, но они есть, – говорит Максим Олитский.
Максим много сил и времени отдает лечению, но работает не меньше, чем до болезни: после съемок фильма он успел отвести в горы еще две группы людей. Скоро с разрешения врачей он поедет в горы вместе со своей старшей дочерью – кататься на лыжах.
