Сам- и тамиздат
С 1960-х до конца 1980-х произведения Александра Солженицына находились в СССР под запретом. Однако по стране ходили “самиздатовские” копии книг писателя. Одни, рискуя, покупали (или брали почитать у знакомых) демонизированные госпропагандой издания, другие, имевшие такую возможность, сами изготовляли копии.
В 1969 году на выпуске самиздата попалась редактор ежегодника “Наука і культура” киевлянка Наталья Кравченко. В нерабочее время она набирала на редакционной печатной машинке текст “идейно вредного романа А. Солженицына “В круге первом”, который нелегально распространялся среди определенной части интеллигенции и молодежи”. Рукопись изъяли, женщину допросили. Она заявила, что готовила пять копий книги. Цель – заработать на их продаже. А организовал все, по словам Кравченко, старший редактор Анатолий Шевченко.
По словам последнего, роман он купил у незнакомца на улице возле магазина “Сяйво” (известный книжный магазин в центре Киева). Копии делались якобы для того, чтобы продать знакомым и вернуть потраченные средства. Пояснения Шевченко показались чекистам неискренними. Тем более раньше его уличали в связях с националистами и участии в антисоветских акциях. Уголовного преследования старший редактор избежал – видимо, обошлись лишь профилактикой. Впоследствии Анатолий Шевченко стал известным журналистом и литературным критиком.
Случались и попытки ввезти в страну “тамиздатовские” (выпущенные на Западе) экземпляры книг Солженицына. В 1974 году на станции Чоп (граница УССР с Венгрией и Чехословакией) таможенники изъяли у жителя Гатчины Евгения Денисова более десяти запрещенных изданий. Среди них – шеститомное собрание сочинений Солженицына. Денисов возвращался из Югославии.
Его сняли с поезда и допросили. Он пояснил, что специально искал труды нобелевского лауреата в книжных магазинах Белграда. Ему дали парижский адрес представителя эмигрантской организации “Народно-трудовой союз” (НТС), который через некоторое время и прислал нужные книги.
В отношении Денисова планировали возбуждать уголовное дело по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде.
Дело Игрунова и свидетель Павловский
Среди тех, кто попал на скамью подсудимых из-за книг Солженицына, был молодой одессит Вячеслав Игрунов.
В первой половине 70-х ему удалось собрать библиотеку неподцензурных изданий – от произведений Булгакова и Мандельштама до правозащитного бюллетеня “Хроника текущих событий”. Своими приобретениями Вячеслав делился со знакомыми, среди которых был студент местного истфака (а после выпуска – сельский учитель) Глеб Павловский. Среди прочего он брал почитать книги Солженицына – “В круге первом”, “Август Четырнадцатого”, и, наконец, недавно вышедший (дело было в 1974-м) “Архипелаг ГУЛАГ”.
Последнюю нашумевшую работу Павловский, не спросив у Игрунова, передал своему университетскому преподавателю Вадиму Алексееву-Попову – чтобы тот как историк высказал свое мнение. Согласно воспоминаниям фигурантов процесса, по чьему-то доносу к преподавателю на дачу пришли с обыском и нашли ту самую книгу. Однако в материалах дела утверждается, что Алексеев-Попов сам передал “Архипелаг” в местное управление КГБ. Историк рассказал о Павловском, а тот, в свою очередь – об Игрунове, которого в мае 1975 года арестовали.
Увидев, что за приятеля всерьез взялись, Глеб Павловский решил отказаться от своих показаний и на судебном процессе не свидетельствовал (за это против него собирались возбудить уголовное дело).
Однако доказательств “изготовления и распространения произведений, порочащих советский государственный и общественный строй” Игруновым и без того хватало. Это и показания свидетелей (один из которых также брал почитать “Архипелаг ГУЛАГ”), и найденные при обыске издания. Обвиняемому инкриминировали и то, что он отправил крымскому знакомому фотопленки с текстами “Письма вождям Советского Союза” Солженицына и “Происхождения партократии” Абдурахмана Авторханова, чтобы тот изготовил на фотобумаге копии. Эти пленки, а также самиздатовский экземпляр “Архипелага ГУЛАГ” с рукописной надписью “Прочти сам и передай другому” до сих пор хранятся в архиве Службы безопасности Украины.
В приобщенных к делу протоколах осмотра есть рецензии на изъятые у Игрунова издания - в том числе “Архипелаг ГУЛАГ” и “Письмо вождям Советского Союза”. В обоих случаях делаются выводы о “злобном антисоветском характере” этих работ.
Около года Игрунов провел под стражей, но в итоге был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение. Павловского за отказ свидетельствовать так и не привлекли, но он больше не смог работать учителем и переехал в Москву. Вячеслав Игрунов впоследствии стал известным политиком, депутатом Госдумы, а Глеб Павловский – журналистом и политтехнологом.
“Чем он лучше того же Власова или Гитлера?”
С помощью агентурной сети КГБ собирал и записывал отзывы людей о происходящих в стране резонансных событиях. В том числе о преследовании диссидентов – арестах, судебных приговорах, “разоблачительных” статьях в прессе.
В апреле 1972 года газета “Труд” опубликовала переведенную с польского разгромную рецензию Ежи Романовского на недавно вышедший роман Солженицына “Август Четырнадцатого”. Через несколько дней “комитетчики” рапортовали: “Подавляющее большинство представителей творческой интеллигенции одобряет статью, возмущается поведением Солженицына, дает ему правильную политическую оценку”.
Несколько страниц занимают отзывы писателей, журналистов, ученых республики, пестрящие нелестными эпитетами в адрес диссидента. Например, редактор А. Шушурин сожалеет, что автора “Августа Четырнадцатого” освободили из заключения, и добавляет: “Обидно, что такие, с позволения сказать, люди топчут нашу землю да еще и занимаются литературной деятельностью”.
С ним солидарен и начальник отдела Комитета по печати С. Земсков: Солженицына нужно отправить в лагеря – “пусть своим горбом искупает вину”.
А вот редактор издательства “Таврия” Кузнецов в какой-то мере предугадал судьбу писателя. По его словам, Солженицын должен решить: просить у правительства выезда на Запад или быть изгнанным из страны.
Некоторые высказывали недовольство тем, что “Труд” опубликовал материал не советского, а польского писателя. Одесский профессор Левченко предположил, что напечатанная в газете рецензия лишь пробудит интерес к роману.
Целый шквал откликов, если верить КГБ, вызвала статья П. Соловьева “Путь предательства”. Она вышла в “Правде” в январе 1974 года – вскоре после того, как в Париже увидел свет первый том “Архипелага ГУЛАГ”.
Тональность большинства зафиксированных высказываний населения – та же, что и раньше. Слесарь локомотивного депо Гриценко, инженер Института геохимии Академии наук УССР Гончарик, актриса Херсонского театра кукол Мажурина, студент Киевского госуниверситета и многие другие оказались солидарны в своих требованиях назначить “самое суровое наказание” Солженицыну.
Преподаватель Киевского университета Л.Лашова предложила: “Пусть бы уехал в какую-нибудь капиталистическую страну и там познал “прелести” того мира”.
Отдельная тема – “клевета Солженицына на героических защитников Сталинграда, восхваление им лиц, ставших на путь сотрудничества с гитлеровцами”. В документах приводится несколько отзывов возмущенных фронтовиков.
Примерно через месяц писатель был лишен советского гражданства и выдворен из страны. Снова “контора” сообщала о всенародном одобрении решения властей. Одни при этом полагали, что принятые меры были оптимальными, поскольку в тюрьме нобелевский лауреат стал бы считаться мучеником. Другие настаивали, что стоило все же сажать, а не высылать.
“Таких, как Солженицын, надо расстреливать. Но пусть знают враги, что советские люди не кровожадные. Это хорошо. Теперь посмотрим, как он там запоет”, – рассуждал бригадир Винницкого завода железобетонных конструкций Д. Переяслов.
Сотрудник республиканского Министерства высшего и среднего специального образования А. Войтович поставил Солженицына в один ряд с Власовым и Гитлером.
“Надо выпить за его здоровье”
Как это обычно бывало, записки КГБ о “всенародном одобрении” завершались обзором “политически вредных суждений”, высказанных “отдельными националистически и антисоветскими лицами”.
“Надо выпить за его (Солженицына – ред.) здоровье, чтобы ему повезло, чтобы ему не напакостили еще. За него белый свет. За ним такие, как Сахаров, Ростропович”, – призывала кого-то из близких пенсионерка из Умани Надежда Суровцева (чаще встречается другой вариант написания фамилии - Суровцова).
Имя женщины в КГБ хорошо знали: она была сотрудницей украинских органов власти времен Центральной Рады и Гетманата Скоропадского (1917–1918 годы) и многолетней узницей сталинских лагерей. Суровцова была лично знакома с Солженицыным и делилась воспоминаниями о заключении, которые были использованы при написании “Архипелага ГУЛАГ”. Кроме того, в третьем томе книги размещено фото Суровцовой из лагеря.
Черкасский слесарь, “бывший оуновец” И. Кметь встал на защиту книг писателя, аргументируя тем, что основой для них послужили архивные документы.
По мнению И. Кичака из Ивано-Франковской области, “москали” выдворили писателя, потому что боятся его. Он добавил, что украинцам было бы кем гордиться, если бы в республике был такой человек.
Дошли до спецслужб и слова известной участницы украинского диссидентского движения Оксаны Мешко: “Они ничего Солженицыну не смогли сделать, потому что боятся общественного мнения и вынуждены таким путем от него избавиться”.
В те годы Мешко, уже будучи пожилой женщиной, неоднократно подвергалась обыскам и допросам, а в 1980-м во второй раз была приговорена к лишению свободы.
Беспокойство вызывали и суждения “сионистски настроенных” евреев, которые, как и украинские националисты, постоянно находились “под колпаком”.
Киевлянин С. Борщевский в частной беседе выступал против травли Солженицына и Андрея Сахарова, а также арестов режиссера Сергея Параджанова и активиста сионистского движения Александра Фельдмана.
Библиотекарь Госкино УССР Б. Каганович высказал довольно оригинальное предположение, что “критика Солженицына направлена прежде всего против евреев” (напомним, впоследствии самого писателя неоднократно обвиняли в антисемитизме).
“Спорить с Солженицыным мы не могли, ибо он писал правду, тогда мы, побоявшись разоблачений, выслали его за границу”, – полагал киевский инженер И. Айзенберг.
“Да здравствует Солженицын! Долой брежневцев”
“Кухонными” разговорами поддержка Солженицына не ограничивалась. После его выдворения в некоторых украинских городах обнаружились самодельные листовки в защиту писателя. Некоторые из них попадали в КГБ и тоже сохранились в архиве.
В листовке, которую кто-то повесил на доску объявлений комбината в Кременчуге, Солженицына называют “великим советским демократом” и “народным адвокатом”. Автор заявляет, что несмотря на репрессии, люди будут продолжать дело Солженицына и Сахарова – “борьбу за свободу, прогресс, против отвратительного, прогнившего насквозь существующего режима”.
В почтовый ящик запорожского отделения связи бросили листовку с лаконичным текстом: “Да здравствует Солженицын! Долой брежневцев. Демократы”.
Довольно часто в редакцию украинского юмористического журнала “Перець” приходили письма антисоветского содержания. “Руки прочь от Солженицына! До каких пор вы будете издеваться над лучшими сынами и патриотами Родины?” – вопрошал автор одного из них, отправленного в феврале 1974 года.
Удалось ли чекистам разыскать авторов, неизвестно. В худшем случае за такие действия могли наказать несколькими годами лишения свободы.
Непослушный Евтушенко
Вскоре после высылки Солженицына КГБ перехватил письмо из Москвы, адресованное в Киев поэту Ивану Драчу (который ранее попадал в поле зрения органов из-за антисоветских высказываний и связей с диссидентами). Автором письма был Евгений Евтушенко. Он обращался к советским радиослушателям (Драч, судя по всему, был не единственным адресатом). Евтушенко объясняет недавнюю отмену своего концерта новостью об аресте Солженицына. Он вступается за опального писателя, а также за коллег, поступивших так же и успевших из-за этого впасть в немилость.
Поддержка Солженицына Евгением Евтушенко – широко известный факт. В частности, поэт рассказывал, что прямо во время заседания Политбюро, на котором решалась дальнейшая судьба писателя-диссидента, он смог дозвониться до председателя КГБ СССР Юрия Андропова и поставить своего рода ультиматум. “Если процесс над Солженицыным начнется, готов умереть за его освобождение на баррикадах”, – заявил тогда Евтушенко, на что Андропов злобно посоветовал ему “проспаться”.
Друзья из Киева и Кельна
Среди известных жителей УССР, которых подозревали в симпатиях к Солженицыну и хранении его работ, был писатель Виктор Некрасов.
В начале 1972 года он, по сообщению источника КГБ, сжег хранящийся дома экземпляр “Августа Четырнадцатого”, опасаясь обысков.
А вскоре, после проведенной беседы, сам отдал чекистам “тамиздатовский” выпуск романа “В круге первом”, якобы купленный в Москве.
В справке КГБ, посвященной личности Некрасова, отмечается, что он неоднократно встречался с Солженицыным и восхищался его гражданским мужеством.
Двумя годами позже, как раз в разгар кампании по выдворению Солженицына, к Некрасову пришли с обыском (санкцию дал лично глава ЦК КПУ Владимир Щербицкий). Изъяли множество разной “антисоветчины”, в том числе книги все того же Солженицына и кассеты с передачами “Немецкой волны” об “Архипелаге ГУЛАГ”.
Особый интерес “комитетчиков” вызвали два варианта письма Некрасова немецкому писателю, президенту ПЕН-клуба Генриху Бёллю, посвященные их общему другу.
“Ну, а теперь Солженицына... Не ново! И приемы не новые. Плевать на то, что передовик (наш русский, конечно) и понятия не имеет, о чем идет речь, и ничего не читал и не хочет солженицынских “пасквилей” и “варева”, да и вообще в большинстве своем даже не знает, кто такой Солженицын. Враг – и все!” –сокрушается Некрасов по поводу травли писателя-диссидента.
Упомянул автор и ту самую статью “Путь предательства”: “Бессмысленно оспаривать гнусные обвинения никому не известного П. Соловьева в “Правде” по адресу Солженицына. Они настолько лживы, злобны и беспомощны, что не требуют даже аргументации. Горько другое – “Правда” все-таки есть “Правда”, и читают ее миллионы, и многие верят”.
Через некоторое время Бёлль будет встречать во Франкфурте самолет с выдворенным Солженицыным. Первые несколько дней на Западе советский писатель проведет в доме своего немецкого друга под Кельном.
В том же году Некрасов, которому не давали покоя “органы”, вылетит из Киева в Швейцарию и больше никогда не вернется в СССР. Как и Солженицына, его через некоторое время лишат советского гражданства.
Украинский вопрос
При переезде на Запад видных диссидентов КГБ, как правило, прикладывал усилия для того, чтобы помешать их сотрудничеству с эмигрантскими антисоветскими организациями.
Вскоре после высылки Солженицына республиканский Комитет несколько раз докладывает в ЦК об отношении к нему украинских националистов из диаспоры. Из записок следует, что здесь советскому режиму беспокоиться не о чем – русский писатель и украинские структуры вряд ли смогут противостоять ему сообща. К тому времени в некоторых кругах Солженицына считали русским шовинистом, “единонеделимцем”. В том же “Архипелаге ГУЛАГ”, с одной стороны, присутствуют сочувственные пассажи о заключенных-“бендеровцах” и идее независимости Украины, с другой – примечание о “тяготеющих к России” левобережных областях, которым будет нужен плебисцит. Да и украинскую самостоятельность писатель допускал не навсегда, а с прицелом на “восстановление единства в будущем”.
Наиболее радикальную позицию по отношению к Солженицыну заняла “бандеровская” ветвь Организации украинских националистов.
“По их (представителей “бандеровской” ОУН – ред.) мнению, Солженицын не будет принимать участия в борьбе против “насильственной русификации”, якобы проводимой в нашей стране, и выступать в защиту “советских политзаключенных” нерусских национальностей”. Бандеровцы опасаются, что появление Солженицына усилит хаос и междоусобную борьбу в антисоветской среде и распространяют версию, будто именно на это и рассчитывали советские власти, выдворив его из СССР”, – отмечали в спецслужбе.
Более умеренной была оценка другой эмигрантской структуры - Закордонного представительства Украинского главного освободительного совета (ЗП УГВР). Ее члены считали ошибкой добровольное согласие Солженицына на выдворение и воспринимали его лишь как писателя, но не политика.
Украинский конгрессовый комитет Америки (УККА) отправил писателю телеграмму, в которой отмечал его заслуги – в частности, защиту Святослава Караванского и других украинских политзаключенных.
“КГБ при СМ УССР принимает меры для использования отрицательного отношения украинской эмиграции к Солженицыну в интересах нашего государства”, – сообщалось в одной из записок.
К кампании против писателя чекисты подключили “прогрессивные” (лояльные к СССР) структуры американских украинцев. В ряде газет диаспоры вышли статьи “о единодушном осуждении советской общественностью антинародной деятельности Солженицына”.
Кроме того, КГБ инициировал выход в нью-йоркском “прогрессивном” издании “Українські вісті” материала “с использованием широко распространенного среди украинских эмигрантов мнения о Солженицыне как о великорусском шовинисте”.
“Вечный враг”
После выдворения Солженицына количество упоминаний писателя в материалах КГБ постепенно падает. Однако все же о нем, как об одном из самых заметных оппонентов режима, не забывали вплоть до самой перестройки.
Фамилию живущего в США диссидента и названия его книг можно встретить даже в таких документах, как составленная в 1979 году записка Комитета госбезопасности о “нездоровой обстановке” в киевских ресторанах. До ушей доверенного лица чекистов дошли слова сидящего за столиком подвыпившего военного, который хвалил Солженицына и советовал почитать “Архипелаг ГУЛАГ”.
Иногда КГБ отправлял “наверх” списки вопросов, которые наиболее часто задавали его сотрудникам слушатели лекций “о повышении политической бдительности советских людей”. Среди них неизменно встречаются вопросы о Солженицыне. Например, в 1982 году судьбой выдворенного писателя интересовались в десяти городах и областях УССР.
Неизвестно, что отвечали лекторы, но вряд ли они подозревали, что семь лет спустя труды писателя вновь начнут издавать в Советском Союзе, а еще через год ему вернут гражданство.
